Ангела Меркель. Самый влиятельный политик Европы

скачать книгу бесплатно


Именно из-за таких взглядов в 1958 г. Каснера выбрали представителем на Конференцию мира. В политике это называется «пригреть». Вместо того, чтобы сурово обойтись с пастором-идеалистом, Штази решили превратить его в полезный инструмент. Получив толику свободы, Каснер – сам того не зная – мог оказаться полезен режиму.

С точки зрения режима разумно было позволить Богословской семинарии существовать, так как шпионам и секретным агентам дешевле было собрать всех потенциальных контрреволюицонеров в одном месте. Вскоре семинария стала центральным учреждением лютеранской общины земли Бранденбург и не только ее. Большинство пасторов северной части Восточной Германии какое-то время – кто больше, кто меньше – гостили в Вальдхофе. Здесь они жили в больших спальнях, где мог формироваться своего рода общинный дух, посещали краткосрочные курсы и семинары по составлению проповедей, пастырской заботе и литургическим вопросам. Иногда обсуждались и более острые политические темы. Многие из бывавших в Вальдхофе пасторов позже стали открытыми критиками режима, в их числе и Райнер Эппельман. В момент падения Берлинской стены он высказывался откровеннее многих, а после воссоединения Германии стал политиком (см. главу 3).

Трудно сказать, насколько Каснера можно считать ответственным за критические настроения среди студентов и правда ли он прямо поощрял их. Нападок в его адрес по поводу конформизма и того факта, что он вроде бы во всем соглашался с режимом, звучало достаточно. Большинство критиков, однако, не понимает до конца, с какими трудностями сталкивались практикующие христиане при диктатуре такого типа. Конечно, среди критиков всегда найдутся и те, кто действительно готов рисковать жизнью и здоровьем, но не всякий человек рожден для мученичества. Иногда лучше примириться с могущественным врагом, чтобы не быть раздавленным.

Отказ Каснера от всякой конфронтации и хорошие отношения с епископом Шёнхерром приносили свои плоды, по крайней мере до определенного момента. Власти позволяли Темплинской богословской семинарии быть своеобразным убежищем в тоталитарном государстве. И это заведение, хотя и находилось под постоянным наблюдением агента Штази под псевдонимом «Центрум», стало тем не менее чем-то вроде островка безопасности для тех, кто был критически настроен по отношению к режиму. Студенты могли читать и обсуждать книги, даже те, что были недоступны или даже запрещены в Восточной Германии. Бывшие участники таких дискуссий вспоминают, что споры в Вальдхофе кипели жаркие. «Каснер не был настоящим критиком режима, но он был открыт для дискуссии, – сказал Руди Панке, богослов, ставший позже открытым критиком коммунистической системы. – Каснер, – продолжал пастор Панке, – не выбирал выражений, когда говорил о властях, спорил, как критически настроенный рационалист, и выглядел как прусский офицер. Он был типичным представителем протестантизма как рационалистической религии».

Каснер не был счастливым человеком и временами, кажется, жалел, что вернулся на Восток. Еще один участник семинаров в Вальдхофе вспоминает, как «после выпивки» Каснер рассказал коллегам, «как он покинул Запад по доброй воле и как напряженно работал, и тем не менее он был убежден, что все напрасно и что церковь – еще при его жизни – потеряет влияние, а большинство приходов останется без пасторов».

Возможно, это отчаяние было результатом стресса, тревоги и перегрузок на работе. Каснер всегда работал в полную силу, может быть, даже слишком усердно. Его часто не было дома, и его жене и старшей дочери – которая много времени проводила с отцом, когда их семья жила в Квитцове, – трудно было мириться с его отсутствием. Когда он возвращался домой поздно вечером, маленькая Ангела часто выходила к воротам встречать его. По ее собственным словам: «Хуже всего было то, что он говорил, что придет в такое-то время, а сам появлялся на несколько часов позже. Но когда мы все были вместе и ужинали вместе, семьей, все было замечательно».

По всем рассказам, в отношениях Ангелы с отцом было много безответной любви. Зигмунд Фрейд порезвился бы вволю, читая рассказы Ангелы.

«Мой отец всегда много работал, – рассказала позже Меркель в одном откровенном интервью. – Работа и отдых стали неразличимы и слились в одно. И иногда, мне кажется, обязанности, возможно, приносились в жертву его работе. Папа был занят, он был чрезвычайно скрупулезен и внимателен к деталям. Печально, но ребенку не всегда легко, когда все у него должно быть идеально. По отношению к другим он всегда был понимающим и открытым, но когда мы, дети, что-то делали не так, он всегда реагировал совершенно иначе».

Становятся ли дети похожими на своих родителей? Есть ли другие причины, по которым у них развиваются привычки и манеры поведения? Каковы бы ни были истинные ответы на эти вопросы, представляется очевидным, что Ангела, когда выросла, унаследовала перфекционизм своего отца и его абсолютную преданность работе.

Эту же преданность делу и рвение она продемонстрировала в 1961 г., когда пошла в школу. Ангела была чрезвычайно одаренной девочкой и всегда выполняла домашние задания. Но в сталинистском государстве школа – это не только академические достижения. Дети и подростки всегда являются первой мишенью неустанной идеологической обработки, сопровождающей более грубые формы подавления и принуждения. При тоталитарной диктатуре образовательный процесс используется для усиления пропагандистской деятельности режима.

Восточная Германия – не исключение. Когда Ангела начала учиться в местной начальной школе, школе имени Гёте, она сразу же столкнулась с вездесущим государством, игравшим роль Большого брата. Дочь пастора, которой тогда едва исполнилось шесть лет, убеждали вступить в юные пионеры. Эта организация наставляла маленьких детей в деле коммунизма. Ангеле не позволили вступить в нее. Хорст и Герлинда сказали старшей дочери: «В школу должны ходить все, но не всем обязательно быть пионерами». Решение Каснеров в отношении дочери не осталось без последствий, хотя и не слишком заметных. Коммунистический режим хорошо умел оказывать давление, не прибегая к грубой силе, и случай Ангелы в этом смысле типичен. Училась она хорошо, так как была спокойной девочкой, усердной и послушной. Она была лучшей в классе. Но победительницей конкурса на лучшего ученика года она не стала. Почему? Элементарно: она не была пионеркой. Все почести достались однокласснику Ангелы по имени Бодо. Но как настоящий друг, обладающий врожденным чувством справедливости и честностью, часто характерной для маленьких детей, этот мальчик спросил у учительницы: «Ангела получает те же оценки, что и я, так почему она не получает награды?» Учительница холодно ответила, что Бодо, в отличие от Ангелы, пионер. Даже в таком нежном возрасте дальнейших объяснений не потребовалось.

Несколько недель спустя в классе вновь обсуждалось членство в пионерской организации. Ангела хотела в нее вступить. Ее родители, прекрасно понимая последствия, которые может повлечь за собой отрыв от коллектива – в конце концов, и Хорст, и Герлинда в свое время вынуждены были вступить в Гитлерюгенд, молодежную организацию нацистов, – на этот раз дали дочери разрешение. Так что Ангела – девочка, которая, по словам ее отца, всегда стремилась к гармонии, вступила в пионеры, которые гордо считали себя «боевым резервом партии».

Как пионер – а позже и действительный член Союза свободной немецкой молодежи (ССНМ, ассоциации молодых коммунистов), – Ангела получила возможность сверкать, а со временем и получать награды. Одноклассники вспоминают ее как «первую ученицу, намного превосходившую остальных». Один из учителей, у которого, когда Меркель стала известной личностью, взяли интервью, вспоминает ее беззаботной и счастливой девочкой, которая носилась по школе «в голубом джемпере ССНМ».

Вряд ли такой выбор одежды указывал на глубокую идеологическую преданность делу коммунизма, в конце концов Ангела тогда только начала учиться в школе. Представляется сомнительным, что она так сразу поддалась идеологической обработке государства Ульбрихта. Разумеется, она принимала участие в пионерских мероприятиях и демонстрировала при этом большой талант организации небольших торжеств. Но в основном ее внимание было сосредоточено на учебе. Она добилась больших успехов в изучении русского языка – языка страны, известной как (без малейшей оруэлловской иронии) «наш большой социалистический брат». Учительница русского вспоминает, как маленькая фрейлейн Каснер трудилась усердно и без устали, и говорит, что в ней рано проявились черты упорного и неутомимого взрослого политика Ангелы Меркель. «Она была, – вспоминает учительница, – исключительно трудолюбива… На остановке в ожидании автобуса она непременно учила слова. Она никогда не позволяла себе делать ошибки, но иногда все же казалась немного отстраненной».

Тот факт, что в юности Ангела научилась бегло говорить по-русски, объясняется, скорее всего, не просто ее собственным желанием. Кажется, она сама где-то обмолвилась, что изучала русский с первого класса. Однако внимательное изучение школьной программы подсказывает, что русский в школах преподавали только начиная с четвертого класса. Согласно приказу Министерства образования, русский был единственным изучаемым языком, и учащиеся занимались им по шесть часов в неделю, так же как математикой. Искусству, рисованию (отдельный предмет), истории и физкультуре посвящали по одному часу в неделю. На изучение немецкого языка и литературы выделялось семь часов.

Должно быть, это была инициатива родителей Ангелы, ведь изучение русского языка было не только удобным способом показать всем, что она – а следовательно, и ее семья – твердо стоит на партийной линии, но и давало девочке в старших классах возможность читать нужные литературные произведения (к примеру, Льва Толстого) в оригинале. Но даже если родители Ангелы стратегически обдумывали и планировали ее образование, то сама она, очевидно, с удовольствием изучала язык великих русских писателей Федора Достоевского, Льва Толстого и Александра Пушкина. Много позже на вопрос о русском языке она ответила ностальгически. «Русский, – сказала она, – очень красивый язык, полный эмоций, он немного напоминает музыку, но также немного грустный».

Еще одним предметом, в котором она с ранних лет показывала большие успехи, была математика. При тоталитарных режимах интеллектуалы часто изучают точные науки и математику. Достаточно вспомнить Андрея Сахарова в Советском Союзе – блестящего физика, ставшего критиком режима. Произошло это, возможно, не только потому, что этот исключительно умный человек всей душой жаждал понять законы природы и абстрактной алгебры, но также потому, что «объективные» естественные науки трудно вписать в марксистские «законы общественного развития». Марксисты утверждают, что коммунизм – это наука; непогрешимое учение о том, в каком направлении должна развиваться история. Если социологию, историю и даже биологию можно преподавать – и действительно преподавали – так, чтобы они соответствовали базовым догматам марксизма-ленинизма, то естественные науки были вне рамок контроля над мыслями со стороны государства. Изучать математику было «безопасно». Ангеле, как и ее брату Маркусу, исключительно легко давалась математика и работа с числами. Позже Маркус стал ученым, профессором физики в университете Франкфурта. Младшая сестра Ангелы Ирена не пошла в университет, а выучилась на врача-трудотерапевта. Учителем Ангелы по математике был Вольф Донат. Он состоял в СЕПГ, но когда много лет спустя его попросили рассказать о бывшей ученице, ставшей знаменитостью, он ответил с энтузиазмом: «Она была чудесна, спокойна, логична, всегда готова работать – с такими ученицами приятно быть учителем». Ангела, как и полагается таланту, расцвела и добилась успехов. Через несколько лет она была финалисткой национальной математической олимпиады. Эта дочь пастора была той самой идеальной ученицей, которую восточногерманское государство могло предъявлять всему миру как доказательство эффективности социалистического строя.

Последние каникулы на Западе

Тем временем в мире за стенами школы разгоралась Холодная война. В ноябре 1958 г. советский руководитель Никита Хрущев потребовал, чтобы западные державы вывели свои войска из Берлина в течение шести месяцев. Они не вывели. Мэр города социал-демократ Вилли Брандт выказал открытое неповиновение, чем завоевал поддержку и уважение союзников, в первую очередь американцев. Этот ультиматум послужил запалом для продолжавшегося три года конфликта, еще сильнее углубившего противоречия между Востоком и Западом.

Родственники по-прежнему имели возможность ездить с Запада на Восток – и с Востока на Запад (хотя и с некоторым трудом). Каснеры по-прежнему могли бывать в Гамбурге и навещать бабушку Гертруду. Ничто не указывало на то, что власти под руководством Ульбрихта могут навсегда закрыть границу, не говоря уже о постройке стены. И правда, на одной из пресс-конференций восточногерманский лидер ясно заявил своим слегка неестественным пронзительным голосом: «Никто не собирается возводить стену».

Историки спорят о том, был ли Ульбрихт искренен, когда говорил об этом. Лидер коммунистов был откровенно встревожен исходом из страны образованных восточных немцев. Но сомнительно, чтобы стена вокруг Берлина и укрепленная граница от Чехословакии на юге до Балтийского моря на севере стали ответом на эти проблемы. Есть данные, свидетельствующие о том, что Берлинская стена была построена по прямому требованию Хрущева. Согласно позже опубликованным протоколам, 1 августа 1961 г. Ульбрихт имел долгий телефонный разговор с советским руководителем.

Хрущев пребывал в сильном раздражении. Последние данные свидетельствовали, что только в 1960 г. сталинистское государство покинули более 200 000 восточных немцев. Это разозлило Генерального секретаря Советской коммунистической партии: «Два года назад, когда я выступал на вашей партийной конференции, все было под контролем. Что случилось?»

Ульбрихт, знавший этого советского диктатора украинского происхождения еще со времен, проведенных в Москве, отозвался о ситуации замечательно сухо. Он ответил: «Люди выдвигают требования, которые мы просто не можем выполнить». Даже коммунисты могут быть реалистами и признавать, что никакая политическая система, какой бы авторитарной она ни была, не может выдержать массового несогласия народа.

Но Хрущеву было не до этого. Объяснение Ульбрихта его не удовлетворило. Хрущев вышел из системы, где воля Генерального секретаря – закон, а неподчинение наказывается длительным пребыванием в Сибири, а то и чем похуже. Так и теперь: в ответ он загремел, что Берлин необходимо отрезать от остальной страны и что Ульбрихт должен безотлагательно построить железную стену вокруг города.

Ульбрихт, живший в Москве во времена сталинских погромов, подчинился приказу. Началось строительство. Такова политика тоталитарной автократии. Во время короткого телефонного разговора, в результате того, что Хрущев вышел из себя, было принято важнейшее геополитическое решение.

Десять дней спустя, в пятницу 11 августа, Каснеры возвращались после отдыха в Баварии у матери Герлинды. Они ездили туда на своем автомобиле «Фольксваген-жук». Хорст заметил, что вокруг необычно много солдат. При пересечении границы они видели, что в лесу сгружали и складывали большие катушки колючей проволоки. Их снедала тревога; казалось, вот-вот что-то должно случиться. Это были последние каникулы, которые Каснерам суждено было провести с бабушкой Гертрудой. Два дня спустя, в воскресенье 13 августа, когда Каснеры собирались в церковь, до них дошла новость о том, что коммунистический режим выстроил то, что было названо в сообщении «антифашистской защитной стеной».

Ангела, которой тогда только что исполнилось семь лет, помнит этот день, пошатнувший основы ее мира. «В то воскресенье отец читал проповедь. Атмосфера в церкви была ужасная. Я никогда этого не забуду. Люди плакали. Мама тоже плакала. Мы не могли понять, что произошло». А произошло событие почти беспрецедентное в человеческой истории. Целая страна была обращена в тюрьму. Помимо укрепления границы колючей проволокой и наблюдательными вышками, весь Западный Берлин был обнесен 155-километровой стеной высотой четыре метра. В демократических государствах первейший долг правительства – защищать своих граждан, но в Восточной Германии правила были иными. Многие ее подданные были убиты государством, когда пытались убежать из страны. За 28 лет существования стены 173 немца были застрелены при попытке перелезть через нее.

Вилли Брандт назвал Берлинскую стену «стеной позора». Кроме того, он сделал блестящий ход политического символизма: расклеил по городу плакаты с фотографией Вальтера Ульбрихта и его собственными словами: «Никто не собирается возводить стену». Эти плакаты были ясно видны с восточной стороны, но в остальном Запад был бессилен и не мог сделать в ответ ничего существенного.

Возведение Берлинской стены стало, как она позже сказала, «первым политическим воспоминанием» Ангелы Меркель. Холодная война вступила в новую фазу, и жизни уже никогда не суждено было стать прежней. По крайней мере, до 1989 г.

Глава 2

В тени Берлинской стены

«Мое имя произносится Ангела, – настаивала маленькая девочка, – с ударением на втором слоге, Ангела». Хельга Габриель, учительница музыки, вздохнула; вид у нее был немного усталый. Она назвала эту семилетнюю девочку «Ангелой», с ударением на первом слоге. Но ее ученица отличалась перфекционизмом и могла иногда быть очень занудной; в ней можно было разглядеть многие черты Люси из американского комикса «Мелочь пузатая» или Лизы из мультсериала «Симпсоны». Музыка не была ее любимым предметом, да и успехов особых в ней она не демонстрировала, хотя фрау Габриель признавала, что у маленькой фрейлейн Каснер «неплохой певческий голос». Может быть, она проявляла излишний энтузиазм (она всегда хотела быть лучшей) и слишком много говорила. Но учительница не слишком расстраивалась. Ангела – или Кази, как называли приятели дочь пастора, – как правило, была хорошей ученицей. Она была из тех, кто продолжает записывать, когда остальные дети начинают шуметь и хулиганить; как говорят, взрослая голова на детских плечах, чье поведение иногда могло показаться ханжеским. Но в целом она была довольно милой девочкой, хотя и немного властной. Учительница готова была мириться с нечастыми проявлениями апломба.

Жизнь в школе имени Гёте была бедна событиями, и появление ученика, демонстрирующего напористость и инициативу, всегда приветствовалось. Ангела, безусловно, демонстрировала и то и другое. Она продолжала блистать в математике и русском языке и даже участвовала в бесчисленных состязаниях, организованных весьма конкурентной образовательной системой Восточной Германии. Но иногда ей случалось покидать реальную почву. Она от природы была неловкой девочкой и даже ходила слегка неуклюже, поэтому ее намерение стать фигуристкой было встречено с молчаливым изумлением.

Никто, однако, не недооценивал ее упорства или того, как семилетняя девочка тщательнейшим образом готовилась ко всему. Она ничего и никогда не оставляла на волю случая. Ее девиз, слегка раздражавший других детей, звучал так: «Никакой некомпетентности!» Раздражало это кого или нет, но этот девиз точно описывает подход Ангелы к любому делу. Несколько десятилетий спустя, когда Ангела стала канцлером Меркель, ее внимание к деталям и одержимость точностью фактов вошли в историю. И многие черты характера, которые позже стали ассоциироваться с самой могущественной женщиной-политиком в мире, заметны были уже в детстве. Поведение Ангелы-школьницы, даже в начальной школе, сильно напоминало ее поведение и действия на пике политической карьеры.

Приведем в пример событие, о котором Ангела часто рассказывала, – историю с вышкой для прыжков в воду. В третьем классе учитель физкультуры, вечно озабоченный (на него давили сверху) поиском спортивных талантов для успешной олимпийской сборной Восточной Германии, предложил Ангеле прыгнуть с трехметровой вышки. Она знала, что прыжок в воду головой вперед может быть болезненным, и учитель ожидал, вероятно, что девочка прыгнет ногами вперед, а затем объявит, что это не для нее. Это сэкономило бы ему немало времени. Ангела никаким боком не входила в его список потенциальных будущих олимпийцев, так что он не сильно беспокоился. Но Ангела всегда поступала так, как ей говорили. Она взобралась на двенадцать ступенек, нерешительно шагнула к краю и уставилась на воду. Было очень страшно. Она отвернулась от края, но вниз не спустилась. Она ходила по площадке вышки взад и вперед, анализируя ситуацию. Остальных детей это позабавило, и некоторые мальчики начали смеяться. Но Ангела продолжала анализ. Наконец, когда звонок возвестил конец урока, она бросилась в воду вниз головой. Прыгуньи в воду из нее не получилось, но зато она сумела набраться храбрости и нырнуть. Одноклассники не смеялись: никто из них не нырнул с вышки. Ангела нырнула – после того как проанализировала ситуацию.

Прокрутим время вперед на 44 года и рассмотрим ситуацию, когда канцлер Германии Ангела Меркель вновь оказалась в сложной ситуации и вновь занялась анализом: стоит ли прыгать. На этот раз ее решение должно было повлечь за собой серьезные последствия для других людей, помимо нее самой, – для сотен миллионов людей, если быть точным. Германское правительство считало себя в относительной безопасности по отношению к финансовому кризису, охватившему мир после краха американского инвестиционного банка «Леман Бразерс» в 2008 г. Это была серьезная ошибка. Всего через несколько недель экономика крупнейшей страны еврозоны испытала на себе последствия американской катастрофы.

У Меркель почти не было опыта работы с экономическими вопросами. Прежде она была министром охраны окружающей среды, а еще раньше – министром по делам женщин и молодежи. Ее знакомство со сложными экономическими вопросами было примерно столь же тесным, как знакомство Ангелы-школьницы с искусством прыжков в воду. Как много лет назад на вышке, она колебалась, тянула время и, казалось, не могла принять никакого решения. И, как в школьном бассейне в Темплине, некоторые из мальчиков (в данном случае закаленных политиков из ее собственной ХДС и Социал-демократической партии) начали шептаться за ее спиной: она «испугалась», «недостойна», «не на своем месте».

Но затем, когда время для колебаний подошло к концу, она приняла неожиданное решение. Рассмотрев все возможные политические последствия, она объявила, что Германское правительство гарантирует все сбережения в немецких банках. Объявление это она сделала с уверенностью и решимостью, удивившими ее коллег. Обстановка стабилизировалась, а Меркель заработала уважение.

В зрелом возрасте Меркель вспоминала историю прыжка с вышки всякий раз, когда соотечественники – вкупе с иностранными средствами массовой информации – критиковали ее за нерешительность. Как и маленькая Ангела, которую не волновало, что говорили про нее одноклассники, взрослый политик никогда не поддавался критике. Более того, колебания она всегда рассматривала как достоинство. Всесторонний анализ ситуации был признаком силы и уверенности, а не наоборот. Меркель говорила: «Я храбра, когда необходимо принять решение. Но мне нужен небольшой разбег, и я люблю, если это возможно, подумать, прежде чем прыгнуть. Я всегда люблю знать, что со мной произойдет, даже если из-за этого я становлюсь менее непосредственной». Германские средства массовой информации продолжали критиковать ее за склонность к излишнему анализу. Но она занимается этим всю свою жизнь. Один политический журналист из сенсационной газеты «Бильд» описал Меркель как «женщину, превратившую промедление в своего рода искусство».

Школьницей Ангела представляла собой своеобразный тип личности. Она не была необычной или странной, не была она и изгоем, но при этом, несомненно, отличалась от окружающих. Нет никаких указаний на то, что ее обижали, хотя некоторым мальчикам нравилось дразнить ее. Большую часть времени она проводила в тесной компании четырех девочек, но другим детям – даже мальчикам – она вроде бы тоже нравилась. У нее, как у очень организованной девочки, прекрасно получалось организовывать вечеринки. К тому же – и возможно, это самое важное, – она всегда готова была помогать менее одаренным учащимся. Бывшая одноклассница Меркель вспоминает: «Она всегда готова была помочь, и если у кого-то возникали проблемы, он всегда мог к ней обратиться. Если кто-то туго соображал, Ангела объясняла трудный материал без всякой заносчивости». Переходя от детства к юности, она сменила свои немного властные манеры на поведение девочки, которая любит смеяться, шутить и подражать чужим голосам. Неудивительно, что на всех подростковых фотографиях Ангелы мы видим дерзко улыбающуюся девочку-подростка.

Уравновешивающее действие пастора Каснера

Быть дочерью пастора было не всегда легко. В отличие от остальных учащихся школы имени Гёте, Ангела носила джинсы и нередко западные кроссовки. Она делала это не в погоне за модой, хотя, безусловно, окружающие воспринимали ее обновки именно так. Это был признак нужды. Мать Ангелы по-прежнему не могла работать – власти бы ей не позволили, – а ее отец получал от церкви довольно скромное жалование примерно в 600 восточногерманских марок. Это было чуть меньше средней (на середину – конец 1960-х гг.) заработной платы, которая составляла 655 марок. Однако после 1960 г. значительная доля женщин Восточной Германии начала работать, отчего у многих семей появился второй источник дохода, и семья пастора Каснера нуждалась в помощи. Вэстпакете, или «Западные пакеты», – подарки от гамбургских друзей и родных – стали существенным дополнением к его скромному заработку. Кроме того, эти пакеты служили символическим напоминанием о политической ситуации и единственной оставшейся ниточкой, связывающей семью Каснеров с бабушкой Гертрудой в Гамбурге, которую Ангела не видела с момента появления в августе 1961 г. Берлинской стены.

Однако в некоторых отношениях семья Хорста была более зажиточной, чем многие его соотечественники. В семье было два автомобиля. Большинству восточноевропейцев приходилось ждать чуть ли не по десять лет, чтобы приобрести трабант – исключительно неэкологичную восточногерманскую машину, которая постоянно ломалась. Трабант ездил на двухтактном двигателе и символизировал собой разницу между примитивной автоиндустрией Восточной Германии и ее изысканным западным аналогом, снабдившим буквально каждую работающую семью своей ауди или BMW – а то и порше. У Каснеров был трабант, но им не пришлось годами дожидаться возможности его купить, как другим семьям. Более того, им разрешили приобрести и вторую машину, фольксваген, купленный на деньги, присланные им родственниками с Запада.

У такого благоволения властей к пастору были свои причины. Коммунистическое правительство постоянно нуждалось в твердой валюте, и одним из способов ее получения было разрешить некоторым тщательно отобранным гражданам получать деньги из-за границы. Кроме того, дав лютеранскому пастору разрешение купить вторую машину, государство могло возбудить недовольство среди его прихожан и таким образом вбить клин между ним и его паствой. Используя ту же тактику, режим разрешал пастору Каснеру выезжать на Запад – в Италию, Западный Берлин и даже Соединенные Штаты. Власти знали, что он никуда не сбежит. Право на поездки не распространялось на его жену и детей. СЕПГ и Штази нельзя отказать в хитрости, и обычно такая тактика срабатывала.

Каснеров в Восточной Германии не преследовали, но держали на коротком поводке. В целом жизнь христиан там улучшалась, но, хотя официально их больше не клеймили как «врагов трудового народа», они по-прежнему служили объектом скрытой дискриминации, да и наблюдали за ними как никогда внимательно.

Как мы уже видели, Хорст Каснер и раньше старался приспособиться к режиму, хотя посвященные ему документы в архивах Штази указывают на то, что за закрытыми дверями он мог нелицеприятно высказываться о коммунистах. Еще до постройки стены он принял участие в организованной режимом Конференции мира в Праге. В том же 1958 г. он принял приглашение пастора Шёнхерра, главы лютеранской церкви Восточной Германии, и вступил в так называемый кружок Вайсензее – официальный дискуссионный форум для профессоров богословия и лютеранских пасторов, который, согласно документам недремлющей Штази, представлял прогрессивных богословов – иными словами, тех, кто готов был сотрудничать с режимом.