скачать книгу бесплатно
Около года назад Грохов навсегда расстался с женой. Он полагал, что в его жизни наступила черная полоса. Но, так ли это было на самом деле? Разве, то, как он жил прежде, являлось абсолютно чистым и безоблачным? Гаврил Михайлович имел за плечами уже полтора десятка лет горняцкого стажа, но за столь продолжительный отрезок времени он разжился лишь однокомнатной квартирой, которая досталась ему после размена четырехкомнатной на две равноценные друг другу жилплощади с доплатой. Вторая, конечно же, теперь являлась собственностью его бывшей супруги Алены. Любил ли он ее когда-нибудь по-настоящему? На это Грохов не мог с точностью ответить ни «да», ни «нет». Впервые встретились они, когда учились в институте. Он – на горном факультете, она – на экономическом. Вот, как он думал, откуда у нее привилась нездоровая любовь к деньгам. Ему порой казалось, что нужен он ей лишь для того, чтобы вкалывать и денно, и нощно и приносить всю до копейки зарплату домой. Но это позднее он окончательно раскусил Алену. А вначале все было, как будто бы, совсем неплохо. Институт, где учились Гаврил и Алена, располагался в соседнем городе. Каждый день, трясясь в электричке, чтобы утром вовремя прибыть на занятия, а после них поспеть к ужину домой, они неожиданно для себя познакомились. После чего это знакомство как-то само по себе переросло в нечто большее. Вместе с ними, конечно же, ездили и другие институтские ребята, но они были им не помеха. Алена первая подсела к Гаврилу, который расположился на скамье возле окна.
– Вы – не против? – спросила она.
Гаврил отрицательно мотнул головой. Он был не то, чтобы застенчив, но с девушками чувствовал себя немного скованно.
– Что, так и будем всю дорогу молчать? – как бы, между прочим, вдруг поинтересовалась она.
– Молчать? – удивился он.
– Ну, да?
– Можно и поговорить! Вот только – о чем?
Такая напористость со стороны, пока что, так мало знакомой девушки не столько обескуражила Гаврила, сколько приятно удивила. Чем – это, он так привлек ее внимание? Большинство девчонок, его сверстниц, которых он знал, никогда не проявляли к нему столь повышенного интереса.
– Я – Алена! – представилась она и снова первая протянула руку.
– Гаврил! – негромко сказал он, и легонько сжал немного влажную ладонь.
Кожа ладони показалась ему такой нежной и эластичной, что от ее прикосновения легкая и ошеломляюще приятная дрожь пробежала по его спине.
Как оказалось, Гаврил и Алена жили на соседних улицах родного города, но до поступления в институт даже не подозревали о существовании друг друга. В тот вечер на прощание они обменялись адресами и телефонами и даже договорились как-нибудь встретиться и сходить в кино. Потом они ездили вместе почти каждый день. Их объединяло еще и то, что они оба учились уже на пятом курсе. Так продолжалось до окончания института. А, однажды, Алена пригласила Гаврила к себе в гости. Он пришел и принес букет великолепных бордовых роз. Дома они были, кончено же, одни, поскольку родители Алены, как она сказала, в тот вечер чествовали юбиляршу, сослуживицу мамы. Юбилей проходил в одном из кафе города. И тогда впервые случилось это. То, что всегда рано или поздно происходит с двумя молодыми, жаждущими близости, людьми.
Потом они выпили красного вина и, заранее зная ответ, Алена все-таки спросила:
– Ты женишься на мне?
6
Грохов вошел в приемную.
– У себя?
Секретарша сдержанно кивнула, и Грохов, потянув за ручку двери, оказался в кабинете у директора. Тумский сидел за столом и что-то писал. Тем не менее, при появлении Грохова он отложил свои занятия и жестом указал на один из свободных стульев. Сев, Гаврил Михайлович зачем-то огляделся кругом. В кабинете, где он бывал тысячу или, более того, раз, все, пока что, оставалось по-прежнему. Темно-лиловые давно некрашеные стены невесело смотрели на него со всех сторон. Словно спрашивали: «Что, брат, и тебе, так же как и нам, не сладко приходится?» Грохов подумал о том, что несвежий линолеум тоже неплохо было бы заменить. Над столом директора висел портрет президента… И, все ж таки, не его всепонимающий и целеустремленный в будущее взгляд заставил почувствовать Грохова едва уловимую перемену, что витала в воздухе директорского кабинета.
– Ничего все наладится, – сказал Тумский так, словно прочитал его мысли.
На лице Грохова мелькнуло удивление. Медленно втянув воздух ноздрями, лишь теперь он ощутил очень приятный аромат мужского дезодоранта, каким, по-видимому, пользовался Никанор Гомерович.
– Мне, наверное, не стоит вам объяснять, почему вы – здесь?
– Извините, в тот раз все как-то нехорошо получилось…
– Ерунда!
– Шахтер этот ваш, как его?..
– Ляхов!
– … Показался мне симпатичным малым. Побольше – таких, и шахта б в гору пошла…
– У него, Ляхова этого, как – с дисциплиной? Обычно, такие люди плохо поддаются общепринятым нормам поведения. В быту и… На производстве. Если же, конечно, не стимулировать их труд…
Снова удивившись проницательности нового директора, Грохов улыбнулся.
– Я вот смотрю, прогульщиков у вас, на шестом, не меньше, чем на других участках, а с планом, в отличие от них, вы всегда справляетесь! Как это у вас так ловко получается? Объясните мне! Честно говоря, углем я занимаюсь не так давно, и не мешало б мне кое-какого опыта поднабраться…
Грохов спокойно выдержал взгляд Тумского, от которого, как он уже, по крайней мере, дважды, убедился в этом, трудно было что-либо утаить.
– Я просто люблю свою работу. Уважаю и принимаю людей со всеми их достоинствами и недостатками. И… Стараюсь, чтобы они получали по труду.
– Ах, вот – как, значит?! По труду!
В голосе Никанора Гомеровича послышалось легкое сомнение.
– А почему из месяца в месяц и из года в год вам утверждают план, как правило, процентов на десять ниже, чем на некоторых других участках?
«И – вправду, дилетант!» – решил про себя Грохов. Прежний директор никогда бы не позволил себе устраивать ему выволочку подобным способом. Во-первых, Горшков доверял его знаниям и опыту. Потому и поручал отрабатывать пласты с запредельным углом падения. Во-вторых, если бы Петр Кузьмич и задался такой целью, то нашел бы для этого более весомую причину. Схватиться с Гроховым на его территории, для человека несведущего являлось делом безнадежным. Невольно сравнивая прежнего директора с тем, что восседал теперь на его месте, Гаврил Михайлович в досаде прикусил губу. Горшков хоть и не распространял вокруг себя такой приятный запах, был с виду мешковат, а в обращении прямолинеен и груб, зато за шахту болел душой. А этот…
Выйдя от Тумского, Грохов направился на участок.
Свой самый первый день в шахте Гаврил Михайлович запомнил на всю жизнь. Запомнил не потому, что хотел этого. Скорее, наоборот. Ведь, во всем, что случилось тогда, наверное, отчасти был повинен и он сам…
– Справишься? – спросил Поддонов, строго и требовательно глядя на него.
Как Грохов мог ответить «нет»? Дело в том, что мастер участка в тот день не вышел на смену, внезапно захворав. И Гаврилу в первый же наряд пришлось его заменить. Шахтеры с добродушной улыбкой подбадривали новичка.
– Да, справится, начальник! Институт, как никак, закончил…
Но, похоже, Поддонов больше переживал не за то, что бригадир Дилан, и его орлы не совладают с какой-нибудь проблемой. Мужикам не нужен был надсмотрщик. Они и сами всю свою работу назубок знали. По крайней мере, не хуже того, кто им ее поручил. И, вообще, таким палец в рот не клади всю руку оттяпают. Семь потов прольют, а сколько нужно угля отгрузят. Нет, Поддонов, конечно же, боялся за Грохова. Как бы то ни было, тот в первый раз под землю спускался.
– Не боись, Горыч! Мы за парнем присмотрим…
За то, что мужики про меж собой окрестили Романа Егоровича «Горычем», он к ним претензий не имел. Честно сказать, ему это даже немного льстило. Знал даже, что за глаза, то ли в шутку, то ли всерьез, его также называли «Горынычем». Но не потому, что он был чересчур суров с подчиненными и требователен к ним. Просто мужики верили в его опыт и мудрость. Уважали за силу характера, заботу о людях. Поддонов был в авторитете у угольщиков. И своих ребят никогда в обиду не давал. Коли заслужили, так – на тебе, получай под завязку. А провинились, не обессудь. Крепко рублем наказывал. Но человек – не бог. И Поддонов не претендовал на его роль. Хотя под землей, все – по-другому, чем на поверхности. Там иногда предупредить напасть или, на худой конец, вовремя протянуть руку помощи, дорогого стоит! Это все равно, что, помимо всего прочего, ангелом-хранителем на шахте по-совместительству промышлять или с Чертякой Хвостовичем по соседству с его адовым пеклом закуток за отдельную плату снимать. Если за стенкой – тишь да гладь, значит, все – в ажуре. Беспокоиться не о чем! А если шебуршанье какое, свистопляс с вывертами наизнанку или еще чего похуже, тогда ухо в остро надо держать, а то, пиши пропало!
Но в тот день, как назло, и впрямь, все складывалось не особенно неудачно. То ли, пес его задери, нечестивый вмешался в промыслы небес, то ли сами люди чересчур уверовали в себя. Катька десятница[4 - Десятник (ица) – горный мастер участка вентиляции и техники безопасности.], едва из обрезного[5 - Обрезной (вентиляционный) штрек. Штрек – подземная горная выработка, пройденная в горизонтальной плоскости или с небольшим уклоном параллельно линии простирания пласта, не имеющая непосредственного выхода на поверхность, служащая для проветривания и транспорта. Различают полевой (пройденный по вмещающим породам), обрезной (вентиляционный), конвейерный, основной, промежуточный, откаточный, параллельный, групповой штреки.] в темень забоя юркнула, кусок породы ей под ноги попался. Она и кувыркнулась через него. По наклонной аж до промштрека кубарем летела. Забойщики стремглав к ней бросились. На ноги подняли. А та – ни жива, ни мертва. А – потом, взяла да расплакалась, как маленькая дурочка. Горнякам – за работу пора, некогда с ней нянчиться… Так, нет! Дилан давай ее успокаивать:
– Кать, брось хныкать! Ты ж – горняк, а не фифа какая, сопливая, которая только по ресторанам и может шастать! Да, цигарки одну за другой от нечего делать палить…
– Да, она, девчонка – бывалая! Вишь, носом весь забой перепахала, и – хоть бы хны: ни одной царапины! – неудачно сострил один из напарников Дилана.
– Кать, ты не забудь, что мне обещала!
Десятница, вдруг прекратив лить крокодильи слезы, с удивлением посмотрела на молодого ладного паренька, который, слегка сдвинув каску на лоб, с озорством пялил на нее свои бесстыжие глазенки.
– Я обещала?..
– Ну, да! Ты!
– Да, я тебя в первый раз вижу!
– А, разве, мы не с тобой в прошлый раз в тусилове шампанское мороженым закусывали. А, потом в твоем подъезде допоздна обжимались? Ну, ты, я тебе скажу, хороша штучка!
– Вот – брехло! – позабыв про боль в ушибленных локтях и коленях, возмутилась Катька. – Да, ты чо мне здесь по ушам смычком от скрипки елозишь!..
– Да, пошутил я, пошутил! – видя, что десятница, наконец, начала понемногу приходить в себя, признался шахтерик. – А то, может, и вправду на свиданку как-нибудь сходим…
– Пошел ты! – и впрямь рассердилась Катька.
Спохватившись, она поправила съехавшую на бок «канарейку»[6 - Канарейка. Здесь – это прибор для измерения концентрации газа метана. http://miningwiki.ru/wiki/Канарейка_в_шахте] Прибор, по-прежнему, висел на ремне перекинутом через ее плечо. Нажала кнопку, чтобы загорелся индикатор и «птичка» характерно свистнула, показав, что в забое была допустимая норма метана. Но, увы, сладко-певчая не подавала признаков жизни. Видимо, при падении десятницы прибору тоже крепко досталось на орехе…
– Ладно, Кать! – тоном, не терпящим возражений, произнес Дилан. – Ты иди своей дорогой!.. Отметь там у себя, что у нас, тут, все – в норме… А нам шпуры бурить пора. Взрывники, сукины дети, вот-вот нагрянут. Сама понимаешь, время – деньги!
– Но…
– Чо – но? Видишь, твой инструмент не фурычит! Ты нам план сорвешь! Ступай, говорю.
Когда, слегка прихрамывая, десятница, наконец, покинула забой. Дилан огляделся кругом.
– А, где – наш мастеровой?
– Эй, мастерила! – кликнул самый молодой из забойщиков, тот, что так неумело и не вовремя пытался закадрить Катерину.
В это время на входе в забой замаячил еще один шахтовый фонарик.
– Да, я – здесь! – едва отдыхиваясь, ответил Грохов.
– Лесогоны привет передавали?
– Да, все в порядке! Лес на подходе…
– Тогда, дуй по ходку[7 - Ходок – горная выработка, проводимая параллельно бремсбергу или уклону и служащая для передвижения людей и доставки грузов, проветривания и других целей. В зависимости от назначения ходки делят на людские и грузовые, реже – грузолюдские.] на нижний горизонт! Скажешь там, чтобы порожняк приготовили. Скоро уголь сыпать начнем. Да, пусть груз, как следует, считают. За недочет башку им оторву…
Молоденький забойщик провел Грохова в самый конец промштрека и, указав на узкое и темное отверстие рядом с жерлом углеспускной печи[8 - Печи – специальные шахтовые приспособления, предназначенные для спуска угля, называют углеспускными.], напутствовал:
– Чеши, парень! Да, не боись! Там, этот червячный лаз местами передавленный, так ты не обращай внимания. Я вдоль и поперек его исходил, так, как самый… Ответственный в бригаде. Теперь – твоя очередь…
Грохов не заставил себя долго ждать. Упершись руками в опалубку вкруг пугающей немотой и зияющей, точно прожорливая пасть неведомого чудовища, горловины, он тотчас юркнул в ходок. Но затем, словно передумав, вновь показался из лаза. Встретившись взглядом с пареньком, к которому непонятно отчего Гаврил внезапно почувствовал нечто похожее на какое-то особенное расположение, он кивнул ему на прощанье.
– Тебя, как кличут?
– Васьком!
– Ну, будь Васек! За порожняк не переживай! Наладим…
Легкая тень улыбки мелькнула на лице забойщика. Сердце Грохова ни с того, сего вдруг екнуло, словно от недоброго предчувствия.
7
Гаврилу было лет семь, когда он впервые поцеловал девчонку. Не по-настоящему, конечно. А, так, слегка ткнулся губами в ее пухлую щечку, сделавшись от смущения, точно рак вареный. Этой девчонкой была Офелия.
– Я, тебе – что, вправду нравлюсь? – задумчиво глядя на него, спросила она.
– Ага! – ответил он.
– Значит, я – красивая?
– Ты – самая красивая в нашем дворе!
– Фи, во дворе! Подумаешь, какая важность!
– Ну, не только в нашем дворе и в соседних – тоже.
– Фи, в соседних! Удивил!
Не зная как еще доказать Офелии свою симпатию, Гаврил растерянно умолк.
– Не огорчайся! Все равно, у нас с тобой ничего не может быть по-настоящему, – рассудительно заявила она.
– Это – почему же? – поинтересовался он.
– У меня дедушка – знатный шахтер! А у тебя предки – кто? Гаврил, вздохнув, пожал плечами.
– Вот, видишь! – обрадовано воскликнула Офелия. – Ты, если хочешь, можешь еще раз меня поцеловать. Но это ничего не меняет.
И она великодушно подставила Гаврилу свою пухленькую розовую щечку. Но он не воспользовался еще одной возможностью доказать своей обольстительнице, насколько она не права в том, что совершенно не воспринимает его всерьез.
– Ну, как хочешь…
Больше Гаврил не делал попыток, хоть как-то, нарушить границы дозволенного в отношении Офелии. С тех пор общались они чисто по-товарищески. Иногда он приходил к ней домой, чтобы делать вместе уроки. Ему нравилось, что у Сухниных квартира была всегда чисто убранная. Обставленная добротной мебелью. У Офелии имелся прекрасный письменный стол из лакированного дерева, который вплотную был придвинут к окну и, потому, как бы являлся продолжением подоконника. По правую руку от стола стояла широкая кровать с пуховой периной, застеленная шелковым покрывалом. У покрывала были яркие красочные узоры. После того, как Гаврил и Офелия успешно справлялись с домашним заданием, ее мама, которая, по большей части, находилась дома, так как не работала, кормила их вкусным обедом.
– Приходи завтра Гаврюша! А то, Офелия опять будет спать допоздна, вместо того, чтобы пораньше приняться за уроки.
– Ладно, приду! – твердо обещал Гаврил.
В доме, где жили баба Зося с дедом Гошей, а с ними – Гаврил, сосуществовало по-соседству очень много детворы. Так, что, когда после занятий в школе вся она высыпала во двор, он буквально кипел и бурлил от шума, гама и неугомонных забав ребятни.
– Давай, в догонялки! – как-то предложил Пашка.
Он был самым старшим среди местной детворы. Но разница в возрасте между ним и Гаврилом и Колькой составляла примерно около трех лет. А с погодками Валеркой и Витьком – два года и год, соответственно. Он верховодил дворовыми сорванцами, в шалостях которых также участвовали две девочки. Клара и Офелия. Более взрослая Клара всячески старалась опекать Офелию. Но той это не особенно нравилось, поскольку она имела гордый и независимый характер.
– Чур, не я голю! – первым поднял руку вверх Колька.
– Нет, так не годится! – возразил Валерка. – Вставай вкруг! Посчитаемся!
– Витька, считай! – хором закричала детвора.
– Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана…
