скачать книгу бесплатно
Папахин нервно забарабанил пальцами по столу.
– Так, вон оно – что! Значит, ты служить намеревался в боевом подразделении, а тебя – хлоп и обломили?! К нам сплавили небо коптить, дерьмо месить и, получая довольствие за казенный счет, большего не спрашивать! Так, что ли, получается?!
– Никак нет!
Офицер встал из-за стола и нервно прошелся по кабинету.
– Что-то никак не пойму я тебя!.. Очень сложный, ты – человек, рядовой Красногубов!..
Папахин чувствовал, что этот солдат был у него, как кость в горле. Но избавиться от него одним росчерком пера он не мог…
– Ладно! Пока что, свободен! После договорим…
И офицер небрежно кивнул на дверь.
Отбыв наказание в десять суток на гауптвахте, где кормежка была еще более скудная, чем обычный солдатский рацион, Красногубов вернулся в свою роту. Находясь в своеобразном заключении на территории полка, Виктор не подозревал, что, на самом деле, его ждала гораздо более суровая участь. И, если бы – не ротный Папахин, который имел весьма влиятельных покровителей в штабе дивизии, то его просто-напросто засадили бы лет на пять за тюремную решетку. Ведь фактически он нанес тяжелое увечье ефрейтору Кружилину. Но за выслугу лет и успехи в строевой службе Папахина представили к очередному званию капитана. Чрезвычайщина испортила бы ему весь праздник. В конце концов, если бы дело дошло до штаба армии, то повышения по службе старшему лейтенанту не видать, как морщин на собственном лбу. Если только в зеркале… Он, как и многие другие офицеры не жаловал солдат сочувствием и, тем более, любовью. И вообще не считал их за людей. Смотрел на них, как на дармовой рабочий скот. В этом смысле все солдаты были для него совершенно равными. И в критической ситуации, тем более, в ущерб собственному продвижению по службе, он никогда бы не предпочел кого-либо из них в назидание остальным. «Почему одна свинья должна сидеть в тюремной клетке по вине другой? – хладнокровно рассуждал Папахин. – Не слишком ли много чести – для таких вот Кружилиных, чтобы ради них суды устраивать?! Да, вся армия по локти в крови! На то она и – армия! Что – ее, за это судить, что ли? Поэтому ни о каком криминале в его роте и речи быть не может! Просто, выясняя отношения, ребята немного повздорили». Такая точка зрения вполне устраивала Папахина. А, значит, придерживаясь ее он, прежде всего, отстаивал собственные интересы. У него не мелькнуло даже тени сомнения, что его карьера при любых самых неблагополучных обстоятельствах, которые порой сопутствовали его судьбе, все равно, сложится удачно. Офицер хорошо понимал, что испокон веков все люди выясняли отношения между собой. И каждый из них всеми силами пытался доказать, что он – лучше и достойнее своего соперника. И к одному из них приходил успех лишь потому, что на голову второго сваливалась неудача. Папахин потому и выбрал армейское поприще, что оно давало ему главное преимущество – власть над людьми.
Вслед за одним наказанием Красногубов неизвестно за какие грехи тут же получил новое – наряд на работу в столовой. Он мыл посуду, драил полы, чистил картофель. Его было такое множество, что любому-другому это напрочь отбивало всякое желание браться за кухонный нож. Но Виктору работа пришлась по душе. Ведь теперь, что касалось картофеля, некоторых других овощей и круп, которых на кухню доставлялось всегда в избытке, он ел столько, сколько его душе было угодно. Нужно было только не полениться их приготовить… За первым нарядом Красногубов схлопотал второй, потом третий. Он нарочно грубил товарищам по службе, имевшим более высокое звание и неохотно выполнял их приказы. Имел неряшливый вид. Папахин пользовался всякой возможностью, чтобы Виктор находился в роте, как можно, меньше. Так офицеру было спокойнее. В конце концов, он добился того, чтобы по приказу командира полка Красногубова перевели в хозяйственный взвод на постоянное место службы. От этого оба: и командир, и подчиненный только выиграли. Первый оттого, что избавился от плохого солдата. Второй – от чрезмерно деспотичного военачальника. Виктор получил то, чего хотел. Он теперь не особенно страдал от голода. И до конца службы так раздобрел, что прибавил к своим ста десяти еще килограммов тридцать с гаком. При этом он не выглядел толстым. Просто слегка раздался в плечах. Да, лицо его лоснилось от сытости.
Папахин назначил себе нового помощника на место Кружилина, и тот, используя всевозможные непопулярные методы, добросовестно нагонял страху на солдат. Ведь Папахинская рота претендовала на то, чтобы получить звание отличной в политической, боевой и строевой подготовке. Тем не менее, за два года службы учебные стрельбы из табельного оружия Папахин проводил лишь однажды.
8
Виктор был дома совершенно один. Мать с утра наладилась к соседке, муж, которой успешно фермерствовал на бывших колхозных полях. У него было два трактора, старенький комбайн, «КамАЗ» с прицепом, свиноферма. Выращивал он картофель и пшеницу. Забивал скот. Плоды своего каторжного труда за полцены продавал городу. Матрена Гурьевна пришла затем, чтобы похвастать перед соседкой, какой у нее геройский сын объявился из армии. Как ладно на нем сидит солдатское обмундирование! На груди висят знаки воинской доблести. А сам-то, орлом смотрит!
– От слышь, Осиповна! Твоему-то Ереме был бы помощник какой! – на все лады расхваливала Матрена Гурьевна своего Витю. – Ну, что, придешь на моего сокола глянуть?! Аль, нет?! Чаи погоняем! А то и чего покрепче сообразим!
– Да, не знаю я, Гурьевна! – прохладно встретила непрошенную гостью важная хозяйка. – Чего, там, смотреть-то? Все из армии приходют, если, конечно, воевать в Чучни не пришлось…
И Осиповна с сомнением посмотрела на Матрену Гурьевну. Та вспыхнула, было, как порох. Досадуя на не особенно радушный прием, она едва сдержалась, чтобы не отплатить хозяйке ее же монетой. Но благоразумие все же взяло верх. Гостья решила, что лучше действовать с умом и хитростью, чем идти напролом к поставленной цели.
– Мой ничего не сказыват, но я тебе одной по большому секрету доложу!.. Только ты никому – ни-ни! – предупредила Матрена Гурьевна.
Сделав испуганное лицо, и, раскрыв рот от изумления, Осиповна во все глаза уставилась на гостью.
– У него ж, у Вити моего, ранения имеются!
– Да, что ты, соседушка?!
– Вот такой шрамище во всю грудь!
И для наглядности Матрена Гурьевна провела рукой, начиная от собственного подбородка и до самого низу так, что ее рука почти что коснулась пола.
Красногубова не обманывала соседку, поскольку на теле у Виктора и, в самом деле, остался едва заметный след от ножа, которым полоснул его Кружилин. Но рана была такой незначительной, что, скорее, походила на большую царапину и зажила буквально через неделю. Больше всего тогда Виктор переживал за испорченную гимнастерку, так, как во всем полку не нашлось новой, такой, чтобы подходила ему по размеру. Кое-как залатав прежнюю, он так и проходил в ней до самого конца службы. И, лишь демобилизовавшись, облачился в парадную форму без единого изъяна.
– А еще у него ранение – вот сюда!
И Матрена Гурьевна ткнула пальцем в икру правой ноги.
– Пуля навылет прошла! – продолжала она, с опаской поглядывая по сторонам. – Я, так думаю, раз, мой Витя про свои боевые подвиги ничего не рассказыват, значит, дело это – большой государственной важности! И никому знать про то не следует…
– Ишо бы! – с готовностью согласилась Осиповна.
По правде сказать, история второго «ранения» Красногубова была на редкость банальна. Как-то полковая медсестра отправилась к выгребной яме, располагавшейся на территории военной части, точнее примерно в двухстах метрах позади ее казарменных и бытовых помещений, чтобы избавиться от мусора: пищевых отходов и грязных бинтов. Она делала это ежедневно, поскольку медсанчасть всегда перенаселяли больные, и горы мусору скапливались в корзинах уже к полудню. На сей раз, оказавшись возле довольно обширной свалки, ничего не подозревавшая медсестра вдруг обнаружила, что находится там не одна. Сперва она отчетливо услышала громкое хрюканье. Приглядевшись, в самой середине груды пищевых отходов, а, точнее, метрах в двадцати от себя неожиданно увидела огромного клыкастого кабана. Яростно разгребая мордой и копытами злачные кучи, он с громким чавканьем пожирал объедки с солдатского стола, картофельную кожуру и прочие весьма аппетитные «деликатесы». Когда, после некоторых колебаний, на свой страх и риск медсестра с мусорным бачком в руках, все ж таки, приблизилась к самому краю выгребной ямы, кабан насторожился и развернул морду в ту сторону, откуда послышался посторонний шум. Его налитый кровью глаз секунду или две пристально разглядывал девушку в белом, как мел, халате. Естественная раздражительность и свирепость этого животного, не имея границ, моментально обратилась против возмутительницы его спокойствия, которая сама того не ведая, возбудила в прародителе домашней свиньи необузданные инстинкты. Ни секунды не мешкая, кабан проворно выбрался из выгребной ямы, в том месте, где спуск в нее был пологим, и, с места в карьер галопом пустившись по самой кромке смрадного выгреба[3 - Выгреб – яма.], стал стремительно приближаться к медсестре. Та от страха пронзительно, как будто ее резали по живому, завизжала и с криком: «Помогите!», пустилась наутек, позабыв про бак с мусором. Но, не пробежав и нескольких шагов, она внезапно попала прямо в объятия Красногубова. С ведрами, полными картофельной кожуры, он, не спеша, направлялся к свалке. Виктор едва успел заслонить собой перепуганную до смерти медсестру. Ошалевший кабан, который стремительно мчался ей вслед, с намерением сокрушить все на своем пути, неожиданно заметив новое препятствие, не останавливаясь, с разбегу резанул острым клыком по ноге Красногубова. От возбуждения солдат не почувствовал боли. Потеряв равновесие, и, распластавшись брюхом на земле, он машинально схватил свирепое животное за заднюю конечность. Протащив за собой поверженного врага с полдюжины метров, кабан бешено завертелся на месте. Он прилагал неимоверные усилия, чтобы высвободиться из плена. Но пятерня Красногубова, словно железный капкан, захлопнувшись, отказывалась выпустить на свободу опасное животное. Напрасно оно издавало жуткие вопли, нагоняя страху на всю округу. Воспользовавшись моментом, Красногубов привстал на колени. Подтянул к себе яростно сопротивлявшегося кабана и, изловчившись, с такой невероятной силой ударил кулаком по волосатой хребтине, что раздался громкий хруст. Жалобно взвизгнув, кабан свалился замертво.
Медсестра, ничего не понимая, стояла, как вкопанная, на том самом месте, где ее оставил Красногубов, спасая от кабаньих клыков. К выгребной яме, возле которой происходила скоротечная, но впечатляющая схватка человека и дикого животного, уже сбежались солдаты и офицеры. В немом изумлении они разглядывали внушительные желтые клыки лесного жителя, его отвратительную щетину, маленькие злые глазки, в которых навсегда потух безрассудный убийственный огонек. Виктор отказался от услуг санитаров, предлагавших ему носилки. Слегка прихрамывая и опираясь на хрупкое плечико медсестры, он направился в медсанчасть.
Девушка, которую звали Ляля, скоро забыла о том, что еще недавно ее жизнь подвергалась смертельной опасности. Кокетливо улыбаясь, она промыла рану своему спасителю. Обезболив, наложила несколько швов. Смазала какой-то мазью с неприятным специфическим запахом и туго перебинтовала. Уложила Виктора на кровать в единственной на тот момент пустующей палате для тяжело больных… Поблагодарив медсестру, Красногубов устало закрыл глаза. Лицо его было бледно.
– Тебе – плохо?! – с тревогой спросила она.
Ляля заботливо подсела к нему на жесткий солдатский матрац. Маленькой теплой ладошкой легонько коснулась лба. Провела по непокорной вихрастой пряди светлых волос. Потом, склонившись на грудь, поцеловала в губы. Дрожь желания пробежала по ее телу.
– Ты – чего, это? – удивленно спросил Красногубов.
– Ты спас мне жизнь, и я, как бы, у тебя – в неоплатном долгу, – виновато улыбаясь, едва слышно прошептала Ляля.
Она скинула халат, оказавшись в лифчике, едва прикрывавшем ее упругие груди, и, аккуратно, стараясь не потревожить рану солдата, легла рядом с ним на кровать…
9
Матрена Гурьевна была хотя и необразованной, но очень проницательной женщиной. Она не без основания верила в то, что сын ее – герой. Поэтому, расхваливая Виктора перед Осиповной, она и сама уже уверовала в то, что он непременно воевал где-то в этой самой Чучни, где свистели пули и разрывались снаряды. Матери и в голову не приходило, что ее отпрыск, отдавая долг Отчизне, кашеварил в солдатской кухне. Осиповна также очень легко прониклась тем же возвышенным чувством, которое жило в ее соседке. Сама жизнь русских матерей, полная лишений и стоицизма, была, своего рода, примером для подражания молодому поколению… Если не сказать больше, своеобразным подвигом. Но постоянная нужда стала для этих женщин обычным делом. Держа свои желания и прихоти в жесткой узде, они проявляли редкую самоотверженность, хотя и не понимали, во имя чего она была необходима? И, так ли, уж, необходима вообще? Тем не менее, не задаваясь подобными вопросами, женщины ощущали, как чутко откликаются их сердца на мужество и отвагу собственных сыновей. Как будто бы, открытая всем ветрам сильная и могучая русская душа являлась единственной их ценностью, которую они никогда не разменяли бы ни на какие мирские блага. Героическая тема словно висела в воздухе, которым они дышали, как именно то, ради чего лишь и стоило жить. О подвигах своих сыновей, служивших в армии, в городе и на селе говорили также обыденно и просто, как, например, о том, что вперед прикупить с ближайшей получки: изрядно прохудившуюся обувь или заношенную до дыр одежонку?.. А, может, что-то – из бытовой техники или мебели? Как будто в этом смысле у простых людей имелся особенный выбор.
Было утро. И Виктор, поднявшись с постели, принялся за завтрак, когда в двери постучали… Когда он распахнул ее, то едва не обомлел от удивления!.. На пороге стояла Василиса! Ни слова не говоря, она бросилась к Виктору на шею. И он снова ощутил то особенное сладостное тепло… Как тогда, в медсанчасти, когда Ляля легла рядом с ним на кровать… А потом… Оно исходило от девичьего дыхания, похожего на дуновение летнего ветерка, и жаждущего ответной ласки трепетного тела. По воле случая полковая медсестра стала самой первой женщиной, которую узнал Красногубов. И теперь, держа в объятиях Василису, он устыдился, что, служа в армии, с большим трудом заставил себя ответить, всего лишь, на одно из ее писем, которыми в течение двух лет она буквально его засыпала. И, примерно, раз, а то и два в месяц аккуратно присылала ему весточки со штампом военно-полевой почты. Впрочем, он и в самом деле совершенно не знал, о чем писать девушке, с которой до службы в армии встречался всего ничего. И, что она в нем нашла? Мужчины побаивались Красногубова за его грубую физическую силу и ершистый характер. Именно те же качества притягивали к нему женщин. Они видели в нем своего защитника и надежного спутника жизни. Его непомерная физическая сила казалась им именно тем, что отличает настоящего мужчину, рядом с которым море – по колено, от прочих представителей сильного пола. Наверное, поэтому Василиса так уцепилась за Виктора и простила ему равнодушное и довольно продолжительное молчание в ответ на ее строки, дышавшие беспримерной любовью.
Немного растерявшись, Красногубов даже не знал, как ему повести себя с девушкой, с которой он был едва знаком. Дело в том, что он не испытывал к ней никаких особенных чувств. Наверное, кроме благодарности за внимание и любовь. Из того неловкого положения, в котором он оказался, его вызволила Матрена Гурьевна. Вместе с соседкой Осиповной уже под изрядным хмельком они ввалились в дом.
– …от – мой, сынка! Полюбуйся-ка, Осиповна! Орел?!
– Ха-ха! Ну, еще бы! – обрадовалась соседка.
– Вишь, каков!
Она хлопнула сына по плечу.
– Да, он твому Ереме за плугом подет и все поле вспашет! И трахтур не нужон буде!
– Ха-ха! Ну, ишо бы! Ха-ха… – нервно хохоча, то и дело восклицала Осиповна.
– А, это – хто така?
Матрена Гурьевна только теперь заметила, что ее сын, неловко переминаясь с ноги на ногу, стоял возле порога не один.
– Я – Василиса! – немного смутившись, с улыбкой ответила девушка.
Хозяйка придирчивым взглядом смерила ее с головы до ног.
– Витя, а ты мне ничо не сказывал про то, шо у тебя невеста есь!..
Красногубов впервые в жизни увидел свою мать навеселе. Заметив его недоуменный и немного укоризненный взгляд, она лукаво подмигнула ему.
– Где наша не пропадала? Давай, Василиса, проходи в дом! Будем на стол накрывать! Мой сынка, из армии вернулся!..
Она вдруг уронила лицо в шершавые ладони, и оно тотчас стало мокрым от нетрезвых, но счастливых слез истосковавшейся по сыну матери.
– Слава богу, целехонек вернулся!
Женщины быстренько застелили стол скатертью. Заставили его всевозможными закусками. Матрена Гурьевна слазила в подпол за бутылью с самогоном.
– Специально для встречи с Витенькой нагнала! – как бы, между прочим, сообщила она, водрузив двухлитровую бутыль с мутной жидкостью посреди овощных салатов, чаш со свиными котлетами и тефтелями с рисом… Для чугунного котелка с вареным картофелем и ломтей духового хлеба так же нашлось свое место…
– Ну, сынок, налявай!
И Осиповна, взяв пустой граненый стакан, со стуком снова поставила его на стол, но поближе к Виктору, чтобы он наполнил его до краев. Красногубов, не спеша, разлил самогон, не пролив ни капли, но так, что каждому получилось по полной мере. Мутная тягучая жидкость распространяла сильный хмельной дух, от которого щекотало в носу, и брал чих. Приближался полдень, и осенний солнечный луч глянул в окно. Он осветил лица людей, и, преломившись в бутыли с самогоном, заискрился сотнями огней.
– За тебя, сынок! – торжественно провозгласила Осиповна. – За твою святу кровь, которой ты не пожалел для Родины!
Гостья встала из-за стола и залпом осушила свой стакан. Из вежливости ее примеру последовали остальные. Снова усевшись поудобнее, они принялись сперва за салаты… Но вскоре очередь дошла и до прочей снеди… Выпивка заметно оживило застолье. Женщины заговорили о хозяйстве, о том, как тяжело приходится с комбикормами, и что содержать на подворье скотину не стало никаких сил.
– Ну, тебе-то, Осиповна, грех жаловаться! – нарочно похваливала Матрена Гурьевна свою соседку. – Твой Ерема вона, как в гору попер!
– Да, что мы все – про свиней, да кур!
И нетерпеливая фермерша с любопытством посмотрела на Виктора.
– Пусть твой сокол лучшее про себя расскажет?
– А – что, рассказывать-то?
Красногубов равнодушно пожал плечами.
– Ну, например, про свои ранения?
Но солдат лишь недоуменно развел огромными руками.
– Да, нечего рассказывать!
– Как, так – нечего? – не унималась гостья. – Если это – государственна тайна, так и не сказывай! Я не обижусь!
Виктор наполнил стаканы в который раз.
– А давайте выпьем за встречу! – неожиданно предложила Василиса.
– И – то, верно! – поддержала Матрена Гурьевна новый тост.
Но уже изрядно захмелевшая Осиповна сделала протестующий жест рукой.
– Не хочу за встречу! – категорически возразила она. – Я буду пить за наших погибших сыновей!
Все снова поднялись из-за стола.
– А – котлеты?! – напомнила Матрена Гурьевна своим гостям, после того, как было покончено с тефтелями. – Ешьте, а то совсем простынут! – И про картошечку не забудьте!
Впервые за долгое время она с умилением, сквозь которое, все ж таки, нет-нет да проглядывала некоторая тревога, таращилась на сына. Уж, кому-кому, а ему напоминать о еде – все равно, что хохлушке подсказывать, чтоб семечек налущила.
Очень скоро пиршество благополучно завершилось, и Виктор вначале под руку препроводил до дому набравшуюся вусмерть Осиповну, затем вместе с Василисой, не торопясь, отправился на железнодорожную станцию, откуда на электричке она должна была отправиться в город. На прощанье девушка без стеснения поцеловала его прямо в губы и пообещала, что через денек-другой навестит снова.
– А, может быть, не стоит? – засомневался он.
Но Василиса, то ли не расслышала Виктора, то ли не захотела этого сделать. Как только двери распахнулись, она юркнула в электропоезд, и, махнув ему рукой из тамбура, прошла в вагон…
Весть о том, что Красногубов якобы служил в Чечне, быстро облетела весь поселок. Некоторые сомневались, что это – правда, поскольку наверняка знали, что местный военный комиссариат, пока что, не направил в горячую точку ни единого своего призывника. Другие утверждали, что Красногубов имеет ранения и государственные награды за мужество и отвагу. Как будто бы, однажды он даже обезвредил целую группу чеченских бандитов. Так, ничего не подозревая об этом, с легкой руки Осиповны, которая на каждом углу рассказывала всем небылицы про Виктора, он невольно стал героем дня…
Как-то Красногубов отправился за хлебом. За прилавком продмага стояла молоденькая девчоночка. В идеально чистом белом фартучке она один в один походила на примерную ученицу из числа отличниц, претендовавшую на скорое окончание школы с золотой медалью. С приветливой улыбкой на лице продавец подала ему еще теплые после выпечки буханки. При этом она то и дело кокетливо стреляла в Красногубова своими смеющимися глазками. Когда Виктор направился к выходу, шустрая девица вдруг окликнула его:
– А сдачу-то, сдачу!
Виктор вернулся к прилавку.
– Ну, и как там, небось, страшно было?
Брови Красногубова удивленно поползли вверх.
– Да, Ленка – я, Морозова, соседка ваша! Через два дома от вас живу!
– Ленка?! – обрадовано воскликнул Виктор. – Неужто, ты?
– А – что, так сильно изменилась?
Красногубов согласно кивнул.
– Еще бы! Я когда в армию уходил, ты совсем зеленая была. А сейчас, поди, от женихов отбою нету?
В ответ Ленка лишь разочарованно вздохнула.
– Какие тут женихи? Стоящие, все в город подались. А те, что остались, на что не годятся!
– Так, уж, и не годятся?! – засомневался Виктор.
Он сказал это не потому, что не доверял авторитетному мнению Ленки, но лишь затем, чтобы поддержать разговор. В самом деле, большая часть домов в поселке сильно обветшала, неотложно требуя капитального ремонта. Вдребезги разбитые дороги не ремонтировались, а новые не строились совсем. В осеннюю распутицу или зимнюю круговерть сообщение с городом прерывалось. Поселковый клуб пришел в такую негодность, что его окончательно закрыли. Поликлиники не было вовсе. За медицинской помощью люди ездили за тридцать верст в город.
– Теперь в поселке все только и судачат… про вас!
– Про меня?! – с сомнением переспросил Виктор. – Это, что же, плохого я им сделал?
– Говорят, что под Урус-Мортаном вы в одиночку взяли в плен десяток ихних камикадзе!
И с нескрываемым восхищением, отчего ее глаза округлились и заблестели, как две дозревающие вишенки с капельками утренней росы, Ленка уставилась на Виктора…
