скачать книгу бесплатно
Иногда после ужина мальчик велит им обоим сесть на диван («Иди, Инес! Иди, Симон!») и разыгрывает перед ними то, что сам именует un especta?culo – спектакль. В такие минуты они по-семейному наиболее близки друг другу, а мальчик отчетливее всего выказывает свою к ним приязнь.
Песни, которые Давид поет в своих especta?culos, – с уроков, что он берет у сеньора Арройо. Многие – сочинения самого Арройо, в них он обращается к кому-то на tu? – запросто, может быть, к покойной жене. Инес не считает, что эти песни годятся для детей, он, Симон, склонен разделять ее сомнение. Но все равно, размышляет он, то, что эти творения озвучивает такой чистый юный голос, как у Давида, наверняка поддерживает дух Арройо.
– Инес, Симон, хотите послушать таинственную песню? – говорит мальчик вечером после того, как их посетил Фабриканте. И с необычайным пылом и силой возвышает голос и запевает:
In diesem Wetter, in diesem Braus,
nie h?tt’ ich gesendet das Kind hinaus –
Ja, in diesem Wetter, in diesem Braus,
durft’st Du nicht senden das Kind hinaus![1 - В ненастье злое, с грозой и громомНе выгонял я дитя из домуДа, в непогоду, с грозой и громом,Нельзя ребенка погнать из дому! (нем.)Парафраз первых строк песни австрийского композитора Густава Малера (1860–1911) на стихи немецкого поэта, переводчика и преподавателя иностранных языков Фридриха Рюкерта (1788–1866). – Прим. пер.]
– Это все? – спрашивает Инес. – Очень короткая песня.
– Я пел ее сегодня Хуану Себастьяну. Собирался спеть другую, но, когда открыл рот, получилась она. Вам понятно, про что в ней поется?
Он повторяет песню медленно, тщательно проговаривая неведомые слова.
– Понятия не имею, что это значит. А что сеньор Арройо говорит?
– Он тоже не знает. Но сказал, что бояться не надо. Сказал, если я не пойму в этой жизни, значит, выясню в следующей.
– А ему не кажется, – спрашивает он, Симон, – что эта песня, возможно, не из будущей жизни, а из твоей предыдущей – из той жизни, которая была у тебя, прежде чем ты взошел на борт большого корабля и переплыл океан?
Мальчик молчит. Тут разговор и заканчивается, а с ним – и especta?culo. Но назавтра, когда они с Давидом остаются одни, мальчик возвращается к разговору.
– Кто я был, Симон, до того, как переплыл океан? Кто я был до того, как начал говорить по-испански?
– Наверное, ты был тем же человеком, что и теперь, только выглядел иначе, у тебя было другое имя, и говорил ты на другом языке, но все это смыло, когда ты пересек океан, – вместе с твоими воспоминаниями. Тем не менее в ответ на вопрос «Кто я был?» я сказал бы, что в самом сердце своем, в сути, ты был собой – одним-единственным собой. Иначе какой смысл говорить, что ты забыл язык, на котором говорил, и так далее. Кто же тогда забыл, если не ты сам – тот сам, кого ты хранишь у себя в сердце? Вот как я это понимаю.
– Но я же не все забыл, да? In diesem Wetter, in diesem Braus – это я помню, не помню только, что оно значит.
– Вот именно. Или, может, как предполагает сеньор Арройо, эти слова всплывают у тебя не из прошлой жизни, а из будущей. В этом случае было бы неверно сказать, что эти слова – из memoria, из памяти, поскольку помнить можно только то, что из прошлого. Я бы назвал твои слова profec?a – прови?дение. Как будто ты вспоминаешь будущее.
– А ты как думаешь, Симон, это откуда – из прошлого или из будущего? Мне кажется, из будущего. Думаю, это из моей следующей жизни. А ты умеешь вспоминать будущее?
– Нет, увы, я совсем ничего не помню – ни из прошлого, ни из будущего. По сравнению с тобой, юный Давид, я очень скучный человек, совсем не исключительный, вернее даже – я противоположен всякой исключительности. Живу в настоящем, как буйвол. Это великий дар – уметь помнить хоть прошлое, хоть будущее, и, я уверен, сеньор Арройо со мной бы согласился. Тебе носить бы при себе блокнот и записывать, когда что-то вспоминаешь, даже если не улавливаешь смысла.
– Или можно рассказывать тебе, что я вспоминаю, – чтобы ты записывал.
– Хорошая мысль. Я мог бы стать твоим secretario – человеком, который записывает твои секреты. Сделали бы с тобой такую штуку – на двоих. Не ждать, пока тебе что-то придет в голову – таинственная песня, например, – а выделять несколько минут ежедневно, когда просыпаешься утром или напоследок перед сном, чтобы ты сосредоточивался и пытался вспомнить что-нибудь из прошлого или из будущего. Возьмемся?
Мальчик молчит.
Глава 4
На той же неделе в пятницу Давид без всякого предисловия заявляет:
– Инес, завтра я собираюсь играть в настоящий футбол. Вы с Симоном обязательно приходите смотреть.
– Завтра? Я завтра не могу, мой дорогой. Суббота в магазине день хлопотный.
– Я буду играть в настоящей команде. Я буду номер 9. Мне надо надеть белую фуфайку. Ты обязана вырезать цифру 9 и нашить на спину фуфайки.
Одна за другой проступают подробности новой эпохи – эпохи настоящего футбола. В девять утра приедет фургон и подберет соседских мальчиков. Мальчики должны быть одеты в белые фуфайки с черными номерами на спинах, от одного до одиннадцати. Ровно в десять они под командным названием «Лас Пантерас» выбегут на поле и сыграют с «Лос Альконес» – командой из приюта.
– Кто составлял команду? – спрашивает он.
– Я.
– Ты, значит, капитан, вожак?
– Да.
– А кто назначил тебя капитаном?
– Все мальчики. Они хотят, чтобы я был капитаном. Я раздал им номера.
Наутро фургон из приюта приезжает вовремя, за рулем – неразговорчивый мужчина в синем комбинезоне. Не все мальчики готовы – приходится послать гонца, чтобы разбудить Карлитоса, он проспал, – и не все облачены в белые фуфайки с черными номерами на спине, как было велено, и уж точно не на всех настоящие футбольные бутсы. Но благодаря швейными навыкам Инес у Давида на фуфайке – изящная «9», и сам он весь до последнего дюйма смотрится капитаном.
Они с Инес провожают его, едут следом на машине: перспектива того, что ее сын поведет команду футболистов на поле, очевидно, важнее дел в магазине.
Приют располагается на другом берегу реки, в той части города, исследовать которую у него, Симона, никогда не находилось причин. Они едут за фургоном по мосту, через промышленный район, затем по узкой разбитой дороге между каким-то складом и лесопилкой и выкатываются на неожиданно приятный участок прибрежной полосы – к комплексу приземистых строений из песчаника в тени деревьев, а при нем – спортивное поле, где болтается детвора всех возрастов, облаченная в опрятные темно-синие форменные одежки приюта.
Дует пронизывающий ветер. Инес кутается в куртку с высоким воротником; он, Симон, менее предусмотрителен – на нем только свитер.
– Вон доктор Фабриканте, – говорит он, показывая пальцем, – человек в черной рубашке и шортах. Похоже, он будет судьей.
Доктор Фабриканте дует в свисток – одна властная нота за другой – и размахивает руками. Орава детей разбегается с поля, две команды выстраиваются у судьи за спиной, сироты – в безупречных темно-синих фуфайках, белых шортах, черных бутсах, мальчики из жилого квартала – в разноперых нарядах и обуви.
Его, Симона, поражает разница между командами. Дети в синем попросту гораздо крупнее. Среди них есть девочка – он узнает ее крепкие бедра и могучий бюст: Мария Пруденсия. Есть и мальчики, которые на вид уже не подростки. Гости по сравнению с ними выглядят плюгаво.
С самого начала игры юные panteras сдают назад, не желая связываться со своими более громоздкими противниками. Команда в синем немедленно прорывается вперед и забивает первый гол, а вскоре и второй.
Досадуя, он поворачивается к Инес.
– Это не футбол, это избиение младенцев!
Мяч падает у ног одного мальчика из команды Давида. Тот отчаянно пинает мяч вперед. Двое из их же команды бросаются следом, но мяч отнимает Мария Пруденсия, возвышается над ним – бросает вызов, пусть попробуют забрать. Мальчики замирают. Она презрительно пасует его вбок, кому-то из своей команды.
Тактика сирот проста, но действенна: отодвигая противников с дороги, они методично гонят мяч по полю, пока не протолкнут его мимо бессчастного вратаря. Когда доктор Фабриканте объявляет свистком перерыв перед вторым таймом, счет 10:0. Дрожа на холодном ветру, дети из многоквартирника сбиваются в кучу и ждут возобновления бойни.
Доктор Фабриканте запускает игру вновь. Мяч отлетает от кого-то и катится к Давиду. С мячом в ногах он скользит, словно призрак, мимо первого противника, второго, третьего и загоняет гол.
Через минуту мяч снова пинают ему. Он с легкостью обходит защитников, но тут, вместо того чтобы ударить по воротам, он передает мяч напарнику по команде и смотрит, как тот навешивает его поверх перекладины.
Игра подходит к концу. Мальчики из многоквартирника уныло трусят прочь с поля, победителей же окружает ликующая толпа.
Доктор Фабриканте шагает к ним.
– Надеюсь, вам понравилась игра. Немножко неравновесно получилось – приношу свои извинения за это. Но для наших детей важно утверждаться во внешнем мире. Важно для их самооценки.
– Наши мальчики – не то чтобы внешний мир, – отзывается он, Симон. – Это просто дети, которым нравится пинать мячик. Если вы вправду хотите испытать свою команду – играли бы с противником посильнее. Ты согласна, Инес?
Инес кивает.
Он, Симон, рассержен так, что его даже не заботит, обидится доктор Фабриканте или нет. Но нет – Фабриканте отмахивается от этой отповеди.
– Не все сводится к проигрышу или выигрышу, – говорит он. – Важно, что дети участвуют, стараются, изо всех сил показывают, на что они способны. Однако в некоторых случаях победа становится значимым фактором. Наш случай как раз такой. Почему? Потому что наши дети начинают в невыгодном положении. Им необходимо доказать себе самим, что они способны соперничать с внешними людьми – соперничать и брать верх. Наверняка же вы это понимаете.
Он, Симон, нисколько не понимает, но влезать в спор у него нет никакого желания. Доктор Фабриканте, educador, совсем не обаял его, и он, Симон, надеется никогда больше его не видеть.
– Я насквозь промерз, – говорит он, – и, уверен, дети тоже. Куда девался водитель?
– Вот-вот придет, – говорит доктор Фабриканте. Умолкает, затем обращается к Инес: – Сеньора, можно потолковать с вами наедине?
Он, Симон, удаляется. Дети из приюта завладели полем и заняты своими разнообразными играми, на поверженных гостей внимания не обращают, а те жалко ждут, когда приедет фургон и отвезет их домой.
Фургон приезжает, «Лас Пантерас» забираются внутрь. Уже собираются отъехать, и тут Инес решительно стучит в окно:
– Давид, ты поедешь с нами.
Давид неохотно вылезает из фургона.
– Мне нельзя поехать с остальными? – спрашивает он.
– Нет, – угрюмо отвечает Инес.
На обратном пути, в машине, обнаруживается причина ее дурного настроения.
– Это правда, – спрашивает она, – что ты сказал доктору Фабриканте, будто хочешь уйти из дома и поселиться в приюте?
– Да.
– Почему ты так сказал?
– Потому что я сирота. Потому что вы с Симоном ненастоящие мои родители.
– Ты так ему и сказал?
– Да.
Встревает он, Симон.
– Не втягивайся, Инес. Никто не воспримет истории Давида всерьез – и уж точно не человек, содержащий приют.
– Я хочу играть в их команде, – говорит мальчик.
– Ты собираешься уйти из дома ради футбола? Чтобы играть в футбол за приют? Потому что стыдишься своей команды, своих друзей? Ты это хочешь нам сказать?
– Доктор Хулио говорит, что мне можно играть за их команду. Но для этого надо быть сиротой. Такое правило.
– И ты, значит: «Ладно, я отрекусь от своих родителей и объявлю себя сиротой», – ради футбола?
– Нет, я такого не говорил. Я сказал: «Почему такое правило?» А он ответил: «Потому что».
– Так и сказал – «потому что»?
– Он сказал, что, если б не было правила, все бы хотели играть за их команду, потому что они очень хорошо играют.
– Они не хорошо играют, они просто большие и сильные. Что еще сказал доктор Фабриканте?
– Я сказал, что я – исключение. А он сказал, что если все – исключение, тогда правила недействительны. Он сказал, что жизнь – как игра в футбол: нужно следовать правилам. Он – как вы. Ничего не понимает.
– Что ж, если доктор Фабриканте ничего не понимает, а его команда – всего лишь банда забияк, зачем тебе жить в его приюте? Только для того, чтобы играть за футбольную команду, которая выигрывает?
– А что плохого в выигрыше?
– Ничего плохого в выигрыше нет. Как нет ничего плохого и в проигрыше. Более того, обычно, я бы сказал, лучше оказаться среди проигравших, чем среди тех, кто желает выигрывать любой ценой.
– Я хочу выигрывать. Хочу выигрывать любой ценой.
– Ты ребенок. У тебя жизненный опыт ограничен. Ты не имел возможности увидеть, что происходит с людьми, которые пытаются выиграть любой ценой. Они превращаются в забияк и самодуров – почти все.
– Это несправедливо! Когда я говорю такое, что тебе не нравится, ты отвечаешь, что я ребенок, а значит, то, что я говорю, не считается. Считается, только если я с тобой соглашаюсь. Почему я должен все время с тобой соглашаться? Я не хочу разговаривать, как ты, и я не хочу быть таким, как ты! Я хочу быть тем, кем я хочу быть!
Что кроется за этим выплеском? Что Фабриканте наговорил мальчику? Он, Симон, пытается перехватить взгляд Инес, но та упорно смотрит на дорогу.
– Мы все еще ждем, когда ты расскажешь, – говорит он, – почему, если не считать футбола, ты хочешь уйти в приют?
– Ты меня никогда не слушаешь, – говорит мальчик. – Ты не слушаешь, вот и не понимаешь. Нет никакого «почему».
– То есть доктор Фабриканте ничего не понимает, и я ничего не понимаю и нет никакого «почему». Кто же, помимо тебя, понимает? Инес понимает? Ты понимаешь, Инес?
Инес не отвечает. На выручку ему она не придет.
– По моему мнению, молодой человек, это как раз ты не понимаешь, – напирает он. – Ты до сих пор жил очень легкой жизнью. Мы с твоей матерью потакаем тебе так, как не потакают ни одному нормальному ребенку, потому что признаем, что ты исключительный. Но я начинаю задумываться, понимаешь ли ты сам, что значит быть исключительным. Вопреки твоим предположениям это не означает, что ты волен вести себя как нравится. Это не означает, что тебе можно пренебрегать правилами. Ты любишь играть в футбол, но, если пренебрежешь правилами футбола, судья отправит тебя вон с поля – и поделом. Никто не превыше закона. Нет такого понятия, как исключение из всех правил. Исключение без исключений – противоречие в понятиях. Оно лишено смысла.
– Я рассказал доктору Хулио о вас с Инес. Он знает, что мне вы не настоящие родители.
– Не важно, что ты там сказал доктору Хулио. Доктор Хулио не может забрать тебя у нас. У него нет такой власти.
– Он говорит, что, если люди делают со мной что-то плохое, он может предоставить мне прибежище. Плохое – это исключение. Если люди делают тебе что-то плохое, ты можешь найти прибежище в приюте независимо от того, кто ты.
– Что ты имеешь в виду? – спрашивает Инес, впервые заговаривая. – Кто тебе делает что-то плохое?
– Доктор Хулио говорит, что его приют – остров прибежища. Любой, кто стал жертвой, может прийти туда, и доктор Хулио его защитит.
– Кто делает тебе что-то плохое? – не отступается Инес.
Мальчик молчит.
