скачать книгу бесплатно
– И долго его не было?
– Этого не могу сказать, уснул, а долго спал или нет, не знаю.
– И на часы не посмотрели?
– А зачем? До утра было ещё далеко, на смену не опаздывал.
– Скажите, Мокин, между вашей женой и Ляховым…
Мокин опустил глаза, на скулах у него заходили желваки, сказал: – Может, что и было, но это дело уж наше, семейное, мы сами, значит, и разберёмся.
– Дело-то семейное. Только вот Ляхова убили, и может, это сделали именно вы. .
– Может, и я, – спокойно согласился Мокин. – А может, кто другой.
– А если вы, напоминаю: чистосердечное признание облегчит наказание…
– Не в чем признаваться, – сказал Мокин.
– Хорошо, – после паузы произнёс Крюк.– Значит, Зотов ночью выходил и некоторое время отсутствовал. Мелкокалиберную винтовку он брал с собой?
– Откуда я знаю? Винтовка его, он и распоряжается.
– И вы не видели?
– Не видел.
– А как относился Зотов к Ляхову?
– Плохо… Не любили они, значит, друг друга. А почему, не могу сказать, не знаю, не интересовался.
– А что произошло вечером?
– Вечером?.. А что произошло?
– Что вам сказал Зотов в столовой?
– А, в столовой… Поругались они в тот вечер с Ляховым, вот Зотов и сказал об этом.
Мокин помолчал, потом добавил:
– А ещё он сгоряча сказал, что не жить кому-то из них.
– Именно так и сказал?
– Да.
Крюк вспомнил, что ему говорил Правдоискатель о ночном крике, и неожиданно для самого себя спросил:
– Мокин, а почему ваша жена ночью плакала?
Мокин поднял на следователя глаза, Крюку показалось, что тот улыбается.
– Семейное это дело… Ударил я её тогда. Баба есть баба, поучил малость.
– За что же?
– Так за что мужик бабу учит… Ужин не понравился, значит, или обхождение, или глянет не так… Это, товарищ следователь, самое сложное, значит, дело, семейная жизнь. Тут всякое бывает… Вот вы говорили, что моя жена вроде с Ляховым… А теперь, значит, представьте себя на моём месте, что бы вы сделали?.. Я вот бабу побил.
Чтобы разговоров таких не было. Может, и не виновата, а разговоры, значит, идут, надо что-то делать…
– А Ляхова не убивали?
– Что мне грех на душу брать…
– Идите.
Мокин вышел.
В окне мелькнул Петухов, постучал.
– Можно, – улыбнулся Крюк. – Хозяину всегда можно, что вы так робко, Иван Петрович.
– Да вас разве поймёшь, то одно, то другое… У Мокиной я был. Заходил к ней Устин, ненадолго. Плачет баба, бил он её…
– Может, вызвать, допросить? – неожиданно для себя спросил Крюк.
– Сейчас не надо, – покачал головой Петухов. – Истерика у неё. Пускай успокоится. Да и вам отдохнуть надо, вон уже ночь на излёте, солнце поднимается.
Крюк посмотрел в окно: действительно, уже начинался серый рассвет. Он выключил лампу, потянулся.
– Может, вздремнёте часик? – пожалел его Петухов.
– Надо ещё Зотова допросить, а потом уже передохну…
– Ну как? – полюбопытствовал Петухов.
Крюк опять улыбнулся, так наивно прозвучал вопрос мастера, покачал головой.
– Да, это дело такое, – задумчиво произнёс Петухов. – Я вот и так и сяк кручу. Женька вот мог убить, были у них всякие вопросы. У Устина с жинкой не всё ясно. Коробов, тот не мог… хотя и мог… Студент вот, и тот мог бы, да пацан ещё…
– Ну, вы мне сейчас наговорите, что я совсем запутаюсь, – засмеялся Крюк. – Давайте лучше Зотова ко мне…
– Что вы делали ночью, когда ушёл с буровой Ляхов?
– Что я делал, гражданин следователь? Ночью спят обычно, я вот тоже это делал.
– Я спрашиваю, Зотов, вы ночью выходили на улицу?
– Выходил?.. Ну, если и выходил, так по нужде, больше мне незачем.
– Странная ночь у вас была, не правда ли… Сначала Мокин гуляет, потом вы, затем опять Мокин…
– У каждого свои дела, начальник, Мокин к жене ходил, а вот во второй раз чтобы он выходил, я не помню, говорить не буду, так и запишите, а то ведь так человека и под срок подведу. Я ваши вопросики знаю, гражданин следователь, они всегда со смыслом. Не видел я, чтобы выходил Мокин, точка.
– А вы куда выходили?
– Я уже говорил, по нужде выходил, по большой, недалеко от вагончика, знаете, где у нас сортир?..
– Вы мне про сортир не рассказывайте, я спрашиваю, Зотов, зачем вы винтовочку с собой взяли, между прочим, не зарегистрированную, которую я у вас и конфискую, да ещё, если желаете, срок выпишу…
– Ах, вот оно что… Выходит, всё знает гражданин следователь. Всё про всех. Я вот в который раз с вашим братом встречаюсь, а удивляться не перестаю, вроде такие же люди, как и все, а ведь в такие дыры нос засунут… Нет, вы не примите это на свой счет, это я образно, у меня к вашей должности особое почтение. Так вот по существу: было дело, проснулся я ночью оттого, что приснилось, будто глухарь на сосне, что возле сортира, сидит. Нелепый сон, конечно, но вот как живой сидит и глазами вращает… Вот я и проснулся от такой наглости. Проснулся и думаю, а вдруг сон в руку, прихватил мелкашку да и вышел. И, между прочим, эту самую мелкашку я нашёл… В тайге кто-то потерял…
– И был глухарь?
– Не было… Не было, гражданин начальник, обманул сон.
– Не было… И про винтовку складно… Может, что-нибудь ещё расскажете… из серии снов?
– Да уж что рассказывать… Я ведь знаю, что с вами шутить нельзя, догадываюсь – дело шьёте, начальник, в тяжеловесы пишете: винтовка моя, ночью выходил, знаете, что вечером с Ляховым поругался, угрожал ему… Знаю, гражданин следователь, вашу логику и что за штука неопровержимость фактов, знаю, учёный… Так я вам так скажу, Ляхова мог убить и я, паскуда он, а не человек, мог, но не успел.
– А всё-таки могли, Зотов. И как язык поворачивается сознаваться в этом…
– Так люди-то разные, гражданин начальник. Такого, как Ляхов был, не жалко. Вы вот тут день всего и думаете: вам все всё рассказывают. Как бы не так. Никому не хочется душу перед милицией распахивать. Я лично к вам за защитой не пойду.
– А вы за всех не говорите.
– Ладно, не за всех, за себя только. Так вот, сказал вам Устин, как зубами по ночам скрипит и не знает, что делать: жена его глаз с Ляхова не спускает. А им, между прочим, каждую вахту вместе на буровой быть приходится. Да я бы на его месте давно уже что-нибудь Ляхову на голову опустил… Или тот же Коробов. Мужик правильный вроде, а вот есть в нём червоточинка, по-вашему если говорить, а такие в одной стае вдвоём не летают, не могут… Правдоискатель – праведник у нас, да и тот порой так на Ляхова глядел, что впору было дуэльные пистолеты подавать…
– Грамотный ты, Зотов, слушаю тебя и удивляюсь: работаешь помбуром, а говоришь, словно вуз гуманитарный закончил…
– Чего не было, того не было. Только я ведь, гражданин начальник, отдыхал долго, там и почитал книжек.
– Знаю, что за отдых был. Но давай ближе, по существу. Значит, Ляхова ты не убивал?
– Нет.
– Вот видишь как, Зотов. По-твоему, все люди честные, правильные, кроме Ляхова, а его вот убили, и никто не сознаётся. Почему бы не признаться, не облегчить свою участь?
– Э, гражданин начальник, как все вы… Да я, например, не пришёл бы к вам. Ждал, не убегал бы никуда, но не пришёл. И знаете почему?.. А я так бы думал: убил-то я подлеца, значит, не убил, а наказал, а если так, то от людей должно быть мне вознаграждение, а не наказание, зачем же я голову в петлю сам совать стану, подожду, авось Бог поможет…
– Ты же в бога не веришь, Зотов?
– Так я образно, в данном случае я судьбу имел в виду… Ну, ладно, что мы разговоры разговариваем, вон уже утро, спать хочется, сегодня, поди, нас отпустите домой…
– Что ещё ты можешь сказать по существу?
– Да ничего, кроме того, что зря дело мне вяжешь, начальник.
А винтовочку найденную забирай.
– Мудр ты, Зотов, как старик. Или как актёр.
– Так я в зоне в художественной самодеятельности был.
– Иди, – оборвал его Крюк. – А винтовочку… Ты вот что, сам её повезёшь, со мной…
9 сентября. День
Утро уже набирало силу, когда следователь Крюк вышел на улицу.
Покрытая изморозью стена вагончика под солнечными лучами из седой становилась серой, потом чёрной, обманывая своим весенним таянием, но, стоило поднять голову, взглянуть на обнажившуюся тайгу, чтобы избавиться от иллюзии. Только гул дизелей да неустанное движение металлических труб в решётке буровой вышки не были иллюзией, и Крюк подумал, что в его работе трудно порой увидеть даже вот такое большое, как эта вышка, а принимаешь за истинное тающую осеннюю изморозь. И не чувствовал себя Крюк сейчас борцом за справедливость.
Это настроение было недолгим, он быстро справился с ним, но всё-таки оно было, недопустимое настроение его неправомочности судить любого из этих людей. Он влезал в их судьбы, непрошеный, незваный, оценивал, пытался разрубить завязанные не им узлы.
А гуманно ли то, что он делает, не насилие ли это?
Да, насилие, подумал он, но как же иначе наказывать?
Да, пусть Ляхов был негодяем, он приносил горе, был источником эпидемии озлобленности, гораздо более опасной, чем эпидемия гриппа, пусть так, но ведь он был человеком. И подняли руку на жизнь человека…
Гуманно ли это?
Но ведь тогда получается, что и он не вправе распоряжаться чьей-либо жизнью…
Действительно, запутаешься.
Но что его собственно занесло туда, куда не надо. Он – слуга закона.
Закон охраняет в данном случае личность. Вот всё и встало на свои места: он защищает личность, а она была уничтожена. Значит, следует возмездие, вполне справедливое наказание. Меру вины определит суд, другие люди, его дело – найти убийцу и представить все доказательства.
И надо делать своё дело, а о гуманизме думать в нерабочее время…
Так кто же убил Ляхова?
Мокин или Зотов?.. Зотов или Мокин… Больше он никого не видит…
Но кто же из них?..
Крюк поднялся на буровую. У лебёдки стоял вчерашний длиннорукий мужчина. «Свиридов», вспомнил его фамилию Крюк. Тот подмигнул следователю, не поднимая глаз на спускающуюся свечу, бросил рычаг тормоза вниз, когда, казалось, элеватор расплющится о металлический круг ротора, бросил ловко, отточенным движением и снова подмигнул, пока помбур отцеплял элеватор, потом откинул рычаг и, выставив вперёд правую ногу, крикнул:
– Лейтенант, на-ко, подержи, может, пригодится…
Крюк не нашёлся, что ответить, улыбнулся и медленно спустился вниз.
Мокин или Зотов, думал он и никак не мог решить, кто же убил Ляхова.
Он вспомнил, как сидели перед ним тот и другой. Спокойствие Мокина и нервозность Зотова. Немногословность и многословие.
