скачать книгу бесплатно
Аннонимные собеседники
Максим Кустодиев
Сергей Данилов наделен редким талантом – он способен с высокой точностью копировать голоса людей. Мог бы сделаться знаменитым исполнителем пародий, но не сложилось. Он не стал артистом, казалось, его необычный талант никому не нужен. Но нет, Даниловым заинтересовались, его привлекли к работе важные люди, облеченные властью. На дворе лето 1998 года, в стране обостряется борьба между различными политическими группировками, и похоже, что дело, порученное Сергею, таит в себе серьезную опасность.
Максим Кустодиев
Аннонимные собеседники
Пролог
О, море в Гаграх! О, пальмы в Гаграх!.. Глядя на современную жемчужину Абхазии, все еще хранящую следы прошедших здесь боев, трудно даже представить, сколько народу толпилось на обезлюдевших нынче пляжах, какая симпатичная курортная суета возникала среди этих пальм, у этого моря.
В августе 1980 двое друзей пили черный кофе на террасе самого модного пляжного заведения в Гагре. Только кофе, можно еще сок, а чего-нибудь покрепче – ни в коем случае. Вечером у них концерт, после – пожалуйста, но перед выступлением – ни-ни, в их ансамбле «Морская звезда» это закон. На следующий год друзья должны были окончить школу и окунуться во взрослую жизнь, огромную как море до горизонта. Предстоящее ничуть их не пугало, хотя ни один из них и, пожалуй, никто другой и представить себе не мог, как быстро и основательно начнет меняться все вокруг.
В кафе звучала музыка. Адриано Челентано. Когда песня закончилась, один из друзей, сильный, спортивный молодой человек, каких замечают девушки, включая и тех, что постарше, неожиданно встал из-за стола и держа перед собой кофейную чашку как микрофон, пропел несколько тактов. Это было так похоже на Челентано, что вокруг зааплодировали. Сергей Данилов, так звали парня, раскланялся и сел, вытянув длинные ноги.
– Твое будущее предначертано, – с улыбкой сказал товарищ. – Ты будешь артистом.
– А ты, Шурик, кем хочешь стать? – лениво поинтересовался Сергей.
Шурик Шевчук ответил не сразу. Сквозь дымчатые стекла очков он разглядывал горизонт.
– Не знаю, – протянул он. – Буду пробовать себя.
Все же за будущее его, казалось, не стоило особенно волноваться. Внешность Шурика была типичной для победителя математических или шахматных олимпиад.
Спустя восемнадцать лет Сергей Данилов стоял перед зеркалом. Он брился и думал о счастье.
Счастье имело конкретные и вполне земные черты. Данилову виделся солнечный пляж в Гагре. От пятачка кафе в обе стороны вдоль моря бежит дорога, и на обочинах ее никаких рекламных щитов – ни сникерсов, ни кока-колы, ни сигарет, обещающих свидание с Америкой, ничего, а на самой дороге, представьте, ни одного «Мерседеса» – только «Жигули», «Волги» и другие нехитрые отечественные устройства для передвижения. Это верные приметы времени наряду с запыленными лозунгами коммунистической эпохи, от которых вскоре не останется и следа. Но поскольку он на пляже, можно указать и еще одну характерную деталь тех лет – среди множества загорелых и еще белых женских тел (предмет особого изучения опытных местных парней) вы не найдете никого без лифчика.
Сергей не стал знаменитым артистом. По правде сказать, он вообще не преуспел в жизни, даже его удивительный талант никак ему не помог – нечто ценное, но ненужное, бесполезное. Однако жизнь продолжается, и все может случиться, уже совсем скоро…
Глава первая
Лола и мистер Икс
1
Жаркое лето в Москве – это не то, что на юге, с пальмами и морем. Для чего угодно годится в такое время Москва, только не для того, чтобы здесь жить и работать. Особенно, если вам, как и Полине, на работу ехать в метро. Жарко, тесно, и многим стоило бы хорошенько помыться.
У дверей ее родной фирмы «Сирена» Полину приветствует широченный охранник:
– А, ну что, когда будем с тобой делать это?
– Как только, так сразу, – автоматически отвечает Полина.
Мимо охранника вниз в подвал. Это довольно обширное помещение, разделенное перегородками, часть его выходит окнами на другую улицу, и за счет рельефа оказывается, что некоторые комнаты как бы и вовсе не в подвале, а даже на первом этаже. Таких, хороших комнат всего две, одну занимает хозяин и директор – Игорек, другую – Николай Гаврилович. Полина занимает скромную комнатку-будку без окна. Диванчик, столик, шкафчик, какие-то журналы, блокнотик, чашка и, конечно, телефон. Хоть кричи, хоть песни пой – снаружи не слышно – звукоизоляция. Это ее рабочее место.
Номер Полининого телефона печатают всюду, где есть реклама. «Откровенный разговор… Оплачивается только телефонный тариф. Позвоните нам прямо сейчас…»
Позвоните, и вы услышите голос Полины, если в этот день ее трудовая вахта. Или с вами откровенно поговорит Нинель Ивановна, или Лиза. И для дам, которые надумают позвонить мужчине, есть отличный собеседник – Николай Гаврилович. Все как у взрослых. Только мало кто знает, что абонент этот находится не где-нибудь в Германии или Венгрии, а в небольшом переулке рядом с Трубной площадью, в центре Москвы.
Николаю Гавриловичу за шестьдесят. И нельзя сказать, что он выглядит моложе. Едва ли его собеседницы представляют себе это дряблое лицо, выцветшие глаза, сальные седые волосы и какие-то невозможные, похожие на ортопедические черные ботиночки, которые он носит зимой и летом. Полина – другое дело. Она, кажется, могла бы понравиться. Тонкая, на длинных красивых ногах, может быть, грудь чуть великовата, но это разве очень плохо? Прикид супер, улыбка, голос, музыкальность, а запах…
– Привет, это снова я! Ты меня помнишь?
– Конечно, я помню вас, Мистер Икс.
– Тебя действительно зовут Лола?
– Да, – сказала Полина.
– Врешь?
– Вру.
– Мне понравилось говорить с тобой. Ты ждала, что я опять позвоню?
– Во всяком случае, я очень рада.
– Понимаешь, с тобой легко, нет, не то, с тобой как с придуманной женщиной, с которой мысленно разговариваешь, ты понимаешь?
– Мне кажется, да, – сказала Полина.
– Тебе платят сдельно?
– А разве это так важно?
– Просто интересно, платят премию за постоянного клиента?
– Хорошо, я отвечу: нет!
– У тебя такой голос, от него не оторваться. Тебе, наверное, часто звонят? – допытывался мужчина.
– Ну, нет, не часто.
– А о чем ты говоришь с ними, с этими онанистами?
– О проблемах. О работе, иногда о семье. О всяких пустяках.
– О сексе?
– Тоже. Это входит в мою работу, – сказала Полина.
Не всякого мужчину можно сексуально удовлетворить разговором по телефону. Мистер Икс удивился бы, если б она призналась, что все почти собеседники, даже сексуально озабоченные, хотят совсем не трахаться, во всяком случае, не только это; у них эмоциональные проблемы или просто нужна психотерапевтическая помощь. Не обязательно быть уродом, но, согласитесь, не всякий ведь ощущает себя первым парнем на деревне. Разве плохо поговорить с невидимой девушкой, подыгрывающей твоему воображению, с девушкой, голос которой будет звучать искренне и заинтересованно?
Такое профессиональное общение называется консумацией, впервые Полина об этом услышала от Николая Гаврилыча. Консумантки в ночных клубах развлекают беседой посетителей, нечто похожее, наверно, делают японские гейши. А вот Полина старается по телефону. Спрос на такие услуги все больше, хоть это и дорого. Потому что людям не хватает общения, внимания, не хватает любви.
– Наш прошлый разговор был очень откровенным, как ты считаешь? Ты помнишь, о чем мы говорили? – спрашивает Мистер Икс.
– Вы имеете в виду мои школьные воспоминания?
– Да, как мальчики… тискали тебя в этом бассейне.
– В раздевалке, – уточнила Полина.
– Я так ясно представлял себе все. Твой голос у всех твоих клиентов вызывает такую реакцию?
– Реакцию?
– Или эрекцию. Ты не проверяла?
– Я говорила, ни с кем из клиентов я никогда не встречалась. Это правда.
– Тебе действительно 23 года?
– Да, 23.
– А мне 42. Давай поговорим обо мне. Как ты представляешь себе меня?
Ему, как минимум, на двадцать лет больше, догадывается Полина. Но она с готовностью включается в игру, рисует привлекательный портрет своего, как он сам говорит, анонимного собеседника. Легко! При этом Полина как бы отключается, и ее, кажется, большая часть сознания остается не занятой беседой. Будь иначе, Полина сидела бы после каждого разговора вся в слезах и в соплях, а, может, и вымерла бы от психологических нагрузок. Но она же актриса, она умеет отключаться и, например, что-то оживленно обсуждая с клиентом, воображать, как она идет по освещенной сцене навстречу наградам, овациям и всему прочему, с чем связан профессиональный успех. Ее окружают корреспонденты, суют микрофоны… «Моя жизнь – это театр!» – говорит она с улыбкой.
Полина не против самого откровенного разговора. Ее это не испортит. Подумаешь, слова! Почему и не поболтать, тем более по телефону. Если платят, и неплохо. Но перейти от слов к делу – вот уж нет! Многие клиенты хотели бы встретиться, но нет, спасибо. У Полины все в порядке в личной жизни: вполне клёвые персонажи, хорошо одетые, следят за своими зубами. Зачем ей приключения? И еще в театре узнают, чем она здесь занимается! Конечно, она просто играет роль, и все это полезно для профессии, конечно, все без предрассудков, но тише едешь – дальше будешь.
* * *
– Понимаешь, Лола, разговаривая с тобой, я все лучше узнаю себя сам. Я не такой, каким привыкли видеть меня люди. Меня знает очень много людей, все время преодолеваю искушение похвастать и рассказать о себе. Нет, это было бы нехорошо, это испортило бы прелесть анонимного общения. Только так, не встречаться, не представляться, Лола и Мистер Икс, чудесные цирковые имена. Достоинства, я прочел недавно в одной книге, теряют блистательность, если их можно потрогать, а фантазия искуснее, нежели зрение. Да и вообще, не случайно ведь в рыцарские века культ Дамы предполагал ее недосягаемость как нечто само собой разумеющееся. Ничего, что я так часто звоню тебе? Понимаю, ты только рада, в конце концов, это твоя работа. Нет, мне совсем не жаль своего времени. За всю жизнь я уже столько его растерял, когда долго ждал, долго ехал, проводил скучный вечер в компании. По большому счету, это не важно. Можно ведь очень эффективно проводить время, но в итоге прожить не свою жизнь. А с тобой… ты б удивилась, если бы узнала, какой я занятой человек, как выкраиваю каждую минуту, чтобы позвонить тебе. Потому что этот твой голос, Лола, твое умение поддержать мужчину – от тебя не оторваться! Нет, нисколько не преувеличиваю. Тебя, обучали каким-то навыкам общения? Не обучали? Значит, у вас отбирают талантливых по этой части, это даже легче, чем обучать; другие, неталантливые в общении на твоем месте не задерживаются. И вот, благодаря твоим способностям к разговору ты фактически держишь меня на проводе!
* * *
Голос мужчины, проходя мембрану, превращается в электрический сигнал, невидимый ток бежит по шнуру, по бледным виниловым проводкам с просвечивающими медными жилками, затем на лестничной площадке натыкается на контактную панель, и дальше скрученные в кабели провода несут сигнал на станцию, и оттуда сложными путями уже по другим кабелям и проводам, по трубам, подземным колодцам, по дну засыпанных траншей сигнал достигает комнаты, где трудится Полина, и превращается в голос ее собеседника.
Но надо сказать, что в самом начале пути, на стене, рядом с закрытой металлической дверцей контактной панелью, электрический сигнал преодолевал и не совсем обычное препятствие. Это небольшой предмет, продолговатая черная коробочка с палец толщиной, с тремя торчащими из нее тонкими проводками. Два из них подключались к разрыву в цепи, а третий был не чем иным, как передающей антенной.
2
Работа у Валентина Петровича Тузкова не пыльная. Он встречается обычно со вполне цивилизованными людьми, происходит это, как правило, в приличных, хорошо оборудованных помещениях. Если требуется куда-нибудь выехать из Москвы, то оформляется эта поездка с достойным комфортом. Валентин Петрович привык к хорошей мебели, хорошей кухне, хорошему к себе отношению. Поневоле перестаешь все это замечать и ценить.
И чем же Валентин Петрович занимается? Беседует с людьми, принимает участие, соглашается, обещает подумать, иногда протестует, словом, решает вопросы. Он – политик, глава политдвижения «Общее дело». И, представьте, он нужен людям. В офисе у него висят плакаты, на одном Тузков изображен в обнимку с нищей старой женщиной, на ее лице страдание, на его – деятельное сочувствие. Он не хотел пускать это в тираж, Тузков противник показухи, но Шевчук тогда настоял, сказал, хорошо для рейтинга. А ведь Валентин Петрович действительно многим помог. Собственно, это неизбежно для политика его уровня: хочешь – не хочешь, а все равно очень многие будут тебе благодарны. Да, что ни говори, В. П. Тузков – это имя кое-что значит! Никому, однако, не интересно, какой он, Туз-ков, на самом деле. Взял на себя роль симпатичного парня, и, пожалуйста, соответствуй. А что у него внутри, никто и не догадывается.
Валентин Петрович внимательно слушал магнитофонную запись, вернее, делал вид, что слушает, а сам исподтишка с любопытством наблюдал за Чудовским, своим соратником. Интересно, какую реакцию ждет от него непроницаемый Чудовский? Они сидели друг напротив друга за большим, овальным столом для совещаний в кабинете Тузкова. Сквозь кремовые занавески с улицы проникал рассеянный свет. Соратник в задумчивости вертел в руках дорогую шариковую авторучку. Безобиднейшая, в сущности, привычка – что-то крутить в руках, но почему-то вызывает раздражение, думал Валентин Петрович, уж лучше бы он ногти грыз, как Левин.
Чудовский Алексей Алексеевич… Туловищем он не вышел, чересчур коренаст. А лицо хорошее, располагающее. Добродушное и в то же время себе на уме. Немолодое. Какого он года, сорок четвертого, кажется? Что, вообще, Валентин Петрович знает о своем верном помощнике?
Полковник КГБ, уволенный в отставку неизвестно при каких обстоятельствах. Женат или был женат, но с женой не живет. Двое взрослых детей, кажется, сыновья. И так, чего не коснись. Никакой определенности. Даже фамилия Чудовский не обязательно подлинная. Ни про кого из своих людей Валентин Петрович не знает настолько мало! И как тому это удается, так маскироваться! Ведь четыре года они уже вместе, срок, как ни крути, не малый. Чудовский всегда спокоен, приветлив, всегда и со всеми на «вы». Но это не чопорность или что-то подобное. Просто такой стиль, современный такой, симпатичный стиль отношений. Это раньше партийные бонзы тыкали всем без разбора. Сейчас не так. Валентин Петрович Тузков тоже со всеми на «вы».
– Вы уже это слушали, много там еще?
– До конца стенограммы девятнадцать минут.
– Текст-то довольно нейтральный, – протянул Валентин Петрович.
– Пожалуй, так, – сдержанно кивнул Чудовский, – но сам факт представляет интерес.
Еще бы, подумал Валентин Петрович, его заклятый соперник Козинец в откровенных пассажах с какой-то шлюхой, Это, согласитесь, нечто!
– И давно длится этот роман по телефону?
Чудовский прекрасно понял скрытую суть вопроса. Валентин Петрович на словах давал ему, своему помощнику, полную свободу действий, но в то же время чрезвычайно обижался, если не получал доклада о каждом шаге. В данном случае оснований для недовольства быть не могло – он сам прослушал первую запись только вчера вечером.
– Мы фиксируем разговоры два дня. Когда они начались, в точности не скажу, вероятно, давно, но не более двух месяцев назад.
– Откуда известно?
Козинец беседует с одной и той же девушкой, с Лолой. Она нами установлена, работает в фирме два месяца.
Тузков встал, прошелся вдоль длинного стола и, отодвинув занавеску, стал разглядывать привычный московский пейзаж. Сейчас хорошо бы закурить, задумчиво вытянуть сигарету, щелкнуть золотой зажигалкой… Валентин Петрович давным-давно преодолел эту вредную привычку, и курить совсем не хотелось. Но, исходя из композиции, закурить сейчас было бы очень даже уместно.
– Ай да Козинец! Надо же, свалится такая удача, и думай, что с нею делать, опять же заботы.
– У вас, Алексей Алексеич, какие идеи? – он повернулся к соратнику. – Подкинуть газетчикам, и делу конец?
– Смотря, что считать концом, – невозмутимо ответил Чудовский.
– Конец, сказал отец, – задумчиво пробормотал Тузков, – и дети ложки побросали… А как вам удалось получить это?
Стоит ли загружать вас техническими подробностями?
– Кто еще в курсе?
– Вот все, – Алексей Алексеевич обвел рукой кабинет, где они были вдвоем. – Не считая моих людей, задействованных в работе.
– Может, обсудим это с Командой, в узком, как говорится, кругу?
Чудовский пожал плечами:
– Вопрос очень деликатный…
– Дружище, ваше стремление решать все вопросы келейно доходит уже до странного. Если уж Команде не доверять…
– Мне приходится никому не доверять, положение обязывает, – возразил Чудовский. – Но если вы настаиваете, я подготовлю рабочую встречу.
– Да, дружище, – улыбнулся Тузков, – по-моему, это будет то, что надо. И большое спасибо вам от лица нашего «Общего дела».
Религиозность – удел слабых, Лола, это их утешение. Я никогда не верил в Бога, так нас воспитывали, ни в каком виде, ни в белобородого старца, ни в высший разум. Предназначение? Раньше я считал, что это выдумка мистиков. Я сам создаю свое будущее, балансируя между планами и возникающими обстоятельствами. В моем будущем вообще не было никогда никаких неожиданностей, в каждой своей фазе оно есть продукт соответствующего прошлого, все расписано, спланировано, все осуществлялось. Теперь? И теперь продолжает осуществляться. С детства я как в колее, никуда нельзя свернуть, да и не хотелось. Заранее ясно, кем быть, куда поступать учиться, с кем дружить. Надо идти по стопам отца, опираясь на его советы, на его связи, и с каждым годом становиться все более похожим на него. Я шел, и многого достиг, горизонт отодвигался, всегда так, и я снова шел вперед, другого пути не знаю. Нужно было быть дерзким, агрессивным, и я был таким.
Знаешь, Лола, у латиноамериканцев есть хорошее слово для обозначения мужчины. Мачо. Это гордость, честь, за все платить, не прощать обид, женщина – это так, между прочим; обладание ею поднимает мачо в его же глазах, это ближе к власти, чем к сексу. Правда ли, что я такой? Не знаю, наверно, нет. Раньше просто не задумывался. Любая схема неточна, ограниченна. Но в чем-то я такой, это есть во мне. Это есть в любом мужчине, по духу он насильник, самец. Таким был отец. Я похож на него; наверное, люди думают, что и я такой. Но я не такой. Могу признаться в этом только тебе, Лола, анонимная собеседница, и еще себе самому. Мне кажется теперь, что прожил не свою жизнь, я другой. Может быть, с кем-то поменялся судьбой, как Принц и Нищий, раньше об этом не задумывался. А сейчас? Я по-прежнему в колее, уже по самые ноздри. Бросить это все не могу. Не потому только, что тысячи людей завязаны, тут скорее инерция движения. И еще, это, может быть, главное, память об отце. Я ведь всю жизнь вынужден был поступать так, чтобы он мною гордился. Привык.
* * *
