скачать книгу бесплатно
Тройка «мерсов» бесшумно вкатывается в ворота, и они запираются. Я – в средней машине. Первая – пустая, в третьей – помощник.
– Все в сборе, – докладывает Светлов уже у главного корпуса. – Ждут в концертном зале.
– Отменить. – Я смотрю ему прямо в глаза. – Зал отменить. Через полчаса в охотничьем домике.
– Тогда лучше через пятнадцать минут, – негромко произносит Светлов. – На всякий случай.
Я киваю. Отхожу к Мунтяну.
– Проблемы есть? – спрашиваю директора санатория.
– Всегда есть, но не жалуемся!
– Правильно. Поэтому ты здесь уже десятый год! Кофе сделаешь?
Через пару минут мы уже в санаторном баре. И официант с лицом тинейджера несет эспрессо. Видно, как дрожат его руки под взглядом директора.
– Чей сын? – спрашиваю, показывая на официанта взглядом.
– Кастелянши. В нашем деле лучше доверять династиям.
– В нашем тоже. По крайней мере, большинство так думает. С Банковой сегодня никого не ждете?
– Николай Львович еще здесь, а больше никого. Сегодня же – рабочий день.
– Николай Львович здесь? – Я начинаю закипать.
– Он вчера ночью приехал. Не один. – В глазах Мунтяна блеснуло доброе снисхождение, словно о ребенке заговорил. – Они сейчас завтракают в комнате, и шофер его уже тут. Так что вот-вот уедет.
– А с кем он приехал? – Я начинаю думать о той женщине, Майе Войцеховской, о которой я еще ничего не знаю, кроме имени и фамилии.
– Молодая, похожая на цыганку. – Мунтян мнется. По лицу видно, что все знает. – Ну певица она, Инна Жанина…
– Тьфу! – вырывается у меня непроизвольно.
– Чего «тьфу»! – В голосе директора слышится несогласие. – Она очень приятная. Вам бы жениться лучше…
– Ты что, охренел? – Моя правая ладонь сжимается в кулак. Я приподнимаюсь с кожаного кресла.
– Извините, очень прошу, – начинает лепетать он. – Это от усталости. Да и не мои это слова. Это Николай Львович о вас говорил!
– Мудак твой Николай Львович! – рычу я.
– Да, да, мудак, – кивает Мунтян.
При виде чистых, открытых лиц собравшихся послушать меня в охотничьем домике настроение мое улучшается. Какие взгляды! Вот наш ресурс. Здесь он, а не в агентствах по трудоустройству!
– Добрый день, – говорю я и жестом останавливаю саму попытку поприветствовать меня. – Генерал Светлов выбрал вас для важного государственного задания. Мы с Российской Федерацией договорились о совместной операции «Чужие руки». Смысл, думаю, понятен. То, что регулярно делает киевская «Кобра» в Крыму, а черниговская в Днепропетровске, то вы будете делать в России, а они у нас. Только на совершенно другом уровне. Вы отправляетесь в Москву, а оттуда сразу в один из регионов. В Москве вы получите информацию о высших лицах региональной власти, так или иначе замешанных в преступной деятельности. Не ставя в известность местные органы внутренних дел или спецслужб, вы должны будете за три-четыре ночных часа провести задержание этих лиц и тут же вылететь назад в Киев. Сидеть эти лица будут на нашей территории. Российская группа будет делать то же самое здесь и увозить наших подонков в Россию. Все ясно?
Ребята кивают. Я вижу, что им нравится моя решительность. Они предвкушают борьбу с преступностью в высших эшелонах власти. Конечно, они бы хотели этим заниматься здесь и постоянно, но увы. Невозможно. Здесь можно делать что-то радикальное только чужими руками. Как и в России. Дай бог, продолжим.
– Дальнейшую информацию вам предоставит генерал Светлов, которого я назначаю ответственным за операцию с украинской стороны. Удачи!
Пока я иду от охотничьего домика к главному корпусу, я чувствую спиной и затылком взгляды этих ребят. Я прохожу мимо озера, по которому плавает лебедь. Останавливаюсь.
«А что, если моих ребят будут использовать просто для местных переворотов? – закрадывается сомнение. – Нет, я же собираюсь российских ребят использовать по назначению. А не для того, чтобы разбираться с тем же Колей Львовичем. Хотя пора уже с ним разобраться».
– Он еще здесь? – спрашиваю я у Мунтяна, стоящего возле моего «мерса».
– Уехал. Как увидел, что вы здесь, – сразу чкурнул!
20
Крым. Судак. Июль 1982 года.
– Эй! Кто крайний?
Очередь перед бочкой с белым кисляком оборачивается. Точнее, каждый оборачивается назад, чтобы удостовериться, что он не крайний. Все мужики, все в плавках. У половины в руках трехлитровые банки.
– Я, я – крайний, – признается старичок в плавках и панамке.
Мы втроем подходим. Мы – это я, Валико из Москвы и длинный Женька оттуда же.
У нас две трехлитровки и кулек свежих мидий. Мы спешим, потому что жарко. Потому что мидии бывают свежими очень короткое время.
Вскоре они шипят на листе железа, под которым горит дерево, выброшенное морем на скалистый берег. Они выплевывают из себя последние капли влаги.
А мы пьем кисляк. Продавщица при бочке сказала, что это не вино, а бракованное шампанское, то есть шампанское без газа. По вкусу этого не скажешь, но оно холодное, а солнце печет неимоверно. Плюс тридцать пять. Поэтому нам наплевать, бракованное ли это шампанское. Или бракованное вино. Мы просто сидим на камнях и ловим кайф. Ловите, пока ловится. Любите, пока любится.
Мы здесь только третий день, поэтому еще не разобрались, кого любить. Надо, конечно, собраться, пойти на дискотеку в какой-нибудь санаторий и там уже осмотреться. Но это, может быть, завтра. А сегодня нам и втроем хорошо.
– Классный одесский анекдот! – объявляет Женька. – Сидит еврей на мосту и чешет свои яйца. Подходит к нему другой такой же и спрашивает: «Сеня, что ты сидишь на мосту и чешешь свои яйца?» «А что, – отвечает Сеня. – Ты хочешь, чтобы я сел на них и чесал мост?»
Мы смеемся. У нас нет выбора. У нас нет программы максимум. Мы реалисты. У нас будет три недели мидий, холодного вина из бочки и душевная женская компания, которая, если процементируется и пропахнет друг другом, соберется здесь же и следующим летом.
21
Киев. Май 2015 года. Пятница.
Ко мне заглядывает Николай Львович. Я прошу его зайти через полчаса. Потому что передо мной сидит на легендарном диване майора Мельниченко депутат Кармазов, председатель комиссии по государственным праздникам. Стрижка ежиком ему идет. Он похож на боксера, хотя по образованию ветеринар. Содержит сеть ветеринарных клиник. Молодец, в тридцать пять лет столько настроил!
– Но поймите, – говорит он, – страна несет страшные убытки. Пора сокращать количество нацвыходных! Вы только посчитайте! – он делает широкий жест в сторону настенного календаря, подаренного мне Институтом иудаики. – С двадцать пятого апреля экономика в обмороке! Вот, смотрите! Немецкий бундестаг уже третий раз присылает письмо с просьбой об отмене праздника Победы. Это же архивный праздник! Ветеранов не осталось! Страны, которая победила, давно уже нет. Европа от своего Дня Победы – 8-го мая – еще в прошлом году отказалась, но там всегда этот день был рабочим! Будут другие победы, тогда и выберем новый день, чтобы победителям было когда праздновать. Но мы же – мирная страна! Мы же ни с кем не воюем!
– Ладно, – качаю я головой. – Ты же знаешь, что я с тобой согласен. Ставь в повестку дня, а мой представитель в парламенте озвучит мое мнение. Добро?
Ветеринар Кармазов доволен. Он три месяца просился на прием. Если б я знал, о чем он будет говорить, то встретился бы с ним раньше. Но я боялся, что речь пойдет о введении новых нацпраздников!
– Позови Львовича, – прошу я помощника.
– Его тут нет.
– Тогда иди и найди его. Скажи, что жду!
Коля Львович заходит хмурый и насупленный. Спрашивает:
– О чем вы с ним говорили?
– А твое какое дело? О Дне Победы.
– И что? – Львович мне явно не верит.
– Будем отменять, чтобы поднять майскую экономику до уровня апрельской и июньской. Так. Садись, и я тебя слушаю!
Львович садится в мягкую выемку, оставленную на диване только что ушедшим депутатом.
– Что хотите услышать?
– По порядку. Почему Отдел регистрации стоит пустым? Кто такая эта женщина, которую ты приводил ко мне в больницу?
– Это все один вопрос. – Коля Львович явно не горит желанием рассказывать. Но отступать нельзя. Особенно сидя. – Ее зовут Майя Владимировна Войцеховская.
– Уже слышал.
– У нее в жизни была большая трагедия. Три месяца назад на собственном вертолете погиб ее муж Войцеховский Игорь Леонидович, 1980 года рождения. Она его очень любила.
– Ты мне индийский фильм пересказываешь? – Я начинаю терять терпение.
– Если у вас нет времени… – Львович поднимается с дивана.
– Сиди, – говорю ему я. – Сиди и рассказывай!
– Когда вы лежали в коме в феврале, вопрос надо было решать срочно. Так было нужно для стабильности в стране… Ее мужа пытались спасти там же, только не смогли. Были нарушены функции мозга. Она была категорически против того, чтобы его сердце использовать для трансплантации. Она даже поклялась никогда с ним не расставаться и договорилась с каким-то институтом о том, что за сто тысяч долларов в год они будут поддерживать сердце ее мужа живым… Нам пришлось пойти на серьезные компромиссы. Ведь это было самое свежее сердце.
Я дотронулся рукой до груди. Стало жарко.
– В конце концов пришлось подписать с ней контракт. Когда вы окончательно окрепнете, я вас с ним ознакомлю. Один из пунктов контракта оговаривает ее право постоянно находиться рядом с сердцем ее покойного мужа. Поэтому кабинет, о котором вы говорите, освобожден для нее. Но никакой таблички пока мы вешать не будем. Да и она сама не знает, хочет она здесь сидеть или нет!
Я сцепил пальцы обеих рук в замок и задумался.
– Тебе не кажется, что мои веснушки прогрессируют? – спросил я Львовича.
Он присмотрелся к моему лицу.
– Да нет, больше их не стало.
– А что, другого сердца у вас не было?
– Другое надо было ждать, а это оказалось рядом, в соседней операционной. Принадлежало оно, конечно, не лучшему представителю общества. Но эту информацию Майя Владимировна пообещала хранить в тайне.
– А ночью? Где она спит? – спросил я.
Львович замялся.
– На Десятинной. За стенкой вашей спальни. Там, в другой квартире, была раньше комната для отдыха прислуги. Но вход со двора. Вы не беспокойтесь, ее никто не видит и о ней никто не знает. Почти никто.
– Что ты сделал? – спросил я, взяв Львовича в оптический прицел своих глаз.
– Я спас вам жизнь и сохранил стабильность в государстве. Второе, кстати, намного важнее первого. Вы сами понимаете, кто бы сразу воспользовался вашей болезнью или смертью, чтобы объявить очередную войну коррупции в высших эшелонах и под этой вывеской полностью заменить наш слой.
– Наш слой? – удивился я, услышав новое для себя выражение.
– Да, наш слой. Мы – расслоившееся общество. Как торт наполеон. У нас один слой бедных, но много слоев богатых и много полубогатых прослоек, которые верят, что личное богатство создается политикой, а не экономикой.
– Ты мне лекции не читай! Что еще ты пообещал этой даме?
– Давайте, господин президент, лучше как в «Тысяче и одной ночи». Постепенно. Потихоньку. Так всю правду и узнаете. А то ведь сердце не родное, может и не выдержать. Тогда ради чего я старался?
22
Париж. Кафе «Бушерон». Октябрь 2011 года.
– Я хочу замуж, – сказала она, глядя на бокал молодого божоле.
– Все женщины рано или поздно хотят замуж, – согласился я, прикуривая от спички бармена сигаретку «Галуаз». – Это не значит, что они хотят счастья. Они хотят стабильности.
– В прошлый раз, в Брюсселе, ты обещал бросить курить. Ты обещал, что мы будем встречаться не реже, чем раз в десять дней. Ты не обещал на мне жениться, но сам мне рассказывал, что твоя жена умерла уже три года назад, а дочь учится в Америке. Неужели я не могу заменить ей мать?
Всякий раз, когда мы встречались с Вероникой, разговор начинался с перепалки и взаимных претензий. Это свидание не стало исключением. Я смотрел на нее, красавицу, постепенно теряющую свою молодость и от этого становящуюся более требовательной к жизни и к своему окружению. Я был частью ее ближайшего окружения. Она жила на Владимирской, но в Киеве мы не встречались. Это было невозможно. Зато можно было купить билет в Париж. Один для меня, второй, на следующий рейс, для нее. Можно было встретить ее в аэропорту Шарля де Голля с букетом цветов. Отвезти в гостиницу «Шератон». Дать понежиться два часа в ванной, заказать в номер ароматический массаж и бутылку шампанского. Можно было дать ей пару раз в месяц почувствовать себя гранд-дамой, светской львицей, правда, вне светского общества.
– Что ты молчишь? – спросила она. Дотронулась накрашенными губками до вина и поставила бокал на стойку бара.
– Молодое божоле – это праздник для бедных, – усмехнулся я. – Молодое вино не может быть хорошим. Запомни!
– Если бы я запоминала все твои истины, то стала бы кладезем банальностей!
– Запомни или, вернее, не забывай, что ты – молодая, красивая, желающая выйти замуж женщина, – пропел я.
Она на мгновение растаяла, но быстро стряхнула с себя удовольствие, полученное от моих слов. Расправила плечи и резанула меня взглядом прищуренных зеленых глаз.
– А ты – технократ, лишенный чувств и не разбирающийся в технике. Даже в технике любви! Ты только рвешься куда-то, сам не зная куда!
– Я рвался не куда-то, а сюда. Я мечтал увидеться с тобой. Я сделал для этого все возможное и даже, можно сказать, пренебрег интересами Родины!
– Не произноси слово «родина» с большой буквы! – Она с сожалением покачала головой. – Ты не перед избирателями, не в парламенте. Ты вообще сейчас нигде! Тебя даже тут, рядом со мной, нет!
– Нет, я только с тобой. – Я посмотрел на свои часы. «Филипп Патек» показывал половину шестого. – Я даю тебе еще двадцать минут на претензии, а потом мы идем ужинать!
Вероника бросила взгляд на свои платиновые часики «Тюссо» – мой подарок к ее тридцатипятилетию. И кивнула.
