скачать книгу бесплатно
Губы сами сложились в саркастическую ухмылку. Но он все-таки снова копнул лопаткой и землю из нового слоя высыпал отдельно от кучи. Разворошил ее пальцами. Среди привычных камешков и сыпучей сухой почвы пальцы ощутили что-то необычно округлое и холодное! Бисмарк снова включил фонарик, сам наклонился к земле, чтобы ничего не пропустить из того, что будет освещено его ярким светом. Провел ладонью по выкопанной земле, словно размазывая ее по траве, и тут ладонью еще раз ощутил укол металлического холода. Пальцы поднесли к глазам комок глины размером с грецкий орех. Один бок этого «грецкого ореха» блеснул золотом. Олег впялился в восторге в ободок и край перстня-печатки. Попытался очистить находку от глины, но глина словно окаменела, пальцами освободить от нее перстень Бисмарку не удалось. И он опустил находку в карман куртки. В руках появилась сила. Он принялся за раскопки более сосредоточенно, подсвечивая себе беспрерывно фонариком мобильника. Вскоре в его руках оказались тонкие косточки фаланг пальцев руки. В россыпь. Испугавшись, что он повредил скелет, Бисмарк отложил лопатку и стал пропахивать верхний слой согнутыми «граблями» пальцами правой руки. Очень быстро понял, что скелет был нарушен раньше, а значит, эту могилу уже точно раскапывали! Почему же не нашли перстень? Наверное потому, что делали это тайком и впопыхах. Как и он сейчас! А это в свою очередь означало, что Бисмарк мог найти еще что-нибудь интересное!
Часы показывали начало четвертого. Лопата лежала на траве. Дальше черный археолог работал руками. Из уважения к смерти Бисмарк складывал косточки в отдельную кучку. Тут уже были и переломанные ребра, и позвонки, и часть кости таза. Бисмарк уже отчетливо понимал, что он выкапывает то, что уже было как минимум один раз перелопачено! Возможно, что изначально все это подняли с большей глубины! Но почему потом снова сбросили в яму и прикопали? Почему не нашли перстень?
– Интересно, что они тогда нашли? – продолжал думать он о своих предшественниках. – Может, что-то большое, более ценное? Меч или щит? И поэтому не было у них стимула искать артефакты помельче?
Мгновенная зависть к неизвестным предшественникам пришла неожиданно, но очень быстро покинула его мысли. Потому, что пальцы опять на что-то наткнулись. Двумя руками принялся Бисмарк углублять почву вокруг найденного предмета, похожего на рукоять меча, вертикально загнанного в землю. Он снова попробовал потянуть находку на себя, но она сопротивлялась. Тянуть сильнее Бисмарк не хотел, зная, какой хрупкой бывает сталь, пролежавшая в земле сотни лет. Он аккуратно расширил лопаткой зону раскопа вокруг находки. И снова, отложив инструмент, продолжил углублять раскоп руками. Опять попробовал пошатать рукоять. Показалось, что она сдвинулась. Осторожно Бисмарк вытащил из земли черный длинный предмет, который мог оказаться и простой палкой, и верхней частью посоха. Попробовал очистить его от земли и глины, но и тут Бисмарка ждала неудача. Опустив находку на траву, он вернулся к раскопу, работая только руками, добавляя в кучку костей древнего покойника все новые и новые. Не прошло и пяти минут, как в руках у Бисмарка оказалась подозрительно тяжелая грудка глины, явно скрывающая что-то внутри.
А часы показывали без четверти пять. Небо начинало светлеть. Едва-едва, но все-таки заметно для человека, прободрствовавшего всю ночь.
Грудка опустилась в карман к перстню. Выкопанные кости Олег аккуратно опустил в угол ямы, потом уже довольно поспешно ссыпал почву обратно и накрыл потревоженную могилу квадратами дерна с подсыхающей травой.
Поначалу ему показалось, что любой турист, идущий по дорожке, ведущей от входа к собору, заметит, что тут копали. И до окончания своей смены Бисмарк жил с этим страхом. Однако уже сдав смену в восемь утра, он специально прошелся до закрытых главных ворот и внимательно посмотрел оттуда на место ночного раскопа. При ярком утреннем свете определить оттуда, где выкапывали яму, он не смог. И, успокоившись, отправился к боковому служебному входу, поправляя висевшую на плече сумку с продолговатой, покрытой окаменевшей глиной находкой. Вышел на Владимирскую и поспешил в сторону оперного театра.
Глава 4
«Хроника рыцаря Ольгерда», без которой трудно понять то, что произойдет много позже
«Теперь наши завалили ров хворостом и камышом, потом перетащили через ров три башни и поставили их у самых стен. Лучники, прячась за забралами, сеяли смерть в рядах сарацин. На Елеонской горе были установлены зеркала, которыми передавались сигналы, чтобы одновременно начинать штурм из разных мест. В полдень в пятницу 15-го башня, на которой находился Готфрид, выстреливая из арбалета стрелы одну за другой, наконец приблизилась вплотную к стене. Франки перебросили на край стены мостики, и два брата-рыцаря первыми спрыгнули на нее, за ними соскочил Готфрид. Все трое потом клялись, что своими глазами видели, как рядом с ними бьется покойный епископ Адемар. Он снова сотворил чудо, потому что подсказал нашим, как открыть изнутри Дамасские ворота, в которые тут же ворвался Танкред со своими нормандцами и бросился в атаку узкими улочками Иерусалима. Вместе с Танкредом побежали и мы, рубя врага без устали и без жалости.
С юга, от горы Сион, наступал Раймунд Тулузский и скоро загнал наместника сарацин вместе с воинами в Цитадель и заставил сдаться в обмен на обещание сохранить жизнь ему и его людям. Тем временем остальные защитники, спасаясь от Танкреда, побежали на Храмовую гору. Сарацины заперли ворота на Храмовой горе и попытались защищаться, но воины Танкреда пробились на священную храмовую площадь, забитую толпой простолюдинов.
Не знаю, то ли голод и жажда, то ли жара и те посушливые ветры сделали из нас безжалостных исчадий ада, но бойня продолжалась еще несколько часов. Франки, генуэзцы, нормандцы, фламандцы и мы, грешные русины, обезумевшие от ярости, убивали всех, кто только случался под руку, отрубая головы, руки, ноги, даже те руки, что молили о милосердии. Кровь врагов нас пьянила, мы утопали в ней, рубя не только вооруженных врагов, но и простолюдинов, не пропуская ни женщин, ни детей, вырывая младенцев из рук матерей и разбивая их о стены. Все вокруг нас падали замертво, а мы скользили в той крови, иногда падали, но тут же снова вскакивали на ноги и продолжали свою жатву.
Некоторые так увлеклись, что не убивали сразу, а обрезали несчастных, как деревья, по частям. Другие разожгли большой костер, подлив в него черной смолы, и в тот костер живьем бросали людей, а когда живых рядом не оказывалось, то бросали и мертвых.
– Зачем их сжигают? – спросил я у одного рыцаря, а тот объяснил:
– На это есть причина: многие из них глотали золотые монеты. Когда трупы сгорят, золото можно будет легко добыть. Это намного удобнее, чем вспарывать животы и копаться в мясе. Разве нет? – И рассмеялся, добавив: – После этой бойни другие города поймут, что сопротивляться нам – это быть обреченными на смерть!
Вонь паленого тела заклубилась над головами. Улицы покрылись кучами отрубленных голов, рук и ног. Так, что даже ходить, не спотыкаясь об эти конечности и головы, было затруднительно. Евреи, спрятавшиеся в синагогах, сгорели заживо.
Но нашей главной целью был храм Гроба Господня, и шли мы к нему, превратившись в мощный таран, с неумолимостью вулканной лавы. В конце концов, мы пробились к его вратам, в которые был врезан массивный железный замок. Гроб находился внутри. Христиане, выбежавшие из своих домов, объясняли, что не знают, у кого ключ от замка, и что сарацины уже не раз пытались проникнуть туда, но замок не поддавался. Нетерпеливые рыцари бросились выбивать замок рукоятями мечей, но эти старания оказались напрасными. Тогда один из местных христиан вынул из кармана гвоздь, вставил его в отверстие и сказал бить по нему, но и это ничего не дало. Кто-то принес тяжелый молот, начали бить молотом, дверь треснула в нескольких местах. Казалось, она вот-вот развалится.
Неожиданно к храму приблизилась высокая худая женщина в черном платье, лицо ее скрывалось под черным платком, что нависал над глазами. Мы расступились перед ней, потому что в руке она держала ключ величиной с ладонь. Она вставила его в замок, повернула, врата открылись и под натиском рыцарей тут же вывалились из петель. Замок выпал, а женщина вместе с ключом отошла. О ней сразу забыли.
Поспешно мы вошли в храм, внутренний вид которого противоречил внешнему. Здесь все было пышно и величественно. В центре храма в широкой ротонде разместился Гроб Господень, а в нем камень, на котором лежало тело Сына Божьего после распятия.
Мы упали на колени и поблагодарили Господа за Его великую милость. А после этого нас ждала новая сеча. Особенно ожесточенный бой разгорелся у башни Давида, которая долго не продержалась и открыла нам свои ворота.
Тогда сарацины бросились прятаться в мечети Аль-Акса, но крестоносцы ворвались и туда на лошадях и пешком, и перекололи и изрубили всех, кто там был. Потому что произошло это по справедливому приговору Господа, и те, что оскверняли святыню своими языческими обрядами и лишили христиан доступа к ней, очистили ее теперь своей кровью и поплатились жизнью за свое преступление.
Забито было десять тысяч сарацин. В конце Танкред послал свой флаг уцелевшим тремстам сарацинам на кровле Аль-Аксы, бывшем храме Соломона, обещая защиту. Он действительно прекратил бойню, за то ему спасенные мусульмане показали сокровища Храмовой горы. Но на следующее утро назло Танкреду люди Раймунда поднялись на крышу Аль-Аксы и перебили все три сотни мусульман. Так Раймунд отомстил Танкреду за то, что тот первым ворвался в город, и поэтому его воины получили больше побед.
В конце той бойни мы, заляпанные кровью, походили на чудовищ. Некоторые не могли остановиться и выискивали по разным закоулкам несчастных, которые пытались спрятаться, вытаскивали их и убивали на месте. Каждый крестоносец знал, что он сможет завладеть всем, что захватит, может даже завладеть целым домом, если повесит на нем свой щит. Поэтому и разбрелись все в поисках пищи и иной добычи, и снова лилась кровь, раздавались крики и плач.
В городе воцарилась духота и вонь, уцелевших сарацин заставили убрать трупы и сжечь, но убрать все так и не удалось, и этот запах еще долго господствовал над городом, а по некоторым улицам невозможно было пройти, не затыкая нос и не закрыв рот.
С тех пор нам пришлось вместе с Танкредом еще изрядно повоевать и с мусульманами, и с византийцами, и с христианами, потому что господин наш все время пытался увеличить свои земли, не имея ни минуты покоя.
Те все битвы нас сильно выморили, и из двенадцати нас осталось семеро, и мы уже начали размышлять над тем, как покинуть Святую землю. Одно дело воевать с неверными, а другое – с христианами. И вот в последний год нашего пребывания здесь, а именно 1111, произошло одно странное событие, которое так перевернуло мою жизнь, что я и не знал: суждено мне вернуться домой живым или нет.
Поступила к нам весть, что мощная сельджукская армия султана Мухаммада приближается к границам Эдесского графства. В прошлом году мы их наступление успешно отбили, а в этом году султан назначил командующим своей армии храброго и безжалостного властителя Мосула Мавдуда ибн Алтунташа Мосульского. Силы франков были значительно скромнее, поэтому мы закрылись в наших крепостях и ждали. К счастью, сельджуки не имели подходящих военных приспособлений, чтобы штурмовать Эдессу и Тур-Башир. Они постояли далеко на холме так, чтобы их было хорошо видно, погарцевали перед нашими стенами, вызывая рыцарей на поединок, но никто из наших не соблазнился на их такие мелкие хитрости. В конце концов, Мавдуд отвел армию в Алеппо, хотя некоторые его воеводы протестовали и настаивали на осаде Эдессы. А потом у него начались другие хлопоты – властитель Алеппо отказался открыть перед ним ворота. Это вызвало еще большие раздоры в его войске, и, в конце концов, армия рассыпалась, а Мавдуд вынужден был отступить к Шайзару.
Наш господин Танкред Тарентский, получив поддержку от короля Балдуина I Иерусалимского и триполийского графа Бертрана, повел свое войско через Апамею на Шайзар. Но мы не поддавались на провокации сельджуков и не вступали в бой, расположившись на высоком холме и ограничиваясь лишь перестрелками. Стрелы летели в одну и в другую стороны, не причиняя никому особого вреда. Иногда кто-то рвался на поединок, щеголяя своей ловкостью и владением конем и оружием, но сходились они с врагом в поединке крайне редко. Как враги, так и мы, отправляли отдельные отряды на охоту, чтобы прокормить войско. Несколько раз наши разбивали их охотников вдребезги, и враги вынуждены были голодать.
Так прошло две недели, пока эта ленивая битва не закончилась тем, что Мавдуд вынужден был вернуть свое войско домой, а мы, тоже чувствуя усталость и нехватку продовольствия, отступили к Апамее.
Хоть и не состоялась решающая битва, но это была наша победа, потому что мы объединились, показали свою силу и заставили врага отступить. После этого войско разделилось, а мы, решив окончательно покинуть Святую землю, пристали к графу Роджеру, который сначала намеревался идти в Иерусалим, но затем передумал и остановился в Назарете. Здесь мы с ним попрощались, он нам выделил четырех мулов, чтобы могли мы положить на них нашу добычу, воду и продукты».
Глава 5
Киев, октябрь 2019. Заплаканная девушка в поисках душевного собутыльника
Тот отрезок улицы Франко, где жил Бисмарк, годился и для ленивых, и для слишком бодрых. Каждый раз при выходе из дома, у Олега появлялся выбор – «катиться» вниз в сторону Владимирского Собора или карабкаться вверх на Ярославов Вал, где, конечно, соблазнов в виде кафешек и баров имелось побольше, но для этого требовались энергия и желание. Поэтому любой «прогулочный» выход Бисмарка из дому начинался с выбора: вверх или вниз? Вверх было ближе, но труднее, вниз, даже если только до Хмельницкого, было легче, но чуть дальше и намного скучнее, если речь шла о месте для завтрака или кофейного уединения. Все «деловые» выходы вели вверх, ведь короткий путь к ближайшей станции метро пролегал через Ярвал.
Иногда Олег задумывался: как же тут жила свои последние годы его тетка, тетя Клава, от которой он и получил квартиру в наследство? Дом на склоне на самом деле ей не оставлял выбора. Когда ей исполнилось шестьдесят семь, она перестала отходить далеко от парадного. Сидела на скамеечке. Еще через пару лет перестала спускаться с третьего этажа, переложив заботы о покупке продовольствия на социальных работников. Летом сидела на балконе, зимой на кухне у плиты, грелась. Родители Олега к ней наведывались нечасто. Они вообще Киев не любили. Да и тетку, кажется, тоже. Сидели в своем Чернигове, как и сейчас сидят. В хрущевке на первом этаже. Окна за железными решетками «от воров», если вдруг по ошибке сунутся. Красть-то у них нечего! Мать всю жизнь педиатром в поликлинике, отец – школьный учитель истории, который все детство Бисмарку разукрасил рассказами про Римскую империю и государство Урарту. Олег слушал его очень внимательно в десять лет, вполуха в тринадцать и перестал слушать в пятнадцать, когда начались его тинейджеровские конфликты с родителями. Жить за решетками на окнах в тесной хрущовке первого этажа с родителями-интеллигентами стало невыносимо. Поздним утром после выпускного, когда голова еще шумела от шампанского и бессонной гульбы до рассвета, отец и мать позвали его, еще не совсем вменяемого, на кухню и поставили перед выбором: университет или работа! Конечно, он поступил не разумно, но что еще можно было ожидать от только что попрощавшегося с десятилетним школьным сроком подростка? Он послал их матом, влез ногами в сандалии и хлопнул дверью.
Пару дней пожил у приятеля, не отвечая на звонки мобильного. Потом все-таки вернулся. И удивился, что возвращение блудного сына не вызвало новый скандал. Родители его встретили насупленные, но тихие. У отца в глазах даже прочитывалась скорбь.
– Тетя Клава умерла, – сообщил отец.
Видимо, в семнадцатилетнем возрасте человек не особенно верит в существование смерти. Во всяком случае, сообщение поначалу только спровоцировало давние и недавние воспоминания, ведь Бисмарк частенько удирал из Чернигова в Киев пошляться, и если загуливал, то ночевал у нее, у двоюродной сестры отца. Она к нему относилась по-доброму. Даже деньжат иногда подбрасывала из своей пенсии.
– Тетя Клава умерла, – повторила раздраженно мама, не заметив на лице у сына полагающуюся в таких случаях скорбную мину. – И оставила тебе наследство! Квартиру! – добавил отец.
– Надо будет оформить все документы на квартиру, продать ее и купить тут, рядом с нами. У нас квартиры дешевле, можно, наверное, трехкомнатную найти!
– Вы что, с ума сошли? – взорвался тогда Олег. – Продавать квартиру в Киеве, чтобы купить в Чернигове? Да никогда в жизни! Если это моя квартира – я буду в ней жить!
Так Бисмарк стал киевлянином и еще ни разу об этом не пожалел. Правда, с родителями отношения охладели. Звонили они ему только по праздникам и начинали разговор всегда с упреков и обвинений. «Тебе на нас наплевать!» – эта фраза обязательно должна была прозвучать в начале. Потом мама его срамила за легкомысленное отношение к выбору профессии. «Про тебя же все спрашивают! И что, я должна им говорить, что ты работаешь курьером в интернет-магазине? Это же ужас какой-то!»
– Надо ей позвонить и сообщить, что моя карьера пошла вверх и я уже стал дежурным электриком! – усмехнулся в мыслях Бисмарк, вспомнив традиционные мамины укоры в свой адрес.
Обычно после ночной смены Олегу хватало четырех-пяти часов сна, чтобы восстановиться. Но в этот день азарт, спровоцированный ночными находками, поднял его с дивана уже к полудню. Он расстелил на письменном столе газету, выложил на нее трофеи, достал набор привычных инструментиков, которыми пользовался для очистки найденных в земле медалей, монеток и прочего. Набор состоял из стоматологических штопферов и кюреток, а также обязательных для последней стадии очистки щеточек со щетиной из проволок разной жесткости. Глина и другая земляная налипь с железа второй мировой войны очищалась обычно не без труда, но относительно легко. Тут же он имел дело явно с «налипью» более древней, многовековой, поэтому и перстень взял пальцами с особой осторожностью, и штопфер выбрал покрепче – таким можно лошадиные зубы раздвигать! Стал процарапывать штопфером дырку, в которую когда-то входил палец владельца перстня. Окаменевшая глина не поддавалась, но острие инструмента все-таки оставляло на ней следы. Отложив стальной «карандаш» штопфера в сторону, Олег пододвинул к себе стоматологический электробур. Включил, поднес его головку к перстню, словно к зубу. Легкое жужжание работавшего вхолостую бура сменилось на более тяжелое. Несколько раз придавив бур к глине, Бисмарк поднес перстень к глазам. Включил себе в помощь настольную лампу. След от бура удручил черного археолога. Если глина действительно окаменела, то бороться с нею придется, в конце концов, не буром, а сверлом. А это для перстня ой как опасно! Возьмет он, и вместе с камнем на мелкие кусочки расколется!
Длинный предмет, покрытый такой же глиной, Олег решил пока вообще не трогать. Вместо этого посидел с полчаса над грудкой, в которой вроде бы что-то «пряталось». Пробовал ее легонько постукивать стоматмолоточком, надеясь случайно найти слабое место, в котором грудка расколется. Но очень скоро он вообще засомневался в том, что она может в себе что-то скрывать. «Что снаружи, то и внутри!» – решил он. Но все-таки определенные сомнения по поводу этой грудки оставались, ведь весила она как бы тяжелее, чем обычный камень соответствующего размера.
Утомившись от бесплодных попыток увидеть находки в первозданном виде, Олег прилег на диван и вздремнул. Ему даже что-то снилось, но тут уютную тишину взорвал звонок мобильного.
– Привет! – прозвенел юношеский голос одессита. – Я устал ждать!
– А, извини, я пришел и сразу уснул! – принялся оправдываться Бисмарк.
– Мне бы твои нервы! Ну раз я уже тебя разбудил, то рассказывай! Что нашел?
– Что нашел? – переспросил Бисмарк, лихорадочно думая: о чем Адику рассказывать, а о чем нет. – Да нашел кое-что, но не такое, что аж ах! Поэтому и не звонил!
– Ну а что все-таки?
– Давай я тебе лучше покажу!
– Не покажу, а передам! – поправил его Адик. – Тебе с такими вещами лучше быть поосторожнее, а я знаю, что с ними делать!
– Ну ладно, передам!
– Когда и где? Могу через полчаса к тебе подойти
– Нет, давай лучше в кафе! В «Ярославе», через час! Мне надо еще в себя прийти!
В ванной комнате Бисмарк подставил голову под струю холодной воды. Хватило минуты, чтобы вызванная водой бодрость стала расползаться по всему телу.
В сумку он положил грудку глины и продолговатый предмет. А перстень спрятал в нижний ящик стола, решив оставить его для себя, как самое ценное из найденного. Все-таки это он, а не Адик полночи копался в земле, это он рисковал. И, рисковал, наверное, не выговором или увольнением с должности дежурного электрика! Эта должность ему и даром не нужна! Рисковал он, скорее всего, собственной свободой! Ведь за такие дела могут и посадить! А свобода для него – главная, первичная ценность! После по рангу ценностей стоит квартира тети Клавы, ставшая его киевским жилищем, дальше все-таки семья, какие-никакие, но родители, которые сделали для единственного сына все, что могли, пока он был маленьким: снабдили его только хорошими воспоминаниями о детстве и не очень-то драматическими воспоминаниями о школьной юности.
Поднимаясь по улице Франко вверх, Олег понял, что как-то слишком быстро собрался, а значит и в кафе придет раньше, чем надо. А раньше, чем надо, ему туда не хотелось.
На углу Ярославова Вала и Франко он остановился у газетного киоска. Осмотрелся по сторонам. Взгляд сам замер на девушке, что как-то потерянно стояла совсем рядом. Прилично одетая, в джинсах и недешевой ярко желтой ветровке, она, почувствовав на себе взгляд, посмотрела на Олега заплаканными глазами.
– Вы со мной не выпьете? – спросила жалостливо.
«Черт, развести на бабки хочет», – подумал Бисмарк.
– Извините, у меня встреча!
– Вы не подумайте, – она вытащила из кармана куртки-ветровки пачку гривневых пятисоток. – Я сама могу вас угостить!
От неожиданности Бисмарк пожал плечами. Посмотрел на часы.
– Ну, полчаса у меня есть, – произнес уже мягче.
– Можем прямо сюда, – кивнула она на вход в подвальный ливанский ресторан.
– Два «Хэннэси», – скомандовала она бармену, как старому знакомому, усаживаясь на высокий табурет.
Бисмарк устроился рядом. «Ничего себе», – подумал о заказанном коньяке.
Бармен оказался расторопным.
Она пригубила, и тут же ее глаза засветились другим, более спокойным светом.
– Спасибо! – кивнула Бисмарку.
– За что?
– За участие! Как тебя звать?
– Олег.
– Олежка, – протянула она и снова пригубила. – У меня шеф был Олег. Жалко, убили его!
Бисмарк раскрыл рот, но как-то мысли смешались, и вставить очередное слово в разговор он не смог. Пригубил «Хэннэси».
– А чего убили? – все-таки поинтересовался.
– Там, может быть, и я виновата, – начала было говорить девушка и вдруг махнула рукой, замолчала.
– А тебя как зовут? – спросил Бисмарк.
– Рина.
– Это как Катерина?
– Нет. Родители меня почему-то назвали – Рия. Мне это вообще не нравилось с самого детского садика. Я, когда паспорт делала, поменяла.
– Рия? – в недоумении повторил Бисмарк. – Это как Мария? Чего это они тебе пол имени дали?
– Уже не спросишь! Разбились в машине! Давно. Отправили меня в лагерь на море. А когда я возвращалась на поезде, выехали забрать на вокзал и всмятку! На них «Камаз» налетел… Но потом один знакомый отца на поминках напился и прошептал мне на ухо, что они мне не родными были. Что удочерили. Документов об удочерении я не нашла. Дядя наоборот, убеждает, что родители родные и что он ездил с отцом в роддом забирать меня с мамой!… Фигня какая-то!
– Ничего себе! – удивился рассказанной драме Бисмарк. – У тебя в жизни, как в кино!
– Хуже! – твердо заявила Рина. – В кино бы я сейчас была богатой и счастливой, и муж у меня был бы супермен с «Теслой»!
– Ну так у тебя же деньги есть, так что ты уже богатая!
– Деньги и счастье, это как чай с кофе – почему-то не смешиваются. А если смешать, то пить невозможно! Была б я счастливой, стала бы я первого встречного в бар звать!
Олег обиделся. Посмотрел на недопитый коньяк. «Может оставить его на хрен да и уйти? – подумал. – Похожа на богатую пьяницу! Наверное, муж или приятель выгнал из дому! Поэтому и стояла у киоска!»
– А ты вообще-то чем занимаешься? Чем-то для души? – спросила она вдруг.
– Почему для души?
– Потому что денег у тебя нет!
– Ну да, можно сказать для души! Археологией.
– Археолог? – оживилась она.
Бисмарк вздохнул.
– Не совсем археолог. Это вроде хобби. Я – черный археолог, – признался он вдруг и тут же пожалел о сказанном.
Рина не удивилась, Улыбка сделала ее лицо добрее.
– Знаешь, мы с тобой друг другу подходим, – смешливо прошептала она.
– Почему?
– Оба черные!
