скачать книгу бесплатно
Занавески тихо качает ветер,
Но время уже запалило фитиль.
За окном уже собрано войско —
Хаос и кровожадная тьма,
Лезут под одеяло по-свойски,
Сводят нас на рассвете с ума.
Тлеет шнур и не будет пощады
От бесчисленных сумрачных бед,
Ходуном ходит подпол дощатый,
Остывает на плитке обед.
Бьются камни о камни свирепо,
Делят что-то упрямые лбы —
Никому не нужны здесь ответы
Под бесстрастной десницей судьбы.
Грозен лик бесноватых пророков,
Страшен гром обличающих слов,
Душно нам от грехов и пороков,
Собирающих скорбный улов.
Но стоит ещё град обречённых,
Где не ведают завтрашних бурь,
Бродят парами стайки влюблённых,
И сверкает на солнце глазурь.
Так успейте, покуда вы живы,
Ощутить радость этих минут,
Пройти мимо ораторов лживых,
Сбросить ржавый тяжёлый хомут.
Шнур горящий – не факт и не догма,
Каждый сможет его потушить —
Кто способен другим открыть окна
Своей солнечной лёгкой души.
Время и жизнь
Стоят часы, но непреклонно время,
Обманчивый свой водит хоровод —
Боль навсегда утраченных мгновений
Осядет серым пеплом сожалений
На мёртвом дне солёно-горьких вод.
Пока ты юн, любая дверь отрада,
Хоть это хрупкая иллюзия ума —
За нищету и злато – собственная плата,
И наслажденье – не всегда за труд награда;
Суть всех вещей скрывает пелена…
Одна секунда вечность может длиться,
А вечность – пролететь за краткий миг,
Но в каждой перевёрнутой странице
Живёт несокрушимая частица,
Которую в своих скрижалях Бог хранит.
Куда придёшь, какой здесь след оставишь,
Всем по большому счёту всё равно.
Мир удивишь, а может, позабавишь
Причудливой игрой запретных клавиш
В броске отчаянном костяшек домино.
Но иногда не в силах поступить иначе,
Предрешена бывает колея,
Жизнь распознать свою – великая удача,
Взлетая, падая, смеясь и плача,
Соединяя сердцем рваные края.
Заря займётся, даже если свет погаснет
В последнем танце на границе сна,
Любая жертва будет не напрасной,
Путь – поучительным, а жизнь – прекрасной:
Когда ты честен с ней, то и она с тобой честна.
Пусть время не прощает суеты и лени,
Необратим его неумолимый ход;
Когда безжалостно стучится осень в сени,
В неотвратимости исхода нет сомнений,
Но невзирая ни на что, душа – поёт!
Не Вы
Это ведь были не Вы
На берегу Невы,
Лёд уже стаял
В предчувствии мая —
Лучшей весенней поры.
Я тогда встретил не Вас.
И не было этих глаз
Цвета индиго
В сверкающих бликах,
Сияющих как алмаз.
Я ведь не Вам говорил,
Что до Вас не любил,
Плыл одиноко
В течении рока,
Бога о счастье молил.
Я не о Вас мечтал
Среди голых утёсов и скал.
Ночь ещё длилась,
Время дробилось
На сотни разбитых зеркал.
Вы же не пели мне
При бледно-жёлтой луне.
Звёзды молчали
В тоске и печали —
Всё это было во сне.
Спящий в нас Бог
Вечность как час
В перспективе холста,
В каждом из нас
Дремлют гены Христа.
Мир многолик,
Но хрупка его ткань —
Каждый велик
Как одна его грань.
Время сотрёт
Все различия дней,
Пламень и лёд
Выжмут слёзы камней,
Но до тех пор,
Пока вертится шар,
Шаткость опор
Компенсирует жар
Нашей пытливой
Бессмертной души,
Смешанный с ветром
Небесных вершин.
Не разомкнуть
Никогда этот круг.
Призрачный путь
Приглашает в игру,
Где между строк
В каждой новой главе
Спящий в нас Бог
Что-то будит во мне.
Цветана Шишина
Полёт гордой птицы
Главы из исторической повести
Всадник летел по пустыне на вороном арабском скакуне. Ветер свистел в ушах, за спиной, как крылья большой птицы, развевались полы одежды. Ему казалось, что там, за удаляющимся горизонтом, перед ним распахнётся небо. Он взлетит и будет парить смелой, гордой птицей. Иона всё скакал в погоне за горизонтом, прижавшись к холке своего любимого коня. Слившись воедино, они неслись навстречу мечте о полёте.
Впереди показались палатки бедуинов. Между раскинутыми шатрами стояли привязанные к вбитым в землю колышкам верблюды. Они невозмутимо жевали свою жвачку большими жёлтыми зубами и глядели на гостя печальным взглядом из-под опущенных, торчащих ресниц. Спины их покрывали полосатые домотканые попоны. Кое-где у привязи подрагивали чуткими ушами неоседланные кони. В загонах под ткаными навесами из чёрной шерсти блеяли козы и овцы.
Заслышав стук копыт, из палатки вышел хозяин – дочерна загорелый молодой бедуин Салем. Поверх длинной белой бедуинской рубахи на нём был полосатый халат, на голове куфия – белый мужской платок, схваченный чёрным обручем.
– Иона, дорогой, – Салем протянул обе руки для традиционного приветствия. – Как я рад, что ты почтил нас своим присутствием. Ты принёс свет в наш дом, – сказал он подобающую гостеприимному хозяину фразу. Салем обнял Иону и повёл его в мужскую часть палатки. – Друг мой, добрый попутный ветер занёс тебя к нам на радость.
Как по мановению волшебной палочки на низеньком столике посреди большого довольно пыльного ковра появились крошечные чашечки и финджан с дымящимся кофе. Мужчины опустились на ковёр перед столиком. Женщина в длинном чёрном платье и такой же чёрной накидке на голове, подав поднос, мгновенно исчезла.
Иона Расин не впервые приезжал в стойбище бедуинов этого клана. На завтра намечалась свадьба Фатмы – младшей сестры Салема, и Иону пригласили быть почётным гостем. При каждом появлении молодого красавца-еврея в стойбище Фатма следила за Ионой влюблённым, зовущим взглядом. Она старалась попасть ему на глаза. Фатма, как полагалось молодой бедуинской девушке, носила голубое платье, расшитое по подолу розочками, и не прятала лица. Большие глаза сверкали агатом из-под тонких чёрных бровей или метали молнии, стоило ей рассердиться. Сегодня она впервые не вышла навстречу гостю.
Иона рассчитывал провести ночь в гостеприимной палатке и в знак того, что никуда не спешит, оставил у входа свою обувь. По заведённому у бедуинов обычаю, гостя прежде всего угощали крепким смолянистым кофе, потом чаем из маленьких стеклянных стаканчиков, и только после этого появлялся поднос с лепёшками и большими кусками жареного мяса. Хозяин неспешно угощал гостя и занимал его беседой. Вопросов не задавал – не принято. Зато принялся расхваливать его коня:
– Какой конь у тебя, друг Иона! Красавец, мечта любого наездника. Добрый конь дарован Аллахом как знак благоволения. Ты хороший человек, Иона, потому Аллах послал тебе такого красивого коня.
Конь у Ионы и впрямь красавец. Вороной жеребец чистокровной арабской породы по имени Хец шахор (в переводе с иврита – чёрная стрела). У него аккуратная, словно точёная голова с небольшими подвижными ушами. Тонкие ноздри подрагивают, а тёмные губы будто целуют хозяина, когда тот подносит ему лакомство. Дугой изгибается длинная шея, блестит шелковистым ворсом. Грива струится, как косы длинноволосой смуглянки.
– Какой конь! – продолжает восхищаться Салем. – Хорош! А взгляд! – Он качает головой и причмокивает губами. – Глаза как у восточной красавицы. Ноги тонкие, лёгкие, такой конь мог бы танцевать на груди возлюбленной, не повредив её.
Он по бедуинской традиции ещё долго расхваливает коня, воздаёт уважение хозяину, усыпляя его бдительность льстивыми речами. И, внезапно меняя тон, холодно прищурив глаз, говорит:
– Продай! Бедуину конь нужнее.
– Оставь, Салем, – незлобиво ответил гость, – не первый раз говорим об этом. Конь мой – друг мой, а друзей не продают. Ты согласен?
– Согласен, – с сожалением вздыхает Салем, утвердительно качая головой. – Украдут его у тебя, – снова безрезультатно хозяин пытается уговорить гостя.
Этот августовский день 1925 года был длинным и трудным. Иона очень устал. Он крепко спал на расстеленных одеялах из верблюжьей шерсти. Над чёрными бедуинскими палатками ночь разбросала свой бархатный сине-звёздный шатёр.
***
Шёл 1913 год. Иона – самый младший из семи детей Шмуэля Расина – сидел у стола и сосредоточенно прикреплял ко дну большой белой коробки для пряников крупную бежевую бабочку. Крылья бабочки в чёрных крапинках, словно осыпанный маком украинский бублик, отливали на солнце золотом. Но тут внимание мальчика отвлекла кружившая над Днепром чайка. Белая гордая птица свободно парила в голубом небе. Он долго следил за её полётом, не отрывая взгляда. «Хорошо бы научиться летать, чтобы взмыть в небо и парить, как эта чайка. Я должен уметь летать, – думал мальчик, – ведь я Иона, что значит голубь. Как тот голубь, что принёс добрую весть Ною во времена потопа».
Полюбовавшись птицей, он отложил коробку, достал альбом и стал аккуратно зарисовывать в него свою новую бабочку. Бабочка получилась как живая, а тёмные пятнышки на крылышках походили на глаза восточной красавицы. В альбоме уже были рисунки всех пойманных им бабочек и мотыльков, которых он хранил приколотыми ко дну коробок. Поощряя занятия сына, отец приносил ему со своей пряничной фабрики не пригодные к использованию коробки.
Расин считался одним из самых богатых в Херсоне евреев. Процветали его конфетная фабрика и несколько пряничных заведений. У Шмуэля Расина покупали сласти все богатые люди города. Держал он и гусиную ферму. Перо, гусиное мясо и печёнка приносили хороший доход. В семье Шмуэля и Ципоры Расин росли четыре дочери и три сына. Особые надежды Шмуэль возлагал на младшего сына. Он был умён не по годам, учёба давалась ему легко. К шести годам он уже хорошо владел русским и бойко читал матери новости в местной газете. Доволен им был и ребе, учивший его языку Торы. В училище учителя в один голос твердили, что мальчик – просто гений. К тому же он увлекался рисованием и очень любил наблюдать за живой природой.
Раввин Херсона первым рассказал Расину о новой, открытой в Эрец Исраэль единственной во всей Европе школе, где лучшие учителя преподают все предметы на иврите. Шмуэль знал, что в России мальчику из черты оседлости, пусть даже одарённому, пробиться будет трудно. А он задумал сделать из сына учёного. Учёный в семье еврейского торговца сладостями – об этом можно было только мечтать!
Воспитанием детей занималась Ципора, но решающее слово, как принято в религиозных семьях, всегда было за строгим и педантичным мужем.
Неслышной походкой покорной рабыни во двор вышла Ципора. Кружевная косынка закрывала её волосы. В домашнем тёмном платье и в фартуке из тонкого муслина она напоминала горничную. В руках хозяйка держала большой медный поднос.
Мать остановилась за спиной сына, полюбовалась его работой. Её зелёные глаза в пушистых ресницах с любовью смотрели на мальчика, занятого рисованием. Она нежно погладила ребёнка по голове длинными тонкими пальцами, огрубевшими от нескончаемой домашней работы.
– Умница, сыночек, очень красиво, – сказала мать мягким грудным голосом. – Голубь мой! – Она наклонилась и поцеловала сына в макушку.
– Посмотри, отец, как рисует наш мальчик! Просто вундеркинд!
