скачать книгу бесплатно
РазNообразный Наполеон
Мурат Магометович Куриев
«Моя слава в том, что она будет жить вечно». Так сказал Наполеон и… Ошибся? Сегодня есть немало тех, кто не просто хочет лишить Наполеона славы, но и вообще – забыть о нем.
Вряд ли получится. Наполеону посвящены сотни фильмов, тысячи книг. Мало кто из исторических персонажей так вдохновлял художников, как французский император. Эта книга о Наполеоне, созданном воображением. Писателей, мастеров живописи, кинорежиссеров… Еще – о мифах и легендах. «Воображение правит миром…» Так сказал Наполеон. И не ошибся…
В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Мурат Магометович Куриев
РазNообразный Наполеон
© Куриев М. М., 2023
© Темников А. В., иллюстрации, 2023
©Издательство «У Никитских ворот», 2023
Особая благодарность – моему другу Михаилу Годину.
Человеку, который поддерживает меня во всех начинаниях.
Предисловие
«Воображение правит миром…»
Моя любимая цитата Наполеона. Как мог человек, которого многие считают тираном и деспотом, сказать такое? А вот сказал. Причем совершенно искренне. Потому что он так и думал. Потому что многого добился благодаря воображению. Разница между обычными людьми и гениями в том и состоит, что последние способны превратить мечту в реальность.
Он мог. Он делал. Среди всех великих Наполеон – самый отчаянный фантазер. Он почти «правил миром», не в последнюю очередь – с помощью воображения.
Теперь самим Наполеоном «управляют» другие. Политики – по необходимости. Историки – профессионально. Они, историки, считают, что монополия на «правду о Наполеоне» теперь у них. Заблуждаются, как обычно. Вымысел зачастую бывает интереснее теоретических рассуждений, пусть и основанных на «многочисленных источниках».
…В своей книге о Наполеоне я хотел написать отдельную часть об образе императора в литературе, кино, живописи… Последнюю часть. Но когда закончил эпилог, поставил точку, сразу понял: не клеится. Это история без продолжения. Его собственная история. Почти все остальное было уже потом. Я ведь не только историк, но и немного писатель. Я знаю, как убивается драматизм.
Отказываться от самой идеи не хотелось категорически, да и материала накопилось много. Не пропадать же добру! И злу, конечно, тоже.
В общем, я решил написать новую книгу. О том Наполеоне, который создан воображением известных писателей и неизвестными авторами анекдотов. О «кинонаполеониаде». О художниках, которые видели императора, и тех, кто его никогда не видел, но все равно рисовал. Словом, об образе Наполеона.
Тема неисчерпаемая. Наполеону посвящены сотни фильмов, тысячи книг, а уж картин… Что выбрать? Кого?
…Лев Толстой не любил Наполеона и не скрывал своих чувств. Философ и писатель Шатобриан восхищался императором, но прятал свое истинное отношение к нему.
А вы знали о том, что отцы Александра Дюма и Виктора Гюго – генералы наполеоновской армии? Это что-то значит? Конечно. Для Дюма – больше, для Гюго – меньше. Только Гюго написал о Наполеоне больше, чем Дюма.
Вот мы и начинаем потихоньку чувствовать разницу. Образ Наполеона, созданный художниками в широком смысле слова… За каждым образом – личная история. Судьба, страна, время… Случай, наконец. Только Наполеон – один на всех.
Я как-то задался целью понять, есть ли какие-то закономерности в явлении, которое называется интерес к Наполеону? Проще всего сказать – интерес непреходящий, что в целом будет справедливым утверждением. Но должны же быть взлеты и падения? Некая «кривая»?
Да, первая половина XIX века, когда память о Наполеоне была совсем свежей, стоит особняком. Что дальше? О нем вспоминают в связи с мировыми войнами, что выглядит вполне логичным? Да, так и есть.
А может, император становится особенно востребованным в период политических кризисов? Тоже правда.
Только как тогда объяснить тот факт, что наибольшее количество фильмов о Наполеоне в последнее время появилось в самом начале XXI века? Когда не происходило ровным счетом ничего «судьбоносного».
Знаете что? Плохо работают «закономерности», когда мы говорим о Наполеоне. Такой уж он человек. Всегда затрудняет задачу. Но в чем-то и облегчает. Можно выбирать.
Рассказать обо всех писателях или художниках просто невозможно, да и вряд ли нужно. Эта книга – не энциклопедия. Когда я писал о Наполеоне, то честно предупреждал читателей, что представляю им своего Наполеона.
С образом Наполеона поступлю точно так же. Выбирал я, конечно, не только то, что интересно лично мне. Я хотел создать «образ образа». Я буду пристрастен, поскольку у меня уже есть свой Наполеон. И я попытаюсь понять Толстого и объясню, почему, например, Раймон Пеллегрен в роли императора мне нравится больше, чем Марлон Брандо.
«Воображение правит миром…» Он так сказал. Не знаю, понравилась ли бы ему книга про «Наполеонов, созданных воображением». Однако – вот она.
Часть первая
Слова, слова…
Введение
В 1977 году английский писатель Джеймс Олдридж написал книгу «Последний взгляд». Не о Наполеоне, а о дружбе двух великих американских писателей – Эрнеста Хемингуэя и Скотта Фицджеральда. Нет, ни один из них не написал ничего о Наполеоне, но я сейчас все объясню.
В романе Олдриджа Хемингуэй и Фицджеральд путешествуют по Франции. Не просто так, а с определенной целью. Они пытаются доказать друг другу и миру, кто лучше – Бальзак или Гюго. «Шуаны» или «Девяносто третий год». Реалист или романтик. Сам Олдридж говорит, что его книга – это «спор о романтизме». Спор интересный, а главное – очень предметный.
Наполеон вот не любил романтизм. Но именно романтики сделали из него героя на все времена. Это при том, что романтизм – многолик, а Наполеон у романтиков – разный.
Ключевое слово. Начинали романтики, продолжили – все. Напомню, что в мировой истории Наполеон второй по популярности персонаж после Иисуса Христа. Как в воду глядел император, когда говорил: «Мое имя будет жить столько же, сколько имя Бога».
Тысячи книг! Абсолютный восторг и лютая ненависть, дешевое морализаторство и глубина понимания, ложь, сентиментальность – в них есть все. Кроме равнодушия. Про Наполеона беспристрастно – такого просто не бывает. Людей, которые прочли все, что написано о Наполеоне, не существует. Жизни бы не хватило.
Никто, кроме специалистов, не обязан изучать научную литературу. Не каждый любит читать мемуары. Но многим интересен Наполеон. Люди, как правило, знакомятся с образом, созданным воображением писателя. Император не стал бы возражать, он сам говорил, что его жизнь – «удивительный роман». Пусть пишут!
Пишут. Иногда – просто от скуки, как бывший президент Франции Валери Жискар д’Эстен. Он признался, что маялся как-то зимой от безделья и решил написать роман про «зиму 1812 года». Честно говоря, если вы не любитель альтернативной истории, тратить время на книгу президента не стоит.
Субъективно? Дальше будет еще более субъективно. Ведь я предложу вам свой выбор.
…Почему романс «Два гренадера», даже в исполнении Шаляпина, ранит мне уши, а не сердце? Уберите музыку великого Шумана, оставьте только стихи великого Гейне, и я начинаю рыдать.
То Он над могилою едет!
Знамена победно шумят…
Тут выйдет к тебе, император,
Из гроба твой верный солдат!
Личное восприятие, ничего не поделаешь. Я ценю превыше всего слово. А слова о Наполеоне изучаю очень пристрастно. И дальше разговор у нас пойдет о словах о Наполеоне. О людях, которые писали о нем. В разное время, в разных странах. Эта часть книги не только о литературе, но и о пресловутом человеческом факторе.
Конечно, я начну с французов. Заслуживают хотя бы потому, что они соотечественники великого императора. Шучу. Просто кто-то может говорить о Наполеоне отстраненно, но французы – ни при каких обстоятельствах.
Скажу в последний раз: эта книга – не энциклопедия. «Про все» и «про всех» в ней не будет. Будет лишь некая картина. И – неслучайный выбор. В книге ведь нет точных ответов. Я лишь надеюсь, что вы поймете, как появляются вопросы.
Глава первая
Французы. Эффект сопричастности
Наполеон – великий книголюб. Картин и гравюр, на которых он изображен читающим, очень много. Видимо, ему самому нравился такой сюжет. Он всегда находил время для того, чтобы заниматься собственной библиотекой. У него были и личные библиотекари.
О литературных предпочтениях императора известно многое, мы также знаем, что читатель он пристрастный и нетерпеливый. Если Наполеону что-то не нравилось, мог и в камин книгу бросить. Заметим, что в огне, как правило, оказывались книги современных авторов. Понятно, не Плутарха же сжигать.
Передвижная, или походная, библиотека императора состояла из примерно трех тысяч книг. То, что должно быть под рукой. Три тысячи? В разы меньше того, что за два века написано о самом Наполеоне! В первую очередь, конечно, его соотечественниками.
Могли бы какие-то из них оказаться в его библиотеке? Да, и, наверное, многие. С другой стороны, и в камине наверняка полыхало бы так, что страшно представить.
В общем, я пошел по простому пути. Выбрал тех соотечественников императора, которые, во-первых, еще застали эпоху, а во-вторых, создали то, что как минимум интересно и сегодня.
Уроки «гениальности» от Шатобриана
Франсуа Рене де Шатобриан. Настоящий «сумрачный гений»… Достаточно посмотреть на любой его портрет, чтобы это понять. Всклокоченные волосы над узким лицом, глаза – угли над орлиным носом… Аристократ по рождению, философ по призванию. Шатобриан, наверное, больше философ, чем писатель. Однако он волшебник слова. Стиль для него важнее мысли, он непрост для восприятия. Все время оказывался в центре событий – и воспевал одиночество. Метущаяся натура, как и положено романтику.
Шатобриан – начало всех начал, он – «отец» французского романтизма. Его отношения с Наполеоном настолько сложные и причудливые, что достойны не одного романа. Сам Шатобриан назвал их «смесью гнева и тяготения». Так оно и есть, причем с обеих сторон.
Шатобриан покинул Францию из-за революции, а вернулся на родину благодаря Наполеону. Точнее, амнистии для эмигрантов, объявленной первым консулом в 1802 году. Уезжал просто в шоке от происходящего, вернулся готовым романтиком.
Мне бы не хотелось здесь подробно говорить о романтизме. Упомяну лишь азбучные истины, основы основ. Неприятие буржуазной революции и традиций Просвещения. Особое внимание к религии. Противопоставление чувств человека идее «все объясняющего разума». Коротко, конечно, но для понимания вполне достаточно. Нас ведь интересует не вся литература, а литература о Наполеоне.
По этой же причине я оставлю в покое привычную связку «Шатобриан – Жермена де Сталь». О последней мы еще поговорим, причем в другой связке.
Итак, Наполеона считают «душителем свободы слова» и вообще – свободы. Обвинение справедливое, но лишь отчасти. Шатобриан – наглядный пример того, что отношение и к свободе, и к слову у императора довольно своеобразное. Он все же человек, воспитанный на традициях Просвещения. А самое главное – Наполеон умел подняться над суетой и оценить по достоинству то, что было действительно талантливым, а не только полезным.
В 1802-м Шатобриан публикует своего «Гения христианства». Программное произведение не только для французского, но и для всего романтизма. Апология христианской религии, написанная очень талантливым человеком. Художественно-эстетическая программа, которая произвела сильное впечатление на современников и – понравилась Наполеону.
Тому есть некое простое объяснение. Дескать, во Франции появилась мода на «умеренный консерватизм», первый консул сам этому потворствовал и трактат Шатобриана оказался очень ко времени. Все так, конечно, но Наполеон, в чем не приходится сомневаться, оценил и художественные достоинства «Гения христианства». Произведение было по-настоящему сильным. Наполеон восхитился. Настолько, что предложил Шатобриану дипломатическую должность при папском дворе.
Забегая вперед, скажу, что политик из Шатобриана так себе. Уже в годы Реставрации он сделает прекрасную карьеру, какое-то время даже будет министром иностранных дел. Однако Шатобриану всегда не хватало ни отстраненности, ни холодного расчета. Он – человек из «империи чувств».
После казни герцога Энгиенского отношения между Наполеоном и Шатобрианом испортились. Дело доходило до ссылок (недалеко, под Париж), но в 1811 году именно император настоял на том, чтобы Шатобриана избрали членом Французской академии. А ведь Шатобриан к тому времени уже стал яростным критиком Наполеона.
Да, странные это были отношения. Два гения, которые уважали и презирали друг друга…
Наполеон уйдет, Шатобриан останется. Превратится, как обычно говорят, в ультрароялиста. Не соглашусь. Формально он им выглядел, по сути никаким «ультра» он никогда не был. Шатобриан очаровывался и разочаровывался много раз в жизни, до самого ее конца, – ну какой из него «ультра»?
Какое-то время он осыпал императора проклятиями, потом у него появилось время подумать. И конечно же, Наполеон стал для него «романтическим героем», иначе и быть не могло. Название самого грандиозного сочинения Шатобриана переводят по-разному. «Записки из могилы» или «Замогильные записки» – разница невелика. По факту они появились уже после его смерти, в 1848 году. Писал их Шатобриан много лет, по форме автобиография, по сути – нечто большее. И Наполеон в «Записках» – один из главных персонажей.
«В Бонапарте столь сильно было выражено абсолютное всевластие, что после того, как мы пережили деспотизм его личности, нам предстоит испытать деспотизм его памяти. Этот последний деспотизм гораздо сильнее, чем первый, так как, будучи живым, он не мог охватить мир, а умерев, завладел им».
Какая заявка! Шатобриан все объяснит про величие Наполеона. И признает, что он сильная личность, покончившая с анархией и беспорядком. Что он создал могущественное государство. Однако Шатобриан говорит и о вине французов в обожествлении Наполеона.
«Мы исчезли, все подчинялось ему». Это плохо, очень плохо. Однако про «деспотизм памяти» он сказал неслучайно. Шатобриана часто упрекают в непоследовательности. Обычный упрек в адрес почти всех романтиков. Но вот в чем Шатобриан вполне последователен, как самый настоящий романтик. Личность! Вот что привлекает Шатобриана в Наполеоне, что вызывает восхищение. Неподдельное. Наполеон и Шатобриан – они ведь оба романтики. Потому их и так тянуло друг к другу.
Стендаль против госпожи де Сталь
«Стиль историка. Серьезность, серьезность!.. Мой стиль будет совсем особый; поскольку он будет все осмеивать, он будет точен и всегда оживлен.
Почему требуют серьезности? Потому, что хотят превратить историков в проповедников, которые искореняют пороки. Кого хочет история просветить? Королей. Но они не обращают на нее никакого внимания. Осмеивая орудия их власти, можно сделать труднодоступным, даже невозможным для них то самое, к чему столь бесполезно пытались вызвать их отвращение. Неужели я не отниму у мужа красавицу-жену только потому, что некий высокочтимый автор, именуемый Тацитом, автор чрезвычайно серьезный, заклеймил подобное преступление? Вот так причина!»
Запись сделана в дневнике 13 октября 1808 года. Анри Бейлем, пока еще не Стендалем. Человеком, который напишет одну из первых «больших книг» о Наполеоне. Историк? Нет. Писатель, конечно. Причем серьезный. Только оценят Стендаля по достоинству лишь во второй половине XIX века. Он и сам считал, что современники его не поймут. Так и было. Только это утверждение справедливо в отношении романов Стендаля. С его отношением к Наполеону все стало более-менее понятно еще при жизни писателя, хотя знаменитую «Жизнь Наполеона» опубликуют уже после его смерти.
Я же главного «наполеоновского» труда Стендаля касаться почти и не буду. Скажу лишь о самом важном.
Две первые из получивших широкую известность биографий Наполеона написаны не историками, а писателями. Стендалем и Вальтером Скоттом. Казалось бы, Скотт, мастер исторического романа и, в общем-то, неплохой историк, должен был превзойти Стендаля, но нет. «Наполеон» Стендаля гораздо лучше.
О том, чем плох «Наполеон» Вальтера Скотта, мы еще поговорим. Сейчас – о противостоянии Стендаля и женщины, которую считают самым ярким врагом Наполеона.
«…Mme Сталь достойна носить мужские штаны на том свете» (из письма Н. М. Карамзина П. А. Вяземскому). За такую похвалу великого русского писателя и историка сейчас бы раскритиковали. А в те времена, если бы женщине сказали, что у нее мужской ум, дама была бы, скорее всего, польщена. Жермена де Сталь – наверняка.
Ей нравилось быть умнее мужчин, очень нравилось. Однако насчет «мужских штанов» совсем не уверен. Внимание сильного пола Де Сталь тоже ценила весьма высоко. Впрочем, я в этом убежден, больше всего Жермена де Сталь восхищалась собой. И когда кто-то не разделял самое сильное из ее чувств, она могла обидеться.
«Госпожа де Сталь была, к несчастью, довольно некрасивой и сильно огорчалась этим, так как, казалось, в глубине души ее жила потребность всяческих успехов. Имея недурную наружность, она, быть может, была бы счастливой, так как оставалась бы спокойной. Но в ее душе было слишком много страстности – и она не могла не любить, между тем ум ее был слишком склонен к воображению – и она не могла не думать, что любит. Будучи знаменитостью, она привлекала внимание, и это тешило ее тщеславие. Хотя, по существу, это была очень добрая женщина, но вызывала она ненависть и зависть, пугала женщин и оскорбляла многих мужчин, ставя себя выше их».
Женщина о женщине. Мадам де Ремюза и мадам де Сталь в чем-то сильно похожи. Обе не очень красивы и очень умны. Де Ремюза, конечно, не столь популярна, да и на роль «властительницы дум» она никогда не претендовала. Широкую известность получила благодаря своим «Мемуарам», опубликованным уже после ее смерти. Подруга Жозефины, фрейлина императрицы.
Де Ремюза и ее муж входили в число наиболее приближенных к Наполеону людей. Потом предали императора и стали его противниками. Похоже, очень похоже…
Однако при чтении знаменитых «Мемуаров» тебя не покидает ощущение – де Ремюза остро критикует Наполеона и все равно восхищается им. У де Сталь все по-другому. От восхищения она перешла к ненависти и объяснять все «идейными разногласиями» нельзя ни в коем случае.
Мадам де Сталь была сильно увлечена Наполеоном. Она и сама в этом признавалась, а госпожа де Ремюза подтверждает: «Она (де Сталь. – М. К.) страстно заинтересовалась им, искала и преследовала его повсюду». Она очень хотела покорить его. Властвовать не столько над телом, сколько над душой. Не получилось.
«Дурна как черт и умна как ангел». Так сказал о Жермене де Сталь русский поэт Батюшков. Не знаю, насколько умны ангелы, но де Сталь точно не тот тип женщины, который мог бы понравиться Наполеону. Он, кстати, очень любил беседовать с мадам де Ремюза, играл с ней в шахматы, но никогда не пытался «покорить» ее.
Мы можем сделать простой вывод: красоту, очаровательность он всегда ценил больше, чем ум. Это факт. Еще он считал, что женщина «должна знать свое место». В его понимании де Ремюза, в салоне которой часто звучали «крамольные речи», свое место все равно знала, а де Сталь – нет.
«Госпожа де Сталь сначала беспокоила его, потом не нравилась ему. Он холодно отнесся к ее авансам и вызвал ее раздражение своими твердыми и иногда сухими словами. Он задел некоторые из ее взглядов; между ними установилось некое недоверие, а так как оба они были натурами страстными, то это недоверие скоро перешло в ненависть».
Клер де Ремюза и правда очень умная женщина. Объяснила все просто и точно.
Едва ли не в каждой второй книге о Наполеоне можно встретить такую мысль: де Сталь, дескать, единственная женщина, которую он боялся. Я бы сказал – побаивался, но суть-то все равно не в этом. А в том, что по отношению к ней он испытывал по-настоящему сильное чувство. Раздражения, злости. Наполеон, будучи в общем-то человеком совсем не мстительным, очень последователен в своей неприязни к де Сталь. Запреты на издание произведений, изгнания – все имело место. При том что никаких политических амбиций у де Сталь нет и представляет она только саму себя. На Святой Елене император скажет: «…Не могу назвать ее злой женщиной, но она была неугомонной интриганкой, обладавшей значительным талантом и большим влиянием».
Видите? Талант признал, что же до всего остального… Повторю: речь идет о некоем сильном чувстве. Проще всего назвать его ненавистью, и это будет сильно похоже на правду.
Ненависть, как и любовь, чувство иррациональное. Можно сказать, что мадам де Сталь, поборница свободы, выступала против деспота и тирана. Отчасти так и есть. Только я снова скажу о чувстве. В котором сложно переплелись и разочарование женщины и человека, и страх, и многое другое. Она начала свою войну с императором и оказалась очень достойным противником.
Два «главных залпа» Жермены де Сталь по Наполеону – это «Десять лет в изгнании» и «Размышления о главных событиях Французской революции». Отрывки из первого произведения публиковались при жизни де Сталь, второе появилось уже после ее смерти, в 1818 году. Первое – до сих пор читается с большим интересом, второе – сильно похоже на многие другие.
Жермена де Сталь – очень талантливый писатель, однако преувеличивать ее значимость не стоит. Я, конечно, высказываю лишь свое мнение. Меткие суждения, язвительные оценки хороши прежде всего для своего времени. Многое из того, что вызывало восхищение, временем же и отвергнуто. Ее современник Шатобриан до сих пор заставляет думать, а де Сталь – скорее реагировать.
Именно по этой причине я и не буду подробно говорить о ее трудах, а скажу лишь, что о Наполеоне она отзывалась либо плохо, либо очень плохо. Повод вернуться к Стендалю, ибо между трудами де Сталь и творчеством писателя есть прямая связь.
«Я пишу „Жизнь Наполеона“ как ответ на некий пасквиль». Стендаль высказался вполне определенно. «Пасквиль» – только что появившаяся книга де Сталь «Размышления о Французской революции». Стендаля возмутили высказывания де Сталь об императоре. Настолько, что он решил написать свою историю жизни Наполеона.
Написал. Если сегодня читать биографию, вышедшую из-под пера Вальтера Скотта, я категорически не рекомендую, то книгу Стендаля очень советую. Стендаль, в отличие от шотландца, не только современник, но и участник событий. Он офицер наполеоновской армии, он побывал в России в 1812-м. И Стендаль отнюдь не бонапартист. Он и критикует Наполеона, и у него есть своя концепция. Сейчас она оригинальной не выглядит, но для первой трети XIX века – и свежая, и интересная. Но нас-то в первую очередь интересует треугольник де Сталь – Наполеон – Стендаль.
Итак, «Жизнь Наполеона» – своего рода ответ на «пасквиль». Стендаля часто упрекают в том, что писатель попытался сделать невозможное, увязать «критику с хвалами», но восхищения Наполеоном он все равно не скрывал, да и не пытался. И Стендаль вроде бы отвечал не только Жермене де Сталь, но и всем реакционерам эпохи Реставрации.
