Купол Св. Исаакия Далматского (сборник)

скачать книгу бесплатно

Тяжелая, покрытая сеткой вспухших жил, рука генерала лежала на сгибе парты, и кадет Бурин, привстав, словно невзначай откинутой крышкой парты больно ударил по руке генерала. Лавин слегка поморщился, медленно поднял ушибленную руку и, горько улыбнувшись, сказал не как начальник, а как старший:

– Конечно, я не сочту это за демонстрацию.

Генерал уехал в Москву, а ночью кадеты сбросили затворы в известковую яму, наполненную водой.

VII

В ту памятную осень, когда посинела холодеющая Волга, когда с полей начали залетать в сады нити паутины, Ярославль стал легче, просторнее, и его затканные золотистой мглой купола и колокольни, казалось, молитвенно стремились к небу.

Глядя сквозь ветви на бесшумный полет облаков, Митя впервые испил ту негнетущую осеннюю печаль, от которой сердцу становится грустно и легко. Он с весны был робко влюблен. Ее звали «Куний Мех». Она была гимназистка и теперь загостилась в имении у тетушки. Митя недавно навестил ее отца, полковника в отставке, жившего в деревянном доме на окраине.

Теперь Митя вспомнил, как весною, когда спадал разлив, он катался с Куньим Мехом на лодке, бросив весла, грел ее похолодевшие от вечернего ветра руки, а лодку сносило вниз, и было радостно, что лодку сносит. Он вспомнил, как во время экзаменов в приемную комнату, куда на свиданье под видом двоюродных сестер всегда приходило много девушек, однажды пришла и она. Тогда Митя и Лагин надели фуражки, нацепили штыки и разыграли из себя дежурных, при виде которых младшие кадеты должны были тянуться. Было очень весело ходить взад и вперед, показывая свою власть. Когда Митя и Лагин беседовали с Куньим Мехом, из церковного зала показался генерал. Они перетрусили, сорвали поскорее фуражки и штыки и забросили их под диван. Это случилось при всех. Они покраснели, а она, как нарочно, презвонко на всю залу засмеялась. После этого случая было очень стыдно с ней встречаться, она поднимала их на смех. Но теперь Митя решил: пусть смеется, только бы смеялась и позволяла смотреть ей в глаза.

Куний Мех имела второе имя – Аня, и это имя можно было повторять, глядя на отлет птиц, на побитые заморозком листья, и тогда от воспоминаний замирала душа и хотелось, опустив голову, ходить по аллеям или, прижавшись плечом к стволу березы, бездумно смотреть на голубое холодное небо.

VIII

В тот день над Ярославлем падала первая легкая пороша.

Вечер был тих и синь. Над городом плавал монастырский субботний звон, и снег смягчал звук, как и шаги редких прохожих. Мите казалось, что под медленный звон снег роняет свои пушистые хлопья.

С Аней он встретился в соборе. Под древними сводами шла тихая, певучая служба, мерцали ризы икон, и под куполом роилась чуткая, отражавшая шаги тишина. Было мало молящихся, все больше коленопреклоненные женщины в черном.

Торопливо крестясь, как бы стыдясь невидимых строгих глаз, они молча прошли паперть, и лишь когда под ногами захрустел снег, они посмотрели друг другу в глаза и решили пойти к Волге.

Она знала, что Митя был в нее влюблен, и теперь по его глазам и голосу она решила, что он остался таким же нежным шалопаем.

Митя взял ее под руку. Она лишь искоса посмотрела на него и сказала:

– Митя, а вы спросили разрешение?

– Честное слово, простите, – ответил смущенно он. – Вы, Аня, добрая, право.

Она смахнула с меха снег и ничего не ответила.

– Вы знаете, Куний Мех, я безумно рад… Я нарочно пошел в собор.

– А я не рада, – ответила она шутя и слегка прижала локтем его руку. – Я думала, вы стали серьезнее.

Митя пристально посмотрел на нее. Она осталась такою же худенькой, большеглазой, зимнюю меховую шапочку носила слегка надвинув на брови, так же при разговоре пожимала одним плечом. На морозе от ее меха пахло духами и ее домом. Прилив нежности снова захлестнул Митю. Если бы она сейчас ушла, он, наверное, почувствовал бы большую обиду. Не было слов, а хотелось ей все рассказать простыми хорошими словами, как сестре. Она слегка напоминала ему двоюродную сестренку, но отношения с той были прямее и проще, с нею же он хотел быть послушным рыцарем, правдивым, всегда готовым на любую услугу. Это было его не первое увлечение, но оно оказалось сильнее других. Их встречи были часты, а встречались они на катке, где кружились, взявшись за руки, по зеленому льду, и на вечерах, где он во время танцев всегда робел.

О женщинах Митя знал очень много по рассказам друзей, но его мысли об Ане были всегда чисты, и он счел бы оскорблением для себя, если бы подумал о ней дурно. В эти дни ему почему-то особенно хотелось нежности, и это он понял лишь теперь, встретив ее. Митя чувствовал себя страшно неуклюжим, старался идти в ногу, но она делала очень маленькие шаги, и он, сбиваясь, несколько раз толкнул ее плечом.

– Удивительно, – сказала Аня, – наши кадеты разучились ходить.

Они шли, разговаривая, часто останавливаясь около деревьев, словно деревья были помехами на их пути.

– Вы не находите, Митя, что так мы никогда не дойдем до Волги, – засмеявшись, сказала она. Тогда он, прижав крепко ее руку, побежал вперед, увлекая ее за собой. Так они неслись к набережной, пока она не взмолилась:

– Митя… минуточку… Дорогой, дайте передохнуть… Какой вы…

Она движением руки поправила волосы и добавила:

– Удивительный мальчишка.

Мите показалось, что глаза ее стали больше.

Аллеи были голы. Город казался затихшим, рано ушедшим после вечерних служб на покой. Но от этого было бесконечно хорошо. Главное, на этих аллеях они были одни.

Волга несла свои погустевшие темные воды, и снег, касаясь их, исчезал мгновенно. Это тоже казалось необычным, словно Митя увидел это впервые.

Он кадетской рукавичкой смахнул со скамейки снег.

– Куний Мех, – сказал он, когда она села, – вам не кажется, что все это прекрасно? Куний Мех, вы скажете, что я глупею – пусть, очень весело глупеть. Хотя, – добавил он, помолчав, – последние дни мне было очень грустно.

– Правда, Митя? – спросила участливо она. – Да, это в корпусе… мне отец рассказывал. Я многое знаю, и хотя вы с лицеистами и гимназистами все время дрались, а теперь они все за вас.

– Ничего, Куний Мех, – сказал Митя, подняв голову, – все обойдется.

– А правда, – спросила она, наклонив грациозно и шаловливо голову, – что кадет Соломин пострадал в прошлом году из-за одной гимназистки и об этом мне ничего не сказал. Как вы находите такой поступок?

– Откуда вы, Куний Мех, узнали? – спросил удивленно Митя.

– Садитесь, шесть за поведение, – сказала, засмеявшись, она. – Ну, рассказывайте мне все, как было.

– Собственно, ничего особенного не случилось, – ответил Митя.

– Митя, я рассержусь.

– Ну, не сердитесь, Куний Мех, я все расскажу… Мы тогда на бульварах долго гуляли.

– Это когда вы на последние деньги мне шоколаду купили?

– Ну, вот, вы смеетесь.

– Не буду больше. Я вся – одно ушко.

– Так меня тогда чуть в карцер не запекли.

– Да неужели, Митя? – засмеялась она.

– Мы тогда, собственно говоря, на концерт должны были идти, а мы удрали… Распрощался я с вами тогда поздно, часов не было.

– Денег на извозчика тоже не было, – в тон сказала она.

– Денег ни копья, – подтвердил Митя, рассмеявшись, – я продрог и бегом отправился в корпус по Власьевской. А бежать большой кусок. На улицах уже костры извозчики зажгли, ну, думаю, будет разнос.

Она с его рукава стряхнула снег.

– Хорошо, если только разнос. На мое счастье, вижу – катит Семенов на рысаке. Увидел он меня: «Опоздали, садись скорей, катим!»

– А он хороший, ваш Семенов?

– Пистолет мужчина, – ответил Митя. – Ему что, он на уроки музыки ездит, он может опаздывать, а я на курсы не записался. Шмыгнули мы в корпус через двор и прямо в умывалку. В тепле ноги отнялись.

– Бедный Митя.

– Сдираю сапоги; больно. Примерзли носки.

– Я больше с вами так поздно зимою не буду гулять.

– Вот я пострадал, а она не хочет гулять. Да у меня не тогда, когда я с вами гулял, ноги замерзли, а тогда, когда на лихаче ехал.

– Ну, хорошо, Митя.

– Я ноги в печку. Случайно проходил дежурный кадет. «Что ты делаешь?» – «Да ноги совсем отморозил». – «А мы тебя по всему корпусу искали, капитан ругается, на чем свет стоит, а я тебя спасти не могу, иначе тебе хуже будет». – «Ну, ладно, иди», – говорю я, а сам сел на табуретку и ноги опять в печку…

– А правда, что он спасти не мог? – спросила Аня.

– Правда, Куний Мех.

– Входит капитан быстрым шагом. «Стать смирно!» Я вскочил, а стоять прямо не могу. А он ходит и ходит. «Что? Неподчинение уставу?!» – и ходит взад-вперед. «Не успел в корпус поступить, а все кабаки облазить желаешь! Таких кадетов гнать нужно!» Здорово пел. А я стою и думаю, что я уже не в корпусе, а дома, – вышибли вон.

Аня вздохнула.

– Молчу, а ноги болят. Пол холодный. Целый час продержал он меня. Усы дергает, фуражка заломлена набок, но поет все тише и тише.