скачать книгу бесплатно
– А разве обычаи войны не оправдывают его казни? – тихим голосом спросила Френсис.
Она не хотела отступаться от того, что считала, делом своей родины, и в то же время не могла заглушить в себе сострадание к этому человеку.
– Ни в коем случае! – возразил капитан и, вскочив с места, принялся быстро ходить взад и вперед. – Френсис, ты меня поражаешь! Допустим, что мне суждено сейчас попасть в руки мятежников. Значит, по-твоему, будет справедливо меня казнить… может быть, ты даже придешь в восторг от жестокости Вашингтона?
– Генри, – горестно сказала молодая девушка, бледнея и дрожа от волнения, – ты плохо знаешь мое сердце!
– Прости меня, сестренка, моя маленькая Фанни! – с раскаянием произнес юноша, прижав Френсис к груди и целуя ее лицо, залитое слезами.
– Я знаю, глупо обращать внимание на слова, сказанные в запальчивости, – подхватила Френсис, освобождаясь из рук брата и с улыбкой подняв на него свои еще влажные от слез глаза, – но очень горько слышать упреки от тех, кого мы любим, особенно… когда думаешь… когда уверена… – ее бледное лицо порозовело и, опустив взгляд на ковер, она тихим голосом произнесла: – …что упреки незаслуженны.
Мисс Пейтон встала, подсела к племяннице и, нежно взяв ее за руку, проговорила:
– Не надо так огорчаться. Твой брат очень вспыльчив, ты же знаешь сама, до чего несдержанны мальчишки.
– Если судить по тому, как я себя вел, можете добавить – и жестоки, – сказал капитан а сел рядом с Френсис с другой стороны. – Но смерть Андре всех нас необычайно волнует. Ты его не знала: он был олицетворением храбрости… всяческих достоинств… всего, что заслуживает уважения.
Френсис, чуть улыбнувшись, покачала головой, но ничего не ответила. Заметив тень недоверия на ее лице, Генри продолжал:
– Ты сомневаешься, ты оправдываешь его казнь?
– Я не сомневаюсь в его добродетелях, – мягко сказала девушка, – и уверена, что он заслуживал лучшей участи, но я не могу сомневаться и в справедливости поступка Вашингтона. Я мало знаю обычаи войны и хотела бы знать еще меньше, однако разве могли бы американцы надеяться на успех в своей борьбе, если бы они подчинялись порядкам, с давних пор установленным лишь в интересах англичан?
– А к чему эта борьба? – с возмущением заметила Сара. – Они мятежники, и все их действия незаконны.
– Женщины словно зеркала – в них отражаются те, кто стоит перед ними, – добродушно вставил молодой капитан. – Во Френсис я вижу образ майора Данвуди, а в Саре…
–..полковника Уэлмира, – со смехом, вся пунцовая, прервала младшая сестра. – Сознаюсь, своими убеждениями я обязана майору Данвуди… не правда ли, тетя Дженнет?
– Кажется, это в самом деле его взгляды, дитя мое.
– Признаю себя виновной. А ты, Сара, еще не забыла глубокомысленных рассуждений полковника Уэлмира?
– Я никогда не забываю того, что справедливо, – отозвалась Сара, соперничая цветом лица с сестрой, и встала, словно ей было жарко у камина.
Днем не произошло больше никаких происшествий, но вечером Цезарь объявил, что в комнате мистера Харпера слышались какие-то приглушенные голоса. Незнакомца поместили во флигеле напротив, гостиной, где обычно собиралась семья мистера Уортона, и, чтобы уберечь своего молодого господина от опасности, Цезарь установил постоянное наблюдение за гостем. Известие взволновало все семейство, но, когда появился сам мистер Харпер, обращение которого, несмотря на его сдержанность, свидетельствовало о доброте и прямодушии, подозрения у всех, кроме мистера Уортона, скоро рассеялись. Его дети и свояченица решили, что Цезарь ошибся, и вечер прошел без новых тревог.
Назавтра в полдень, когда все сидели за чайным столом в гостиной, погода наконец изменилась. Легкое облако, висевшее совсем низко над вершинами холмов, с бешеной скоростью понеслось с запада на восток. Однако дождь продолжал яростно стучать в окна и небо на востоке оставалось темным и угрюмым. Френсис наблюдала за, разбушевавшейся стихией, с нетерпением молодости желая поскорее вырваться из томительного плена, как вдруг, словно по волшебству, все затихло. Свист ветра умолк, буря успокоилась. Подбежав к окну, девушка с радостью увидела яркий солнечный луч, озаривший соседний лес. Деревья пылали всем многообразием красок октябрьского убора, а на влажных листьях отражался ослепительный блеск американской осени. Обитатели дома тотчас вышли на южную террасу. Благоуханный воздух был мягок и живителен; на востоке над горизонтом в беспорядке громоздились страшные темные тучи, напоминая отступление разбитой армии. Низко над коттеджем с удивительной быстротой еще неслись на восток клочья тумана, а на, западе солнце уже прорвалось сквозь тучи и излучало свое прощальное сияние на открывшийся внизу пейзаж и на блестящую, вымытую дождем зелень. Такие явления можно наблюдать лишь под небом Америки. Они радуют тем более, чем неожиданнее контраст, когда, избавившись от непогоды, наслаждаешься мирным вечером и тихим воздухом, таким, какие бывают в самые мягкие июньские утра.
– Какая величественная картина! – произнес про себя мистер Харпер. – Как она великолепна, как прекрасна! Скорей бы настал такой же покой для моей сражающейся родины, и пусть такой же сияющий вечер завершит день ее страданий!
Только Френсис, стоявшая с ним рядом, слышала эти слова. Она с удивлением посмотрела на него. Мистер Харпер стоял с непокрытой головой, выпрямившись, устремив взор к небу. Глаза его утратили выражение спокойствия, которое, казалось, было его характерной чертой; теперь они светились восторгом, и легкий румянец окрасил его щеки.
"Такого человека нечего бояться, – подумала Френсис. – Только благородным натурам дано так сильно чувствовать”.
Раздумья маленького общества прервало неожиданное появление Бёрча; с первыми лучами солнца он поспешил к дому мистера Уортона. Гарви Бёрч шел быстрыми, крупными шагами, не разбирая луж, размахивая руками и выставив вперед голову – обычная походка бродячих торговцев.
– Славный вечер, – начал он и поклонился, не поднимая глаз. – На редкость теплый и приятный для этого времени года.
Мистер Уортон согласился с его замечанием и участливо спросил, как здоровье отца. Некоторое время разносчик стоял в угрюмом молчании; но, когда вопрос повторили, он ответил, сдерживая дрожь в голосе:
– Отец быстро угасает. Старость и тяжкая жизнь делают свое дело.
Гарви отвернулся, пряча от всех лицо, но Френсис заметила влажный блеск его глаз и дрожащие губы; во второй раз он поднялся в ее мнении.
Долина, в которой была расположена усадьба мистера Уортона, тянулась с северо-запада на юго-восток; дом стоял на косогоре, на северо-западном крае долины. Благодаря тому, что местность за холмом на противоположной стороне круто спускалась к побережью, за вершинами отдаленного леса можно было увидеть Зунд [24 - Зунд – пролив, отделяющий остров Лонг-Айленд от острова Манхаттан.]. Море, так недавно яростно бившееся о берег, посветлело и катило длинные спокойные валы, а легкий ветерок, дувший с юго-запада, нежно касался их гребней, будто помогая утихомириться волнению. Теперь можно было разглядеть на воде какие-то темные точки, которые то поднимались, то опускались и исчезали за продолговатыми волнами. Никто, кроме разносчика, этого не заметил. Он сидел на террасе недалеко от мистера Харпера и, казалось, забыл о цели своего прихода. Как только его блуждающий взгляд остановился на этих темных точках, он с живостью вскочил и стал внимательно глядеть на море. Потом он перешел на другое место, с видимым беспокойством посмотрел на мистера Харпера и сказал, подчеркивая каждое слово:
– Регулярные части, должно быть, двинулись с юга.
– Почему вы так думаете? – нервно спросил капитан Уортон. – Дай бог, чтобы это было правдой: мне нужна охрана.
– Эти десять вельботов не шли бы так быстро, если бы их вел обычный экипаж.
– А может быть, – испуганно спросил мистер Уортон, – это… это континентальные войска возвращаются с острова?
– Нет, похоже, что регулярные, – многозначительно ответил торговец.
– Похоже? – повторил капитан. – Да ведь видны только точки.
Гарви не отозвался на это замечание; казалось, он обратился к самому себе, тихо проронив:
– Они вышли еще до бури… эти два дня стояли у острова… кавалерия тоже в пути… близ нас скоро начнется сражение.
Произнося свой монолог, Бёрч с явным беспокойством поглядывал на мистера Харпера, но по лицу этого джентльмена нельзя было узнать, представляют ли для него слова Бёрча какой-либо интерес. Он стоял молча, любуясь пейзажем, и, казалось, радовался перемене погоды. Однако, как только разносчик договорил, мистер Харпер обратился к хозяину дома и сказал, что дела не позволяют ему больше откладывать свой отъезд, поэтому он воспользуется прекрасным вечером, чтобы еще до наступления ночи сделать несколько миль пути.
Мистер Уортон выразил сожаление, что им приходится так скоро расстаться, но не посмел задерживать своего приятного гостя и тут же отдал необходимые распоряжения.
Беспокойство разносчика возрастало без всякой видимой причины; он то и дело поглядывал на южную сторону долины, словно ожидал оттуда беды. Наконец появился Цезарь, ведя на поводу великолепного коня, которому предстояло увезти мистера Харпера. Разносчик услужливо помог подтянуть подпругу и привязать к седлу дорожный мешок и синий плащ путешественника.
Но вот приготовления закончились, и мистер Харпер стал прощаться. С Сарой и тетушкой Дженнет он расстался сердечно и просто. Когда же он подошел к Френсис, на лице его появилось выражение какого-то особенно нежного чувства. Глаза повторили благословение, которое недавно вымолвили губы. У девушки вспыхнули щеки и сильно забилось сердце. Хозяин дома и гость напоследок обменялись любезными фразами; капитану Уортону мистер Харпер приветливо протянул руку и внушительно сказал:
– Вы сделали рискованный шаг, который может иметь для вас очень неприятные последствия. Если это случится, я, возможно, смогу доказать свою благодарность вашей семье за доброту ко мне.
– Конечно, сэр, – в страхе за сына, позабыв о вежливости, вскрикнул мистер Уортон, – вы сохраните в тайне то, что узнали, находясь в моем доме!
Мистер Харпер быстро повернулся к старику; суровое выражение, появившееся на его лице, однако, сгладилось, он мягко ответил:
– Я не узнал в вашем доме ничего такого, чего не знал бы и раньше, однако теперь, когда мне известно, что ваш сын приехал, чтобы повидаться с близкими, он в большей безопасности, чем если бы я этого не знал.
Мистер Харпер поклонился семейству Уортон и, не сказав ничего разносчику, лишь коротко поблагодарил его за услуги, сел на коня, спокойно выехал через небольшие ворота и вскоре исчез за холмом, прикрывавшим долину с севера.
Разносчик следил взглядом за удаляющейся фигурой всадника, пока тот не скрылся из виду, потом облегченно вздохнул, словно избавившись от гнетущей тревоги. Все остальные молча размышляли о неизвестном госте и его неожиданном посещении, а мистер Уортон тем временем подошел к Бёрчу и сказал:
– Я ваш должник, Гарви, – я еще не заплатил за табак, который вы любезно привезли мне из города.
– Если он окажется хуже прежнего, – отозвался разносчик, устремив долгий взгляд туда, где исчез мистер Харпер, – то лишь потому, что теперь это редкий товар.
– Он мне очень нравится, – продолжал мистер Уортон, – но вы забыли назвать цену.
Выражение лица разносчика изменилось: глубокая озабоченность уступила место природной хитрости, и он ответил.
– Трудно сказать, какая ему теперь цена. Я полагаюсь на вашу щедрость.
Мистер Уортон достал из кармана пригоршню монет с изображением Карла III [25 - Карл III – испанский король (1759–1788).], зажал между большим и указательным пальцами три монеты и протянул их Бёрчу. Глаза разносчика засверкали, когда он увидел серебро; перекинув во рту с одной стороны на другую солидную порцию привезенного им товара, он невозмутимо протянул руку, и доллары [26 - Здесь речь идет об испанских долларах, имевших тогда хождение в Америке.] с приятным звоном посыпались ему на ладонь. Однако разносчику мало было мимолетной музыки, прозвучавшей при их падении; он покружил каждую монету по каменной ступеньке террасы и только потом доверил их громадному замшевому кошельку, который так проворно исчез с глаз наблюдателей, что никто не мог бы сказать, в какой части одежды Бёрча он скрылся.
Успешно выполнив столь существенную часть своей задачи, разносчик поднялся со ступеньки и подошел к капитану Уортону; держа под руки своих сестер, капитан что-то рассказывал, а они с живейшим интересом слушали его. Пережитые волнения потребовали нового запаса табака, без которого Бёрч не мог обходиться, и, прежде чем приступить к менее важному делу, он отправил в рот еще одну порцию. Наконец он резко спросил:
– Капитан Уортон, вы уезжаете сегодня?
– Нет, – коротко ответил капитан, нежно посмотрев на своих очаровательных сестер. – Неужели вы хотели бы, мистер Бёрч, чтобы я так скоро покинул их, когда, быть может, мне никогда больше не придется радоваться их обществу?
– Брат! – воскликнула Френсис. – Жестоко так шутить!
– Я полагаю, капитан Уортон, – сдержанно продолжал разносчик, – что теперь, когда буря улеглась и скиннеры зашевелились, вам лучше сократить свое пребывание дома.
– О, – воскликнул английский офицер, – несколькими гинеями я в любое время откуплюсь от этих негодяев, если они мне встретятся! Нет, нет, мистер Бёрч, я останусь здесь до утра.
– Деньги не освободили майора Андре, – холодно сказал торговец.
Сестры в тревоге повернулись к брату, и старшая заметила – Лучше последуй совету Гарви. Право же, в этих делах нельзя пренебрегать его мнением.
– Конечно, – подхватила младшая, – если мистер Бёрч, как я думаю, помог тебе пробраться сюда, то ради твоей безопасности и ради нашего счастья послушайся его, дорогой Генри.
– Я пробрался сюда один и один сумею вернуться назад, – настаивал капитан. – Мы договорились только, что он достанет мне все необходимое для маскировки и скажет, когда будет свободен путь; однако в этом случае вы ошиблись, мистер Бёрч.
– Ошибся, – отозвался разносчик, насторожившись, – тем больше у вас оснований вернуться нынче же ночью: пропуск, который я добыл, мог послужить только раз.
– А разве вы не можете сфабриковать другой?
Бледные щеки разносчика покрылись необычным для него румянцем, но он промолчал и опустил глаза.
– Сегодня я ночую здесь, и будь что будет, – упрямо добавил молодой офицер.
– Капитан Уортон, – с глубокой убежденностью и старательно подчеркивая слова, сказал Бёрч, – берегитесь высокого виргинца с громадными усами. Насколько мне известно, он где-то на юге, недалеко отсюда. Сам дьявол его не обманет; мне удалось провести его только раз.
– Пусть он бережется меня! – заносчиво сказал капитан. – А с вас, мистер Бёрч, я снимаю всякую ответственность.
– И вы подтвердите это письменно? – спросил осмотрительный разносчик.
– А почему бы и нет? – смеясь, воскликнул капитан. – Цезарь! Перо, чернила, бумагу – я напишу расписку в том, что освобождаю от обязанностей моего верного помощника Гарви Бёрча, разносчика и так далее и тому подобное.
Принесли письменные принадлежности, и, капитан очень весело, в шутливом тоне, написал желаемый документ; разносчик взял бумагу, бережно положил ее туда, где были спрятаны изображения его католического величества, и, отвесив общий поклон, удалился прежней дорогой. Вскоре Уортоны увидели, как он прошел в дверь своего скромного жилища.
Отец и сестры были так рады задержке капитана, что не только не говорили, но отгоняли даже мысль о беде, которая могла с ним стрястись. Однако за ужином, поразмыслив хладнокровно. Генри изменил свое намерение. Не желая подвергаться опасности, выйдя из-под защиты родительского крова, он послал Цезаря к Бёрчу, чтобы условиться о новой встрече. Негр вскоре вернулся с неутешительным известием – он опоздал. Кэти сказала ему, что за это время Гарви прошел уже, наверное, несколько миль по дороге на север, он покинул дом с тюком за спиною, когда зажгли первую свечу. Капитану ничего больше не оставалось, как запастись терпением, рассчитывая, что утром какие-нибудь новые обстоятельства подскажут ему правильное решение.
– Этот Гарви Бёрч со своими многозначительными взглядами и зловещими предостережениями сильно беспокоит меня, – заметил капитан Уортон, очнувшись от раздумья и отгоняя мысли об опасности своего положения.
– Почему в такие тревожные времена ему позволяют свободно расхаживать взад и вперед? – спросила мисс Пейтон.
– Почему мятежники так просто отпускают его, я и сам не понимаю, – ответил племянник, – но ведь сэр Генри не даст волосу упасть с его головы.
– Неужели? – воскликнула Френсис, заинтересовавшись. – Разве сэр Генри Клинтон знает Бёрча?
– Должен знать, во всяком случае.
– А ты не считаешь, сынок, – спросил мистер Уортон, – что Бёрч может тебя выдать?
– О нет. Я думал об этом, прежде чем доверился ему; в деловых отношениях Бёрч, по-видимому, честен. Да и зная, какая ему грозит опасность, если он вернется в город, он не совершит такой подлости.
– По-моему, – сказала Френсис в тон брату, – он не лишен добрых чувств. Во всяком случае, они порой проглядывают у него.
– О, – с живостью воскликнула старшая сестра, – он предан королю, а это, по-моему, первейшая добродетель!
– Боюсь, – смеясь, возразил ей брат, – что его страсть к деньгам сильнее любви к королю.
– В таком случае, – заметил отец, – пока ты во власти Бёрча, ты не можешь считать себя в безопасности – любовь не выдержит испытания, если предложить денег алчному человеку.
– Однако, отец, – развеселившись, сказал молодой капитан, – ведь есть же любовь, которая способна выдержать любое испытание. Правда, Фанни?
– Вот тебе свеча, не задерживай папу, он привык в это время ложиться.
Глава V
Сухой песок и грязь болота —
И день и ночь идет охота,
Опасный лес, обрыв крутой, —
Ищейки Перси за спиной.
Пустынный Эск сменяет топи,
Погоня беглеца торопит,
И мерой мерит он одной
Июльский зной и снег густой,
И мерой мерит он одной
Сиянье дня и мрак ночной.
Вальтер Скотт
В тот вечер члены семейства Уортон склонили головы на подушки со смутным предчувствием, что их привычный покой будет нарушен. Тревога не давала сестрам уснуть; всю ночь они почти не сомкнули глаз, а утром встали, совсем не отдохнув. Однако, когда они бросились к окнам своей комнаты, чтобы взглянуть на долину, там царила прежняя безмятежность. Долина сверкала в сиянии чудесного тихого утра, какие часто выдаются в Америке в пору листопада, – вот почему американскую осень приравнивают к самому прекрасному времени года в других странах. У нас нет весны; растительность не обновляется медленно и постепенно, как в тех же широтах Старого Света, – она словно распускается сразу. Но какая прелесть в ее умирании!. Сентябрь, октябрь, порой даже ноябрь и декабрь – месяцы, когда больше всего наслаждаешься пребыванием на воздухе; правда, случаются бури но и они какие-то особенные, непродолжительные, и оставляют после себя ясную атмосферу и безоблачное небо.
Казалось, ничто не могло нарушить гармонию и прелесть этого осеннего дня, и сестры спустились в гостиную с ожившей верой в безопасность брата и в собственное счастье.
Семья рано собралась к столу, и мисс Пейтон с той педантичной точностью, какая вырабатывается в привычках одинокого человека, мягко настояла на том, чтобы опоздание племянника не помешало заведенному в доме порядку. Когда явился Генри, все уже сидели за завтраком; впрочем, нетронутый кофе доказывал, что никому из близких отсутствие молодого капитана не было безразлично.
– Мне кажется, я поступил очень умно, оставшись, – сказал Генри, ответив на приветствия и усаживаюсь между сестрами, – я получил великолепную постель и обильный завтрак, чего не было бы, доверься я гостеприимству знаменитого ковбойского отряда.
– Если ты мог уснуть, – заметила Сара, – ты счастливее меня и Френсис: в каждом ночном шорохе мне чудилось приближение армии мятежников.
– Что ж, сознаюсь, и мне было немного не по себе, – засмеялся капитан. – Ну, а как ты? – спросил он, повернувшись к младшей сестре, явной его любимице, и потрепал ее по щеке. – Ты, наверное, видела в облаках знамена и приняла звуки эоловой арфы мисс Пейтон за музыку мятежников?
