скачать книгу бесплатно
– Вступая в союз, мы не должны думать только о себе, – проникновенным тоном продолжала Изабелла. – Это значило бы подменить обязанности государей чувствами влюбленных. Надеюсь, вы не раз просматривали и достаточно хорошо знаете все статьи брачного договора?
– У меня на это было достаточно времени, кузина: ведь договор подписан девять месяцев назад!
– Может быть, вас сердит то, что я на этом настаиваю, – продолжала Изабелла с той же серьезностью и простотой, – но я еще раз спросила об этом лишь потому, что государь не имеет права забывать о своих обязанностях. Кроме того, вы знаете, Фердинанд, какое влияние муж оказывает на жену, и должны заранее обещать, что поможете мне справиться с моей собственной слабостью, когда нужно будет защищать интересы моих кастильцев.
– Если кастильцы до сих пор страдали только от вашей слабости, донья Изабелла, то им сейчас остается лишь благодарить Бога!
– Все это не более как любезности, Фердинанд, которым не место в столь серьезном деле. Я на несколько месяцев старше вас и буду считать себя вашей старшей сестрой, пока положение супруги не отнимет у меня этого преимущества. Вы, наверно, заметили в статьях нашего договора, как тщательно я стараюсь защитить моих кастильцев от произвола чужестранца. Вы знаете, что многие знатнейшие люди моего королевства противились нашему союзу, опасаясь засилия арагонцев, и должны понять, что мы были вынуждены удовлетворить их требования.
– Причины мне понятны, донья Изабелла. Ваши желания, а также все условия договора будут нами соблюдены.
– Я буду вам верной и покорной женой, – сказала Изабелла, бросив на своего жениха серьезный и вместе с тем нежный взгляд. – Но я сделаю все, чтобы сохранить права и независимость Кастилии. Не стоит говорить о том, какую власть вы будете иметь над женщиной, которая добровольно отдала вам свою руку, но для других мы должны сохранять видимость независимых государей двух отдельных королевств.
– Доверьтесь мне, кузина! И через пятьдесят лет люди будут говорить о том, как свято дон Фердинанд держал свое слово и выполнял свой долг.
– Еще одно условие: война с маврами. Я считаю, что совесть испанских христиан не будет чиста до тех пор, пока последователи Магомета останутся на нашем полуострове.
– Ни вы, ни ваш архиепископ не могли бы поставить более приятного условия: я сам мечтаю о том, чтобы направить свое копье против неверных. В сражениях с ними я уже завоевал рыцарские шпоры, но скорее мы оба лишимся корон, чем я успокоюсь, пока мавры не будут изгнаны и отброшены в их заморские пески.
– И еще одно я хочу вам сказать, мой благородный кузен. Вы знаете, какому пагубному влиянию подвергается мой брат, который уже восстановил против себя большинство своих приближенных и многие города. Нам придется бороться с соблазном пойти на него войной и завладеть скипетром до того, как Бог призовет его к себе в должный срок. Я хочу, чтобы вы с уважением относились к дону Энрике, и не только как к главе нашего королевского рода, но также как и к моему брату и нашему истинному государю. Конечно, если дурные советчики заставят его покуситься на нашу жизнь или наши права, мы будем защищаться, но прошу вас, Фердинанд, ни при каких других условиях не восставать против моего законного повелителя.
– В таком случае, пусть сам дон Энрике будет поосторожнее со своей Бельтранехой! – сердито воскликнул принц. – Клянусь святым Педро! У меня тоже есть права, и куда более неоспоримые, чем у этой низкорожденной девки! Весь род Трастамары только выиграет, когда мы избавимся от его незаконного отпрыска, обманом затесавшегося в нашу семью.
– Вы горячитесь, дон Фердинанд, и даже Беатриса де Бобадилья смотрит на вас с упреком. Несчастная Хуана никогда не сможет посягнуть на наши права. Во всей Кастилии вряд ли найдется десяток грандов, которые пали настолько низко, чтобы желать возвести на трон ту, в чьих жилах, как утверждают, нет ни капли благородной королевской крови.
– Но, Изабелла, ведь сам дон Энрике не соблюдает по отношению к вам договора в Торрос де Гисандо!
– Мой брат окружен порочными людьми… а кроме того, Фердинанд, – при этих словах принцесса густо покраснела, – мы ведь тоже нарушили одно из условий этого договора: условие, по которому я не могу выйти замуж без согласия короля.
– Он заставил нас пойти на это и, если мы нарушили договор, пусть винит во всем самого себя.
– Я тоже стараюсь так думать, но не перестаю молить Бога, чтобы Он простил меня даже за такое кажущееся нарушение слова. Я не суеверна, Фердинанд, иначе я бы боялась, что наш союз не будет угоден Богу из-за этого проступка. Но причины бывают разные, и тот, кто читает в сердцах, не осудит строго наши добрые намерения. Если бы дон Энрике не пытался захватить меня врасплох, чтобы выдать замуж против моей воли, этот решительный шаг – наша женитьба – не был бы столь необходим и неизбежен.
– Мне остается только возблагодарить своего ангела-хранителя за то, что ваша воля, прекрасная кузина, оказалась сильнее всех происков тирана.
– Я не могла отдать свою руку ни королю Португальскому, ни герцогу Гиеньскому, которых мне прочили в мужья, – простодушно ответила Изабелла. – Девушке королевского или иного знатного рода не приличествует противопоставлять свою неопытность и капризы мудрым советам друзей, а добродетельной жене нетрудно полюбить своего мужа, если при выборе его не были слишком грубо нарушены законы природы и общества, но до сих пор я слишком заботилась о своей душе и не решалась подвергать ее столь серьезному испытанию, как бракосочетание со всеми его последствиями.
– Я чувствую, что недостоин вас, Изабелла! Вы должны научить меня, каким я должен стать, а пока обещаю вам, что буду самым прилежным и внимательным вашим учеником.
Разговор перешел на более общие темы. От природы любознательная и отзывчивая, Изабелла задавала бесчисленные вопросы, осведомляясь о своих арагонских родственниках. Так прошло часа два, и наконец король Сицилии так же тайно вернулся в Дуэньяс, как и приехал. Расстались нареченные с чувством взаимного восхищения и уважения, к которому в нежной душе Изабеллы примешивалось сладостное предвкушение счастливой семейной жизни.
Свадьбу отпраздновали с подобающей пышностью 19 октября 1469 года в часовне дворца Хуана де Виверо. Не менее двух тысяч человек, главным образом из высшей знати, присутствовало при церемонии. Когда священник уже готов был начать венчальный обряд, в глазах Изабеллы вдруг мелькнуло беспокойство. Обратившись к стоявшему рядом архиепископу Толедскому, она сказала:
– Ваше преосвященство обещали, что со стороны церкви не будет никаких возражений против нашего торжественного бракосочетания. Но ведь вы знаете, что дон Фердинанд Арагонский и я находимся в близком родстве.
– Совершенно справедливо, госпожа моя Изабелла, – спокойно, с отеческой улыбкой ответил прелат. – К счастью, наш святой отец Пий снял с вас запрет, и церковь радостно благословляет ваш союз.
С этими словами архиепископ достал разрешение и прочитал его звонким и отчетливым голосом. Последняя тень беспокойства исчезла с ясного чела Изабеллы, и церемония началась. Прошло немало лет, прежде чем богобоязненная принцесса узнала, что в тот день ее обманули: папская булла, которую ей прочли, на самом деле была составлена королем Арагонским и прелатом; впрочем, и сам жених кое о чем подозревал. К этой уловке прибегли потому, что все знали, какое влияние имел король Кастильский на святейшего Папу, который никогда бы не пошел против воли этого монарха. Лишь много лет спустя Папа Сикст IV исправил ошибку и задним числом выдал подлинное разрешение на брак Изабеллы с Фердинандом.
И вот Фердинанд и Изабелла стали мужем и женой. События последующих двадцати лет здесь стоит лишь вкратце упомянуть. Возмущенный Генрих IV тщетно пытался передать престол своей сомнительной дочери, Хуане Бельтранехе, отняв его у Изабеллы. Возгорелась гражданская война, во время которой Изабелла упорно отказывалась от короны, хотя ей не раз ее предлагали: она ограничивалась лишь защитой своих прав будущей наследницы. В 1474 году, то есть через пять лет после ее свадьбы, Генрих IV умер, и Изабелла стала королевой Кастильской. Но одновременно ее самозваная племянница тоже была провозглашена королевой небольшой партией своих приближенных. Война за наследство, как ее называли, продлилась еще пять лет, и только тогда Хуана Бельтранеха постриглась в монахини, а права Изабеллы были признаны полностью. Примерно в это же время умер дон Хуан II, и Фердинанд стал королем Арагона.
Перемены эти значительно уменьшили раздробленность полуострова, где осталось всего четыре государства: владения Фердинанда и Изабеллы, включавшие Кастилию, Леон, Арагон, Валенсию и множество других цветущих испанских провинций; небольшое королевство Наваррское в Пиренеях; Португалия, примерно в тех же границах, что и сегодня, и, наконец, Гранада – остаток мавританского государства к северу от Гибралтара.
Ни Фердинанд, ни его царственная супруга не забывали об условии их брачного договора, по которому король обязался вести войну с маврами до полного их изгнания. Однако ход событий заставил его отложить исполнение своего обещания на многие годы. Когда же наконец пришло время, судьба, которая провела благочестивую Изабеллу сквозь все невзгоды и вознесла из скромной безответности на вершину власти, та же счастливая судьба и сейчас не изменила своей любимице. Успех следовал за успехом, победа за победой, пока мавры не потеряли одну за другой все крепости и не укрылись наконец в столице – последнем своем оплоте на полуострове.
В то лето, когда войска испанцев стояли под стенами Гранады и Изабелла с волнением следила за боевыми действиями, случилось одно происшествие, которое едва не оказалось роковым для королевской семьи и могло бы привести к поражению христиан. Шатер, где находилась королева с детьми, внезапно был охвачен пламенем. В лагере началось смятение. Пожар охватил и другие палатки знатных рыцарей, уничтожив немало сокровищ – драгоценностей, посуды и прочего. К счастью, иных потерь не было.
И вот тогда, чтобы подобный случай не повторился, а также в ознаменование взятия Гранады, которое Фердинанд и Изабелла считали величайшим деянием своего совместного правления – ведь никто не мог приподнять завесу времени и предсказать им, что самое великое еще грядет! – царственные супруги решили воздвигнуть такой памятник, который сам по себе сделал бы эту осаду бессмертной. Был составлен план, рабочие принялись возводить долговечные добротные здания, где могла бы разместиться целая армия, и скоро военный лагерь испанцев превратился в настоящий город у стен города. Через три месяца поразительное это сооружение с целыми кварталами, улицами и площадями было завершено и названо «Санта-Фе», то есть «Святая Вера». Возникновение города на голом месте посеяло ужас в сердцах мавров: они поняли, что враги не отступят, пока не разделаются с ними окончательно. И вполне возможно, что именно это заставило так поспешно сдаться гранадского правителя Боабдила, покинувшего Альгамбру через несколько недель после того, как испанцы расположились в своих новых жилищах.
Санта-Фе существует и до сих пор, и путешественники часто навещают это место, привлекаемые его любопытным происхождением и еще одним замечательным фактом, действительным или предполагаемым: как утверждают, из всех испанских городов, независимо от их величины, только Санта-Фе никогда не бывал под властью мавров.
Здесь, в Санта-Фе, и начинается, в сущности, наш рассказ: все предыдущее было только введением, которое должно было подготовить читателя к предстоящим событиям.
Глава IV
Определит прямую муж ученый,
Да толку что? Ведь в жизни нет прямых!
И тщетно будет разум ваш смущенный
Искать ответ в познаниях людских:
Наука вся – лишь море заблуждений,
Где нету дна, а правды нет и тени.
«Людская ученость»
День 2 января 1492 года был отпразднован с торжественностью и великолепием, поразившим даже придворных и воинов, привычных к роскоши церковных служб и пышности двора Фердинанда и Изабеллы. С восходом солнца в маленьком городке Санта-Фе началось всеобщее ликование. Переговоры о сдаче Гранады, которые тайно велись вот уже несколько недель, наконец-то были завершены. О результатах сообщили армии и народу, и этот день был назначен для вступления в завоеванный город.
Двор пребывал в трауре по случаю смерти мужа принцессы Кастильской, дона Алонсо Португальского, скончавшегося вскоре после свадьбы, однако в этот день траурные одежды были сброшены, и все облеклись в роскошные праздничные наряды.
Было еще рано, когда великий кардинал[21 - Великий кардинал – Педро Гонсалес де Мендоса, архиепископ Толедский, один из вдохновителей войны против мавров.] во главе большого отряда воинов начал подниматься на так называемый Холм Мучеников, чтобы оттуда символически вступить во владение завоеванным городом. По дороге процессию встретила группа всадников – мавров; во главе ее ехал воин, в котором по благородной осанке и горестному выражению лица можно было узнать побежденного эмира Боабдила, или иначе Абдаллаха. Кардинал указал ему, где находится Фердинанд: король отказался вступить в завоеванный город, пока над ним не будет водружен вместо магометанских стягов символ Христа, и ожидал в некотором отдалении от ворот.
О свидании двух монархов, побежденного и победителя, рассказывали не раз – в частности, совсем недавно о нем снова писали два наших выдающихся соотечественника, – так что здесь мы не будем на этом задерживаться. Затем Абдаллаха милостиво и радушно приняла Изабелла. Беседа с ней не была столь примечательна, зато в ней было гораздо больше истинно христианского снисхождения и доброты. Наконец побежденный эмир удалился, последний раз остановившись на перевале, чтобы окинуть прощальным взглядом дворцы и башни столицы своих предков; это место в горах до сих пор носит трогательное поэтическое название «El Ultimo Suspiro Del Moro» – «Прощальный вздох мавра».
Путь побежденных от Гранады к горам был недолог, но эмир ехал спокойно, неторопливо, и за это время на подходах к городу и на всех прилегающих холмах собрались толпы народа. Все глаза были устремлены на башни Альгамбры[22 - Альгамбра – крепость и замок на скале в Гранаде.], где крест должен был сменить полумесяц: каждый католик с нетерпением ждал этого триумфа христианской веры.
Сама Изабелла, которая поставила изгнание неверных одним из условий брачного договора, осталась на заднем плане, хотя в действительности это было ее торжество. Она расположилась в некотором отдалении, позади Фердинанда, и тем не менее все взгляды от столь вожделенных башен Альгамбры устремлялись именно к ней. Ведь именно Изабелла пожинала в тот день плоды победы, ибо новая провинция присоединялась к ее родной Кастилии, а не к Арагону, у которого, собственно, не было смежных с Гранадой границ.
До появления Абдаллаха толпы людей свободно передвигались во всех направлениях. Чтобы увидеть вступление в город, сюда, кроме воинов, стеклось множество всякого народа, а так как эта война, по сути дела, стала крестовым походом, то среди собравшихся больше всего было священников и монахов. Любопытные старались протиснуться поближе к Изабелле, ибо здесь сосредоточился цвет королевского двора. Особенно тянулись к королеве священнослужители: благочестие Изабеллы как бы создавало вокруг нее атмосферу, которая была им близка и привычна.
Среди всей этой духовной братии можно было заметить монаха, чья наружность, видимо, соответствовала его высокому происхождению: когда он отошел от королевы и начал пробираться на более свободное место, многие дворяне почтительно приветствовали его, называя отцом Педро. Его сопровождал юноша, настолько превосходивший окружающую толпу благородством черт и осанки, что люди невольно оборачивались. На вид ему было не более двадцати лет, однако могучая фигура и загар на цветущем лице свидетельствовали о том, что он не раз бывал в походах, и многие, глядя на него, думали, что это, должно быть, закаленный душой и телом воин, хотя даже в день вступления в Гранаду на нем не было ни лат, ни шлема. Одет он был просто, словно для того, чтобы как можно меньше привлекать внимания, однако и в этой скромной одежде он держался так, как может держаться лишь человек высокого рода. Те, кто видел, как милостиво говорила с ним Изабелла, конечно, заметили, что ему было дозволено поцеловать ей руку, а этой чести при строгих и чопорных правилах кастильского двора удостаивались лишь самые доблестные или чем-либо особо отмеченные представители наиболее знатных семей, В толпе шептались, что это, должно быть, сам Гусман, чей род не уступал королевскому, либо один из Понсов – имя, прославленное в этой войне на всю Испанию подвигами знаменитого герцога Кадисского, – в то время как другие, указывая на его гордое чело, твердый шаг и живой взгляд, утверждали, что, судя по манерам и осанке, это не кто иной, как Мендоса.
Однако сам юноша, служивший предметом всех этих пересудов, явно не замечал любопытства, которое вызывали его статная фигура, красивое лицо и упругая, горделивая поступь. Подобно тем, кто привык к такого рода вниманию, он беспечно разглядывал все, что попадалось ему на глаза и казалось забавным, но больше прислушивался к замечаниям, которые время от времени слетали с уст его почтенного спутника.
– Это самый славный, самый благословенный день для всего христианского мира! – воскликнул отец Педро после более долгой паузы. – Кончилось нечестивое семисотлетнее царствование неверных! Слава мавров низвергнута, и крест наконец вознесся над знаменами их лжепророка. Если бы души усопших могли узнать об этом, все твои предки, сын мой, воскресли бы и, ликуя, встали из своих могил!
– Слава святой Марии, она не допустит, чтобы их потревожили даже ради победы над маврами. Ибо я весьма сомневаюсь, чтобы Гранада, несмотря на все старания неверных, показалась моим предкам приятнее рая!
– Сын мой дон Луис, после твоих странствий ты стал слишком невоздержан на язык и далеко не так почтителен к церкви и ее служителям, как в те времена, когда о тебе пеклась твоя покойная мать!
Все это было высказано отнюдь не тоном грустного упрека, а сурово и даже гневно.
– Не упрекайте меня так жестоко, отец мой, за вольные речи: всему виной легкомыслие молодости, а вовсе не пренебрежение к церкви. Ну вот, сначала вы меня сурово порицаете, а когда я обращаюсь к вам, как раскаявшийся грешник, и молю о прощении, вы смотрите куда-то в сторону с таким видом, словно на самом деле узрели там одного из моих предков, восставшего из гроба, чтобы полюбоваться, как мавры скрепя сердце покидают свою любимую Альгамбру!
– Видишь вон того человека, Луис? – спросил монах, продолжая смотреть в прежнем направлении, однако не указывая, кого именно он заметил в толпе.
– Честное слово, отец мой, я вижу тысячи людей, но ни один из них не похож на выходца с того света, только что явившегося из райских садов. Может быть, вы мне сами объясните, кто привлек ваше внимание?
– Видишь человека с лицом повелителя, чей важный и гордый облик так не вяжется с бедной одеждой? Впрочем, не такой уж бедной – сейчас он одет приличнее и, наверно, лучше обеспечен, чем раньше, – но, во всяком случае, костюм его не дворянский, хотя и в таком наряде он выглядит и держится так, словно он, по крайней мере, король!
– Кажется, я понял, о ком вы говорите. Это вон тот человек с серьезным лицом и весьма достойной осанкой, несмотря на скромное одеяние. Но что в нем особенного? Ни в его внешности, ни в поведении нет ничего предосудительного.
– Несомненно! Однако я имел в виду не это, а благородство и величавость его манер, обычно столь несвойственных тем, кто не привык повелевать.
– По одежде да и по всему облику я бы принял его за капитана или кормчего, повидавшего немало морей. Ну конечно, все признаки говорят, что это так!
– Ты не ошибся, Луис, он действительно мореплаватель из Генуи, имя его – Кристоваль Колон, или Христофор Колумб, как его называют итальянцы.
– Помнится, я слышал об одном адмирале с таким же именем, который отличился во время войны в южных морях, а недавно отправился в дальнее плавание на восток.
– Нет, этот еще далеко не адмирал, однако возможно, он из той же семьи, поскольку они соотечественники. Пока он не адмирал, но верит, что будет адмиралом, а может быть, даже и королем!
– В таком случае, это либо тщеславный глупец, либо безумец!
– Ни то ни другое. Образованностью он превзошел многих наших ученых богословов, и, к чести его будь сказано, он один из самых преданных церкви христиан во всей Испании. По всему видно, что ты слишком много пробыл в чужих странах и слишком мало при дворе, иначе ты знал бы историю этого необычайного человека. За последние годы одно его имя вызывает смех у легкомысленных болтунов и заставляет задумываться людей мудрых и осмотрительных – не кроется ли в его душе самая страшная и пагубная ересь!
– Ваши слова возбуждают во мне любопытство, отец Педро. Что же он за человек?
– Сплошная загадка. Сколько я ни молился, сколько ни рылся в монастырских библиотеках, все мои попытки проникнуть в его тайну ни к чему не привели… Пойдем, Луис, сядем вон на тот камень, и я расскажу, почему этого человека считают столь необычайным. Прежде всего да будет тебе известно, что он явился сюда семь лет назад. Он утверждал, будто сделал большое открытие. По его словам, если отправиться в океан и плыть все время на запад через неведомое и неизмеримое пространство, можно будет достичь далекой Индии, богатого острова Сипанго и берегов королевства Катай, о котором до нас дошли самые удивительные рассказы некоего Марко Поло[23 - Марко Поло (1254–1324) – венецианский купец, первым из европейцев посетивший Китай и ряд других азиатских стран. Марко Поло называл Северный Китай – Катаем, а Японию – островом Сипанго.].
– Святой Яго, помилуй нас! У него наверняка не все дома! – смеясь, прервал старика дон Луис. – Ведь это возможно только в том случае, если бы земля была круглой, как шар! Потому что Индия лежит на востоке, а не на западе. Разве я не прав?
– Именно так ему и говорили чаще всего. Но у него находились ответы и на более веские возражения.
– Какие еще возражения могут быть более вескими? Разве наши глаза не говорят нам, что земля плоская?
– В этом он не согласен с большинством людей. И, сказать правду, сын мой Луис, спорить с ним трудно. Он мореплаватель, как ты сам догадался, и он говорит, что в океане, когда корабль еще далеко, сначала бывают видны только верхние паруса, затем, по мере его приближения, появляются нижние и, наконец, само судно. Но ведь и ты бывал на море и, наверно, наблюдал то же самое!
– Да, это действительно так, отец мой. Во время плавания нам встретился военный корабль английского короля. Сначала, как вы говорите, мы увидели верхний парус, белое пятнышко над водой; затем начали появляться остальные паруса, один за другим, пока мы не приблизились и не рассмотрели весь его гигантский корпус с бомбардами и пушками, которых было самое малое штук двадцать!
– Значит, ты согласен с Колоном и тоже думаешь, что земля круглая?
– Ну нет, клянусь святым Георгом Английским! Я повидал слишком много земель, чтобы попасться на такую глупую приманку. Франция, Англия, Бургундия, Германия и все прочие дальние страны на севере точно такие же ровные и плоские, как наша Кастилия!
– Но, если это так, почему же вы сначала увидели только верхние паруса английского корабля?
– Потому… потому, отец Педро, что эти паруса были всего виднее. Ну конечно, потому что их легче было заметить!
– Разве англичане ставят на верхушке мачт самые большие паруса?
– Конечно, нет, это было бы безумием! Хотя про них нельзя сказать, что они очень хорошие мореплаватели – наши соседи португальцы и генуэзцы куда лучше! – однако при всем этом англичане не такие уж дураки. Подумайте о силе ветра, и вы сами поймете, что самые большие паруса могут стоять только в самом низу.
– Тогда почему вы увидели маленькие паруса раньше больших?
– Поистине этот Христофор не потратил времени даром, беседуя с вами, мудрейший отец Педро! Однако вопрос еще не есть доказательство.
– Сократ тоже любил задавать вопросы, сын мой, но Сократ задавал их, чтобы ему отвечали!
– Чума меня забери, как говорят при дворе французского короля. Да ведь я-то не Сократ, добрейший отец Педро, а всего лишь ваш бывший воспитанник и родственник, Луис де Бобадилья граф де Льера, недостойный племянник любимицы королевы, маркизы де Мойя, самый высокородный из рыцарей Испании, хотя мои враги и утверждают, что это не так.
– Меня не интересует ни твоя родословная, ни твои причуды и недостатки, дон Луис де Бобадилья, потому что я знаю тебя и слежу за тобой с пеленок. У тебя только одно достоинство, и никто его не отнимет, – это удивительная правдивость. И ты еще никогда не проявлял ее с большей очевидностью, чем сейчас.
Добродушная улыбка достойного отца Педро смягчила едкую шутку, и юноша расхохотался, понимая, что сам поставил себя в глупое положение и что сердиться не на кого.
– Ах, отец Педро, прошу вас, перестаньте хоть сегодня школить меня! Поговорим лучше серьезно об этом необычном деле. Вы-то, надеюсь, не станете утверждать, будто земля круглая?
– Нет, Луис, утверждать это, как некоторые, я не стану, потому что подобные утверждения трудно примирить со Священным Писанием. Однако загадка с парусами весьма занимает меня, и мне порой хочется побывать в разных портах и на море, чтобы увидеть все собственными глазами. Если бы не жестокая рвота, которая мучит меня на судах, я бы давно это сделал.
– Подумать только, чем бы тогда излилась вся ваша мудрость! – со смехом воскликнул юноша. – Отец Педро де Карраскаль мечтает стать морским бродягой, как его воспитанник, – это ли не причуда! Но пусть душа ваша будет спокойна, мой почтеннейший родственник и мудрейший наставник, потому что я могу избавить вас от сомнений. Сколько я ни путешествовал по морю или по суше – а вы знаете, что для своих лет я постранствовал немало, – я всюду видел, что земля плоская, а океан еще более плоский, если не считать водоворотов и волн во время бури.
– На вид так оно и должно казаться. Однако Колон, который плавал гораздо больше и дальше тебя, думает иначе. Он убежден, что земля – это шар и что, если плыть на запад, можно добраться до берегов, лежащих от нас к востоку.
– Клянусь святым Лоренцо, мысль дерзостная! Неужели он действительно хочет отправиться в просторы Атлантики и даже пересечь их в поисках какой-то далекой неведомой земли?
– Именно это он и задумал. И в течение семи долгих лет Колон пытается убедить наш двор, чтобы ему предоставили необходимые средства. Да что там семь лет! Я слышал, он еще задолго до этого обращался со своей просьбой ко многим другим дворам.
– Да, но, если земля круглая, – продолжал дон Луис с задумчивым видом, – почему вся вода не схлынет к ее нижней части? Почему у нас до сих пор еще остались моря? Если Индия, как он утверждает – а я это понял из ваших слов, – находится на другой стороне земли, как же там ходят люди? Неужели вверх ногами?
– Такой вопрос уже задавали Колону, но он не придает этому значения. Тем более что многие наши отцы церкви тоже склоняются к мысли, будто у земли нет ни верха, ни низа, то есть низ всегда у нас под ногами, так что тут особых затруднений не возникает.
– Надеюсь, отец Педро, вы не хотите убедить меня, что люди могут ходить на голове, дрыгая ногами в воздухе? Клянусь святым Франциском, у жителей Катая должны быть когти, как у кошек, иначе они все давно бы свалились.
– Куда, Луис?
– Куда? То есть как, отец Педро? Наверно, в ад… или в бездонную пропасть! Не может же быть, чтобы люди ходили вниз головой, опираясь ногами на воздух! Значит, каравеллы тоже должны там плыть на мачтах? Такого еще не бывало! Что же удерживает моря, почему они не хлынут в преисподнюю и не зальют адское пламя?
– Сын мой Луис, – строго проговорил монах, – в своих легкомысленных речах ты заходишь слишком далеко! Как ты сам-то представляешь себе нашу землю, если тебе не по душе мнение Колона?
– Она плоская, как щит мавра, который я разрубил в последней схватке, такая же плоская, какой только можно делать сталь на наковальне.
– Значит, ты думаешь, что у земли есть пределы?
– Да, я так думаю, и, если дозволят Небеса, а также донья Мерседес де Вальверде, я доберусь до них прежде, чем умру.
– По-твоему, земля с четырех сторон кончается обрывом, до которого можно добраться, стать там и смотреть вниз, как с высокого плоскогорья?
– Картина, достойная вашей кисти, отец Педро! До сих пор я об этом не думал, но где-то должно быть такое место. Клянусь святым Фернандо! Подвиг, достойный самого дона Алонсо де Охеда[24 - Алонсо де Охеда (1465–1515) – кастильский рыцарь; в 1493 г. со второй экспедицией Колумба прибыл на Эспаньолу, где возглавил кампанию по истреблению беззащитных индейцев.]: стоять одной ногой на краю земли, другой – на облаках и швырять апельсины на луну!
– С тобой нельзя говорить ни о чем серьезном, Луис! Мне, например, мысли и планы Колона кажутся достойными внимания. Против них у меня есть только два веских возражения. Первое – все это трудно примирить со Священным Писанием. И второе – огромная, непостижимая, я бы сказал, даже бессмысленная обширность океана, который должен отделять нас от Катая, потому что иначе мы бы уже давно узнали об этой стране.
– А что говорят о Колоне ученые?
