скачать книгу бесплатно
Краем глаза
Дин Рэй Кунц
The Big Book. Дин Кунц
Они родились в один день за сотни миль друг от друга. Бартоломью Лампион, обладающий уникальным даром видеть то, что недоступно другим. Девочка по имени Ангел с чистым сердцем и душой ангела. Енох Каин, преступивший человеческие законы и выбравший путь убийцы. Прошло время, и таинственная связь между ними, невидимые струны Вселенной, реагирующие на каждый поступок, добрый он или злой, сталкивают этих людей – Каина, несущего смерть, боль, разрушение, и Бартоломью с Ангел, выступающих на стороне жизни. Дину Кунцу принадлежат слова о поединке человека со злом: «Стоит вам его испугаться, и оно вас проглотит. Просто нужно бороться, потому что у каждого есть шанс победить». Главное, преодолеть страх, и тогда, даже в поединке со смертью, у каждого есть шанс победить.
Дин Кунц
Краем глаза
Когда я писал эту книгу, в моем кабинете постоянно звучала удивительная и прекрасная музыка Израэля Камакавивооле. Я надеюсь, что читатель получит от книги удовольствие, сравнимое с той радостью и утешением, которые я находил в его голосе, душе, сердце.
Когда я заканчивал эту книгу, Кэрол Бауэрс и ее семья провели здесь целый день, под покровительством Дрим Фаундейшн. Кэрол, прочитав книгу, ты поймешь, почему твой визит, пришедшийся столь ко времени, еще более убедил меня в сверхъестественной взаимосвязи событий и глубоком и загадочном смысле нашей жизни.
Герде
Среди тысяч дней моей жизни самым знаменательным был, есть и всегда будет день нашей встречи
Даже малейшее доброе деяние отзывается через дальние расстояния и любые промежутки времени, сказываясь на жизни тех, кто слыхом не слыхивал о щедрой душе, источнике этого доброго эха, потому что доброта передается от человека к человеку и с каждым переходом растет и крепнет, пока простое доброе слово годы спустя и совсем в других краях не оборачивается самоотверженным поступком. Точно так же и всякая маленькая подлость, всякое сгоряча высказанное оскорбление ведет к большему злу.
Г. Р. Уайт. Этот знаменательный день
Никто не понимает квантовую теорию.
Ричард Фейнман
Dean Koontz
FROM THE CORNER OF HIS EYE
Copyright © 2000 by Dean Koontz
© В. Вебер, перевод, 2018
© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2018
Издательство АЗБУКА®
* * *
В восемь лет Дин Кунц писал свои сочинения от руки, делал к ним цветные обложки и продавал соседям. Первый его роман «Star Quest» (в русском переводе «Мутанты») был издан в 1968 году. Начав с традиционной фантастики с вкраплением элементов хоррора, после 1975 года Кунц пишет исключительно хоррор. На сегодняшний день у писателя выпущено более 90 произведений, переведенных на 38 языков мира и изданных тиражом 450 миллионов экземпляров. По его романам сняты кино- и телефильмы. Критики нередко ставят писателя на равный уровень со Стивеном Кингом и Питером Страубом.
Восхитительно… Замечательный роман, доставляющий наслаждение. «Краем глаза» – подлинное волшебство.
The Times-Picayune
Первоклассный триллер!.. Возможно, это венец творчества Дина Кунца… Драйв в ритме нон-стоп заставляет судорожно листать страницы.
Minneapolis Star Tribune
Взрыв эмоций… Захватывает воображение и заставляет думать – другой такой роман нужно еще поискать.
Baton Rouge Advocate
Глава 1
Бартоломью Лампион ослеп в три года, когда хирурги скрепя сердце удалили ему глаза, чтобы спасти от быстро прогрессировавшего рака, но и без глаз в тринадцать лет к Барти вернулось зрение.
Руки святого целителя не имели никакого отношения к этому внезапному переходу от десятилетия тьмы к великолепию света. Божественные трубы не возвестили о возвращении ему зрения, как промолчали и в момент его появления на свет.
«Русские горки» сыграли в этом событии определенную роль, а еще – морская чайка. И нельзя сбрасывать со счетов истовое желание Барти стать гордостью матери до ее второй встречи со смертью.
Первый раз она умерла в день, когда Барти родился.
6 января 1965 года.
В Брайт-Бич, штат Калифорния, большинство жителей с любовью отзывались о матери Барти, Агнес Лампион, за которой закрепилось прозвище Леди-Пирожница. Она жила для других, сердце Агнес само настраивалось на волну душевной боли и нужд ее ближних. В этом сугубо прагматичном мире ее бескорыстность зачастую с подозрением воспринималась теми, у кого в крови хватало не только железа, но и цинизма. Но даже эти закаменевшие души признавали, что у Леди-Пирожницы масса доброжелателей и нет врагов.
Мужчина, который взорвал семейный мир Лампионов в день рождения Барти, не был ей врагом. Лампионов он не знал, но их линии жизни пересеклись.
Глава 2
6 января 1965 года, утром, в начале девятого, когда Агнес выпекала шесть пирогов с черникой, у нее начались схватки. На этот раз не ложные, потому что боль опоясывала всю спину и живот, а не локализировалась только в нижней части живота. Если в момент схватки она стояла или сидела, боль едва чувствовалась, если шла – значительно усиливалась: еще одно свидетельство приближения родов.
Впрочем, особых неудобств она не испытывала. Схватки повторялись регулярно, но с большими промежутками. И она не пожелала отправиться в больницу, не завершив намеченных на день дел.
Для впервые рожающей женщины этот этап схваток в среднем длится двенадцать часов. Агнес полагала себя самой что ни на есть обычной женщиной в сером костюме для бега трусцой с веревкой-поясом, которую она распустила, чтобы хватило места большущему животу, а потому пребывала в полной уверенности, что второй этап схваток начнется никак не раньше десяти вечера.
Джо, ее муж, хотел отвезти Агнес в больницу еще до полудня. Он положил необходимые вещи в чемодан, отнес его в машину, отменил все свои встречи и теперь держался неподалеку, следя за тем, чтобы его и Агнес разделяла как минимум одна стена: боялся, что она рассердится и выгонит его из дома, если он будет мешаться под ногами.
Всякий раз, когда он слышал, как Агнес тихонько стонала или со свистом втягивала воздух, чтобы снять боль, он пытался определить промежуток между схватками. И столь пристально вглядывался в циферблат наручных часов, что уже боялся поднять глаза на зеркало: думал, что увидит впечатавшееся в них отражение бегущей секундной стрелки.
Мнительный по натуре, хотя внешне и не производил такого впечатления, высокий, сильный, Джо мог бы сойти за Самсона, выворачивающего колонны и обрушивающего крыши на головы филистимлян. Его отличали доброта и полное отсутствие наглости и самоуверенности, зачастую свойственных мужчинам его габаритов. Всегда счастливый, всегда радостный, он считал, что его с лихвой одарили деньгами, друзьями, семьей. Вот и опасался, что однажды судьба решит, что пора свести все к общему знаменателю.
Особых богатств у него не водилось, но на жизнь вполне хватало, и Джо не боялся потерять деньги, зная, что всегда сможет снова их заработать благодаря врожденным трудолюбию и старательности. И если что мучило его по ночам и мешало спать, так это тревога за своих близких. Жизнь Джо воспринимал как первый зимний ледок на пруду: более хрупкий, чем казалось на первый взгляд, пронизанный скрытыми трещинами, с холодной темнотой под ним.
Кроме того, Джо Лампион не считал Агнес обыкновенной женщиной, что бы она сама ни думала по этому поводу. Для него она была великолепной, уникальной. Он не ставил жену на пьедестал лишь потому, что ни один пьедестал не мог поднять ее так высоко, как того заслуживала Агнес.
Потеряв ее, он бы потерял все.
Все утро Джо Лампион размышлял о всяческих медицинских осложнениях, связанных с родами. Об этом он уже знал много больше, чем следовало, несколько месяцев тому назад проштудировав толстый медицинский справочник. И от сведений, содержащихся на страницах справочника, волосы на затылке Джо вставали дыбом куда как чаще, чем от отменного триллера.
Без десяти час, не находя себе места от вертящихся в голове описаний предродовых кровотечений, послеродовых кровотечений и эклампсических судорог, распахнув дверь, он ворвался на кухню и заявил:
– Хватит, Агги, мы ждали достаточно долго.
Она сидела за столом и писала подарочные открытки к шести выпеченным утром пирогам с черникой.
– Я прекрасно себя чувствую, Джой.
Кроме Агги, никто не решался называть его Джоем. Шесть футов три дюйма роста, вес двести тридцать фунтов, суровое, словно вырубленное из камня, лицо, он внушал страх, пока не начинал говорить своим низким мелодичным голосом или пока человек не замечал доброты, светящейся в его глазах.
– Мы сейчас же едем в больницу. – Он навис над столом.
– Нет, милый, не сейчас.
И хотя Агги ростом не доставала Джо до плеча, а весила, за вычетом тех фунтов, которые прибавила во время беременности, в два раза меньше, он бы не смог поднять жену со стула, не будь на то ее воли, даже если бы решил воспользоваться домкратом. В любом противостоянии с Агги Джой всегда играл роль остриженного Самсона.
С глухим горловым ревом, которым мог бы убедить гремучую змею вновь свернуться клубочком, превратившись в смирного дождевого червя, Джой добавил:
– Пожалуйста.
– Мне надо написать открытки, чтобы Эдом утром разнес их вместе с пирогами.
– Меня заботит только один пирожок.
– А меня – семь. Шесть с черникой и один в животе.
– Вечно ты со своими пирогами, – раздраженно бросил Джо.
– Вечно ты со своими тревогами, – парировала Агнес, одарив мужа улыбкой, которая растопила его сердце, как горячее солнце растапливает сливочное масло.
Он вздохнул:
– Допиши открытки, и поедем.
– Допишу открытки. Потом позанимаюсь с Марией английским, – уточнила Агнес. – А потом поедем.
– Ты не в том состоянии, чтобы учить английскому.
– Когда учишь английскому, нет нужды поднимать тяжести, дорогой.
Все это время она не оставляла своего занятия, и он наблюдал, как аккуратные буквочки слетают с конца ее шариковой ручки.
И лишь когда Джой наклонился над столом, Агги подняла голову и ее зеленые глаза блеснули в отброшенной им тени. Гранитное лицо Джоя приблизилось к ее фарфоровому личику, и, словно боясь разбить его, Агги чуть привстала, чтобы встретить поцелуй мужа.
– Я люблю тебя, вот и все. – Звучащая в ее голосе беспомощность только разозлила его.
– И все? – Она вновь поцеловала мужа. – Мне этого достаточно.
– Что же мне сделать, чтобы не сойти с ума?
Звякнул звонок.
– Открой дверь, – предложила Агнес.
Глава 3
Девственные леса побережья Орегона огромным зеленым куполом накрывали холмы, и на земле, как и в любом святилище, царила тишина. В вышине, над изумрудными шпилями, выписывая широкую дугу, парил орел. Темнокрылый ангел, познавший вкус крови.
Под сенью деревьев не шелестели травой мелкие зверьки, не чувствовалось даже легкого ветерка. В глубоких лощинах недвижно лежали подушки тумана, оставшиеся там после ухода ночи. Тишину нарушало лишь поскрипывание опавших иголок под ботинками и ритмичное дыхание опытных туристов.
В девять утра Каин Младший и его молодая жена Наоми припарковали «шеви субарбан» на лесной противопожарной просеке и направились на север, по лосиным тропам, уходящим в глубины леса. Даже в полдень солнечным лучам лишь в редких местах удавалось пробить зеленый покров и подсветить могучие стволы.
Когда Младший шел первым, он иной раз удалялся достаточно далеко, чтобы остановиться, повернуться и полюбоваться приближающейся к нему Наоми. Ее золотые волосы сверкали всегда, что в тени, что на солнце, а лицо являло собой тот идеал, о котором грезят юноши, ради которого взрослые мужчины жертвуют честью и проматывают состояния. Иногда их маленькую колонну возглавляла Наоми. Следуя за ней, Младший видел только ее стройную фигурку, не замечая ни зеленого шатра над их головами, ни подпирающих этот шатер стволов, ни роскошных папоротников, ни цветущих рододендронов.
И хотя для покорения его сердца хватило бы одной красоты Наоми, Младшего зачаровывали и ее грация, энергичность, сила, решительность, с которыми девушка одолевала самые крутые склоны и заваленные валунами прогалины. Собственно, все жизненные вершины, не только в турпоходе, она штурмовала с энтузиазмом и умом, страстно и смело.
Они поженились четырнадцать месяцев тому назад, но с каждым днем его любовь только крепла. Ему едва исполнилось двадцать три, и иногда у Младшего возникало ощущение, что его сердце слишком мало, чтобы вместись в себя все чувства, которые он питал к жене.
Другие мужчины ухлестывали за Наоми, некоторые красивее Младшего, многие – умнее, все – богаче, однако Наоми хотела только его, не за богатство или грядущее наследство, а потому, что, по ее словам, видела в нем «сверкающую душу».
Младший работал инструктором по лечебной физкультуре, дело свое знал, занимаясь в основном теми, кто попал в автоаварию или перенес инсульт, но не смирился с несчастьем и хотел в максимальной степени восстановить физическую форму. Он не сомневался, что без работы не останется, но прекрасно понимал, что в особняке на холме ему не жить.
К счастью, Наоми отличала простота вкусов. Пиво она предпочитала шампанскому, бриллианты не жаловала и не грустила из-за того, что не повидала Париж. Любила она природу, прогулки под дождем, пляж, хорошие книги.
В турпоходе, если выдавался легкий участок, она часто пела. Обычно одну из двух песен, ее любимых, «Где-то над радугой» и «Какой прекрасный мир». Голоском, звенящим, как весенний ручеек, и теплым, как солнечный свет. Младший и сам просил ее спеть, ибо в песнях Наоми ему слышались любовь к жизни и заразительная радость, которые окрыляли его.
Тот январский день выдался не по сезону жарким, далеко за шестьдесят градусов.[1 - По принятой в Америке шкале Фаренгейта, под двадцать градусов по шкале Цельсия.] На столь близком расстоянии от океана снега не было и в помине, так что их наряд составляли лишь шорты и футболки. Младший разогрелся от быстрой ходьбы, мышцы приятно ныли, воздух пропитался смолистым ароматом, стройные обнаженные ноги Наоми, ее аккуратная попка радовали взор, песня ублажала слух: рай, если и существовал, по разумению Младшего, мог быть только таким.
Оставаться в лесу на ночь они не собирались, шли налегке, содержимое рюкзаков ограничивалось аптечкой первой помощи, питьевой водой, ланчем, поэтому выдерживали достаточно высокую скорость. Вскоре после полудня тропа привела их к узкой прогалине в лесу, с которой они и попали на последний виток петляющей по лесу противопожарной просеки, которая вышла к этой точке своим маршрутом. Просека вывела их на вершину холма, где стояла наблюдательная пожарная вышка, отмеченная на их карте красным треугольником.
Вышка находилась на широком гребне – впечатляющее сооружение из пропитанных креозотом бревен, усеченная пирамида со стороной основания в сорок футов. Грани пирамиды сходились к наблюдательной площадке на ее вершине. В центре наблюдательной площадки поблескивала стеклами комнатка для дозорных.
Каменистая, солончаковая почва не отличалась особым плодородием, поэтому у гребня самые большие деревья едва достигали сотни футов, более чем в два раза уступая в высоте великанам, растущим внизу. Так что вышка со своими ста пятьюдесятью футами парила над ними.
Винтовая лестница в центре сооружения вела к смотровой площадке. Если не считать нескольких прогнувшихся ступеней и чуть расшатанных перил, прочность лестницы не вызывала сомнений, но Младшему уже после двух пролетов стало как-то не по себе. Он не понимал причины тревоги, но интуиция подсказывала: будь настороже.
Поскольку осень и зима выдались дождливыми, опасность пожара расценивалась как низкая и пост с вышки сняли. Помимо своего главного предназначения, она служила и смотровой площадкой для всех, кому доставало упорства подняться наверх.
Ступени поскрипывали, скрип эхом отдавался от стен вышки, как и их тяжелое дыхание. Эти звуки не могли быть причиной для тревоги, но все же…
По мере того как Младший и Наоми поднимались все выше, «окна» между скрещенными балками стен сужались, пропуская меньше света. Под самой площадкой сгустился сумрак, но они обошлись без ручного фонарика.
К запаху креозота теперь добавился затхлый запах грибка или плесени, хотя ни то ни другое вроде бы не могло выжить на пропитанных креозотом бревнах.
Младший остановился, всмотрелся вниз, словно опасаясь, что кто-то поднимается следом. Да нет, попутчиков вроде не было.
Компанию им составляли только пауки. Несколько недель, а то и месяцев никто не поднимался на пожарную вышку, чем пауки и не преминули воспользоваться. Вытканные ими тончайшие кружева липли к лицу и волосам, цеплялись за руки, ноги, одежду, и вскоре путники уже напоминали мертвецов в истлевших саванах.
Пролеты становились все короче и круче. Последний оборвался в восьми или девяти футах от смотровой площадки. К открытому люку вела приставная лестница.
Когда Младший следом за своей проворной женой выбрался на смотровую площадку, у него захватило бы дух от открывшегося перед ними великолепного вида, если бы быстрый подъем и так не сбил дыхания. Отсюда, с высоты пятнадцати этажей от гребня холма, и пяти – от вершин самых высоких деревьев, они увидели зеленое море игольчатых волн, поднимающихся к туманному востоку и сбегающих на запад, к настоящему океану.
– О, Ини, – прошептала Наоми. – Это прекрасно!
Это имя придумала ему она. Не хотела называть Младший, как остальные, а он терпеть не мог, чтобы кто-нибудь называл его настоящим именем, Енох. Енох Каин Младший.
Что ж, каждому приходилось нести свой крест. Слава богу, что он не родился с горбом или третьим глазом.
