скачать книгу бесплатно
Люди идут с кувшинами к железнодорожной линии. Какают и писают, повернувшись к вагонам спинами, моются водой из кувшинов. Рисовые поля, словно кирпичики конструктора LEGO, разбиты на квадраты и выделены по цвету: нежно-зеленый, коричневый, терракотовый, желтый, пшеничный.
Это не уловит ни одна фотография – слишком велик объем.
Мы будто в туннеле из белой пены.
Пересекаем ее и оставляем лежать под колесами. Ветер разносит туман и обнажает суть деревенской жизни. Поезд снижает скорость, поезд стоит среди полей.
Люди выходят в поле и теряются в облаке.
«Чай, чай, чай!» – проносится по вагону. Торговец чая идет в один конец поезда, возвращается, проходит мимо и снова возвращается. Поезд внутри поезда. Течение внутри течений.
Чай в маленьких стаканах по сто граммов. Чайный человек разливает горячий напиток из железного баллона с краником. Стерилизация и безопасность уходят в сторону, когда ты в индийском поезде.
Ты пробуешь все.
Я пробую все.
Сначала осторожно – только рис, потом рис и вареные овощи – карри. Потом первый стаканчик чая, за ним – второй и третий. В конце приносят мороженое.
Люди в вагоне обсуждают газетную новость: «Поезд вышел из южного города Тирупати и должен был ехать в Варанаси. Однако на развилке в Вийяваде, вместо того чтобы повернуть на север, поехал на восток. Он проехал девятьсот восемьдесят километров в неправильном направлении. Чудо, что поезд не столкнулся ни с одним встречным составом».
Это не наш поезд?
Пригород Варанаси тянется, как третья сигарета моего соседа. Он наполовину вынырнул из дверей тамбура. Двери теперь не закрываются. Влажный, теплый, искристый от солнца воздух гуляет по вагонам, пересекает дребезжащие окна и двери-гармошки.
Индийцы в маленьких городах очень любопытны. Кто-то машет мне рукой на платформе. Я успеваю разглядеть только руку – она худая и тонкая, как крылья птицы. Любое движение сейчас завораживает. Я ощущаю, как все предметы и формы обретают новый смысл. Теперь у меня есть возможность видеть заново.
Нет ярлыка или бренда на упаковке «Индия».
Нет ожиданий.
Мы входим в промышленную зону Варанаси, поезд снижает скорость, мы почти плетемся пешим ходом.
Всюду непонятные полуразрушенные здания. Один фундамент поверх другого. Заводские объекты, высокие кирпичные заборы, один переезд, другой переезд. Все это не спланировано, без номеров и названий улиц. Сюда, наверное, не пишут писем.
Рядом со мной женщина, которая молчала всю дорогу. Она неожиданно берет меня за запястье, кладет свою руку на мою. Мужчина рядом с ней – по возрасту, муж или брат – улыбается, глядя искоса на свою спутницу.
«Варанаси – это священный город, золотой город», – говорит эта женщина. На глазах у женщины слезы. «Мы попрощались здесь с сыном. Раз в год мы ездим сюда, чтобы делать церемонию его памяти». Моя рука в ее ладонях становится горячей. Глаза у нее теперь не черные – прозрачные. Глаза цвета пепла с молоком. Когда мы прибываем к перрону, начинается дождь. На стекле появляются длинные капли. «Дождь – это к счастью. Хороший знак», – произносит женщина.
Она отводит свою ладонь и проводит ею по стеклу. Будто бы можно схватить эту воду.
Суета в вагоне. Я сижу, поджав под сиденье ноги, поднимаю их выше, в сторону. Из-под меня выворачивают, выдавливают, выжимают огромные сумки, коробки и тюки. Багаж у этих путешественников поистине пугающе гигантский. Он пристегнут цепями, ремнями, привязан, прибит друг к другу: чтобы не украли за ночь.
Вот они – люди маленькой земли, живущие в непосредственной близости друг к другу. Они не боятся толкнуть того, с кем недавно говорили. В этой суете не звучат «извините» и «пожалуйста». Эти слова не переводятся с английского на хинди.
Плоский вокзал Варанаси. Плоские крыши платформы. Прямо на земле, среди встречающих и приезжающих, поляна тех, кто не торопится. Последние – йогины-аскеты в оранжевой одежде. Я знаю, что их называют «садху».
Удар за ударом со всех сторон. Через вокзальную площадь на стоянку моторикш, мимо небольшого рынка. Коровы в Варанаси такие же, как в Дели, – худые и спокойные. Все остальное рвется вперед и движется.
Десятки водителей такси и рикш делят на части меня и рюкзак, но мы неразделимы. Когда я, наконец, договариваюсь о цене в пятьдесят рупий, меня накрывает счастье. Я в Варанаси – самом священном городе Индии.
Варанаси
«Хануман-гестхаус» – небольшой семейный отель, выкрашенный в красный цвет, названный в честь бога обезьян – Ханумана. С первого этажа, по крутым ступенькам, на крышу. Лестница такая узкая – вдвоем не пройти.
Моя единственная комната – пристройка на крыше. Пространство вокруг – собрание строительных балок. Вся жизнь, весь город и улицы – отсюда, сверху, – как вывернутая одежда: швами наружу. Если убрать весь этот мусор, было бы прекрасно, но… нет, нет. Это лучшее место, какое только можно представить.
– Сколько дней вы рассчитываете здесь прожить? – деловито спрашивает хозяин.
Мы договариваемся о цене в восемь долларов за ночь. Номер на крыше без соседей. Прежде чем оставить меня одну, он наставляет:
– Если вам нужна горячая вода, то нужно использовать бойлер. Двадцать минут, и вода нагрелась! Закрывайте окна, когда уходите, – тыча пальцем в сторону карниза: – Обезьяны! Они повсюду, унесут все, что только оставите: еду, одежду. Закрывайте входную дверь, даже когда находитесь в комнате.
Я закрываю входную дверь изнутри, оглядываю все углы и заплатки пространства: краска поверх краски, стены в малиново-зеленых разводах. Матрац еще новый, с пакетом и фирменной наклейкой из магазина. Комплект коричневого спального постельного белья с извилистым узором, как на индийских сари. Старый, вероятно хозяйский, тяжелый комод с книгами на хинди. Всюду пленка из времени в форме пыли.
Комната, в которой я буду жить, пока не найду отдельную квартиру.
Когда, спустившись по лестнице, я сталкиваюсь с сыном владельца гестхауса, он радостно говорит:
– Вам показать дорогу к Ганге? Здесь всего три минуты. Короткий путь.
Ганга – вроде бы река, но течет как по небу.
Образ не соответствует отражению.
Образ проникает внутрь, входит, закручивает, высверливает.
Что-то холодное и горячее забирается под кожу, тревожит тонкими мелкими ударами.
Электричество просветления носится в воздухе.
Люди, но в этой плотности – одиночество. Масса печали и тоски по утраченному.
Что я утратила?
Я не помню точно.
С первой секунды я решаю здесь жить.
Абсолютно сдаться этой неопределённо-родной, слишком близкой реальности.
Покидать, но всегда возвращаться обратно в Варанаси.
Что бы ни происходило, сколько бы смертей между нами ни было.
Два неразделенных ума, две линии жизни.
Я и этот город – одно целое.
Старые трехэтажные дома, ступеньки, сырость. Дворцы – словно мудрые старики, глядящие в воду. Не действующие старые здания, некогда бывшие палатами царей, не ставшие коммерческими, доставшиеся людям как наследство. Теперь в этих дворцах живут деревья, цветы и обезьяны. Ничто здесь не приручено.
Разноцветные сари. Белые хлопковые простыни – они раскиданы, раскатаны, растянуты и сушатся под ногами. Их стирает специальная каста людей – дхоби.
Молочно-белые коровы, смолисто-черные быки, наряженные в старые футболки козы. Там и тут гнёзда маленьких щенков. Бродячие йогины – садху. Одни в длинных платьях, оранжевых, цвета охры – в знак отречения от мира. Другие не носят ничего, кроме набедренной повязки. Третьи, самые худые, в черных одеяниях.
Все это переплетено кружевами тумана и надписей. Все напоминает мне все мои прошлые жизни в Индии. Все эти люди, совсем как я сейчас, не имеют завтра.
Варанаси – центр классической индийской музыки. Здесь родился музыкант Рави Шанкар. Здесь практикуют раса-йогу – очищение чувств и эмоций при помощи звука.
К реке приходят два флейтиста. Слышны припевы и музыка: «Харе – Рама – Харе Рам – Сарасвати Мата – Дурга ма – Харари ла-ла Харари-ла-ла… Морарилал-сурисури – Сарасвати Мата».
Ганга застыла, движется без течения.
Вместе с этой музыкой под желтым светом высоких фонарей вырастает человеческая фигура. Мужчина закатывает обе штанины и погружается по колено в воду. Он наматывает на локоть толстый канат и уходит по воде, на лодке, в совершенную темноту.
«Плюх-плюх» – веслами по лунной глади. Пока совсем никого не остается. Ни лодочников, ни музыкантов. Только вода и девушка.
Я смотрю на саму себя в отражении. Слева дворец, справа – дворец, дальше – густой туман. Стряхиваю воду двумя руками, складываю ладони у сердца – это приветствие и прощание с Гангой.
Жизнь в Варанаси начинается в четыре утра: над рекой медленно проступает рассвет, и утренний холод обжигает реальностью нового дня. Я одеваюсь в длинное хлопковое платье. Выскальзываю в город и угадываю путь к Ганге.
Окна невысоких, не более трех этажей, зданий. Долгая полоса рекламных надписей на стенах: «Исцеление методом рэйки», «Курсы поднятия кундалини», «Чтение прошлых жизней». Общий вес всех этих вывесок падает на первые этажи расплывшихся от старости зданий. Швейные машинки тарахтят, нашивают новую одежду, подгоняют под размер старую.
Качаури Гали – улица индийского фаст-фуда. Кхоа Гали – районы молочных продуктов. Татри Базар – рынок медных изделий. Всюду, в витринах магазинов и на прилавках, – выставка женских нарядов: сари из шелка.
Интернет-кафе: пыльные компьютеры с тяжелыми, вздутыми, стеклянными мониторами – такие теперь нигде не делают, но здесь они, как все, – реальность.
Мелкими шагами, из квартала, где живут и торгуют коврами мусульмане, в старую часть города. На обед в маленькое кафе «Саи» у храма Кали. Здесь готовят печеные лепешки с маслом. На завтрак кофе по-турецки, одно спелое, совершенное яблоко. На ужин – лепешки с сыром из печи и «палак панир» – творожный сыр со шпинатом.
Всегда пешком, чувствуя телом каждое мелкое событие. По пути – музыкальные классы. «Ta Da Da Da – Ta Da Da Ta», – слышно, как распевают дети.
Жизнь в Варанаси течет незаметно, однообразно и прекрасно. Она идеальна в молитвенном смирении, в попытке разобраться в этой жизни без карты. Пешком брожу по городу с миллионом жителей. До последнего не требую транспорт. Верю в собственные ноги – как в Бога.
Те же торговцы сувенирами, лодочники и продавцы гашиша. Здесь медитируют, поют мантры и занимаются йогой. Здесь моются, чистят зубы, стирают. Здесь делают поминальную церемонию шраддха. Весь мир этого города – пособие по изучению жизни.
Храм Бхайравы – грозной формы бога Шивы – разрушителя, где у входа встречают священные собаки. Храм Каши Вишванатх с крышей, на которую вылито восемьсот тридцать килограммов золота. Красный храм Дурги, где продают корзины с розами.
Гхаты – ступеньки к Ганге. Священны, как все в этом городе. Дасашвамедх-гхат – где бог Брахма поклонялся богу Шиве. Нарада-гхат – в честь сына Брахмы, божественного музыканта Нарады. Тулси-гхат – в честь поэта Тулсидаса, который написал «Океан деяний Рамы». Чаусатти-гхат – в честь свиты воинственной богини Дурги. Паломники приходят сюда весной, во время темной половины месяца чайтра.
На Харишчандра-гхате двадцать четыре часа в сутки идет кремация. По ночам я прихожу сюда, чтобы покормить собак. Поднимаюсь повыше, обхожу кремационные костры с догорающими в них телами. Наблюдаю за медитирующими стариками. Наливаю молоко в тарелку щенкам.
Днем город немного спит, немного останавливается, к вечеру все начинается сначала. Куда уходит история? Она всегда остается в настоящем – пока есть камни.
К вечеру снова открываются многочисленные «магазины у дороги». Продавцы чая возвращаются с тележками на улицу.
Я захожу в магазин «Халдирамс» – здесь продаются лучшие индийские сладости. Покупаю молочные шарики «ладху».
– Пообещай, что будешь моей женой в следующей жизни, – обращается ко мне писклявый детский голос.
Я оглядываюсь назад. Мальчик лет семи держит меня за край юбки. Мать тянет его обратно. Мальчишка не отступает:
– Пообещай, что будешь моей женой в следующей жизни, – повторяет он опять.
Мать виновато пожимает плечами, поднимает ребенка на руки и уносит. Прежде чем они уходят, я говорю ему: «Обещаю».
Спустя месяц настойчивых молитв и общения с местными жителями я, наконец, нахожу здесь редкую квартиру, уставленную старинной мебелью, с красными старинными стульями и занавесками на окнах, расшитыми бисером. Я иду на Татри Базар, выбираю посуду из красной меди. Теперь у меня есть квартира, а вместе с ней появляется и первое имущество.
Поздно вечером я лежу на полу, целиком погруженная в воспоминания этого города. Сколько месяцев прошло? Все дороги, все храмы, которыми я иду, – сейчас внутри моего тела.
Аромат сладкого риса, пыльца из оранжевых ноготков, жасминовое масло. Сколько бы я ни смывала с себя эти звуки, запахи, события – они смотрят на меня изнутри, как подводное течение.
Я ощущаю нехватку слов, а затем не даю им выхода.
Как можно записать, исчеркать чернилами этот город? Город, который лучше, чем все, что я видела. Город, в котором я ощущаю себя призраком.
Философия
Ашиш – продавец тканей и одежды для туристов. Я прихожу к нему, чтобы смотреть на город, как смотрят местные – через витрину.
В глубине его лавки уютно, как дома. Можно развалиться прямо на тюках с запасами тканей и наблюдать за причудливым миром снаружи.
Приходят покупатели, заказывают одежду по своему вкусу: просторное, длинное, «оригинальное». Ашиш водит мелом по ткани, раскраивая юбки и платья. Внутри у него всегда какая-то своя мелодия. Он напевает ее за работой.
Мимо лавки проходит человек в оранжевой одежде, каких много на улицах старого города. Он протягивает металлическое ведерко. Ашиш молча кладет туда монетку и поясняет:
– Время меняет многое. Варанаси очень изменился со времен моего детства. Ты не представляешь, что это был за город! Раньше здесь жили настоящие садху – отречённые.
– А кто тогда этот человек в оранжевой одежде? И почему вы даете ему деньги?
– Индия – очень духовная страна. У нас здесь много божеств, и мы боимся оскорбить кого-то из них. Мы не знаем, кто приходит к нам. Любой человек в Варанаси может оказаться божеством. Этот человек попросил без слов, я дал ему без слов. Я дал ему всего монетку, две рупии. Скорее всего, он просто бездомный, бедняк в одежде отреченного. Настоящих садху сейчас не часто встретишь.
– Садху – это путешественники, у которых нет денег?
– Некоторые садху живут в одном месте, при духовных организациях, при ашрамах. Другие все время бродяжничают, ходят от одного священного места Индии к другому. В Индии ведь много священных мест. Главное правило садху – жить как можно дальше от места рождения. Дом нас расслабляет.
– Зона комфорта?
– Верно, зона комфорта, – смеется Ашиш.
– Возможно, я – это садху? Я как будто теряла дома силу. Все было хорошо, но не развивало. Я как будто жила только для тела, а здесь, в этом городе, мне будто совсем не нужно есть – везде энергия.
– Да, настоящие садху собирают не деньги, а энергию. Эта энергия – духовная сила. Они называют эту силу «шакти». Истинным садху не нужно собирать деньги. Деньги приходят к ним сами. Это люди носят им деньги – когда садху это нужно.
– Как же такое возможно?
– Это называется «сиддхи».
– Сиддхи у садху?
