скачать книгу бесплатно
***
Тяжёлая дубовая дверь со скрипом отворилась, и перед князем Иваном Андреевичем Куракиным в свете факела появилась фигура.
– Так потехи ради поклялся в верности государю! Потехи ради! Видел, что всё это шутка, и решил государя позабавить! – закричал что было мочи князь Куракин, бросаясь в ноги вошедшему в камеру Малюте. – Сжалься!
Григорий Лукьянович отпихнул ногой князя Куракина и нарочно медленно сел на деревянный стул – единственный находящийся в подвале. На стуле лежала верёвка.
– Чего вешаться не стал, князь, – вежливо поинтересовался Малюта, – боишься в ад угодить?
– Послушай, я очень богат. У меня много денег, да ещё и братья подсобят. Давай я тебе десять тысяч рублей дам за то, что ты меня отпустишь!
– Десять тысяч? – выпучил глаза Малюта и голосом бессребреника произнёс:
– Это и впрямь большие деньги. Знаешь, сколько мне государь пожаловал за всю службу? Триста рублей и терем велел срубить. А ты предлагаешь десять тысяч. Да я в руках столько никогда не держал!
– Вот-вот, – поднимаясь с колен, радостно сказал Куракин, – да на десять тысяч рублей ты в любом царстве себе место найдёшь. Хочешь – королю будешь служить, хочешь – султану. Я сразу понял, что ты человек хороший. За десять тысяч ты две жизни спасёшь – свою и мою. Будешь жить во дворце, а я просто жить.
– Ммм, – словно раздумывая, проговорил Малюта и неторопливо погладил себя по бороде, – а сколько сейчас деревня стоит?
– Бог его знает. Такая, чтобы двора три-четыре – рублей десять-двенадцать. Да на те деньги, что я тебе дам, город купить можно.
Малюта встал со стула и принялся сматывать верёвку, иногда поглядывая на князя Куракина.
– Ну чего? Уговорились? Десять тысяч! Тебе никто столько не предлагал – ведь так? Чего взор отводишь – не предлагали ведь? Заживёшь по-новому, больше не придётся людей мучить.
– А знаешь, князь, я ведь пока ещё не согласился. Всё хорошо в твоих словах, да одно плохо – мне нравится слушать, как такие, как ты, предлагают мне деньги, которые я даже никогда не видел, а я отказываюсь. Ты спросил, предлагали ли мне больше? Предлагали. Окольничий Головин предлагал шестьдесят тысяч. Пётр Ховрин – восемьдесят тысяч. Спросишь, откуда у них такие богатства, и голову сломаешь, а ответа не найдёшь. Молю тя, скажи мне, а откуда у тебя столько денег? У царя их украл? Молю тя, скажи, не утаи от меня.
Князь Иван Куракин изменился в лице. Ему стало настолько жалко самого себя, что он вновь повалился на колени и закричал не своим голосом:
– Но не виновен я! Говорю, потехи ради клялся Фёдорову. Царя потешить хотел, не больше! Смилостивись!
– Кто ещё государю служить не хочет и желает, чтобы Русь вновь на уделы распалась? – спросил Малюта металлическим голосом. – Молю тя, скажи мне!
– Не ведаю! Точней, знаю! Всех назову. Ты меня пощадишь?
– Нет, – отрицательно покачал головой Скуратов и хлопнул в ладоши.
В камеру вошли двое его помощников и, быстро скрутив князя Куракина, поволокли его в комнату, где у любого, кто там оказывался, начинали бежать по телу мурашки. Князя Куракина привязали к столу и всунули ему в рот железную воронку.
– Давай, Колыш, влей в него для начала полведра водицы. Пусть напьётся, – задумчиво сказал Малюта и, подойдя к привязанному князю, похлопал его по животу, – ты умрёшь в жутких мучениях. Пытка водой невыносима. Я буду вливать в тебя воду ведро за ведром, пока твоё брюхо не лопнет. Ты не сможешь не пить её. Подумай о другом – они, те, кого ты покроешь, уже завтра о тебе забудут и будут вкусно жрать, возможно, наследуют твоё богатство, то, что царь не сможет прибрать. Ведь, поди, у тебя, как и у всех, серебро не только в тереме в ларце хранится? Небось, в рост жидам дал, тем, что королю Жигимонту служат и рать его содержат? Только представь, как твои родичи соберутся за столом и начнут проклинать царя Ивана. Брат, или кто там главный охотник до твоих богатств, начнёт молотить кулаком по столу и клясться отомстить. Двое других, те, что получат поменьше, станут хватать его за руки и говорить, что Господь сам отомстит за тебя. А в душе все будут рады получить твои деньги и будут рады тому, что ты помер.
Князь Куракин замычал. Скуратов вынул из его рта воронку и, подняв брови, деловито спросил:
– Ну чего – кого первого назовёшь?
– Князь Ряполовский Дмитрий в сговоре!
– В каком сговоре?
– Да не знаю я, в каком. Царя извести хотят да государство поделить.
Скуратов опять всунул воронку в рот Куракину. Тот попробовал не разжимать рот, но кат несильно ударил его воронкой по зубам.
– Зубы повыбью! Открывай глотку. Ещё полведра водицы лейте, да понемногу, чтобы не захлебнулся.
Куракин принялся мычать, но Скуратов словно не слышал его. Помощник Малюты не спеша принялся вливать воду в воронку, заставляя Куракина её пить. Если тот пытался не глотать её, то он деловито зажимал ему нос, и тогда Иван Андреевич вынужден был проглатывать находящуюся во рту воду, чтобы вздохнуть. Когда он выпил ещё полведра, Малюта вновь вынул из его рта воронку и вопросительно посмотрел на него.
– Ещё кого вспомнил?
– Брат мой Куракин Пётр! А ещё Пётр Щенятьев, Хозяин Тютин, князь Вяземский – все они в сговоре!
– А ты не врёшь? Давай, Колыш, влей-ка в этого свина ещё треть ведра. Пусть под пытками подтвердит. Молю тя, Иван Андреевич, – жалобным голосом проскулил Григорий, – не оговаривай невинных людей! Прошу тебя! Пусть изрыгнёт водицу.
Колыш вынул изо рта Куракина воронку и освободил ему одну руку, а Малюта с силой ударил по округлившемуся животу. Князь стал захлёбываться изрыгаемой водой.
– Молю тя, Иван Андреевич, не возводи напраслину на людей! Молю тя!
– Богом клянусь, они заговор учинили. Прошу, пощади меня! Прошу!
Колыш вновь привязал руку князя Куракина к столу и всунул ему в рот воронку. Малюта кивнул, и помощник опять принялся лить воду.
– А скажи мне, князь, а ты сам в заговоре участвовал? Только не ври мне. Знаю, что участвовал. Ты, кстати, не знаешь, кто на меня засаду учинил, когда я из Москвы возвращался?
– Помилуй! Скажи мне, кто твой враг, я кого угодно обличу! Только перестань меня истязать. Моё брюхо сейчас лопнет!
– Знаю. Вот я освобождаю тебе руку – пиши обличительную грамоту. Сначала на себя, потом на брата, на князя Ряполовского, на Тютина, Щенятьева и конечно же на Вяземского. Чем больше и лучше напишешь, тем дольше тебе не придётся вновь пить водицу.
– А потом?
– Потом вновь страдания. Я же тебе приносил верёвку и оставлял стул. Зачем ты не стал счёты с жизнью сводить? Теперь уже, наверное, понимаешь, что ошибся.
– Помилуй!
Князь Куракин написал двадцать шесть длинных грамот, в которых рассказывал о том, как князья, дворяне и он сам хотели умертвить государя. Князь хотел и дальше писать новые, но Скуратов забрал у него бумагу.
– Ты так скоро и на коня своего напишешь, – усмехнулся Малюта, – хватит, довольно. Перекрестись и готовься к смерти. Влей в него столько воды, сколько он сможет выпить, – сказал Малюта своему помощнику. – Когда напоите его, то немного наклоните стол, чтобы его ненасытное брюхо не дало ему дышать. Эта смерть – одна из самых страшных, князь.
***
Наступила зима. Метель окрасила всё белым, а жгучий морозец гнал людей прочь со двора поближе к тёплым печам. Впрочем, в воскресные дни в церквях было по-прежнему многолюдно.
Князь Дмитрий Иванович Ряполовский был молодым и крепким мужчиной. Одетый в медвежью шубу, князь вместе со своей супругой Еленой чинно шёл к храму. На паперти он остановился возле нищего и пальцем подозвал его к себе.
– Почему попрошайничаешь? – глядя на одноглазого мужика, спросил князь Дмитрий. – Чего молчишь?
– Мууу, – замычал нищий, раскрывая рот и показывая, что у него нет языка.
Князь рассмеялся и с ухмылкой покачал головой.
– Вот видишь, Еленушка, какой у нас ленивый народ. Ему Господь два глаза дал, а он один потерял и уже руку тянет. На милость надеется, а трудом жить не хочет. Чего мычишь? Язык для труда не нужен – от языка только беда, коли головы нет.
– Димочка, – ласково проговорила княгиня, – не будь с ним строг. Может, татарва проклятая порубила его, может, тати. На вот тебе, любезный, монетку, помолись Господу за князя Дмитрия Ивановича и за меня, Елену Михайловну.
Нищий взял в руку монетку и быстро убрал её в карман. Повернувшись к храму, он перекрестился и промычал, пытаясь таким образом изобразить молитву.
– Вот ведь народ русский! Псы нерадивые. Думаешь, княгиня, он на твою монетку еду купит? Нет, он её пропьёт. А вон смотри, стоит грешница. Дитя на руках держит и брюхо выставила. Все они нарочно вырядились в лохмотья, на жалость давят.
– Князь Дмитрий Иванович! – раздался чей-то громкий голос.
Князь Ряполовский чинно повернулся и побледнел. К церковной оградке подскакали четыре всадника, к сёдлам которых были приторочены мётлы.
– Чем обязан? – стараясь не ронять своего достоинства, спросил князь.
– Государь тебе и супруге твоей повелевает поехать с нами в Александровскую слободу.
– Помолиться хоть можно на дорогу? – дрогнувшим голосом произнёс князь Дмитрий. – Сейчас обедню отстою и поеду с вами.
– Ну помолись, князь, а после в путь.
Князь Дмитрий с ужасом пострел на нищего и, засунув руку в карман, достал оттуда целый кошель денег. Он точно не знал, сколько там было – двадцать рублей или больше, но судорожно стал горстями раздавать деньги.
– Молитесь за меня и за княгиню. Молитесь изо всех сил! На вот тебе, добрая мать, – подходя к беременной женщине, держащей на руках замёрзшего ребёнка, проговорил князь и снял с руки перстень с камнем, – и ты помолись за меня, ибо приблизилось Царствие Небесное.
Едва князь с княгиней вошли в церковь, как повалились на колени и принялись с жаром молиться. Князь Ряполовский не был набожным человеком, но от одной мысли, что царь призвал его в Александровскую слободу, ему становилось так страшно, что хотелось провалиться сквозь землю.
Донёс кто-нибудь, подумал князь Ряполовский. Верно, царь хочет спросить за то, почему те две тысячи рублей, что были ему переданы на возведение мостов, он забрал себе. Ничего, Бог милостив. Не станет же царь ему за две тысячи рублей голову рубить! Так – корить будет, может, палкой стукнет. А про семь тысяч, что он осенью вместе с Петром Щенятьевым из казны умыкнул, никто и прознать не мог.
– Господи, помилуй меня грешного, – с жаром говорил князь Ряполовский, – накажи ты доносчика окаянного, что на меня написал царю челобитную. Отведи от меня чашу, которую я не в силах испить.
Ряполовский продолжал перебирать в голове, за что мог бы его покарать царь, и особой вины за собой не находил. Вспомнил, конечно, что год назад с князем Курбским сношался и передал ему через человека весть о том, где и сколько мостов должно быть наведено, а их нет, но это тоже не сильный грех. Мелькнула в голове мысль и о том, что однажды во хмелю князю Ивану Куракину говорил, что саблей посёк бы поганого царя, который совсем их, верных бояр и князей, обездолил. Всю Русь себе забрал, а их со служилыми людьми сравнял.
– За что же нас государь к себе в Александровскую слободу привезти приказал? – со страхом прошептала княгиня. – Оттуда не возвращаются, Димочка. В этой церкви мы с тобой венчались, в этой последний раз и молимся.
– Господь милостив, княгиня. Может, и над нами сжалится. Нет у меня вины перед государем, а коли в чём по неведенью согрешил, так Бог прощать велел. Коли в последний раз видимся, Еленушка, то ты знай – самые лучшие мои дни с тобой были. Помнишь, как мы на тройке по Москве неслись? Как все кланялись нам и шапки снимали?
– Помню, Димочка, помню! И за что же Господь нас с тобой наказывает? Вон, все живут – беды не знают, а нас царь к себе в слободу зовёт, – княгиня указала на беременную женщину, которая с начала богослужения стояла у порога храма, а сейчас поднесла своего ребёнка к иконе, лежащей на аналое, – нужно митрополита просить о заступничестве! Пойду я к той брюхатой, что ты перстень отдал, вон, она в храм пришла. Попрошу её к митрополиту идти и просить за нас. Мы ведь ей считай что благодетели.
Княгиня встала с колен и утёрла слезы. Мягкой походкой она подошла к беременной и ласково погладила по голове её ребёнка.
– Мальчик? Как звать? Нам Господь только дочек посылал. Видно, на нет наш род сходит, голубушка. Ты молись за нас перед Господом. Попрошу я тебя об одном – сходи к митрополиту Филиппу. Он простых людей слушает. Попроси его о нас помолиться. Мы бы сами сходили, да, видно, уже не сможем. Последняя это служба, на которой мы стоим. А коли всё же помилует нас царь, ты, голубушка, к нам приходи. Возьмём и тебя на службу, и сынка твоего, и того, кого ты под сердцем носишь. Мне как раз мамка для доченьки нужна. Мне тебя Бог послал. Долго я искала, чтобы мамка и благочестивой была, и своих детей имела.
На самом деле никакая мамка княгине не требовалось, но уж очень ей хотелось внушить этой нищенке, что если они с супругом останутся живыми, то ей это будет на руку.
Беременная женщина просияла. Взгляд её выражал восторг и преданность. Попасть нянькой к княгине – это всё равно что в рай из ада.
– Андрюшкой его кличем. Матушка-княгиня, прямо сейчас поспешу в Архангельский собор, митрополит там служит. Коли будут гнать, силой прорвусь к нему и скажу, что в беде вы, мои благодетели!
– Помолиться о нас попроси, да сильно не спеши. Подморозило – вон как скользко. У тебя дитя на руках, да и сама ты в тягости, – с благочестивым видом сказала княгиня, а про себя подумала – что ты стоишь, кобыла безродная, беги давай!
***
То ли нищенка с ребёнком на руках так и не смогла добежать до митрополита, то ли не смогла пробиться к нему, но князь Ряполовский вместе с супругой был вынужден выйти из церкви. Настоятель храма игумен Макарий, неоднократно получавший от князя Ряполовского щедрые пожертвования, вышел проводить к саням своего духовного сына, который к тому же приходился ему троюродным братом.
Опричники, уже замёрзшие, принялись взбираться на коней, а сидящий на козлах бородатый мужик спросил:
– Куда их везти – к кремлёвским подвалам или в слободу?
– В слободу, Петька, – проговорил опричник, надвигая шапку на брови, – залезай, князь, дорога дальняя. А ты, святой отец, тоже с нами хочешь?
– Бесы вы! Человеку после обедни потрапезничать не даёте – в путь повезли, – сердито ответил игумен и тут же ласково обратился к князю и княгине, – вы в дороге Господа молите! Я сегодня же к митрополиту пойду и за вас просить стану.
В Александровскую слободу князь Ряполовский вместе с супругой прибыл на следующий день. Смело спрыгнув с саней, князь отпихнул Васютку Грязного, который потешал царя, будучи, как всегда, пьяным и едва держась на ногах.
Иван Васильевич стоял на крыльце и внимательно смотрел на Ряполовского, размышляя, виновен ли князь в заговоре.
– Государь, – снимая шапку и кланяясь царю, произнёс князь Дмитрий, – я прибыл по твоему зову вместе с супругой. Коли на службу позвал, то рад такой чести, а коли к ответу призываешь, то нет у меня перед тобой вины.
Обряженный в черные монашеские одежды царь, опираясь на сучковатую палку, подошёл к князю и брезгливо дотронулся до медвежьей шубы, а затем пощупал лисью шубу княгини.
– Богато наряжен, князь. Тепло, наверное, в шубе?
– Не жалуюсь, государь, – ответил князь, собирая всю волю в кулак и стараясь казаться невозмутимым.
Князь Дмитрий посмотрел на свою супругу, которая также не выдавала своего страха и смело смотрела царю в глаза.
– Поцелуй меня, князь, как Иуда поцеловал Иисуса Христа. Пока ты ехал, мои люди в твоём доме порыскали. Значит, ты с князем Курбским переписку ведёшь. Рассказал ему о том, где мостов нет, а где наведены. А ещё пишешь ему, что в этот год мы наступать на короля не станем, так как у нас в царстве четыре царя враз правят. Старался писать. Сколько раз переписывал грамоту, прежде чем врагу моему отправить? За это он тебя благодарит от всего сердца. Получал такие письма?
– Получал, государь, – поняв, что отпираться бессмысленно, сказал князь Ряполовский, – я писал князю Курбскому, но перед этим в письме просил его никому об этом не рассказывать, а в особенности королю Жигимонту.
Опричники и царь весело рассмеялись. Иван Васильевич, сорвав с князя шапку, схватил его за волосы и собственноручно потащил к подвалам.
– Иуда! Да знаешь ли ты, сколько из-за тебя душ православных погибнет? Иуда!
Князь Ряполовский выпрямился и оттолкнул от себя царя.
– Я род свой веду, как и ты, от князя Рюрика. Не подобает тебе меня за волосы таскать. Хоть ты и великий князь, но терпеть от тебя такого я не буду.
– Я царь твой, помазанник Божий, а ты, Иуда, страну нашу губишь! Хватайте его и змеюку его и тащите их в подвалы. Малюта, – яростно закричал царь, – вызнай всех, кто заговор против меня плетёт.
– И не старайся! Лучше сразу обезглавь. Не доставлю тебе радости, окаянный тиран, своими моленьями.
– Супруг мой, – торжественно произнесла княгиня Елена, – встретимся на том свете, сокол мой. Душа моя смерти не боится. Плоть слаба, но впереди нас ждёт вечное блаженство, так как невинно мы проливаем свою кровь.
– Сука! Собачья мать! – закричал царь, хватая княгиню за шею. – Это вы безвинно страдаете? Вы? Да знаешь ли ты, сколько людей погибнет из-за вашей измены? На каждой речке можно было бы врагов встречать и бить. Теперь, если Жигимонт двинется, он будет знать, где есть мосты, а где их нет.
– Не тронь её, чудовище! – крикнул князь Ряполовский и поспешил на помощь супруге, но был скручен подоспевшими опричниками.
– В подвал обоих. Малюта, я хочу, чтобы они страдали. За всё страдали, Иуда и Иродиада!
