скачать книгу бесплатно
Ведьма полесская
Виталий Кулик
Белорусское Полесье, середина 19 века…
Глухой ночью на незнакомой дороге с главным героем Прохором Чигирём происходит ужасное событие: злой рок сводит его со старой ведьмой, держащей в страхе всю округу. Подавив волю ничего не подозревавшего путника, ведьма заставляет его видеть то, чего на самом деле не было: она предстаёт перед молодым парнем в обличье девушки-красавицы. Но на этот раз матёрая ведьма просчитывается, недооценивает незнакомца, ещё с детства усвоившего наставления своего деда, знахаря из рода Чигирей. Ведьма терпит главное поражение в жизни, получив в противостоянии уродливый ожог лица.
Теперь только страшной местью живёт старуха, обманом вовлекши в свои замыслы дочку-красавицу, на свою беду, влюбившуюся в нового панского лесника (Прохора).
В жизни персонажей бьют ключи любви и ненависти, ужаса и народного юмора, мистики и реальности, но никто из главных героев даже и не подозревает, что над всеми ими нависла одна общая беда…
Виталий Кулик
Ведьма полесская
Глава 1
Солнце уже начало клониться за полдень. Короткий зимний день, не успев заняться, спешил опять погрузиться в морозную спячку. Но времени до наступления сумерек оставалось ещё достаточно.
Он быстро шёл без остановок и отдыха вот уже, наверное, вёрст двенадцать. Лишь в местах, где обнаруживал следы диких зверей, замедлял ход и внимательно изучал их.
Усталости не чувствовалось. Молодой и крепкий организм Прохора без особого напряжения переносил длительные походы по выслеживанию и добыче зверя, в изобилии водившегося в диковатом и болотистом крае припятского Полесья. Короткие и широкие лыжи-снегоступы, сделанные своими руками, не давали глубоко вязнуть в снегу и были очень удобны для ходьбы по лесистой местности.
Сделав огромный крюк, Прохор убедился, что следов выхода стада из урочища нет. Ещё немного – и можно возвращаться домой. Задача, поставленная паном Войховским, почти выполнена: стадо диких кабанов прикормлено и выслежено.
Остановившись, Прохор обвёл взглядом вокруг. До завершения обхода осталось совсем чуть-чуть, какая-то четверть версты. К завтрашней панской охоте всё складывалось благополучно. Что ж, хорошие вести приятно нести.
Прохор уже начинал подумывать о миске наваристых щей да о шкалике[1 - шкалик – рюмка, чарка] горелки на панской кухне. Так уж было заведено у заядлого охотника – пана Войховского Егора Спиридоновича.
Как и всех помещиков, Егора Спиридоновича прежде всего интересовала выгода и тугость своего кошелька, поэтому к крепостной черни он относился без особой жалости и заботы. Но всё же немаловажным плюсом пана Войховского в отношении к своим крепостным было то, что он не слыл азартным картёжником и никогда, изрядно подпив, не проигрывал их в карты, как это частенько случалось у других помещиков. А к крестьянам, которых привлекал для участия в охотничьих облавах, загонах и прочих затеях по добыче зверя, Егор Спиридонович и вовсе проявлял завидную снисходительность. Он даже мог от души расщедриться, если ему удавалось подстрелить какой-либо великолепный трофей, и для мужиков, что помогали в удачной охоте, нередко устраивался щедрый обед, да ещё и с доброй чаркой.
Длительное путешествие Прохора по свежему воздуху всё больше пробуждало лёгкий голод, а мечты о вкусной похлёбке и вовсе заставляли парня ускорить шаг. Но мыслям о щах недолго пришлось занимать голову охотника. Почти в самом конце его путь пересекала ровная цепочка следов, которые были хорошо ему знакомы ещё с самого детства. Внимательно рассмотрев их, Прохор понял, что о сытной вечере можно забыть. Да и завтрашняя охота вряд ли состоится.
Сдвинув аблавуху[2 - аблавуха – старинная меховая шапка белорусских крестьян] повыше на макушку, он почесал пятерней взопревший лоб и с досадой тихо выругался: «Тьфу, чёрт! Ты в гору – он за ногу!»
Если бы Прохор, обнаружив следы кабанов, пошёл в обход с правой стороны, то уже через какую-то сотню шагов он бы обязательно наткнулся на эту волчью тропу. В таком случае уже не было б нужды делать огромный крюк, обходя урочище с левой стороны.
Охотник озадаченно глядел на возникшее осложнение. Внешне было похоже, что прошёл один волк. Но Прохор как опытный следопыт по едва заметным признакам видел, что здесь след в след прошла стая: волков шесть-семь – не меньше! И шли серые за стадом не на прогулку, а с твёрдым намерением завалить добычу подоступнее. Волчий глаз безошибочно выберет из дюжины животных наиболее лёгкую жертву. При удачной охоте стаи добычей чаще всего становятся слабые или раненые взрослые особи, а также ещё не набравший силы и опыта молодняк.
Но теперь уж неважно, попадётся кто в зубы хищникам или нет. Ясно одно: стада кабанов к завтрашнему утру здесь и в помине не будет. А это значит, что пан Войховский будет крайне недоволен. К нему специально на эту охоту приехал близкий его друг и тоже заядлый охотник пан Хилькевич. Прибыл гость со своим сыном. И интерес к этим гостям у Егора Спиридоновича был особый.
Пана Войховского и пана Хилькевича связывала давняя дружба и, конечно же, здоровое соперничество в охотничьей фортуне. В этот визит оба помещика хотели поближе познакомить своих детей. Ведь у пана Войховского старшая дочь была уже взрослая, на выданье. Девушка умная и довольно приятной внешности, и родители были не против серьёзных отношений между их детьми. Им хотелось, чтобы у пары сложились тёплые отношения, а ещё лучше – взаимные симпатии. Ну а там, глядишь, дело и к свадьбе продвинется.
Обе семьи придерживались прогрессивных взглядов и хотели, чтобы их дети женились не по расчёту и не по указанию стариков, как в большинстве случаев это происходило в старые времена. Хотя, конечно, и теперь никто не был бы в восторге от появления в доме нищего зятя или невестки-бесприданницы.
В идеале же Войховский и Хилькевич желали, чтобы в браке их детей имели место достойная обеспеченность, знатность и любовь. Всё это было возможно, если их дети, к немалой радости родителей, понравятся друг другу и изъявят взаимное согласие на вступление в брак. И для начала, как казалось обеим сторонам, удачная охота будет отличным подспорьем в их затее.
Но, похоже, отличное подспорье для панов оборачивалось отличным поводом для панского недовольства молодым ловчим.
Отпугивать хищников не имело смысла: вместе с волками насторожатся и покинут эти места и кабаны.
Солнце уже зацепилось за верхушки далёких деревьев. Вот-вот начнут сгущаться сумерки. А обратный путь неблизкий, да и займёт времени гораздо больше. Хочешь не хочешь, а возвращаться надо. Теперь уж с поганой весточкой.
Постояв и немного поразмыслив, Прохор медленно поплёлся к тому месту, откуда начинал обход. Вслед за испорченным настроением начала наваливаться и усталость. Вместо думок о щах в голове тревожно роились слова и оправдания, которые предстоит скоро сказать пану Войховскому.
Прохору очень не хотелось подводить Егора Спиридоновича, пообещавшего гостям устроить захватывающую охоту на вепря. А больше всего молодому охотнику не хотелось встретиться с панским взглядом, полным укора и разочарования. Уж лучше бы Егор Спиридонович ругался и поносил своего холопа на чём свет стоит!
А вот и следы кабанов. Завтра стадо, возможно, будет оставлять за собой на один след меньше. С понурым взглядом Прохор пересёк взрыхлённый снег и, не останавливаясь, вышел на свою лыжню. Сделав несколько шагов, он вдруг замер и резко обернулся. Что-то здесь было не так! Что-то он пропустил!
Прохор быстро вернулся к следам кабанов. Так и есть!
Внимательно глянув на снег, молодой охотник не поверил своим глазам: за то время, что он делал крюк, поверх кабаньих следов появились ещё одни свежие отпечатки. Такого в здешних лесах Прохору ещё ни разу не доводилось видеть.
«Это что за невидаль такая?» – пронеслось в голове парня, и сердце его взволнованно забилось. От величайшего изумления у хлопца глаза округлились. Присев и осторожно ощупав незнакомый след, Прохор недолго ломал голову. Хотя он никогда и не видел живого медведя, но, очевидно, именно этот зверь недавно прошёл здесь. Следы на снегу были большие и глубокие, что указывало на внушительные размеры и тяжеловесность хищника.
Прохор ещё от деда слышал, что в здешних лесах когда-то давным-давно водились медведи. Сейчас же их здесь днём с огнём не сыщешь. Но все-таки бывалые охотники от возможности появления такого зверя не отмахивались.
На Полесье среди болот и лесов есть множество глухих мест, где ещё не ступала нога человека. И вполне вероятно, что этот медведь вылез из какого-нибудь богом забытого и человеком не найденного укромного уголка. Но ведь даже если бы он и появился в этих краях, то ему сейчас в самую пору лежать бы в тёплой берлоге, а не шастать по сугробам.
Молодой охотник продолжал сидеть на корточках перед диковинными следами и, глядя на них, пытался истолковать для себя, что бы это всё означало. Наконец, что-то надумав, он решительно вскочил и быстро двинулся по медвежьему следу, только в обратную сторону.
Пробежав на снегоступах изрядное расстояние, Прохор обнаружил, что медведь несколько раз переходил с кабаньих следов на следы волчьи. Было заметно, что он часто топтался на месте, видимо, долго принюхивался и пребывал в неуверенности, на что-то решаясь.
Прохор отлично знал образ жизни и повадки диких животных. Сопоставив всё увиденное со своими знаниями и опытом, он пришёл к выводу: медведь-шатун, скорее всего, пришлый, а задумка у голодного зверя была под стать талантливому стратегу.
Из книги на снегу, прочтённой следопытом, выходило, что волчья стая шла охотиться на кабанов. Прохор отлично знал, как мастерски волки устраивают совместную охоту, в которой всё строго распределено: одни гонят добычу, а наиболее опытные и матерые нападают. Медведю, более крупному и мощному, такое не под силу. Он одним ударом лапы может сломать хребет взрослому кабану, но для этого нужно сначала приблизиться к добыче. А зимой для медведя это практически невозможно. Из всего и выходило, что медведь, интуитивно чувствуя скорую кровавую резню, шёл не за кабанами, а за стаей, чтобы в случае удачной волчьей охоты попытаться отнять добычу у серой шайки. И если уж он решился на такой опасный шаг, значит, либо был уверен в своей силе, либо голод вынудил его рискнуть своей шкурой. А возможно, здесь имело место и то и другое. В любом случае добычу свою волки вряд ли отдадут просто так!
Сейчас зверь находился где-то недалеко и, скорее всего, останется здесь надолго – живой или мёртвый. Сможет отнять у стаи добычу – будет с пищей и живой. Не хватит силёнок на свою задумку – недолго протянет голодный и с изорванной волками шкурой.
«Да-аа… – тихонько протянул Прохор, – похоже, здесь и в самом деле назревает кровавая пирушка. И будет это, судя по всему, ночью или ранним утром. Что ж, вот теперь не медля к пану Войховскому. Вместо охоты на вепря может получиться охота на более достойного и редкого зверя».
Прохор вскочил на снегоступы и почти бегом помчался к маёнтку[3 - маёнток – поместье, владения помещика] пана Войховского. Возбуждение от сравнительно близкого присутствия грозного зверя и исходившая от него опасность придавали парню силы.
Вот уже пройдена большая часть обратного пути. Почувствовалась усталость. Прохор сбавил темп и пошёл медленнее. Мысли о предстоящей охоте плавно сменились невесёлыми думами о тяжкой доле и убогой жизни крепостного селянства. Думал Прохор и о своей судьбине, и о дальнейшей жизни. Как она сложится и что его ждёт впереди? Постепенно мысли клонились к воспоминаниям из детства, к своим родным и близким…
Глава 2
Семья Чигирей была крепостной, и все они, от новорождённых и до глубоких старцев, являлись собственностью пана Войховского Егора Спиридоновича.
Ещё после раздела Речи Посполитой около полумиллиона белорусских крестьян оказались в собственности русских помещиков. Егор Спиридонович был сыном одного из дворян, который в числе первых получил во владение поместье на новых землях, вошедших в состав Российской империи.
Имение пана Войховского находилось чуть восточнее центра Полесского края, недалеко от волостного селения Петрикова. Вокруг простирались уникальные, можно сказать, девственные природные просторы. Редко разбросанные хутора и деревеньки полешуков[4 - полешуки – жители Полесья]терялись среди первозданных лесов и болот, и, казалось, были оторваны от всего мира. И даже служивые люди царя Российского как-то говаривали Егору Спиридоновичу об одном из близлежащих уголков этого края: «В Лясковичах были по делам ревизским… Селение настолько обособленно, что имеет вид неприметного застенка матушки природы. Ни туда попасть, ни оттуда выбраться. Там и царь, и бог – местный помещик Киневич…» На что пан Войховский, кивая в знак согласия, отвечал: «Особенность жизни у полешуков такова, и никто из них не горит желанием самопроизвольно покинуть родные места. Безмерно любят они свой край. Огромное Полесье у них одно на всех, но у каждого в сердце есть ещё и своё маленькое полесье – отчий кров. Люди свыклись с укладом такой жизни, и что-то менять не помышляют. Да, цивилизация в эти уголки не скоро доберётся со своими соблазнами и искушениями, которые очень быстро развращают человека… Так что этот народ по-своему счастлив в единстве с Богом и природой».
Так и крепостная семья Чигирей, отпрыском которой был Прохор, свято чтила Бога и своего существования в отрыве от природы вообще не мыслила.
Отец Прохора, Чигирь Григорий Максимович, служил у пана Войховского и объездчиком лесных угодий, и смотрителем всего охотничьего снаряжения. Он оберегал лес от самовольных порубок, браконьерства, а зачастую по мере надобности сам добывал дичь к панскому столу. Григорий Чигирь делал всё толково и со знанием. В общем, нёс службу исправно, за что не имел серьёзных нареканий со стороны панской милости.
В детстве Прохор испытывал к батьку двойственное чувство. Как и все крестьянские дети, он побаивался его строгости, но в то же время Прохор и обожал его за то, что батька с особой заинтересованностью приучал сына к своей работе. А мальчишке это очень нравилось.
Гришак – так в деревне звали Григория Чигиря – не прочь был пропустить и шкалик-другой горелки. Но в стельку батька напивался редко, а уж если такое случалось, то дома учинялся настоящий разгоняй. Доставалось всем, но больше всех от таких завихрений Гришака страдала мать. Несмотря на это, Гришак слыл хозяином расторопным. Семья имела хоть и не зажиточный уровень, но и не бедствовала, не перебивалась с хлеба на воду. Хотя, как и у большинства крестьян-полешуков, у Чигирей было в жизни немало тяжёлых моментов, когда всей семье приходилось давиться пушным хлебом[5 - пушной хлеб – хлеб из ржи с мякиной. После выпечки из него торчали волоски мякины].
Любовь к природе родного края была заложена в роду Чигирей самим Богом. Ещё покойный дед Прохора, будучи мальчишкой, перенимал все азы и премудрости лесной жизни у своего отца, тоже связавшего свою жизнь с лесом. И так повторялось вот уже несколько поколений.
Менялась панская власть, менялись управляющие и приказчики, а вот что относилось к службе, связанной с лесом, то Чигирей никто менять и не подумывал, потому что работников лучше, чем они, не было.
Как некогда дед брал с собой, тогда ещё девяти-десятилетнего Гришака, так и Гришак начал примерно с такого же возраста брать Прохорку с собой на обходы лесных угодий. Такие вылазки для мальчишки всегда были наполнены интересными встречами с обитателями лесного царства. И каждое такое событие сопровождалось не менее интересным рассказом или пояснением о повадках и жизни увиденной птицы, зверька или редкого растения.
Но особо необыкновенные впечатления остались у Прохора от охотничьих походов с ночёвкой. Обычно батька и дед шли с ночёвкой на токующую пернатую дичь к утренней зорьке, и Прошка, которому в ту пору было чуть больше десяти годков, едва ли не со слезами упрашивал взять его с собой. Уж больно заманчиво было провести время у костра в ночном лесу. Конечно, почти все охотники обходились без ночёвок, не было в этом такой уж необходимости. Но и дед, и отец Прохора находили в таких вылазках отдушину от будничных селянских забот. В такие часы они чувствовали себя единым целым с окружающим миром природы.
И если Прошке выпадала удача напроситься на охоту, то во время такой вылазки он с интересом наблюдал за взрослыми и старался помогать в сооружении небольшого куреня[6 - курень – шалаш.], разведении костра, устройстве подстилки из веток для ночлега. Ему это нравилось, он постигал и учился этому с удовольствием. Но самое интересное начиналось, когда все подготовительные хлопоты оставались позади, а на костре аппетитно шипели шкварки сала или зажаривался добытый по пути рябчик. И к этому времени в угольях уже доходила печёная картошка.
Наступала пора смачной вечери у огня и неспешных разговоров взрослых о всяких охотничьих былях и небылицах.
Вот тут-то Прохорка забывал обо всём на свете и с замиранием слушал интереснейшие истории.
Большей частью говорил дед. И особую колоритность его рассказам придавали всевозможные звуки и шорохи ночного леса. Сам же лес обступал костёр тёмной стеной с причудливыми фигурами и тенями. Молодая сосёнка на краю опушки в отблесках пламени выглядела затаившимся лешим с раскинутыми руками-ветками; густой лозовый куст казался диковинным и зловещим зверем, приготовившимся к прыжку на сидящих у костра людей; белеющая в вышине, в просвете темных веток, небольшая часть берёзового ствола до ужаса напоминала лицо мертвеца. И чем темнее был вечер и ярче костёр, тем более таинственным и угрожающе-сказочным становилось всё вокруг. Но не одними тенями завораживал ночной лес.
Где-то на другой стороне опушки тоненьким звуком жалейки[7 - жалейка – крестьянский муз. инструмент, дудка.]раздавалась осторожная перекличка затаившихся на ночь птичек. Стрёкот или жужжание первых пробудившихся насекомых, в отличие от зловещих теней, навевали людям у костра мирное успокоение. Но вот, словно эхо, далёкое, а потом вдруг совсем близкое, почти над головой, резкое уханье филина заставляло всех вздрогнуть; от внезапного резкого крика или предсмертного писка какой-либо зверюшки, попавшей в когти хищника, в жилах стыла кровь, и сердце заходилось в сильном трепете.
Изрядно перепугавшись от таких жутких звуков, взрослые крестились и всегда говорили что-нибудь пугающее.
– Свят, свят, свят… Леший кого-то потянул в болото… – серьёзно произносил Гришак.
– Точно, – соглашался дед, – потянул. А может, и кикимора над кем-то измывается. Места-то тут глухие…
Прошка от таких объяснений заметно ёжился, а по телу в разных направлениях пробегало дюжины две мурашек. Дед же, незаметно глянув на внука, спешил бодро добавить:
– Но мы втроём, и у нас огонь, ружья и молитва. Нам и сам чёрт нипочём, – уверял он, но это запоздалое сообщение уже как-то мало успокаивало хлопчика.
Дед и батька вели разговор вроде как между собой, напуская на лица чересчур уж серьёзный вид. Но Прохорка хоть и был ещё пацанёнком, а сразу смекал, для чьих ушей предназначались такие высказывания. И в такие минуты он старался выглядеть спокойно, но как-то уж самопроизвольно получалось, что он сильнее жался к батьке и обязательно так, чтобы дед со своими повествованиями был напротив.
Такие почти сказочные вечера оставляли неизгладимые впечатления в душе мальчика. Хотя зачастую бывало и страшно, и под утро зябкая прохлада не давала спать, а безжалостные комары до волдырей кусали открытые участки тела, но для Прохорки отправиться опять в такой поход было сродни празднику. Ведь слушать деда – это истинное удовольствие.
В такие вечера в лесу дед мог лишь вскользь коснуться темы о всякой нечисти, а так в основном рассказывал лишь только интересные истории и весёлые казусы, дабы не наводить страху на своего внука, к которому он особенно трепетно относился. И многие сверстники очень завидовали Прошке, что у него такой дед.
Да, дед Чигирь славился на всю округу как удивительный рассказчик. Но коньком его повествований была щекочущая нервы и душу слушателей тема колдовства, нечистой силы и всего такого прочего.
В престольные праздники, когда работать считалось большим грехом, люди, одевшись понаряднее, ходили в церковь, праздно прогуливались по селу, заходили к кумовьям и родственникам отметить такой день чаркой горелки да кислым ржаным блином со шкваркой. Кто таких угощений не нажил – лузгали семечки на лавках или дымили самосадом, приветливо здороваясь и тут же с ехидцей обговаривая проходивших мимо более зажиточных односельчан.
Когда же время подходило к вечеру, многие стягивались на окраину деревни, к хате деда Чигиря, ибо знали, что он обязательно уважит их просьбам и расскажет что-нибудь душещипательное.
Ещё засветло первыми, как всегда, появлялись дети. Занимая места на лежавших у хаты колодах, до блеска отполированных портками, они тоже готовились к страшилкам. Словно стая воробьёв, многочисленная детвора деловито рассаживалась на лучших местах, хотя все, конечно же, знали: взрослые придут и всё равно сгонят их с занятых мест, а то и вовсе отправят домой, если с ними не будет кого-то из старших домочадцев.
Дед Чигирь, зная, что на колодах уже собралось изрядное количество сельчан, с нетерпением ожидающих его речей, не спешил с выходом. Удивительный знаток человеческой души, он любил сначала потомить всех неопределённостью, чтобы потом более театрально, как бы с неохотой, произвести свой выход. Но и мужики не лыком шиты! Они уже давно раскусили дедову тактику и особо не волновались: старый Чигирь сам не упустит случая заворожить односельчан своими рассказами.
Прохор сейчас с улыбкой вспоминал, как в ожидании дедовых повествований многие пытались тоже завладеть всеобщим вниманием, рассказывая разные истории и ведя, по их мнению, умные беседы. Но вскоре эти «умные речи» быстро иссякали и неуклюже комкались от скудости языкового слога.
Подавляющему большинству крестьян было в тягость вести длинные речи, да и суровая жизнь от них этого не требовала. Так что все разговоры сводились к обыденным темам: погода, урожай, панское да селянское житие-бытие. Некоторые же просто пытались пересказывать уже известные истории старого Чигиря. Но любая интересная история деда Чигиря в исполнении другого рассказчика получалась пресной, без завораживающей изюминки. А вот если ещё и деревенские бабы начинали вмешиваться в «серьёзные» разговоры, то тема неизбежно меняла русло в сторону пересудов, сплетен, а то и вовсе начиналась перебранка прямо тут же у костра.
Но вот уже сумерки заметно начинали перевоплощаться в тёмный вечер. В пылающий костёр чаще подбрасывались заранее заготовленные ветки и сучья.
Дождавшись своего часу, наконец появлялся и дед Чигирь. Выходя из хаты, он зачастую дожёвывал на ходу специально брошенную в рот корку хлеба или кусочек овсяной ковриги.
– Вечер добры всем! – кивал головой старик.
– Добры!
– Добры! – раздавалось со всех сторон.
– Што это вы тут галдите на всю округу? Даже вечеру не доел. Дай, думаю, пойду гляну: што тут народ так шумит? – говорил дед, ещё больше шамкая губами, чтобы было видно, что его оторвали от вечери, которую на самом деле он давным-давно уже съел.
– Да это Ульянка с Авдотьей спор учинили! Всё не выяснят, чей мужик лучше! – моложавый селянин ухарского вида с громким смехом поддевал непримиримых соперниц во всём, о чём только можно было поспорить.
– Ы-ы, зубоскал! – тут же взъелась на смельчака одна из молодиц. – Тебе до моего Антипки – ой, как ещё далеко!
– А до моего Петра и того дальше! – не смогла промолчать и другая молодица.
– Ой-ё-ёй! А чего это до твоего Петра «и того дальше»?! – напрочь не соглашалась с такой оценкой первая.
– Потому как мой Петро лучше!
И понеслось! И опять заново начинался бесконечный спор. Это забавно тешило всех, кроме самих присутствовавших здесь виновников словесной перепалки – Петра и Антипки. Такое всеобщее внимание вводило их в крайне неловкое положение. И надо ж вот было такому случиться, чтобы самым тихим и безропотным мужикам попались такие взбалмошные и шумные жонки[8 - жонка – жена, местн. говор. В различных местах – жинка, жёнка.]. Ну, тут уж судьбе в иронии не откажешь.
– Ладно, бабоньки, угомонитесь! – вроде как намереваясь примирить сцепившихся молодиц, молвил всё тот же мужик бравого вида, но потом вдруг, решая всё же восстановить истину, со скрытым подвохом добавлял: – В таком гвалте вы никогда не добьётесь толку. Ну, вот как рассудить, который из семьянинов лучший? Каждая из вас знает всё только о своём мужике, а о достоинствах другого лишь догадывается. А тут надобно, чтоб кто-то их обоих знал как облупленных…
– А к чему это ты гнёшь? – подозрительно прищурив взгляд, подалась на говорившего мужика одна из соперниц.
– А к тому, что вот вы, мабудь[9 - мабудь – может быть, от бел. слова мабыть (местн. диалект).], и не догадываетесь, а на селе всем уже давным-давно известно, что Фроська обоих ваших тихонь изучила вдоль и в поперёк. И ведь ваши ненаглядные Антип с Петром сами до Фроськи украдкой бегают на всякие там сравнения. Вот идите к ней, и она тут же рассудит, чей мужик лучше! Фроська-то толк в таких сравнениях знает!
Фроська – молодица трудолюбивая и как хозяйка во всём умелая, но уж очень славилась на всю округу своей ненасытной распутностью. Хотя и мужик у неё был нормальный, и поколачивал частенько, но, как говорится, горбатого могила исправит. Так и Фроська, несмотря на все воспитательные меры, подгуливала с кем попало, где и когда попало.
У костра все посмеивались, отводя в сторону глаза и пряча довольное обличье, чтобы, не дай бог, самим не нарваться на острый язык взбеленившихся баб. А напуганные таким несусветным оговором несчастные мужики втягивали головы в плечи и в оправдание лишь пробовали что-то сказать, растерянно хлопая выпученными глазами. Но вместо оправданий получались невнятные мычания, и их затравленные взгляды в ожидании приговора были устремлены на своих грозных жонак.
Но со временем и до рьяных супружниц доходило, что их разыгрывают, а тут уж в долгу они ну никак не могли остаться! Да ещё если под угрозой посмешища стояла честь их мужиков!
– Так мы уж давно справлялись у Фроськи, – задиристо отвечала одна из баб. – Наши мужики-то в первых рядах доблестью славятся и всё одно наравне идут, а вот про тебя, – баба демонстративно тыкнула пальцем в сторону охальника, – так Фроська и говорить не хотела. Сказала, что только языком молоть горазд, а в остальном – евнух! – Безнадёжно махнув рукой на наглеца, баба вдобавок ещё и гордо отвернулась, будто там и глядеть было не на что.
Тут уж дружный хохот заставлял и бравого мужика сконфузиться. Да-а, видать, зря он тогда затеял подшутить над первыми склочницами на селе.
Но вот вскоре после полной капитуляции опрометчиво поступившего мужика, его облик быстро потерял разудалый вид, а шум понемногу стих. Несколько неуклюжих попыток оправдания за поднятый шум – и бабы тоже мирно замолкали. Мужики, перекинувшись с дедом Чигирём двумя-тремя незначительными фразами, выжидающе посматривали на его кудлатую бороду.
– Дед, а что сталось с тем парубком? – не выдержав, давал наводящий вопрос один из селян.
– С каким парубком? – непонимающе переспрашивал старый Чигирь.
– Ну, с тем, которого черти извести хотели. Запрошлый раз поздно уже было, и ты, дед, обещал, что в следующий раз доскажешь, чем там дело закончилась.
– Хм… А чем закончилось?.. – хмурился дед, вспоминая прошлую историю. – Не на того черти напали! Смелый и хитрый оказался хлопец, да ещё и заговоры от ихней братии знал. Так что пришлось тем чертям, не солоно хлебавши, катиться назад к себе в болото. Во, как оно было…
Хотя такой быстрый и простой конец истории и разочаровывал всех, но начало было положено. Дед Чигирь ненадолго замолкал. У костра тоже воцарялась тишина. Все догадывались, что в голове старого Чигиря рождается новая жуткая история. Догадывались – и не ошибались.
