скачать книгу бесплатно
Полупуд лишь кивнул. Мол, резонно. Пусть так и будет. Встал на борт, мощно оттолкнулся, аж доски скрипнули, и прыгнул на вербу, которая приняла его с радостным хрустом ломающихся под весом казака веток. У меня получилось еще хуже. Нет навыков десантироваться на деревья. Хорошо, ветки у вербы гибкие, пружинистые, а не острые и твердые сучья, – иначе без членовредительства не обошлось бы. А вот Типун, несмотря на раненую руку, проделал все с ловкостью обезьяны. Прыгнул, завис на ветке, качнулся разок и уже стоит внизу. Как на эскалаторе съехал. И пока мы с казаком озирались да отряхивались, уселся в пришвартованную рядом лодку с таким видом, словно невесть который час нас тут ждет. М-да, рожденный ползать… альбатросом никогда не станет.
* * *
Свернув направо во второй раз, лодка выскочила из камышовых зарослей на весьма приличных размеров протоку. Вода здесь не стояла, а, весело шумя, проносилась мимо пологого острова. В верхней части которого, метрах в ста от берега, стояла небольшая деревянная крепость. Опоясанная сплошным, крепким частоколом с двумя видимыми с воды башнями на углах и одной широкой, надвратной. Виднелись также жерла нескольких пушек… Или мортир… В этом я не спец. Но размеры солидные, хоть арбузами заряжай. А еще за частоколом высился крест, венчающий маковку церкви… Православный.
Вся площадь перед частоколом аж роилась от народа, словно в супермаркете в день предпраздничных распродаж или перед офисом объявившего о банкротстве банка. Не меньше сотни… Гомон тоже стоял соответствующий. Удивительно, насколько заглушают звуки камыши и тростник. Пока не выплыли на плес, ничего не слышал. Даже сомневаться начал, хорошо ли запомнили указания и туда ли свернули. А потом как звук включили…
Особенно со стороны одной, самой большой группы, плотно облепившей перевернутую вверх килем большую лодку. Более стройных, чем байдак, обводов и хищного, что ли, вида. Явно предназначенную для стремительного броска, а не для перевозки грузов. Видимо, это и есть та самая чайка, легендарное судно запорожских казаков, на котором они переплывали Черное море и задавали жару Высокой Порте.
– Тащи! Тащи…
– Куда прешь?! Глаза разуй!
– А чтоб тебе повылезало! Стой, зараза!
– Заноси! Заноси!
– Осторожно!!!
Часть толпилась на берегу, а другая – по колени в воде. То ли вытаскивали для починки, то ли наоборот – спускали на воду.
В другой стороне острова, отсюда невидимой, поднималось несколько десятков дымов и звенели наковальни. Из-за шума протоки казалось, будто перезвон доносится издалека. А то и вовсе из-под воды.
Лодка ткнулась носом в прибрежную мель и остановилась. Полупуд тут же выпрыгнул и поклонился в пояс.
– Ну, здравствуй, матушка Сечь. Давненько ж я дома не был, – Василий перекрестился на церковь.
Вслед за ним перекрестился и Типун. Право слово, поведение разбойника интриговало меня все больше. На нас стали оборачиваться, так что и я осенил лоб крестным знамением.
– Эй! Хлопцы! – заорал самый глазастый, бросая шапку оземь. – Гляньте! То ж Полупуд! Чтоб меня турецким ядром на части разорвало, если брешу!
– Точно… Василий… – согласился еще кто-то. – Вот так штука. А мы ж его…
– Челом, братья! – поклонился казакам Полупуд. – Рад, что помните. И что чарку за упокой души поднять не погнушались, тоже спасибо. Теперь сто лет проживу, не меньше.
– Здорово, чертяка! – подскочил к Василию совершенно голый казак. На загорелом до темноты мореного дуба и густо испачканном то ли дегтем, то ли еще каким жиром теле вода висела отдельными каплями, словно бисер. И от этого запорожец сверкал на солнце, будто огромный кусок льда или слюды. – Дай же я обниму тебя, товарищ дорогой! Как же я рад, что ты цел!
Казак и в самом деле полез обниматься и целоваться, совершенно не стесняясь ни наготы, ни грязи. Не смутило это и Полупуда.
– И я рад тебя видеть, Смола, – отвечал он весело, похлопывая казака по мокрой спине. – Гляди только, не прилипни. Мне еще к кошевому надо.
Неизвестно, прилип бы «нудист» или нет, но его уже оттерли в сторону другие запорожцы, тоже желающие высказать свою радость возвращению.
При этом некоторые поглядывали на нас с Типуном, но с вопросами не лезли. Любопытство на Сечи не поощрялось. Слишком многое прибывшим сюда хотелось забыть о прошлой жизни и никогда больше даже случайно не вспоминать. Принятым в науку новикам наставники так прямо и говорили: «Смотри, слушай, на ус мотай, а захочешь спросить – подумай еще разок и промолчи».
– Всё, всё, братцы… – освободился от дружеских объятий Василий. – Как солнце сядет, приходите в шинок к старому Шмулю, там и побеседуем обо всем. Сейчас не гневайтесь – дело не терпит.
С этими словами казак подхватил под руки нас с Типуном и потащил к воротам в крепость.
Вход в Сечь никем не охранялся, ворота стояли нараспашку, и лишь пара здоровяков громко храпела кверху пузом рядом с коловоротом, опускающим толстую кованую решетку. В общем-то верно, от кого закрывать, если на всем острове только казаки.
Хотя с этим выводом я поторопился. Чем выше мы поднимались по склону, тем больше ранее невидимых подробностей открывалось взгляду. Например, в той стороне, где я пометил дымы, было нечто похожее на предместье. Только не из хат, а землянок, шалашей и навесов. Над землянками наверх выходили только покатые крыши из плотно уложенных веток. И лишь некоторые, самые большие, были укрыты дерном. Невысокие кусты там уже сами выросли. Похоже, их строители и хозяева не беспокоились о комфорте и уюте. Главное – быстрота и дешевизна постройки. Поскольку при нападении дом или избу за стену крепости не спрячешь. Так зачем зря тратиться на то, что наверняка сожгут и разграбят?
Из истории я знал, что почти не было ни одного года, чтобы Сечь не пытались уничтожить. Особенно зимой, когда плавни замерзали и становились проходимыми для большого войска. И время от времени басурманам это удавалось. Оттого и перемещалась она по всему Великому Лугу от порогов и даже до берегов Черного моря. Возрождаясь из пепла, как птица феникс. Чтобы снова собрать разрозненные курени да паланки[6 - Паланка – городок, укрепление из кольев, свай, палисад, иногда земляное укрепление без бастионов. А также административно-территориальная единица (округ) на территории Запорожской Сечи.] в одно грозное войско.
Первая неожиданность караулила нас сразу за воротами. Там стояли две большие пушки, слишком тяжелые для того, чтобы их водрузили на башни, и, видимо, предназначенные для стрельбы прямой наводкой. А рядом с одной из них, прикованный толстой цепью к лафету, понурив голову, сидел давешний знакомец – Олесь. Конокрад и обманщик. И, похоже, давно сидел. Поскольку казаки, проходя мимо, не удостаивали его даже взглядом, как привычную деталь пейзажа.
– Вот так встреча! – хлопнул по бедру Василий. – Не зря говорят, что кривдой мир обойдешь, а назад не воротишься.
Олесь смолчал, только голову еще ниже опустил. Вместо него отозвался казак, сидящий на второй пушке. С копьем в руке. На страже, значит.
– Знаешь ее, что ли?
– Ее?! – от изумления Полупуд даже ус дернуть забыл.
– Ну да… – подтвердил стражник. – Девка это.
– Забодай меня корова, – озадаченно почесал затылок Василий. – Вот так штука. Хоть не рассказывай никому. Засмеют… – потом пнул меня в голень. – Ну, я, положим, пень старый, нюх потерял. А ты? Молодой парень, неужто не почуял?.. Хотя о чем я… – запорожец только рукой досадливо махнул. – Запамятовал, что ты с малолетства по монастырям… Откуда тебе знать, как девка пахнет… Встретил черт слепого да немого… вот и обвел вокруг пальца.
– А что она сделала?
В отличие от Полупуда, перевоплощение Олеся в Олесю меня не сильно удивило. В моем мире и не такое возможно. Взять хотя бы знаменитую шекспировскую «Двенадцатую ночь». Или ту бородатую певичку, не дай бог перед сном увидать… А вот почему человек, рвавшийся на Сечь так, словно речь шла о жизни и смерти, сидит прикованный, как преступник – было очень интересно. Ведь не для этого же она так рисковала всем? Даже лошадей у казаков украсть рискнула, что само по себе весьма чревато последствиями. Конокрадов нигде не любят, а уж запорожцы особенно. Что же пошло не так?
– То есть как «что»? – недоуменно сморгнул стражник. – Она же баба… – и как для тугоухого повторил громче: – Баба!
– Не удивляйся, – объяснил ему Полупуд. – Хлопец из монастыря сбежал. Первое лето казакует. Обычаев Низовых не знает.
А меня за рукав дернул.
– Забыл? Молчи, слушай и варежку не разевай!
– Да не о том разговор, Василий, – заупрямился я. – Что женщинам на Запорожье ходу нет. И нарушение карается смертью – всем ведомо. И она, я думаю, тоже об этом знала. Но ведь пошла на такой риск. Зачем?
– Откуда мне знать, – пожал плечами тот. – Девки от любви, как совы днем, слепнут. И сослепу насмерть расшибиться могут. Видимо, и эта не ведала, куда летит.
– Не похоже на любовь… – не согласился я. – Другое тут что-то.
И, не обращая внимания на окрик стражника, присел рядом.
– Тебя ведь не узнали, правда? Ты сама открылась? Зачем?
– А ну сдай назад! Нельзя с преступницей разговаривать! – бросился ко мне стражник.
Типун тоже. Но при этом кормщик неловко задел раненое плечо и со стоном повис на руках сторожа, изображая умирающего лебедя.
– Кошевого спроси… – подняла на меня заплаканное лицо девушка. От грязи и пыли оно стало похожим на трагическую маску, по которой художник небрежно провел две светлые полосы, обозначающие слезы. Вот только плакала Олеся по-настоящему. И боялась… – А я лишь клятву сдержала. Не могла иначе…
Я наверняка узнал бы больше. Ей хотелось хоть с кем-то поговорить. Но теперь меня за плечо взял Полупуд. А кто хоть раз побывал в его руках, тот навсегда запомнил, что дергаться бессмысленно.
– Сказано тебе – не суйся! – рявкнул сердито. – А то мигом кнута схлопочешь. И ты тоже стой смирно, – рыкнул на Типуна.
Потом притянул меня к себе и зашептал на ухо:
– Думаешь, я дурнее? Тоже понимаю, что не затем она сломя голову на Сечь торопилась, чтобы на цепи посидеть. Погодь… разберемся. Но сперва кошевой атаман, которому надлежит о Хотине и планах Орды узнать. Потом – казакам со Свиридова угла… кому добрую, а кому и злую весть передадим. А уж потом свое любопытство потешим.
– А не опоздаем?
– Разумно… – признал Василий и повернулся к стражнику. – Извини дурня… Мало бил. Боится, что казнь не увидит…
– Молодой… – понимающе кивнул казак. – Пятница нынче. Негоже постный день казнью пачкать. Велено завтра на заре утопить. Так что, если не проспите, не пропустите. Хотя… я думаю, она так визжать будет, что мертвого разбудит.
– Значит, не проспим… – Василий снова подхватил нас с кормщиком под руки и потащил дальше. – Слышали? Вот и ладно…
– Ладно… – проворчал разбойник. – Девиц казнить… Что ж тут ладного, типун мне на язык. Как по мне, так и совсем ничего. Задрать подол на голову да выпороть так, чтоб месяц на животе спала. И сама на всю жизнь науку запомнит, и другим сто раз закажет. Убивать-то зачем? Мало их и без нас басурмане в полон угоняют?
* * *
Первый и единственный раз путь нам преградили прямо перед порогом в стоящую отдельно от длинных и приземистых, крытых тростником бараков, небольшую, всего лишь из двух светлиц, зато чисто выбеленную хату. С пусть небольшими и мутноватыми, но стеклянными окнами и резными наличниками.
Двое казаков с напускной ленцой поднялись со скамьи возле крыльца и шагнули навстречу.
– Осади помалу. Не в корчму прешь.
– Здорова, хлопцы-молодцы, – поздоровался с ними Полупуд. – Мне к атаману… Срочно.
– Кому срочно, а кому и подождет… Почивает Серко. Сказал, не будить, покуда сам не встанет.
– Не пойдет, – гнул свое Василий. – Дело важное.
– Дел много, – не поступился и есаул[7 - Помощник атамана, позже – воинское звание.], – а кошевой у нас один. Хочешь поговорить – вон там, в холодочке обожди. Как проснется, сам выйдет.
– Хлопцы, вы не понимаете… – начал заводиться Полупуд.
– Это ты, друже, не понимаешь… – придвинулся второй есаул, но не угрожающе, а чтоб голос не повышать. – Батька всю ночь со старшиной совет держал. Только-только прилег. Поимей совесть. Дай человеку отдохнуть. Атаман хоть и крепкий еще, разозли – вола кулаком убьет, но ведь и не вьюнош. Лета свое берут.
Но как раз в этот самый миг двери в хату скрипнули и на пороге показался седой, крепкий мужчина, среднего роста. Длинноусый, с острым ястребиным лицом и таким же хищным, пронзительным взглядом. Богатый восточный халат расхристан, так что на волосатой груди виден большой серебряный крест на обычной бечевке. Одна щека примятая, глаза от недосыпа красные, но сабля на боку, а в руке короткая нагайка.
– Что-то я не расслышал, – проворчал он негромко. – Кто тут вьюнош, а кто старец?
– Так вот же, батька атаман, – первый есаул ткнул в меня пальцем.
Молодец. Сообразительный. Зачем лезть под руку человеку спросонья? Вдруг кошевой не с той ноги встал? А так – и стрелки перевел, и доложил.
Кошевой мазнул по мне тяжелым взглядом, чуть дольше задержал его на Полупуде и удивленно вздел брови, добравшись до Типуна. Но тут же взял себя в руки и продолжил в прежнем, ворчливом тоне:
– Что-то зачастили ко мне эти вьюноши… спозаранку. Надеюсь, на этот раз хоть не девка? Проверили?
– Батька атаман, – возмущенно воскликнул один из есаулов. – Ну откуда ж нам было знать? Или прикажешь каждому гостю штаны снимать, прежде чем в избу войти? Как в нужник?
– Поговори у меня! Руками щупать надо, если глазами слабы… – пригрозил помощникам нагайкой кошевой. – Опозорили на старости лет. А если б она не призналась? Знаете, какой бы по всему миру слух пошел?.. Что на Сечь нынче не то что врагам, даже бабам ворота открыты. Тьфу! Сгиньте с глаз моих! Пока и в самом деле не осерчал да не всыпал горячих!
А когда молодые казаки проворно метнулись прочь он начальственного гнева, кинул вслед:
– Куда ускакали? На коне не догнать. Обед подавайте. Да так, чтоб и гостям голодными за столом не сидеть.
Сунул нагайку за голенище и спустился с крыльца.
– Челом, батька атаман, – поклонился Полупуд.
Мы с Типуном тоже не погнушались спины согнуть. Кошевой войска Низового Запорожского фигура солидная. Хоть и выборная должность, а генеральская. Если в военное время. А в мирное – губернатор, не меньше. А то и президент республики.
– Я – Василий Полупуд, товарищ Минского куреня, – продолжил казак. – Пришел с вестью важною.
– И тебе не хворать, молодец, – кивнул тот. – Новость короткая или длинная?
– Хотин… – одним словом ответил Василий.
– Вот как… – сразу посерьезнел кошевой и указал на дверь. – Тогда пойдем в хату. Похоже, разговор долгий намечается.
– Погоди, батька… – замялся Полупуд. – Прежде чем в дом войти, я сказать должен.
– Говори, если должен, – остановился тот.
– Я привел с собой тех, кто моим словам весу придать могут и растолковать подробнее. Выученик мой… и пленный разбойник… – Василий указал на кормщика. – Не знаю, гоже ли будет и его, наравне со всеми, привечать?
Кошевой посмотрел на Типуна, и мне снова показалось, что переглядываются они не просто так, а как давние знакомцы.
– Пут на нем не вижу, – пожал плечами. – Если до сих пор не сбежал, то теперь уж точно никуда не денется. Виноват – ответит. Закон на Сечи один для всех. А знает что важное и готов поделиться – круг оценит.
– Спасибо…
– Не торопись, как голый в баню… – отмахнулся кошевой. – Там видно будет. А теперь либо заходите, либо посторонитесь… – кивнул на нескольких джур, спешащих с горшками, мисками и большим жбаном. Ушлые есаулы исхитрились и наказ исполнить, и на глаза не сунулись – парнишек прислали.
Внутри жилье кошевого ничем особенным не отличалось. Хата как хата. В глубинке, по деревням таких много. Разве что ковров на стенах больше. И не абы каких. А уж оружия развешено и выставлено столько, что на пару-тройку исторических музеев хватит с избытком. Тут и панцири[8 - Так именовались все виды кольчужного доспеха.], и кирасы, и щиты… Мечи, топоры, копья, секиры… Сабли и ятаганы. Булавы, моргенштерны[9 - Тип дробящего оружия.] и боздуганы[10 - Тип дробящего оружия.]. Луки в сагайдаках и колчаны со стрелами… Все отборное, парадное. Инкрустированное драгоценными металлами и каменьями.
Длинные, на пять седоков каждая, скамьи под стенами застелены волчьими и лисьими шкурами. Широкое ложе, видимое сквозь распахнутую дверь в другой комнате – тоже.
– Да не стойте вы, как над покойником, – кошевой уселся во главе стола, уже обильно сервированного всевозможными яствами. Самыми простыми и постными – хлеб, рыба, сыры, печеные яйца, фрукты. Зато в таких количествах, словно после нас еще как минимум полкуреня обедать будет. – В ногах правды нет. Ешьте, пейте и рассказывайте, с чем пришли.
После этого, как бы исполнив ритуал хозяйского радушия, притянул к себе кружку, набулькал в нее из жбана чего-то пенного и ароматного и жадно осушил двумя глотками.
– Благодарю за угощение, батька атаман, но прежде чем трапезничать, должен я тебе поведать о том, что лишь недавно узнал. Слишком важное, чтобы и дольше держать при себе. Ошибаюсь или нет – о том не мне судить, но многое указывает, что еще нынешним летом султан двинет войска на Польшу или Русь. И, вернее всего, направятся они под Хотин.
Кошевой положил обратно уже оторванную куриную ногу и вперил в Полупуда тяжелый взгляд.
– Такое известие голословным быть не может. Казак ты опытный, не новик, и понимаешь это. Значит, не просто так говоришь. Выкладывай все, что знаешь. Без утайки и опасения, что я с недоверием к твоему рассказу отнесусь. Мы хоть и в плавнях сидим, да не на краю света. Тоже кое-что слышим и видим.
Полупуд неуверенно поглядел на кормщика. Кошевой перехватил взгляд.
