скачать книгу бесплатно
– А ты мне что, не доверяешь? – обиделся Антон.
– Ну, ты наглый какой! Я тебя вижу в первый раз! – возмутилась Лара. Поднялась, приблизилась к Антону, коснулась рукой плеча. – И… не знаю почему, но доверяю! Глаза у тебя такие, такие… – смешалась девушка.
– Какие? – тихим шепотом переспросил Антон, приблизив лицо к лицу Лары. И должен был последовать за этим доверительным движением киношный поцелуй в диафрагму. Но он не последовал. Пока.
– Какие? А вот такие. Как два диеза, ре-мажорные! – засмеялась Лара, мягко оттолкнув руками Антона от себя.
– Слушай, можешь не отвечать, но откуда у тебя Нойнер? Он же, наверное, денег стоит! – Антон едва не присвистнул, но глаза закатил, не удержался.
– Ну, как любит говорить мой поклонник, не дороже денег!. Нойнера он мне вручил и сказал, что теперь я могу на нем играть, сколь долго мне заблагорассудится! Но как подарок – ничем не обозначил. Вот мой тебе ответ.
– Что – олигарх?
– Знаешь, – серьезно ответила девушка. – Олигарх, не олигарх, но человек очень даже обеспеченный. И ничего такого пафосного в нем я не замечала. Одевается просто: мягкая обувь из замши, джинсики, курточки. Несколько раз приглашал меня ужинать, никаких костюмов от Бриони или еще чего! А, вот только что! – припомнила девушка. – Машина у него сумасшедшая просто! «Майбах», кажется, называется. Натуральная кожа, дерево, квадросистема. Звук ураганный! Говорит, у этой машины самый плавный ход, а у него с позвоночником какие-то проблемы. Подумать страшно, сколько он за него отвалил!
– Ну, наверное, не дороже денег! – улыбнулся Антон. И не стал он, конечно, раскрывать Ларе секрет, как с первого взгляда определить мастера и год рождения скрипки. Надо только знать, куда и под каким углом смотреть. Потому он и подошел к окну, «поймал» свет и заглянул в разрез эфы инструмента.
Когда Антон вернулся в мастерскую, Давид рассматривал верхнюю панель шкафа и на листках плотной бумаги рисовал, как она должна будет выглядеть в восстановленном виде. Он считал, что нужно нарастить отколотую часть, вырезав ее из липы. А потом, отмыв старую пластину, покрыть темным лаком все вместе, выравнивая весь шкаф по цвету.
– Давид, а ты что предпочитаешь в этот послеполуденный час – коньяк или виски? – неожиданно спросил Антон компаньона.
– Вообще-то я выпивать не люблю, и ты это знаешь. Но тут мой дружбан, дагестанец, вместе служили в морских котиках, привез бутылочку коллекционного коньяка «Дербент» – редкость в Москве. Я хотел для себя приберечь для особого случая. Но в субботу в одно семейство на день рождения иду, придется там его попробовать.
– А если я тебе виски презентую? – спросил Антон.
– Ну, если есть выбор – шотландское, односолодовое, и не «затертое» какое-то, то выберу виски. И я с ним в одно семейство в субботу на день рождения пойду. И буду там уважаемым гостем! А с чего это ты решил расщедриться?
– Да вот по твоему совету познакомился с генеральской дочкой. Ларой. Хороша!
– И что, с первого взгляда влюбился? Она в синем комбинезоне была?
– Со второго. Синий комбинезон? Нет, в джинсах она была. И в безрукавке. Ладно, пить по этому случаю не станем. Пока. А гостем ты уважаемым в субботу будешь, вот, держи! – презентовал Карпачев Давиду зеленую цилиндрическую коробку «Speyburn». – Сингловый, десятилетней выдержки.
– Ну, спасибо, дорогой! – растроганно сказал Давид. – А Лара – девушка хорошая, умная. И есть в ней что-то такое, такое… – задумался компаньон.
– Какое такое, ты можешь сформулировать? – уточнил Антон.
– Глаза у нее широко расставлены, вот! – обрадовался находке Давид.
– Да что ты говоришь?! – удивился Антон. – А я ведь все время ей прямо в глаза смотрел и ничего такого не заметил!
– Точно, ты влюбился! Но ты не бойся, так бывает…
– Да не боюсь я! С чего это мне бояться? – словно убеждая самого себя, возмутился Антон.
– Ну, знаешь, иногда любовь может и сводить с ума! А тебе сходить с ума нельзя, тебе рассудок надо в трезвости держать, чтобы работу делать. Сколько у нас на этот шкаф времени?
– Три месяца! Успеем? И, кстати, время пошло, договор генерал подписал сегодняшним числом.
– Должны успеть! А за три месяца ты можешь и жениться, если она тебя тоже полюбит с первого взгляда. А можешь и разлюбить. Если она тебя не полюбила, да?
– Да! То есть, нет. Логика у тебя какая-то неправильная!
– Да какая там логика! Это жизнь. А жизнь – когда она по логике строилась?
– Ладно, давай показывай, что ты там нарисовал? – прервал его Антон.
– Вот, смотри сюда! Этот сектор самый сложный, тут надо будет срезать толстый слой дерева и сделать вставку.
– По текстуре совпадем? – озаботился Антон.
– Я уже подобрал несколько брусочков, посмотрим. Слушай, Антон, а давай его снимем на фотик с самым большим разрешением, потом закачаем в нотик и поработаем его в векторной графике?
– Фотик, нотик, сектор, вектор! Все у тебя просто, Давид! А ты представь, что нет у тебя ни фотокамеры, ни компьютера, а про векторную графику никто и слыхом не слыхивал?! Вот как оно было раньше?
Давид обиженно засопел, помолчал.
– Раньше, раньше! Так то и было раньше! А, послушай лучше анекдот про раньше?
– Ну, давай свой анекдот! А с фотиком и нотиком – хорошая мысль!
Весна в Москву никогда не приходит вовремя. Как шаловливая девчонка она руководствуется не календарем, а, скорее, какими-то своими ощущениями и капризами. Ну, и что, что первая декада марта на исходе? И потом как-то вдруг – пора! И сразу взрыв во всем – и в природе, и в погоде, и в людях.
«Странно, – подумала Лара, проснувшаяся от упавшего на подушку солнечного луча, – Вот уже и пятница, а он что-то не звонит!». Она ощущала легкий озноб от пробуждающегося приятного влечения.
И вот оно, еще одно подтверждение, что телепатия существует. Стоило Ларе подумать об Антоне, как зазвонил мобильник.
А что тут удивительного? Зима была вчера. Или позавчера, неважно. Сегодня – весна. И завтра будет весна.
Лара не кинулась сразу в разговор с Антоном и попросила его перезвонить через час – столько времени она отвела себе на всякие умывания и завтрак. Часы в ее комнате показывали десять. «Правильный мужчина, знает, что звонить можно после десяти утра и не позже десяти вечера», – с некоторым удовлетворением, что Антон не разочаровал ее предположений о его джентльменстве, отметила про себя Лара.
Тщательно почистив зубы, сострила гримаску зеркалу. Подняла руку, раздвинула пальцы веером, осмотрела ногти. Вздохнула, вспомнив, как на вчерашней репетиции Жанка Данилова, тыча в лицо правой рукой, увещевала: «Нет, мать! Ты всмотрись в каждый ноготок! Сегодня самый модный тренд – мини-миниатюра на ногтевой пластинке! Рисуют аэрографом специальными красками! Только мужики, бабам не доверяют! Полтора часа на каждый палец, представь? И еще полчаса под специальной лампой – для поли… Как ее там? Минерализации! А я хочу и на ногах себе аэрографию сделать, лето ведь уже на носу!» – просто заходилась подружка.
Лара до рези в глазах всматривалась в миниатюры на ногтевых пластинках, восторженно, как ей казалось, делала страшные глаза, но когда Жанна стала ее уговаривать сделать модный маникюр, Лара не выдержала: «Жанка, ты на чем играешь?! – Жанка заткнулась, округлив глаза. – Ну, ты чего? На флейте! – Тебе ногтевые пластинки не мешают? Вот, не мешают! А мне мешают! И как я буду выглядеть с правой ладонью в трендовом маникюре, и с левой, по которой будто газонокосилкой проехались?»
Жанка обиделась было, надулась, но была она характером отходчива и через каких-то пять минут увещевала Лару: «Ну не хочешь аэрографию, давай тебе татушку сделаем?! На лобке или на ягодицах – это сейчас самый последний писк! У меня знакомый мастер есть – колет, ничего не почувствуешь! Смотри, какую саламандру он мне наколол!» – Жанна уже начала было оттягивать юбку вниз, но Лара перехватила ее за руку: «Жанка, да ты совсем с катушек съехала!». «Нет, это ты со своими каприсами «отъезжаешь». И далеко-далеко! – сердилась Жанна. – Он даже мальчиков из… – Тут она сделала таинственный вид, приблизилась и выдохнула Ларе прямо в ухо, – …Из самой администрации накалывает! Ты что, мать, у него очередь на полгода расписана! Но я его попрошу, он тебе без очереди назначит!» К счастью, их снова позвали в зал.
«А что? Наколю себе тату, мама купит мне фа-ту!» – напевала про себя Лара дурацкие строчки, пришедшие вдруг на ум, и выкручивала кран холодной воды до упора. Сколько себя помнила, всегда завершала утреннюю водную процедуру ледяным душем. Это бодрило и быстро возвращало в реальность. Растерлась махровым полотенцем. «Фату, тату! Ни о том ты думаешь, дурочка! Совсем не о том. А думаешь ты о ком…»
И только стоило Ларе подумать об Антоне, как мобильник отозвался моцартовским рингтоном.
– Слушай, а давай как-нибудь вечер проведем вместе, красиво, с ужином, с концертом? – после полутора минут вступительного трепа предложил Антон.
– Где это ты такое в Москве видел? Или в книге вычитал? – поинтересовалась Лара.
– Я был недавно в Питере, в Мариинку приглашали кое-что посмотреть из старинной мебели в директорском кабинете. Ну, заодно и дали билет на вечерний спектакль. Так там, справа от театра, через улицу есть такой «Ирландский паб». У англичан принято, оказывается, перед театром идти в ресторан. Вкусная, надо сказать, привычка. Я-то оказался там, потому что проголодался, а у них – традиция. И паб оказался вполне приличный. И потом балет посмотрел с большим удовольствием, – поделился опытом Антон.
– Но мы не в Питере! И куда ты предлагаешь нам пойти на ужин перед культурной программой? – с еле заметной иронией поинтересовалась Лара.
– Давай поедем в киноклуб «Эльдар» – место уютное, это на Ленинском проспекте. Там во вторник концерт вечером будет. Поедем до пробок, часов в половине пятого, в шесть сядем за столик, а в семь тридцать – бардовский концерт, Никитины петь будут.
– Ну, да, очень миленько! Все правильно, по рекомендациям диетологов – ранний ужин, а после семи вечера только барды, то есть духовная пища, – оставаясь на «игривой» волне опять подначила Лара.
– Так там вполне неплохой ресторан под названием «Жестокий романс». А после концерта уже без пробок я тебя отвезу домой, – бесхитростно изложил свою «логистику» Антон.
– Хорошенькое название для ресторана! – рассмеялась девушка. – А меню у них соответствующее?
«Интересно, а куда это «домой» он меня отвезет? Ко мне, к себе? – подумала Лара. – А, как будет, так и будет…»
«Ну, что ты опять с этим ай-пятым завтракаешь? – укоризненно заметила Надя, подвигая Ларе сметану. – Ты со сметанкой оладушки! Или, хочешь, вареньица достану?..» Не получив ответа, домохозяйка вернулась к плите. Лара правой рукой – левая была занята оладушком, набрала на ай-паде запрос: «Ресторан «Жестокий романс», меню» и принялась читать.
– Супчик к обеду какой варить, Ларочка? – прервала ее гастрономические изыскания Надя.
– Что? Супчик? А свари рассольничек, очень он у тебя хорошо получается! – неожиданно ответила Лара.
– А что? – подхватила Надя. – Рассольничек, с перловочкой, с огурчиками – давненько не варили мы!
– Угу, давненько, уже давненько! – подхватила девушка, вчитываясь в «ай-пятый». Потянулась за оладушком, поднесла его ко рту, да так и застыла.
«…А напоследок всем скажу, а напоследок я скажу – любить тебя не обязуюсь. С ума сойду и расскажу…» – безбожно перевирая текст, вдруг вполголоса запела Надя романс из одноименного фильма Эльдара Рязанова. Нет, она и раньше часто пела за готовкой у плиты. Но отчего ей на ум пришли именно эти строчки? Именно сегодня, именно сейчас?!
Оладушек вернулся на тарелку.
– Надя! – страшным голосом позвала, как в детстве, Лара.
– Что, Ларочка? – испуганно обернулась Надя.
– Надя, кажется, я влюбляюсь! – тихо и зловеще прозвучал ответ.
– В плотника? – тоже полушепотом уточнила Надя, машинально вытирая нож о передник.
Почему-то этот жест вернул девушку к реальности.
– Он мебель режет. Столяр он, Надя. Мастер.
– Ну, в мастера не грех и влюбиться.
В «Эльдаре» они сначала пошли вниз, в кафе и решили в нем остаться, не переходить в ресторанный зал. Стены кафе были украшены плакатами фильмов и фотографиями знаменитостей. А еще на одной стене висел стул – тот самый, который снимался в «Двенадцати стульях», в другом проеме стоял трон Кощея Бессмертного, на котором разрешалось посидеть. На спинках стульев красовались имена прославленных режиссеров, актеров, актрис, композиторов. В меню против названий стейков, котлет, отбивных и прочих блюд значились имена «Деточкина», «Шекспира», «Подберезовикова». Читалось это все романтично, выглядело аппетитно, И на вкус было вполне достойно. Атмосфера была непринужденной. На самом деле они не были голодны и получали больше удовольствия от общения, чем от еды. Лара, по особому случаю, перед уходом из дома «пшикнулась» новой маминой парфюмерной водой, соблазнившись рекламой, что в шлейфе ее аромата «скрываются оттенки чувственного эротизма». Как это должно подействовать на Антона, она не представляла. Но, на всякий случай…
Когда они поднялись в фойе, там было уже многолюдно. Они сдали в гардероб Ларин норковый жакетик и спортивную куртку Антона. Вокруг преобладали зрители среднего возраста, для которых Никитины были героями их молодости.
– О, Антон! – узнал его седовласый рослый сухопарый мужчина, не скрывавший своего удивления, – И тебе, оказывается, это интересно?!
– Дядя Юра, а я и не знал, что вы в Москве и на этот концерт идете! – несколько растерявшись, ответил Антон. Но спохватился и представил свою спутницу, – Знакомьтесь, это Лара, скрипачка.
– Ну, вот так сразу – скрипачка! Сказал бы – моя подруга, или как сейчас модно, герлфрэнд!
Мужчина в модном синем льняном летнем – обгоняя погоду – пиджаке, легких фланелевых брюках и голубой рубашке в тонкую белую полоску, с расстегнутым воротом и без галстука, с какой-то грустью во взгляде серых глаз, держался просто. Протянув руку и слегка, едва заметно склонив голову, он назвал себя.
– Юрий Иванович! Я брат его мамы и, следовательно, дядя Антона.
– А он, следовательно, ваш племянник! – непринужденно подхватила Лара. Мягко улыбнулась, протянула в ответ руку, но мужчина не стал исполнять традиционное рукопожатие в стиле «здравствуй, товарищ», а взял в свою ладонь ее пальцы и приподнял кверху.
– Действительно, скрипачка, причем занимаетесь постоянно и подолгу, это по подушечкам чувствуется, – констатировал Юрий Иванович.
В этот момент раздался звонок, приглашающий всех в зал.
– Ладно, пошли, потом еще увидимся, – предложил Антон.
Дядя Юра чуть притормозил племянника и шепнул ему на ухо: «Хватать и не выпускать!».
Антон согласно кивнул головой – мол, какой разговор, понял.
Сам Юрий Иванович был «правильным» мужчиной. Таким, который знает, как распорядиться каждой свободной минутой, который поддерживает себя в форме, занимается спортом и все такое. Такими бывают «киношные» сотрудники спецслужб. А иногда и не киношные, всамделишные. Впрочем, и таких не обходят удары судьбы.
– Дядя Юра дипломат, работал в МИДе, полсвета объездил, где он только не бывал, – в двух словах поведал Ларе о своем родственнике Антон. – Три года назад овдовел и ведет затворническую жизнь, но вот на Никитиных выбрался.
После концерта Лара позвонила маме.
– Мам, у меня все в порядке, – начала она с нотками радости и удовольствия в голосе. – Концерт чудесный, пели Никитины прелестно, многие песни ты слышала в своей молодости. Под музыку Вивальди? Конечно, и Москва слезам как не верила, так и не верит. Знаешь, мы, может быть, заедем к Антону, – бросила она взгляд на молодого человека, вспомнив его программу вечера. Но тот с непроницаемым лицом ничем не подтвердил возможность «заезда к Антону». – За меня не беспокойся. Все – буду по обстоятельствам, точнее – по ситуации! – завершила тихим голосом разговор с родительницей Лара.
А ситуация сложилась такая, что к удивлению и даже удовольствию Валентины Григорьевны, довольно скоро Лара оказалась дома. И без лишних вопросов было понятно, что «может быть» сегодня не состоялось.
Ближе к полуночи этого же дня Антон позвонил своему дяде – тот ложился поздно и на звонки «вне протокола» отвечал без замедления. Молодому человеку хотелось услышать что-то еще о своей спутнице от опытного родственника, сделавшего себе хорошую карьеру и обладающего большим жизненным опытом.
На самом деле Лара настолько нравилась Антону, что он мог бы даже согласиться, что влюбился в нее.
– Хорошая девушка, и вкус у нее имеется, и держится хорошо, уверенно, без выпендрежа, и весьма сексапильная, – дал свою почти профессиональную оценку матерый дипломат. – Так что выбор твой одобряю, с семьей ее познакомился уже?
– Так я сначала с семьей и познакомился, а потом уже и с ней, – пояснил Антон.
– Очень хорошо. Раз они против тебя ее не настраивали, это уже хороший признак. Не надо будет бороться с ветряными мельницами.
– Дядя Юра, а я слышал, что вы еще не так давно в семье имели репутацию крепкого бабника.
– Ладно, – решил приоткрыть занавес Юрий Иванович. – Да будет тебе известно, я всегда был и остаюсь, хотя годы уже не те, дамским угодником, вульгарно называемым бабником. Что делать, как меня научили восхищаться античной живописью и скульптурой, так я и остался поклонником женской красоты. Правда, самой прекрасной женщиной я любовался в Париже, – и тут он сделал небольшую паузу. – В Лувре стоит Ника Самофракийская. Будешь в Париже, обязательно сходи. Подле нее можно часами стоять.
– А говорили, что перед вами ни одна женщина устоять не могла, через полчаса общения она уже была ваша.
– Это все враки. Мне за твоей тетей ухаживать пришлось почти год, умела она мужиков выдерживать, проверять на время. Хотя, так и быть, расскажу тебе один прием, о котором я узнал от джазистов. Когда-то в оркестре Утесова был ударник, который по приезде в любой город через час уже запирал замок в гостиничном номере на два оборота. А коллеги интересовались, как ему удавалось так быстро соблазнить женщину. Он объяснил: если она меня возбуждает, то стараюсь каким-то способом «дать ей в руку», так сказать, почувствовать прилив страсти – это очень сближает.
– Ну, это уже совсем! – не мог найти нужное слово Антон, не столь искушенный в технологиях соблазнения.
– Вот именно! Да я таким способом и не пользовался, так что у меня романы были затяжными. И знаешь, не верю я в эту байку про утесовского ударника. Скорее, он так отваживал праздно любопытствующих. Но секретное оружие для женщин у меня было: я с ними разговаривал, им это было интересно. А поскольку я много читал, то и рассказать было о чем. Так что мне везло больше, я любил, меня любили. А ты с этой девушкой, в каких отношениях? То есть, в какой стадии? Смотрел ты на нее откровенно влюбленным взором. Я даже за тебя порадовался. В общем, повторюсь, держи ее двумя руками и не отпускай. И еще одно учти – если любовь будет оставаться платонической, то она может оказаться весьма обременительной. То есть, в материальном смысле. Причем первым ощутит это твой худеющий бумажник. Захотите заехать ко мне в гости, милости прошу. Только предупреди заранее, сам знаешь мои обстоятельства, живу-то уже почти три года один.
И пришел апрель, и Москву накрыла неожиданная волна горячего воздуха, и все быстро достали из шкафов и чемоданов летние вещи, раскрасив улицы, бульвары и площади пестрыми светлыми нарядами. В воздухе уже перемешивались самые разные запахи – свежеуложенного асфальта, распускавшихся листьев на деревьях, туалетной воды, духов. В общем, чувствовалось влияние эндорфинов – даже незнакомые люди улыбались друг другу, а решительные молодые люди пытались пообщаться с кокетливыми девушками.
Размышляя, как зазвать Лару к себе, Антон прошелся по своей квартире. (дом хороший, кирпичный, постройки шестидесятых годов, в глубине Ленинского проспекта. Он как-то очень вовремя купил эту «однушку», хотя и пришлось влезать в долги у родственников и у пары коллег. Впрочем, не в такие тяжелые, как если бы брал кредит в банке. Просторная прихожая со шкафами для одежды, коридорчик, первая дверь – ванная со стиральной машиной, вторая – туалет, и дальше – кухня. Кухня была хорошая, в десять полноценных квадратных метров. Около полуметра, правда, «отъедал» выступ вентиляционной камеры, но и в этом было определенное удобство – за ним хорошо «прятался» холодильник. И комната довольно большая, метров двадцать пять, светлая за счет большого, во всю стену окна рядом с балконной дверью. Возле окна большой письменный стол, компьютерный монитор, открытый стеллаж с папками, ватманами, чертежами. На стене квадратная абстрактная картина, составленная из маленьких деревянных брусочков разных оттенков и рисунков. В глубине – как бы «альков», где разместились широкая постель, глубокое кресло и небольшой, но не обычный журнальный, а раскладной ломберный, карельской березы столик, с антикварной латунной, в стиле «арт-нуво», настольной лампой под абажуром и несколькими книгами.
