Пусть лёгкая витает грусть

скачать книгу бесплатно


– И не собираюсь. Необязательно пробовать мышьяк, чтобы узнать, что он ядовит.

– Как хочешь, но не говори, что я тебя не предупреждал. Ты многое теряешь, Карл.

– Капитан.

– Капитан Карл. Как скажешь, дорогой.

Рильке пожал плечами – без раздражения, он уже привык к выходкам Джона Стаута, и, в общем-то, находил его довольно безобидным. Правда, тот факт, что Джон сох по Рильке вот уже последние лет так пять, его несколько тревожил – чем черт не шутит, еще несколько лет такой активной осады, и может наступить момент, когда шеф полиции дрогнет. Но Рильке надеялся, что Джону надоест раньше.

Труп лежал в прозекторской на холодном стальном столе и выглядел до неприличия жалким и худеньким. Полицейский откинул простыню: совсем еще юнец, убит ударом по голове тупым предметом. А потом у него, уже мертвого, кто-то отрезал руки по локоть.

– Огден Дэниельс, двадцать два года, студент-программист, – Стаут подошел ближе, зачитывая сухие данные дела. – В последний раз, если верить слухам, его видели в супермаркете "Спур", где он покупал замороженные полуфабрикаты и упаковку безалкогольного пива.

– По делу, Джон. Ты не следователь, а медик.

– Да, сладкий. Так вот, смерть наступила мгновенно, примерно в 23.30, при этом продавец говорит, что чек был пробит в 22.55, то есть за тридцать пять минут до смерти…

– Джон, счастье мое, если ты не вернешься к теме, я сверну тебе шею, – рыкнул Рильке.

Стаут поперхнулся от неожиданности такого обращения, засветился, засиял, и дальше уже тараторил без передышки:

– Удар был нанесен сверху, справа налево, скорее всего, жертва в этот момент сидела. Предмет тупой, гладкий, предположительно – металлическая труба или бита, пока сказать трудно – частиц не осталось. Он упал лицом вперед и разбил очки, один осколок впился в кожу под левым глазом. Потом труп, видимо, оттащили на задний двор, там отрезали руки бензопилой, бензопилу преступник забрал с собой и подкинул в сарай соседа мистера Дэниельса, которым оказался мистер Сандерс. Руки до сих пор не найдены.

– Предположения есть?

– Никаких. Сектанты отпадают – нет ни ритуальных надрезов, ни рисунков, да и убийство ударом по голове для них нехарактерно. Правда, на шее я обнаружил несколько десятков странных насечек…

– Десятков? – удивился Рильке.

– Да. Четыре ряда по двадцать.

– Он что, упал шеей на газонокосилку?

– Нет, капитан. По счастью, мой сосед по дому – мусульманин. Он меня просветил по этому поводу.

– И что?

– У них существует практика, которая называется "хиджама". На тело ставятся вакуумные отсосы, кровь приливает к коже, и кожа либо сама пропускает кровь, либо делаются надрезы.

Рильке передернуло:

– Правда?

– Мусульмане считают, что это помогает от семидесяти двух болезней, и сами ангелы советуют так очищать организм.

– А ты как думаешь?

– Варварство, конечно. Посмотри на его шею. И что-то я не вижу, чтобы парень был здоров – он похож на истощенного кузнечика.

– Главное – понять, кому понадобились его руки, Джон.

– Вряд ли для запекания.

– Лучше молчи, мой голубой друг… Так ты мне нравишься больше.

– Учту, – Стаут улыбнулся, и закрыл тело Огдена Даниэльса простыней. – Больше тебе здесь ничего не нужно?

– Больше ничего. Можешь пригласить меня на ужин. Я лично предлагаю "Пуччини", там сегодня обещали отличную телятину.

Выходя из морга, Рильке ухмылялся: он отлично представлял себе ошарашенную физиономию медэксперта, даже оборачиваться не надо было, чтобы удостовериться.

Дневник. День третий. Французский анис

"Сегодня я пойду в зоопарк. После вчерашнего, честное слово, надо отдохнуть. Вечером ходила в "Пуччини", слушала какой-то итальянский оркестр, как всегда – проездом, ровно один день и так далее. Отдала двадцатку, не совсем понимаю, за что… Хотя нет, музыка, конечно, была пронзительная, но я думала совсем о другом: о своей соседке, которая очень любила мыться. Все встречали таких женщин, которым недостаточно пятнадцатиминутного душа или получасовой ванны. Два раза в день по часу они ожесточенно трутся мочалками, изводя кусками медовый Palmolive. И при этом я не могу назвать это любовью к собственному телу, нет: они предпочитают есть все, что заблагорассудится, пить до скотского состояния крепкий дешевый эль, отмахиваться от абонемента в фитнес-клуб и гордо выставлять напоказ телеса, упакованные в отвратительно-блестящие шмотки. Мне кажется, это неправильно, что они мне не нравятся. Мы все должны быть толерантны. Или не должны? Я смотрю на людей, которые заслужили мое уважение – это Стивен Хьюи и Норман Арделл, актеры, к примеру. Ни разу не слышала от них негативного отзыва по отношению к кому-то. Хотя нет, Хьюи довольно нелицеприятно отзывается о русских, а Арделл проезжается по гомофобам, но все равно – в целом они довольно-таки терпимы. А я – нет. Так и хочется порой придушить толстуху, вымытую до скрипа, как поросенок. Только за то, что я чувствую запах дешевого шампуня от ее волос, такого же дешевого мыла – от кожи… Боже, они выбирают его за название! "Шоколадный флер", "Французский анис", "Розовая муть" – все эти сладковатые, приторные гели, пахнущие все как один левкоями, они вызывают желание опрокинуть на девиц чан с помоями или сбежать далеко-далеко. Возможно, для восточных одалисок это вечное плескание в воде и дурнопахнущий парфюм – норма, но я – англичанка, и не намерена это терпеть!"

Она подчеркнула последнее предложение трижды. Ручка скрипнула, оставив в бумаге небольшую прореху, а на следующей странице отпечатались три глубокие борозды. Да, Алиса была в бешенстве.

"Одна из таких дамочек обслуживала мой столик в "Пуччини", и я попросила мэтра заменить официанта. Краем глаза заметила, что то же попросил сделать и сидящий за столиком напротив приятный мужчина – брюнет, кареглазый, да и просто красавчик. Жаль только, что гей. Это было видно по его спутнику – тоже, кстати, весьма симпатичный светловолосый парень. Дай им волю, они бы начали целоваться прямо там, я так думаю. Во всяком случае, блондинчик – точно. Когда я заменила официантку, брюнет чуть не рассмеялся, и подмигнул мне, я думала, что его партнер меня съест. Видимо, все-таки, не гей, а би, и водятся, водятся за ним грешки, раз его половина так взбеленилась. Прислушавшись, я поняла, что они обсуждают эту жуткую историю с Огденом. Так и хотелось подойти и признаться, что я знала его лично, но что-то удержало меня. Как оказалось – рука ангела: примерно в середине вечера в зал ворвались двое полицейских, один что-то прошептал брюнету на ухо, и тот покорно пошел за ними. Наверное, он и есть убийца. В крайнем случае – под подозрением. Блондин выпил с горя два бокала шампанского, и уехал, даже забыл кинуть на меня уничтожающий взгляд. Понятное дело, не до борьбы за право на постель. Когда он уходил, до меня донесся сладковатый запах французского аниса. Наверное, воображение шалит.

Так вот, зоопарк. Давным-давно там не была. Кенгуру, слон, пингвины. Говорят, привозили жирафа, но он очень быстро издох, потому что какой-то шутник скормил ему шарик желе, напичканный булавками. Руки бы оторвала… О, боже, нет, нет, не руки! В свете последних событий эта фраза звучит жестоко. В общем, посмотрю больших кошечек, и успокоюсь. Они, во всяком случае, моются языком".

Глава 4. Кроличья нора

Вторая встреча с мисс Фаридой была немного более раскованной, но Алисе приходилось напрягаться, чтобы понять, что говорит психолог.

– В тебе слишком много гнева. Целое море гнева, моя дорогая, – говорила она Алисе. – И большая часть агрессии направлена на внутреннюю тебя. Она не такая, какой бы ты хотела ее видеть, эту маленькую девочку.

–Да, она не такая, – соглашалась Алиса. Она была уверена, что внутри нее – маленький мальчик, а не девочка, запертый в этом странном, стареющем, вялом теле. Алиса и вправду не особенно-то себя любила: быстро полнела, была какой-то неуклюжей и раскоординированной. Когда она еще носила очки, в старшей школе, то избегала играть в волейбол и баскет. Только потому что, как ей казалось, мяч обязательно прилетит ей в лицо. И он летел – словно намагниченный. Попадал в дужку очков, которая больно врезалась в переносицу, потом на некоторой время Алиса слепла и плакала – не от боли, от обиды. Как игрок она только приносила вред команде, и однажды здоровенный парень по имени Пауль от души пнул ее ногой. Отпечаток был громадным, и не отстирывался, как ни старалась Алиса. Семья была бедной, и заменить платье возможности не было. Так она и ходила, до конца года, с этим позорным знаком чуть ниже спины, каждый день подвергаясь насмешкам. Не смеялись только те, кому Алиса помогала делать домашние задания, и вскоре она поняла, что только так может заслужить любовь большинства: добровольно беря на себя их работу. Нет, конечно, они ее не любили.

– Ты понимаешь, что тебя не любили, Алиса? – спросила мисс Фарида.

Понятно было без слов. Ее не то, что не любили, ее ненавидели за то, что была "всех умнее", за то, что, несмотря на отсутствие косметики, была явно красивее большинства сверстниц. И все равно, а, может быть, именно поэтому, продолжали глумиться: над лицом, прической, одеждой, фигурой, походкой. Каждый день, ежесекундно проверяя на прочность. Дома проверка не прекращалась, но приобретала другие формы: удастся ли избежать встречи с пьяным отчимом, а если нет – как быстро и безболезненно получится завершить многочасовой разговор с ним. Отчим любил поговорить – о том, как был пилотом RAF, как служил в морской пехоте, как знает шесть языков, в том числе очень сложный русский… Все это было враньем: Месгрейв-старший всю свою жизнь проработал слесарем на конвейере, и, подвергаясь немилосердному прессингу со стороны коллег, как и Алиса, нашел свою отдушину – в ирреальном мире, построенном из воображения и алкоголя. Алиса убегала в книги.

– Попробуй понять, какая ты есть, попробуй принять себя. И вот еще – какой бы ты была, если бы удалось обойти без всех этих мучений и надломов, – коварно подкинула задачку мисс Фарида.

– Я рисовать не умею, – призналась Алиса, отпив кофе. Он был все тот же, но она начала уже привыкать ко вкусу.

– Посмотри на себя в зеркало. Кого ты видишь?

На Алису смотрела приятная относительно молодая еще женщина, голубоглазая, светловолосая, не без некоторой наивности и миловидности. Тонкие розовые губы, пара родинок на щеке. Аккуратные ушки, вздернутый носик. Очень симпатичная, хотя, конечно, не для Vogue. Приятная классическая английская внешность. К такой бы подошли невероятные шляпки тридцатых годов: то плоские, как пшеничный блин, то хитро закрученные, украшенные вуалеточным тюлем, то наползающие на один глаз из полупрозрачной пластиковой соломки… Внешность идеальной девушки из лондонского кафе, скулы чуть шире, чем хотелось бы. Только вот Алиса чувствовала себя совсем, совсем другой. Внутри нее бунтовал и рвался на волю сильный и от того слишком напористый черноволосый мальчишка. Он так и застрял в возрасте четырнадцати лет – буйный подросток, рвущийся наружу из тесной клетки. Он, как Питер Пен, постоянно втаскивал Алису в какие-то игры и приключения. И, уж если продолжить аналогию, подумала Алиса, то к ней постоянно прибегали то вялые и глуповатые Венди, то ревнивые и истеричные Тинкер-Белл. А ей хотелось вечного противостояния с самым настоящим капитаном Крюком. Так хотелось, что Питер начал играть обе партии – и за себя, и за капитана. Но капитан так и не пришел.

– Ты замечталась, Алиса? – мисс Фарида шутливо похлопала ее кончиками пальцев по плечу.

– Нет, я думала об Огдене.

– А что с ним? – похоже, психолог была все еще не в курсе.

Алиса ее просветила: и про удар по голове, о котором писали газеты, и про отрезанные руки, и про то, как она стала свидетелем тихого ареста предполагаемого убийцы в ресторане. Мисс Фарида побледнела, стиснула тонкие пальцы и одними губами зашептала что-то, видимо, молитву – так, во всяком случае, подумалось Алисе.

– А руки? – спросила наконец мисс Фарида. – Руки – их не нашли?

– Еще нет, – пожала плечами Алиса. Огдена ей было не жалко, но от картин возможной смерти его – мутило. Она отпила уже остывшего кофе и взяла последний сухарик. Понюхала: все тот же жирный запах бекона и неведомых специй. Странное блюдо, привезенное с родины мисс Фариды – ржаной хлеб, который та называла "черным", густо сдобренный ароматизаторами мяса и пряностей, засушенный в вакуумной печи. Тонкие, длинные кусочки, похожие на мумифицированные гренки, трупики сэндвичей – расчлененные и замученные. Еще мисс Фарида любила угощать своих клиентов белыми семечками подсолнуха, посыпанными солью – это было странно, и те, кто рискнул попробовать, говорили, что процесс их разгрызания затягивает хуже наркотика. Это называлось, как объяснила мисс Фарида, stchiolkat' semechcki. Совершенно непроизносимо.

Когда первый шок прошел, мисс Фарида вернулась к разговору. Удивительно быстро взяв себя в руки, психолог словно надела маску, вновь став улыбчивой и внимательной. Она спросила:

– Ты готова падать в кроличью нору, Алиса?

Алиса была готова – там, на самом дне, одетый в жилетку, смешные клетчатые штаны и цилиндр с кроличьими ушами, стоял черноволосый мальчишка, протянув к ней руки. Уже падая, Алиса видела, как стремительно растет мальчик, превращаясь сначала в юношу с легким пушком над верхней губой, затем – в молодого парня в ковбойке и, наконец, когда до столкновения оставался миг – перед Алисой, по-прежнему протянув к ней руки, стоял неотразимой красоты сорокалетний мужчина в строгом деловом костюме, на лацкане которого была прикреплена ленточка ордена Британской империи. Он улыбнулся, и Алиса провалилась в эту широкую, искреннюю улыбку, растворившись в незнакомце так, как растворяется в чае колумбийский сахар: быстро и без остатка. У ног мужчины лежало несуразное трикотажное платье, белый скомканный парик и старые, склеенные на переносице липкой лентой, поцарапанные очки.

Дневник. День четвертый. Немного крови в холодной воде

"Я уже боюсь садиться за компьютер – журналисты выискивают все более страшные подробности по делу Огдена и расписывают их так кроваво, что хочется немедленно перейти на вегетарианство. А еще мне кажется, что Огден меня попросту преследует – его имя повсюду: на бутылках с шампунем, на пирожных, на книгах… Утром почтальон по ошибке доставил мне письмо, адресованное мистеру Огделлу. Таких на нашей улице не живет, но письмо, с дурацкой улыбающейся феей на марке, пришло именно ко мне. Я битый час убеждала почтальона, что мистера Огделла здесь нет, и никогда не было, но он мне не верил – совал свой прыщавый нос в дом, картавил и шепелявил, брызгал слюной и был столь настойчив, что я почти поверила, что мистер Огделл – это я. Письмо я не взяла, но теперь уже жалею об этом: оно было загадочно-коричневым, толстым, и пахло сургучом и дальними странами.

Но – к главному. Вчера я была в зоопарке, почти перед самым закрытием, и почти час простояла у вольера со львами и тиграми. Хищные свободные звери! Свободные даже за решеткой своей крохотной тюрьмы. Ах, если бы я была свободна так, как они – запертая в пределах своего собственного тела, своей работы, своего дома… За фунт я купила кусок мяса, предназначенного для кормежки, просунула в клетку. Большой тигр-самец ударом лапы сбил мясо на пол и принялся с урчанием поедать, кося на меня глазом. Остальные стояли поодаль и молча внимали влажным звукам раздираемой плоти. У меня потеплело на душе. Когда охранник загремел ключами, я еще немного задержалась у вольера, и вышла самой последней. Потом еще немного побродила вокруг зоопарка: сколько – точно не помню, да и вообще смутно помню, куда меня заносило, но придя домой, заснула, даже не смыв с рук говяжью кровь. Ужасно негигиенично. В следующий раз возьму с собой салфетки.

А сейчас оказалось, что я была буквально в двух шагах от убийцы: в клетке с тиграми нашли полуобглоданные руки, предположительно принадлежащие Огдену – они тоже отрезаны бензопилой, и по степени разложения подходят. А еще там нашли мужчину, которого ударили по голове чем-то тяжелым и затащили в клетку. Им оказался полицейский эксперт-медик Джон Стаут. Самое жуткое во всей этой истории то, что это был именно тот блондин, которого я встретила вчера в ресторане. Понятно, почему большие кошки не тронули его – от него одуряюще пахло духами, тем самым французским анисом. Мне кажется, он просто попал под горячую руку, когда убийца выкидывал останки Огдена животным, но вот вопрос: зачем он это делал? И почему Стаут так поздно оказался в зоопарке? Масса непонятных событий происходит в последние дни. Мне кажется, мир сошел с ума. И я еще раз благодарю небо, что разминулась с маньяком: скорее всего, он проходил мимо меня раза два-три, возможно, это был тот парень, что предложил мне мороженое. Или девушка с шариками. Или даже тот толстый охранник, который сопел и задыхался как крокодил".