скачать книгу бесплатно
Скорее всего, так бы оно и вышло – едва ли безликая виртуальная реальность сама по себе смогла бы переменить такого сухаря, как я. Но вдруг случилось нечто удивительное – такое, чего я никак не ожидал.
***
Среди моих вещиц, опубликованных на «Златоперье», есть одна под названием «Конфетульки».
Это скорее размышление, чем рассказ. Там я вспоминаю одну старушку, с которой был знаком когда-то – покойную бабушку моего школьного приятеля. От неё я и перенял это дурацкое словцо – «конфетульки». (Она их обожала навернуть с чайком – единственная радость в жизни девяностолетней старухи). Так и навязло в зубах – прямо как та самая конфетулька. А ведь старуха прожила огромную, трудную, интересную жизнь, вынесла из неё наверняка многогранный опыт, из которого многое пыталась передать и нам. Но я перенял и понёс дальше только эти «конфетульки». Страшно иногда делается, как подумаешь, какая ерунда остаётся от людей – причём даже самых ярких и талантливых. Иной трудится всю жизнь в поте лица, надеется оставить после себя огромное творческое наследие, – а в итоге его переживает только память о двух-трёх неловких ситуациях, в которые довелось вляпаться бедняге, да ещё какая-нибудь забавная прибаутка или словцо – вроде тех самых «конфетулек». А ещё страшнее то, что я хорошо знаю – от меня-то самого даже и «конфетулек» не останется.
Видимо, подобные мысли угнетают не меня одного. Бедные, плохо отредактированные «Конфетульки» получили на сайте рекордное число откликов (рекордное для меня, конечно: так-то я откликами не богат). Мне даже стало неловко. Вот когда пришёл и мой черёд ощутить себя признанным Гением! – или графоманом, на выбор.
Меня навестили и те и другие. Под заумным комментарием одного симпатичного психоделиста разгорелась даже целая дискуссия о жизни и смерти – в которой я, впрочем, не участвовал, ибо до жути боюсь теологических споров. Кто-то из редколлегии «Златоперья» вывесил меня в анонсы на главной странице – честь, которой удостаивается не каждый. К счастью, мне хватило ума отнестись ко всем этим подаркам жизни спокойно и не возомнить себя великим писателем. А на третий день моего карантина кто-то неизвестный прорвался ко мне в скайп – я, дурак, зачем-то подвесил свои координаты в контактной информации – и рыдал, да-да, вслух рыдал писклявым голосом, сквозь тонкие всхлипы выкрикивая, что я, дескать, «заглянул ему в душу».
Это было странно. Я не привык к таким восторгам по поводу своего творчества – да и вообще, если честно, не сторонник бурного проявления чувств. Слишком нервические, экзальтированные люди меня пугают.
Словом, в тот день разговора так и не получилось. Я терпеливо выслушал горестные причитания, что счёл нужным излить на меня темпераментный собеседник («Дружище! Как это вы точно написали! Какие люди жили раньше, вот это люди! А что от нас останется?! ХТМЛ-страница в Интернете? Я в последние годы только об этом и думаю, только об этом, беспрерывно!!!»), – с помощью вялых увещеваний худо-бедно успокоил его и поспешил под вежливым предлогом распрощаться. Кстати, мой новый знакомец был так взволнован, что ему даже не пришло в голову назвать себя.
Но каков же был мой шок, когда я, задним числом сверив стилистику и настроение странного разговора с кое-какими репликами, появившимися в отзывах за дни моего карантина, безо всякого сомнения понял, КТО это был!..
Впоследствии я часто спрашивал Мистера Порочестера: – Чем же вам, дорогой друг, так приглянулась-то эта ерунда? – и тот честно пожимал пухлыми плечами: ничем другим, кроме некоего внутреннего сходства, сродства, чудесного попадания в резонанс, объяснить это было невозможно. Мне не раз случалось наблюдать, как этот громила без тени жалости растирает в порошок творцов и погениальнее. Да и сам он полгода спустя, когда мы с ним были уже закадычными друзьями, вернулся к прочитанному – и так раскритиковал злополучный шедевр, что мне, честному культработнику, ничего не оставалось, как снести его в «корзину» от греха подальше.
Но тогда, ещё не будучи толком знаком с этой уникальной личностью, я ощущал только неловкость от его неожиданных ухаживаний. Слишком уж всё это было подозрительно: он понимал или чувствовал меня так глубоко и тонко, будто несколько лет наблюдал за мной и делал выводы, – а кому я, собственно говоря, в этом долбаном мире нужен?..
В какой-то момент я заподозрил, что знаменитый на весь Рулинет форумный тролль попросту открыл для себя новый, более утончённый и коварный способ глумления над графоманами – и назначил меня, новичка, свежей мишенью. Мысль не такая уж неправдоподобная: из наблюдений я уже знал, что этот разносторонний флудила способен на любую подлость. Вот почему на все его приставания – доверительные сообщения в скайпе, цитирование на форуме моих трудов, хвалебно-критические статьи о моём творчестве и проч. – я отвечал вежливо, но крайне холодно и сухо, чётко следуя спасительной сетевой формуле: «Не корми тролля!»
Я расслабился и поверил ему только после того, как он прислал мне в личку свою фотографию.
То есть нет, поначалу я как раз не поверил – не поверил, что на снимке действительно он. Я решил, что он нарочно, хохмы ради, позаимствовал фото с какого-то сайта уродов. Что ж, хозяин-барин. Комментировать предъявленную мне умопомрачительную внешность я не стал – да и вообще сделал вид, что не заметил оказанного мне «доверия».
Но следующей почтой я получил от него уже целую серию личных фото, крупных и мелких, в самых разных позах и ракурсах, – причём все они имели до того уютно-любительский вид, что сомневаться в идентичности изображённого на них персонажа больше не приходилось.
Вот тут-то и рухнул мой последний бастион.
Дело в том, что до сей поры никто во всём Рунете не знал, как выглядит безжалостный и грозный Мистер Порочестер. Тем он был и страшнее, что всегда оставался в маске. На аватарку он ставил стильные графические символы или трогательные пейзажики, а то и фотографии кинозвёзд и слащавых мальчиков с модельных сайтов, чем в наше время уже никого не удивишь. Тем же, кто желал свести с ним более тесное знакомство – а таких было много, особенно среди дам, – оставалось довольствоваться его прекрасной душой. Собственно, она с лихвой заменяла и всё остальное, ибо, как я уже говорил, харизмы Порочестеру было не занимать стать. Но, видимо, сам он больше этим довольствоваться не мог. Я оказался первым, перед кем он решился сбросить забрало.
Это была большая честь. И серьёзный поступок. Впервые за всё это время Порочестер предстал передо мной с новой, неожиданной стороны. Впервые я видел его в роли не палача, не гонителя, но жертвы – жертвы Природы, если угодно, – и не мог не задуматься над тем, какую силу и мужество надо иметь, чтобы ежедневно, ежечасно генерировать брутальное обаяние, оставаться по-настоящему живым и страстным даже в темнице ТАКОГО тела.
Это заставило меня устыдиться. Я-то как раз могу считать себя любимцем Природы. Знакомые дамы все уши прожужжали моей «аристократичностью». На всякий случай поднял задницу от ноутбука и сверился с зеркалом. Да-да, я по-прежнему высок, статен, слегка волнистовлас и в свои сорок четыре благообразен даже больше, чем нужно.
А меж тем как чувствующая личность, как человек, мужчина и созидатель я нуль. И, к сожалению, смолоду. Я никому в этом мире не принёс никакой пользы (правда, и особого вреда тоже, но это как-то мало утешает). Мне всё давно безразлично, кроме минимального комфорта. Не спасает даже то, что я отлично сознаю это. Теперь, в сравнении с Порочестером, я ощутил это особенно остро. Передо мной была моя полная противоположность, мой антипод! Но, видимо, что-то было у нас общее, раз он так тянулся ко мне и моим… эээ… литературным потугам.
Тут уже и я начал к нему приглядываться. Мне хотелось понять, что же может нас с ним роднить. По первому впечатлению это был человек из другой вселенной, если только не из параллельного мира. Но ведь, говорят, и параллельные миры иногда соприкасаются?..
Я стал искать общие точки.
Одна из них нашлась совершенно случайно. Оказывается, мы оба уже много лет голосовали за ЛДПР. Ну, Порочестер-то особь статья – уже потом я узнал, что он большой активист партии, и даже видел несколько его фотографий с Лидером.
У меня всё гораздо проще. Я голосую за Владимира Вольфовича по той же причине, по какой в своё время пошёл на факультет искусствоведения: на вещи и явления я смотрю только через призму любви к искусству. Политика в целом оставляет меня равнодушным. А Жириновский – единственный известный мне политик, не говорю уж – кандидат в президенты, который ежедневно делает произведение искусства из самой своей жизни. Этим-то он меня всегда и подкупал.
Этим же, если вдуматься, подкупал меня и Порочестер. Я думаю, на самом деле привело его в ЛДПР именно это внутреннее сродство, недюжинность натуры, – а вовсе не стойкие политические убеждения, как он с пеной у рта уверял.
«С пеной у рта» – не фигура речи, я действительно видел эту пену в окошечке скайпа. И ещё много чего видел. Мой друг очень эмоционален. Мне было всё досаднее, что он дал так мало пищи для изучения на своей странице, – я был уверен, что он на досуге пишет что-то куда серьёзнее пародий и афоризмов, только никому не показывает. А если и не пишет, то рано или поздно обязательно начнёт. Куда-то же должна изливаться эта чувственная незащищённость и скрытая от посторонних глаз поэтичность натуры.
Как потом оказалось, я ошибался, – он часто говорил мне, что никогда не понимал, зачем «сублимировать» свои жизненные силы куда-то, кроме самой жизни, – и в этом, как мне кажется, он абсолютно прав.
И всё же на литературном сайте ему было самое место. К тому времени, как мы стали друзьями, я успел многократно раскаяться, что поначалу отказал ему в поэтическом таланте. Пресловутое «чувство слова» или «чувство языка», в отсутствии которого авторы «Златоперья» так любят обвинять друг друга, у Порочестера било через край. Бывало так, что я, задумав очередной рассказец или эссе, часами бился в поисках нужного термина или выражения, – а Порочестер, стоило мне обратиться к нему за советом, подавал с лёту – и попадал в точку. Видимо, за эту удивительную точность формулировок модераторы и прощали ему то, чего не простили бы любому другому пользователю.
Забавно складывались его отношения и с прилипчивым арго Рунета – «олбанским» или «подонкаффским» диалектом, этой страстью филологов и отчаянием учителей словесности. Конечно же, он владел им в совершенстве и при случае с удовольствием пользовался – как и любой наш брат-старпёр, не наевшийся в детстве протеста. Но если ему пытались поставить это на вид, он вдруг поворачивал на 180 градусов – и принимался изъясняться на таком правильном, чистом, богатом оттенками и, я бы сказал, старомодном русском языке (обнаруживая при этом богатейший словарный запас!), что ревнитель культуры тут же затыкался, понимая, что до такого уровня ему вовек не допрыгнуть – немного не в той семье он родился, рос и воспитывался.
Да хоть бы он и вообще ничего не писал и не говорил… Уже сам его никнейм, если вчитаться, представлял собой тончайший каламбур-автопортрет: порок и аристократизм, нечто свиное – и мягкий дым «честера»; теперь, зная его лично и очень хорошо, я могу оценить эту словесную игру в полной мере.
Он, как и я, холостяковал, и ничто не мешало нам целыми вечерами распивать чаи в скайпе, с наслаждением обсасывая литературные или просто злободневные темы – от мелких форумных дрязг до переобустройства России. (Теперь уже и я нет-нет да и сам звонил ему, а, если его не оказывалось дома, мне будто чего-то не хватало). И вот что удивительно: оказалось, что мы во многом сходимся не только в литературно-политических вопросах, но и в том, что касается грубо-житейского. От взглядов на семью и брак до излюбленных кушаний, от характерных болячек до способа выдавливания зубной пасты из тюбика. А ведь мы с ним такие разные и внешне и по темпераменту, нас бы в цирке показывать – эдакие белый и рыжий клоуны, Пат и Паташон.
Впрочем, главная общая черта у нас одна: мы оба – страшные мизантропы. Но друг друга почему-то не раздражаем.
– А что вообще привело вас в Рунет, дружище? – спросил меня как-то Порочестер, и я, поковырявшись в памяти, честно ответил: ностальгия. После сорока вдруг начали сниться одноклассники, потянуло, захотелось хоть кого-то из них увидеть. Долго шарился по социальным сетям, некоторых нашёл, но френдить не стал: устаревшие, но тем гуще припонтованные лица былых советских ребят и девчат не вызвали у меня ничего, кроме разочарования и скуки. Решил не мучить себя и запомнить их такими, каких оставил в далёком прошлом.
Правда, вышла тут на меня одна… такая Верочка. Был у нас с ней в студенческие годы роман. Кто там кого первый бросил – уже и не вспомнить: кажется, формально – я её, а вот духовно… Ну, в общем, не важно. Главное – она не держала на меня зла и чуть позже я именно от неё узнал о существовании в Интернет-пространстве литературных порталов.
– А меня засосали комменты, – признался Порочестер. Оказывается, некогда он был потрясён, обнаружив, что в Сети на всё что угодно можно оставить комментарий или отзыв. Даже на то, что, казалось бы, его, Порочестера, совершенно не касается. Причём не только хвалебный, но и ругательный! И самое главное: кроме адресата, эти его мысли и мнения становятся доступны ещё и огромному количеству людей, которые тоже как-то на них реагируют – дружелюбно или враждебно. А значит, среди них можно поднять ого-го какую бучу!.. А поднимать бучу Порочестер любил и умел.
Вскоре это удовольствие – поднятие сетевой бучи – увлекло его настолько, что превратилось в хобби; и вот тогда-то мой друг и начал специализироваться по литературным сайтам. – Ибо, дорогой мой дружище, – объяснял он, – нигде больше я не встречал такой концентрации оголтелой злобы, ненависти и тупости, как в поэтической тусовке. Поверите ли – нигде! Даже на ресурсах сексуальных извращенцев никогда не видел ничего подобного.
А тут ещё и усталость от самого себя, желание хотя бы временно сложить с себя крест уродства, побыть со всеми на равных… Он упивался невидимостью – этим дивным, доселе незнакомым ему благом. Вот только поклонницы досаждали (его природная харизматичность косила дам как траву). За несколько лет в Сети он успел пережить и благополучно похоронить как минимум три виртуальных романа. Всё губил тот неизбежный момент, когда избранница начинала требовать фото. Рисковать он не решался: потерять то, что обрёл – пусть даже виртуально – было страшно и унизительно. Какое-то время он перебивался тем, что отправлял вместо себя изображение коллеги по работе – весьма импозантного мужчины – и ещё два-три месяца собирал не принадлежащую ему жатву.
Но в какой-то момент понял, что сам попал в свою же ловушку. Ощущение тягости и фальши, отсутствие хотя бы фантастической возможности воплощения мнимых отношений без риска их разрушить в конце концов довело его до отчаяния – и, если так можно выразиться, душевного удушья. Кажется, именно этот момент совпал с началом нашего знакомства – отсюда и тогдашняя истерика.
– Но вы-то, дорогой Герцог, слава богу, не дама. Короче… Как насчёт развирта, дружище?..
Я не возражал. В ту пору я уже начал понимать, что в отчаянных попытках ощутить биение жизни, подменив её суррогатом, я только усугубил болезнь. Едва ли это полезно – сомневаться в собственном существовании; а я в последнее время, беспрестанно стуча исхудалыми пальцами по клавиатуре, всё чаще доходил до полного в него неверия.
Словом, наши мнения вновь совпали – мы в один голос решили, что так ведь это оставлять нельзя, надо же как-то бороться, надо что-то делать.
Но тут была одна закавыка. Большие мастера самоанализа и рефлексии, мы смутно чувствовали, что даже реальная встреча ещё ничего не гарантирует; что, по инерции продолжив наши форумные и скайп-беседы за жизнь и литературу, обсуждение избитых рифм и (что вероятнее) общих виртуальных знакомых, мы рискуем снова скатиться в ту же плоскость, в которой и так застряли по самое-не-хочу – вечной умозрительности, зыбкости, царства Несуществующего, – словом, и саму реальность превратить в иллюзию, из которой тогда уж совсем будет не выкарабкаться. Нужно было как-то подстраховаться, подцепить реальность каким-нибудь чудо-якорьком, добиться гарантии, что она нас, однажды заполучив, не выпустит.
Имей я дело с дамой, всё было бы до банальности просто. Но мы с Порочестером – два убеждённых гетеросексуала. Нужно было искать что-то другое.
Что?
Для двух ещё крепких мужчин лучшей зацепкой могло бы стать какое-то общее… не скажу дело, но ЗАНЯТИЕ – желательно полезное и увлекательное для обоих. Но что можно делать сообща в городской квартире, где даже вечно подтекающие краны давно уже починил бодрый жековский сантехник?.. Ах, если б это была, скажем, дача с её пилами и рубанками, весёлыми молотками и долотом и абразивным кругом!.. Увы, даже завалященького загородного домика никто из нас двоих за сорок с лишним лет не нажил.
Можно было бы, конечно, пойти в какой-нибудь уютный ресторанчик с живой музыкой. Погонять «американку», выпить и поужинать. Опять-таки – если б речь шла о красивой даме, я б именно так и поступил. Но Порочестер вовремя указал мне на то, что в бильярд играть не способен из-за непомерно малой длины конечностей. В преферанс, покер и буру играть не умел уже я – из-за непомерно малой длины числовой памяти. Боулинг казался нам обоим пошлостью, недостойной двойной звезды наших интеллектов. Собирать грибы в этом году представлялось опасным – вовсю горели торфяники и учёные предупреждали о просочившихся в почву токсинах. Рыбалка была противна нашим гуманистическим убеждениям. С парашютом мы оба уже прыгали в юности и навсегда разочаровались, так и не ощутив обещанного «оргазма». Велосипедов у нас не было. Палаток – тоже. Электрическую дрель я раз в год арендовал у соседки справа – и всегда исправно возвращал.
Я уж начинал думать, что мне, видимо, никогда не придётся увидеть друга живьём… Но тут назревшая проблема разрешилась сама собой.
***
В студенческие годы я лихо шил. Молодой был, с понтом – хотелось приодеться, а тогдашняя индустрия особых разносолов не предоставляла. И вот я достал откуда-то толстенную книгу «Домоводство», оккупировал бабушкин «Подольск» – и начал потихоньку-потихоньку… Особых высот не достиг, но получалось оригинально. Я даже стал на курсе чем-то вроде законодателя мод – основал целое течение «стильный идиотизм».
Сейчас я уже старый, во всём на свете разочарованный, и шмотки меня интересуют слабо. Я и не выхожу почти никуда – фрилансер всё ж. Так что и шить вроде незачем. Ну, раз в два-три года могу тряхнуть стариной – из соображений скорее невроза, чем гламура. Просто иногда на меня накатывает – я становлюсь сам себе противен. Много лет пишу-пишу об искусстве – о чужом искусстве! – а сам-то ничего и не умею. Творческий импотент. И вот тогда, чтобы доказать себе, что и я на что-то годен, что-то могу создать своими руками, я достаю с антресолей старенький «Подольск». Простенького летнего костюмчика или разудалой гавайки обычно бывает достаточно, чтобы ещё несколько лет жить спокойно, без мук рефлексии.
Кстати, у меня чёткий принцип: непременно носить всё, что сшил. Что-то вроде охотничьего принципа: «убил – съешь». Если напортачил где, сам виноват – впредь будь внимательнее. Это я так воспитываю в себе самоуважение и силу воли.
(На всякий случай ещё раз подчеркну: я – убеждённый гетеросексуал. Впрочем, в наши дни рассуждать о гендерных различиях в выборе досуга – глупо и рискованно.)
А тут у нас с Порочестером вышел разговор. Это мы всё искали занятие, которое выручило бы нас, если б, как часто бывает, при встрече оказалось бы, что нам совершенно нечего делать вместе. И вот я предложил сходить в театр – к примеру, в Московскую Оперетту. На «Марицу», а?.. «Эээй, цыган, эээй, цыган…» Классически эта ария называется «Гей, цыган». Но сейчас её поют «Эй, цыган». Мой друг чуть не разрыдался. Он дико обожает оперетту, сказал он. А старину Кальмана – в особенности. Но вот беда: ему совершенно не в чем выйти в свет. Поизносился за годы виртуальной жизни. А позорить меня в публичном месте своими онучами – эээ, нет, и не настаивайте. Такой грех он на свою (и без того отягощённую злодеяниями) душу не возьмёт.
Когда я сдуру ляпнул, мол, почему бы вам, дружище, не прикупить заодно и костюмчик к случаю – ведь можете же, можете себе позволить! – Порочестер горько и язвительно расхохотался.
Вы даже не представляете, дорогой Герцог, – так сказал он мне, – с какими немыслимыми сложностями вынужден сталкиваться по жизни человек с нестандартной фигурой. А у него, Порочестера, фигура нестандартная даже с точки зрения поставщика эксклюзива для специализированных бутиков. Поэтому ЕГО сложности не в силах вообразить себе не только идеально сложенные счастливцы вроде меня – ну, тут он мне, хиляку, польстил! – но и его собрат-урод.
Это, к сожалению, было правдой.
Даже для карлика фигура Порочестера, мягко говоря, нетипична. Скорее он выглядит жертвой компрачикосов, которых так смачно разрекламировал великий Гюго, – то есть как будто в раннем детстве кто-то засунул его в большую вазу. Огромная голова прочно сидит на пузатом туловище, зато обе пары конечностей – слабы и коротковаты, что делает Порочестера издали похожим на симпатичного мультяшного паучка.
Можете себе представить, что это была за фантастическая идея – подобрать ему одежду по размеру. С брюками он ещё как-то обходился – попросту подгибал их на нужную длину и вручную подшивал, – но вот, скажем, о такой необходимой денди вещи, как пиджак, можно было смело забыть. У них либо свисали до колен рукава, либо они попросту не сходились на пузе. Приходилось перебиваться свитерами, хоть и дорогими, из ангорки. А Порочестер, в душе – истый стиляга, мечтал о костюме, хотя бы об одном настоящем костюме по фигуре. Но заставить себя пойти в ателье не мог. Отдавать своё несовершенство в чужие руки казалось ему слишком унизительным.
И вот, наконец, он встретил меня…
Едва я понял, к чему он клонит, как у меня внутри всё загорелось. Это было нужно скорее мне, чем ему. Мне давно пора было встряхнуться. Впервые в жизни сделать что-то не для себя, хотя бы попытаться… – это грозило стать интересным и незабываемым приключением.
А у Порочестера, оказывается, и отрез был уже припасён – купил по случаю. Пять метров розовой итальянской джинсы. Плюс такого же цвета кружево для отделки.
Очень трогательно.
Конечно, риск тут присутствовал, и немалый. Швец, или как это ещё сказать, из меня неизрядный. Если я попросту испорчу его материю, видимо недешёвую – что тогда?.. Но Мистер Порочестер пообещал, что в любом случае не оскорбит меня претензиями – и в честь нашей дружбы будет с радостью носить всё, что бы я ни сотворил.
Подумав, он заметил, что даже и наоборот – чем изделие получится хуже, тем лучше. Ибо в идеально сшитой вещи, как и в любом идеале, есть что-то от виртуальности, что-то безлико-общее, чужое, равнодушное – тогда как любой дефект, пропорционально степени ужасности, будет удваивать, утраивать, удесятерять ощущение реализма!.. Особенно хорошо (со свистом нёсся на крыльях мысли мой друг), если изъян будет не только внешне заметен, – но чтоб ему, Порочестеру, ещё и где-то что-то натирало. Тогда виртуальная реальность будет окончательно побеждена – ощущение натуральности, живости, почти физиологичности нашего знакомства будет сопровождать одетого в костюм Порочестера повсюду, куда бы он ни пошёл.
Возразить на его логику было нечего.
И вот мы сидим в уютной гостиной с розовым диваном и бронзовыми бра, посасываем «Курвуазье», – а я, хоть и держусь бодрячком, не без опаски думаю о том, что нам предстоит. Очень важное дело – снятие с Порочестера мерок. Для меня это в новинку. До сей поры я обмерял только самого себя – и теперь не могу не ощущать волнения перед выпавшей мне ответственностью.
Если б ещё мы были примерно схожей комплекции!.. Я бы выкопал в недрах антресолей старые выкройки, приноровил их под клиента, и всё было бы тип-топ. Но, как назло, по части внешности мы с моим другом – полные антиподы. С родственными душами это, говорят, случается.
– Ну что ж, – говорю я, не без сожаления возвращая на столик полупустой бокал. – Приступим?
– Что ж, – в тон мне вздыхает Порочестер, осторожно, сосредоточенно, двумя пухлыми пальчиками устраивая недокуренную «блэчину» в узкий паз фарфоровой пепельницы. Он чуть дрожит. На крупном одутловатом лице медленно проступают багровые пятна. Видно, что и он, как и я, тоже одновременно хочет и немного стесняется предстоящего действа.
Поздно, голубчик.
Боюсь, зрелище было ещё то – меня так и подмывало тайком пристроить куда-нибудь видеокамеру, чтоб назавтра, как это водится у нас, у молодёжи, разместить ролик на «ютубе». Два облезлых, пожёванных жизнью мужика, один на полторы головы выше другого, стоят посреди комнаты – и первый, немного нервничая, обмеряет второго обтрёпанным сантиметром, ещё бабушкиным, но крепким. Хоть и не без скрипа, но дело двигалось. Благодаря его компактности рост я измерил без труда. Некоторые сложности возникли с окружностями груди и талии, ибо Порочестер до ужаса боялся щекотки. Но, собравшись и сосредоточившись, мы и это одолели (а что делать? Хочешь отведать реальности – так терпи). Хихиканье иного рода, но тоже нервное, вызвала у нас так называемая «высота сидения», когда я посадил его на табуретку и мерил сзади от талии вниз – в этом и вправду есть что-то комическое и слегка непристойное.
Впрочем, я не мог не заметить, что мои лёгкие касания скорее приятны хозяину – он, сердешный, так и льнул к рукам. Только не надо, бога ради, искать здесь эротической подоплеки – повторяю, повторяю, это не про нас!!! В интимной области у моего друга было всё настолько в порядке, насколько возможно для человека его нелёгкой судьбы. Постоянной подруги у него и точно не было, – но он, неплохо зарабатывая в своём загадочном «кабэ», регулярно пользовался услугами платной любви, что хоть и не слишком грело душу, но всё же худо-бедно избавляло от ненужного напряжения. Нет, тут было совсем другое: бедняга, нелюбимый ребёнок в семье (простим эту слабость его родителям!), стосковался именно по дружеским, родственным, тёплым прикосновениям, я бы сказал – по физическому выражению искреннего участия. Что ж, я не отказывал ему в этом, даже нарочно небрежничая, хоть и видел, что чувствительный Порочестер, у которого все эмоции были наружу, вот-вот расплачется.
Чтобы не допустить подобной развязки, я решил немного отвлечь его – и, копошась с сантиметром где-то в районе его колен, спросил:
– Дружище, а почему розовый-то? Других расцветок, что ли, не было?..
Признаться, сам я с пелёнок терпеть не могу этот цвет – он кажется мне пошловатым, дамским и каким-то… поросячьим. В детстве, если на меня пытались что-нибудь подобное надеть, я ревел на весь дом и отбивался до последней капли крови: «Девчааачьееее!!! Уууу!!!» Но вопрос попал в точку. Порочестер аж подскочил – и мгновенно перешёл в наступление:
– Да я именно за цвет и брал! Обожаю розовые тона, они такие уютные. Видите, и в интерьере гамму стараюсь выдержать. Даже специальный сайт в Инете нашёл – «Товары для блондинок»…
Тут его голос помягчел – и он почти без перехода мечтательно произнёс:
– Кстати о блондинках… Если костюм всё-таки получится не слишком уродливым, я смогу встретиться в нём с acidophileen…
От неожиданности я выронил сантиметр – пришлось долго и нудно сматывать его снова:
– Аcidophileen??? Дружище, да она хоть фотку вам прислала?..
– Нет ещё, – признался Порочестер. – Говорит, камера у бывшего осталась, телефон – кнопочный, а старьё неохота показывать. Вроде к октябрю обещала в город выбраться – сняться…
– Отговорки, – буркнул я и продолжал ползать в его ногах уже молча.
Он меня озадачил. Поэтесса со странным кисломолочным ником, вот уже месяц-два крутившая бурный роман с Порочестером, по-человечески и мне была симпатична, но я сильно подозревал, что для неё всё это только сетевая игра, – и теперь испугался, что она затащит моего друга обратно в виртуальную реальность, из которой мы с таким трудом выкарабкиваемся. Я понимал, что в этом противостоянии с женщиной мне не тягаться.
Видимо, и у Порочестера эта тема вызывала тревожные мысли, так как он тоже замолчал – и только смущённо переминался с ноги на ногу, пока я измерял и записывал на клочке бумаги длину его голени. Наконец, я не выдержал:
– Нет, вы, конечно, простите, что я вмешиваюсь, но… Вы это что, серьёзно?
– А почему нет-то?.. – горестно возразил Порочестер и с тоской глянул на ноутбук, а затем – на покинутый журнальный столик. Видно было, что упоминание о любимой женщине не прошло для него даром.
Но я уже не мог успокоиться:
– Вы ж ни разу её не видели. А вдруг она… ээээ… не ваш тип?
– Я ведь тоже не Жозе Моуриньо, дружище, – мудро заметил мой терпеливый клиент. Но это уж совсем никуда не годилось:
– Мы, мужики, какими угодно можем быть. Купцы-то – мы. А вот они свой товар пускай показывают лицом. Я б на вашем месте забеспокоился, что она фото зажимает. К чему бы это?..
– Ну, вы-то, дорогой Герцог, известный женоненавистник, – разулыбался мой друг. – Зажрались! А я вот считаю, что в каждой даме есть что-то привлекательное. Тем более в такой умнице, как наша аcido…
– Ваша аcido, – из вредности ещё поворчал я, – ну и имечко… Женщина-кефир… Тоже мне, нашли в кого…
– Да вы просто ревнуете, дружище, – кольнул меня Порочестер, и я тут же заткнулся в тряпочку. Я понял, что он прав. Я и впрямь ревновал – обыденную жизнь к виртуальной реальности, нашу только-только по-настоящему завязавшуюся мужскую дружбу – к полувоображаемой даме, которая даже в таком вот, невоплощённом виде обладала извечной дамской способностью всё разрушить.
Кроме того, копнув в себя поглубже, я с досадой обнаружил, что ещё и завидую. Да-да, я попросту, банально завидовал своему приятелю-карлику со всеми его проблемами. Пусть его любовь была воображаемой и невоплощённой, пусть без фотографий и потенциально не его тип, – но у меня-то и такой не было. Даже в Интернете. Фантазийная пассия Порочестера, которую он, возможно, никогда не увидит, всё же заставляла его страдать, чувствовать и надеяться – совсем как настоящая. А я… За три с лишним года виртуальной жизни так и не закрутил ни с кем даже хиленького романчика, не нашёл даже простой симпатии, – что было, как я теперь понял, весьма угрожающим признаком – и говорило о том, что во мне всё засохло и заглохло уже окончательно и бесповоротно…
На душе у меня вдруг стало так холодно и страшно, что я быстро шагнул к журнальному столику, плеснул себе коньяку – и, с наигранной бодростью поприветствовав бокалом взгрустнувшего Порочестера, проговорил:
– Ну, делу время – потехе час! Поработали и будет. Давайте выпьем за красивых женщин, дружище!!!
– Да-да! За аcidophileen! – подхватил Порочестер, радуясь возможности отдохнуть. Видимо, ему всё-таки было ещё неловко со мной. А я подумал, что под такой тост правильнее было бы чокаться стаканами с ацидофилином – но благоразумно промолчал.
3
Да уж, псевдонимчик у Лены был ещё тот. Но она не виновата. Как раз на днях – к слову, что ли, пришлось, – она рассказала мне, откуда он взялся:
– Думала, думала, ничего не выдумала, надоело. Села на стул, закрыла глаза и думаю: на что первое взгляд упадёт, так и назовусь. Крутнулась пару раз, открываю глаза – а возле клавиатуры стоит надорванный пакет с ацидофилином… Что ты смеёшься? Это ещё повезло. Запросто мог бы cefeer, moloko или какой-нибудь заварочный chineek попасться…
