Воспоминаниям старых б…

Чтобы хоть как-то наладить контакт и произвести впечатление, я ничего лучше не придумал, как подарить им свою первую книгу «Представление продолжается». Она тут же прошлась по рукам под возгласы «вау!» и вопросы «it’s you?». Я скромно опускал глаза: «Йес итыз!..»

В этой книге много фотографий цирковых и жизненных. Они заинтересованно их рассматривали, сравнивая с оригиналами. Светку осыпали комплиментами. От меня резко отпрянули, когда увидели на фото меня же, но только в солдатской амуниции с гранатомётом в руках, смотрящим в прицел. Повисла тишина. Короче, познакомились.

Этот ансамбль песни и пляски под названием Time Mashine ежедневно передвигался по площадкам на грузопассажирском автобусе. Там, в его недрах, умещалась вся их аппаратура и личная жизнь. Мы же катались по дорогам Британии с нашим цирковым реквизитом на вместительной реношке.

Не прошло и недели гастролей, как я стал замечать за собой «хвост». Сначала мне показалось, что мне… показалось. Но неплохая зрительная память, годами натренированная в цирке, подсказала, что за нами постоянно мотаются два «Ровера», сменяя друг друга. В предыдущие сезоны работы в этой стране мы были лишены подобного почётного эскорта.

Светка пригвоздила меня к позорному английскому столбу словами: «Не хрена было дарить книги и показывать, какой ты крутой в свои восемнадцать на стрельбищенском полигоне Кантемировской дивизии. Теперь вот наслаждайся группой поддержки твоего безумного таланта из спецов МИ-5, МИ-6, а то и МИ-7, если таковая существует…»

В своей жизни я был знаком только с нашими Ми-8 и даже летал на них несколько раз там же, в армии.

…Ах, так! Может, вы ещё и микрофонов напихали в нашу машину? Ретивое взыграло, Остапа понесло! Я в нашей реношке с азартом громко рассказывал Светке, что успел «разведать» и отснять на плёнку. А ездили мы по всей стране по несколько сот миль ежедневно. Звучали названия городов, пароли, явки. Светка то и дело таращила глаза с немым вопросом: «Это когда же ты успел? Где была в это время я с сыном?» Нашему Саньке тогда было около десяти, и он шпарил на английском лучше англичан. Говорю: «Я нашего пацана посылал в разведку! Это он добыл сведения». Светка, воспитанная героями-севастопольцами, включилась в игру. Давай в ответку такое рассказывать, что теперь у меня возник тот же вопрос: «А где носило меня в это время?..»

В этой игре главное – не расколоться. Если нас и в самом деле слушали, то точно те, кто русский знал не хуже нас. Светка тихо тряслась от смеха на заднем сиденье, зажимая рот руками. Я мужественно глотал свои эмоции, кусая губы, чтобы не заржать. Санька непонимающе крутил головой, поглядывал на родителей, которые на его глазах тихо сходили с ума. Надо понимать, от тоски по Родине. Там-там-татам… «Боль моя! Ты покинь меня.»

Третья машина сопровождения появилась вскоре после наших съёмок на берегу озера Лох-Несс в Шотландии. Мы снимали на видеокамеру и фотографировали всё подряд, больше думая о морском чудовище, нежели о секретах Великобритании. Видимо, по пути что-то «зацепили», чего иноземцам лучше не видеть и не знать…

Я вошёл в роль. Словно Штирлиц, вилял по закоулкам, уходил от «погони», отрывался от «хвостов». Светка с картой в руках диктовала маршруты. Мы всё это сопровождали репликами разведчиков из виденных некогда фильмов. Мозги у преследователей явно кипели. Мы своим дилетантством ломали наработанные стереотипы всех разведок мира. Наши поступки были алогичны, разговоры сводили с ума тех, кто слушал. Мы такое несли, сами диву давались! А то, что нас слушали, уже не было сомнений. Мы им «подсказывали», и они «опережали» нас на два хода, появляясь заранее там, куда мы только направлялись. Мы весело потирали руки!..

Кончилось всё, когда я громко рассказал анекдот. Думаю, те всё поняли – ребята там работают весьма неглупые. Наверняка нахохотались, как и мы, от души. Анекдот был таков: «Отель. Ночь. Двухместный номер. Поселяется ещё один постоялец. Ему безумно хочется спать. А его сосед без умолку ругает политику страны, её руководителей. Тому, кто только что поселился, всё это изрядно надоело. Он выходит из номера, просит дежурную принести в их номер два чая. Строго через пять минут. Возвращается. Слушает соседа. Кивает. Тот продолжает крыть всех и вся. Неожиданно слушающий берёт со стола пепельницу и говорит в неё: „Товарищ майор! Принесите два чая!“ Открывается дверь – и дежурная вносит два стакана с дымящимся чаем. Изумлённый сосед заткнулся. Накрылся с головой одеялом.

Утром поселившийся накануне открывает глаза и видит напротив пустую кровать, свёрнутый матрас. Дежурная убирает номер. Он спрашивает:

– А где этот?

– Его ночью забрали.

– А меня почему оставили?

– Уж очень майору понравилась хохма с чаем!..»

На следующий день мы спокойно ехали одни, без сопровождения. Даже как-то скучно стало.

Вот такая история произошла с нами благодаря бдительной английской группе Time Mashine. Кстати, через месяц появились их новые афиши. Теперь они назывались Dream Machine.

Dream Machine

Этой музыкальной группой руководили брат с сестрой Крис и Кристина Уотсон. В ней ещё пели Марк Бинкс и блистательная солистка Сара (запамятовал её фамилию). На подтанцовки выходила пара девчонок. Все ребята ослепительно молодые, весёлые, относящиеся к нам с уважением, симпатией, но в первое время с понятной долей настороженности. Нашего Саньку они полюбили сразу и бесповоротно. Болтали с ним без умолку. Вскоре в лексиконе англичан стали появляться русские слова. Безобидные. И не очень. Пришлось с нашим юным разведчиком провести беседу на тему: «Руссо артисто – облик морале!..»

Английский от русского крепко отличается. И не только строением слов, их последовательностью. Отличается чаще всего смыслом, в который въехать чужаку практически невозможно. Нет, совпадения, конечно, бывают. Например, услышав фамилию Криса с Кристиной, я не смог удержаться, чтобы не рассказать им анекдот о Шерлоке Холмсе и докторе Ватсоне. Фамилия ребят Уотсон звучит именно как Ватсон. Языка я толком не знаю. Включаю театр мимики и жеста, подкреплённый несколькими знакомыми английскими словами. То, что они так не говорят, меня не колышит, пусть догадываются. Спрашиваю: «Знаете, почему Шерлок Холмс был „нот мерид“, то бишь не женат?» Они пожимают плечами. Я растягиваю рот в двусмысленной улыбке. «Это же элементарно!» – говорю максимально по-английски и сам же отыгрываю эту сценку до конца. Якобы осенённый догадкой, удивляюсь: «Ватсон?!..»

Здесь всё совпало. Посмеиваются. Юмор и сальная двусмыслица прошла. Впадаю в раж. Тороплюсь закрепить успех. Ещё анекдот от русского: «Встреча на корабле Джеймса Бонда со своей визави – красоткой, которую ему ещё предстоит охмурить. Джеймс протягивает руку:

– Бонд! Джеймс Бонд!

Красотка отвечает:

– Оф! Фак оф!..»

Жду реакции. Вижу, мои англичане скисли. Юмор, очевидный для нас, неожиданно не прокатил. Они пытаются понять: с какого переляку я их вдруг послал, да ещё и на их же ридной мове… Потоптался на месте, аплодисментов не дождался, похлопал их по плечам и пошёл жаловаться Светке, поминая Задорнова: «Ну тупые!..»

…Время летит быстро. С ребятами сдружились. Узнав, что Светка сама сшила все наши сценические костюмы, стали её упрашивать сделать и им новый вариант. Через месяц ударного труда и бессонных ночей моей жены «Дрим Машин» вышла на сцену в новых костюмах. Дамы – в роскошных платьях от кутюр «Мадам Кокор» (Светлана Кокорина). Мужчины – в костюмах смелого покроя и такой же расцветки этого же автора. Зрители встретили Dream Machine шквалом аплодисментов – группа не самая последняя в Великобритании. Светку представили. Завалили цветами. Зал вместе с музыкантами ликовал и не отпускал её минут пять, топая ногами и посвистывая! Это был персональный Светкин триумф.

Полгода пролетели как один день. Прощальная вечеринка. У всех слёзы на глазах – привыкли за эти полгода друг к другу, влюбились. Завтра расставаться. Кто знает, может, навсегда…

Расселись прямо на полу в нашем просторном шале. Я тихо потягиваю джин, который разбавляю тоником. Во рту – словно ёлку грызу. Мои молодые англичане попивают кто пиво, кто колу, некоторые – мой тоник. Все непьющие, занимающиеся спортом. Незаметно их сознание, затуманенное предстоящим расставанием и тоской, даёт сбой. Смотрю, в ход пошёл мой джин – так, попробовать. Молчу. Поглядываю на англичан. Они сначала опасливо в стаканы много тоника и несколько капель джина, потом как-то наоборот.

Хмель – штука международная. Чем он хорош? Через какое-то время прислушиваюсь: говорю по-английски! А раньше – ни бум-бум! Глядь, ба! Мои грустные друзья шпарят на русском! Ни фига себе! Чудо!..

Трезвая Светка оглядывает комнату, нас, осовевших, враскоряку сидящих на полу. Обращается к музыкантам, которые, икая, глупо и очень даже нетрезво улыбаются. Выносит вердикт:

– М-м-да-а… Придётся вашу группу ещё раз переименовать!

– Why, Sveta? – И-ик! – Почьему?

– Вы не «Дрим Машин». Вы теперь «Дринк Машин»!..

Светка

Моя жена уникальна во многих смыслах. Она многогранна.

Что особенно ценю в ней – чувство юмора и хорошо законспирированную женскую мудрость.

Обычно я брожу по московским улицам и переулкам сам по себе. Мои бешеные пешие километражи Светке не по душе. Она выбирает собственные недлинные маршруты и формы досуга. Короче, не мешаем друг другу жить…

В кои-то веки гуляем вдвоём. Бредём по осенним Лужникам, поддаём ногами жёлто-бордовые листья. В руках Светки их целый букет. Выходим на набережную Москвы-реки. В воде отражается синее небо. Из-за этого серая вода кажется синей лентой, убегающей куда-то за поворот. Тихо. Спокойно. Умиротворённо. На душе благодать. Я невольно прижимаюсь к Светкиному плечу, трусь небритой щекой и в нахлынувшем умилении говорю:

– Как же хорошо иногда пройтись со своей женой!..

Пауза. В глазах Светки прыгают чёртики. Она хитро улыбается. На всякий случай ещё раз, не вслух, проверяю сказанное. Пытаюсь хило улыбнуться СВОЕЙ жене:

– М-м-да-а. Понимаю! Прозвучало двусмысленно.

Редактор

Светка – многолетний редактор моих книг. Хорошо обученный, окончивший прорву курсов и чего-то там ещё. Короче, мой мучитель. При ней просто так, «на расслабоне», лучше ничего не говорить, – схватит за язык! Начнёт свой ликбез: «Спускается он, видите ли, по лестнице вниз. А что, разве можно спускаться вверх?..» или: «Поднимается вверх. Что, разве можно подниматься вниз?» И всё в таком духе. Иногда Светку заносит и ловлю её уже я:

– «Пройтись со своей женой.» А что, разве можно с чужой? Ответственно заявляю тебе, МОЯ любимая жена: можно! Ещё как можно!..

Наши словесные пикировки частенько дают неожиданные результаты: рождаются новые рассказы. Как, например, этот.

…Сидим смотрим телепередачу, где даёт интервью один молодой певец со СВОЕЙ женой. У певца потрясающее чувство юмора. На вопрос: «Могут ли у вас быть дети на стороне, о которых вы не знаете?» – отвечает: «Вряд ли, но.» Жена меняется в лице, напрягается. Тот выдерживает паузу, чтобы помучить суженую, с улыбкой добавляет: «Скорее буду рад, чем огорчён, если однажды кто-нибудь позвонит в дверь и войдёт со словами: „Здравствуй, папа!..“»

Светка хитро смотрит на меня. Я многозначительно и загадочно улыбаюсь.

– Хотела бы посмотреть на твою физиономию, если бы тебе вот так в дверях кто-нибудь: «Здравствуй, папа!»

– И чё? – пожимаю плечами. – Вполне себе жизненная ситуация. Я бы вот на тебя посмотрел, когда в тех же дверях прозвучало бы: «Здравствуй, мама!..»

Ай да Пушкин!

Всё началось, когда мы со Светкой спорили, кому посвящены строки: «Ах, обмануть меня не трудно! Я сам обманываться рад!» Понятно, что Пушкин. Ясно, что писано для дамы сердца. Но для кого конкретно? Тут тебе и Керн на память приходит, и ещё дюжина пушкинских пассий. У меня версия конкретная, точная – я-то в курсе.

Спор есть спор. Я – в Яндекс. Задаю голосом вопрос Алисе. Победоносно смотрю на Светку: ща, услышишь! Из динамика айфона дама не моего сердца развесёлым голосом вещает всякую фигню и ничего конкретного. Возмущаюсь! Мне в ответ с ещё большим задором ещё большую фигню. Настроение портится. Вкус грядущей победы становится кислым.

«Ах, завести меня не трудно!..»

Воплю в микрофон:

– Александре Осиповой посвящено это! Слышишь! Александре О-си-по-вой! Ни хрена ты не знаешь, железяка интернетная!

Лучше бы я не начинал. Узнал о себе такое!.. Алиса интеллигентно так, с подвывертом, поливает меня, характеризует. Я в ответ не молчу. Тоже так, интеллигентно:

– Кукла ты электронная, а не женщина во плоти. Мне в обратку ещё краше…

Понимая, что проигрываю, тихо так, сквозь зубы, выражаю своё невосхищение:

– Сука!..

Собеседница услышала. В ответ:

– Остыньте! Дышите глубже. Размышляйте о своём поведении!

– Ни хрена себе! Она ещё и на такое реагирует!

– Спасибо, милая! Приятно иметь дело с вежливым человеком.

Под смех Светки меня вообще перекосило:

– Нет, ты глянь, я, оказывается, ещё и баба! Хм, «милая»! На конкретные вопросы кто будет отвечать конкретно, – Пушкин?

– Вы хотите поговорить об этом?

– Тьфу!

– Будьте здоровы!

– И тебе не хворать! Поговорили!..

Коллекция

Самое неблагодарное занятие – это коллекционировать. Неважно что: марки, значки, открытки, монеты, пустые пачки сигарет. Всегда будет чего-то не хватать до полного счастья. Главное в этом деле – вовремя остановиться. Иначе окажешься «рабом лампы» и откровенно будешь сходить с ума. С каждым днём всё больше превращаться в маньяка, у которого только одна цель – пополнить коллекцию.

Не минула сия чаша и меня. Я стал собирать галстуки. Подсадил на это безнадёжное дело эстет и знаток сего предмета Алексей Анатольевич Сонин. Помимо галстуков, он коллекционировал ещё и «кисы» (бабочки). Не просто собирал, всё это ежедневно носил. Настоящий ленинградский щёголь, с неким изысканным налётом лёгкого пижонства. В одежде, стиле – безупречен. Манеры, жесты, речи – залюбуешься!..

Я бросился тихо подражать. В самое короткое время у меня подсобралось что-то около двухсот разнокалиберных галстуков. Но куда мне до Сонина, против его шести сотен, змеями висящих в шкафу на специальной перекладине. Режиссёру их везут со всего мира благодарные артисты, ученики, друзья. Я среди них. За рубежом, скажем, где-нибудь в Париже или Лондоне, покупаю галстуки себе и не забываю о своём наставнике и друге.

Сонин быстро научил меня их правильно завязывать, что с чем носить. Короче, ввёл в тему. Одним пижоном и несчастным коллекционером в этом мире стало больше.

Теперь я, не видя лиц, с жадностью вглядывался в шеи прохожих, сотоварищей по жизни и работе. Про себя отмечал: этот галстук завязан небрежно, неправильно. Узел вялый, неплотный. Длина не соответствует росту. Цвет не подходит сорочке и пиджаку. О! А этот галстук роскошен! Какой шёлк! Где он его взял? У меня такого нет! Держите меня!.. Первое желание – подойти, выменять, выпросить, сорвать, убежать. В моих глазах нездоровый блеск. Люди шарахаются…

Я дошёл до предела. Жена Светка тоже.

– Для твоих галстуков уже нужен отдельный чемодан! Таскать тебе! Лучше бы ты пил!..

Можно подумать, чемоданы таскает она!..

Пить!.. Глупая, недальновидная женщина! Не знает этих алкоционеров. У них впереди – цирроз печени или белая горячка. А коллекцию с бутылками алкоголя тех, кто не пьёт, вообще от пола будет не оторвать! Мои галстуки – так, баловство! Но с этим тихим сумасшествием надо тоже что-то делать, она права…

Наступив себе на место, где обычно красуются галстуки, я начал аттракцион неслыханной щедрости. Раздариваю с таким трудом приобретённое направо-налево. При этом рву себе сердце, нервы. Героически преодолеваю сомнения, жадность, скопидомство. Даже не подозревал, что я такой сквалыга!..

Светка не нарадуется. Муж стал ночами нормально спать. Единственное, почему-то нервно всхлипывает, постанывает – снится что-то.

В скором времени остались от моей коллекции рожки да ножки. Так – с десяток шёлковых «змеек», которых я украдкой трогаю, нежно оглаживаю и вздыхаю.

Нам собираться на очередные гастроли. Забитые до предела чемоданы трутся пухлыми боками. Светка распихивает по сумкам не вошедшее, но, с её точки зрения, до ужаса необходимое. С моей же точки того же зрения, этого необходимого накопилось больше, чем необходимо. Говорю об этом прямо. Трогаю один из чемоданов. Невольно охаю: вес не взят! Чемодан словно прилип к полу. Я свирепею, ору:

– Какого хрена там напихано?

– Ничего лишнего! Всё нужное!

– Да сколько того нужного нужно, блин? Что там?

Светка делает тактическую паузу. Подходит, кладёт руку на плечо, ласкает взглядом своих рыжих глаз. Я позорно затыкаюсь, млею, таю, как сахар на раскалённой сковородке. Она ставит победную точку в этом извечном противостоянии полов:

– В том числе и твои галстуки, милый!..

Любимое место

Идём со Светкой к автобусной остановке. 119-й нас опережает. Приходится с ним посоревноваться. Летим на крыльях вечной молодости и таких же желаний.

Влетаем в распахнутые двери задней площадки. Людей мало, все в основном сидят впереди. По привычке смотрю на свои годами насиженные места. Обычно езжу там. Они в последнем ряду автобуса рядом с двигателем. Там всего три сиденья. Одно огорожено стеклом. Это моё, любимое. Сиди себе, как в отдельном купе, поглядывай на мелькающие пейзажи, слушай рычащий мотор, грейся о его пламенное сердце.

Светка эти места не жалует. Она южанка, а там и зимой и летом жарко. К тому же шумно. Мне так в самый раз. Я мечтатель. Меня это убаюкивает, повергает в сонные грёзы.

Тяжело дыша, топчусь на месте, с вожделением поглядываю на пустующую автобусную галёрку. Натыкаюсь на предостерегающий взгляд Светки, которая на корню пресекает мою попытку рвануть за любимую перегородку. С безволием подкаблучника вопрошаю:

– Куда?

Ответ прилетает незамедлительно:

– Куда хочешь, только не сзади!..

Единственная соседка, что сидит у окна, глубокомысленно растягивает губы в улыбку.

Вяло констатирую:

– Прозвучало о-очень сексуально!..

Новый год

Никогда не связывайтесь с маленькими – от них бо-оль-шие неприятности!..

Теперь всё по порядку.

В кои-то веки собрались встретить Новый год семьёй: я, Светка, наш Санька, кошка Бася. К шампанскому относимся сдержанно, поэтому купили странную бутылочку «Абрау-Дюрсо», объёмом чуть больше «мерзавчика». Хватит всем по паре глотков. Нам не пьянства ради и не здоровья для, а для традиционного сжигания бумажных желаний и последующего запития кремированного праха шипящим зельем.

У нас годами выработанный ритуал. Главное – всё успеть вовремя: духи Нового года самодеятельности не любят. Блюдут строго!

Но мы в вечном поиске непроторённых путей! Нам вынь да положь чего-нибудь этакого, новенького, неизведанного.

В этот раз угораздило связаться с этим низкорослым «Абрау-Дюрсо». Всё к ритуалу приготовили. Осталось открыть шампанское, что традиционно доверили мне.

Начал мучиться с этим недоростком заранее, минут за пять до торжественной речи руководителя страны. С трудом снял с горлышка странную капроновую пробку, имитирующую, надо понимать, сургуч, о котором помнит лишь позапрошлое поколение, когда «водку гнали не из опилок». Под капроновым контрацептивом оказалась ещё и металлическая винтовая пробка, как на «Боржоми», «Ессентуках» и прочей минводочке. Далее всё просто: поворот кистью, хруст – и жидкость на свободе. Но это попозже…

Стоим у телевизора, свечи горят, бумажки с желаниями от нетерпения дрожат в руках. Тронная речь окончена. Вот оно! Бом-м-м! Первый пошёл!.. Записки занялись пламенем. Толкаясь, трусцой на балкон. Пепел в ночь! Галопом назад. «Мерзавца» в руки, металлическую башку ему набок.

Ан не тут-то было. Пробка прокручивается и никакого тебе – хрусть. Вместо вожделенного шампанского истекает время! Ужас! Куранты на последнем издыхании. Вот-вот вступительный аккорд гимна.

Я – на кухню. Ножом… Не берёт. Вилкой! Не поддеть. Отвёрткой! Соскальзывает! Пробка не сдаётся. Сын кричит: «Папа! Скорей!». Руки трясутся, новогодние духи прямо над ухом издевательски ржут, стучат по циферблату: «Время!..»

Мысль садануть ножом по горлышку. Нет, не себе, по бутылочному, как это делали гусары! Так это гусары! Они красивые, а я даже без галстука, так, по-домашнему. Сын: «Папа!..» В мозгах: «Хана желаниям!..»

Руки суетятся, мысли толкаются, Сашка со Светкой вопят, кошка от страха орёт. Духи продолжают ржать, гимн заканчивается.

Хватаю плоскогубцы. Слава богу, всегда под руками. Куро́чу податливый металл пробки. Она сворачивается в спираль. Шампанское с шипением фигачит во все стороны. Руки, лицо, рубашка, всё вокруг мокрое. Наконец пробка сорвана.

Влетаю в комнату, где телевизор допевает финальный аккорд. Лью остатки вина в бокалы, чокаемся и дурными голосами орём новому году: «Ура!» – точно в тональность и в последнюю протяжную ноту нашего гимна. Фууу!..

А что! Вышло даже как-то по-цирковому. Осталось дождаться: сбудется ли?..

Одно посоветую: не связывайтесь с маленькими, ежели не хотите больших проблем!..

Короче, с Новым годом! Пусть задуманное сбывается.

Поход в Большой…

Москва. Большой театр. Римский-Корсаков. «Царская невеста».

Балкон. Третий ярус. Третий ряд. Видно только стоя и то не всю сцену. Аншлаг. Вначале потрясение. От сценографии, от роскошных голосов, от обилия золотой лепнины ярусов, лож и завораживающей музыки.

Вскоре первое впечатление несколько улеглось. Удобств минимум. Можно посмотреть по сторонам. Взглянуть на соседей, которые тоже маются, приспосабливаясь к доставшимся местам. Ближайшие соседи наши друзья, с которыми пошли в театр. Компания разношёрстная, разновозрастная.

Подруга моей Светки – дама серьёзная. Звать Татьяна. Начитанная. Эрудированная. Как Большая Советская Энциклопедия. Меня с такими раздирает чего-нибудь выкинуть этакое, чтобы увидеть хотя бы намёк на улыбку. Пока безуспешно.

Перед спектаклем у меня вырвалось что-то там про девок. Татьяна мгновенно реагирует, слегка хмуря брови: «Девки в поле снопы вяжут». Ладно. Проглотил. Перевариваю.

В первом акте «Царской невесты» появляется на настоящем коне Иван Васильевич. Я от неожиданности:

– О! Лошадь!

Татьяна мне тихо поясняет:

– Это Грозный!

Я ей так же тихо, как Жорж Милославский из «Ивана Васильевича»: «Ой, не похож! Ой, не похож!..» (Я имел в виду коня…)

Татьяна мою интонацию словила, впервые улыбнулась. Лёд тронулся.

В одной из арий Малюта Скуратов интересуется протяжным басом: «А где девки?»

Я мгновенно реагирую, повернувшись к Татьяне:

– Снопы в поле вяжут.

Татьяна тихо трясётся от смеха. Есть! Ледоход набирает обороты.

В антракте объявляю компании, что, когда закончу с цирком, устроюсь в Большой театр.

– Представляете, на вопрос: «Где работаешь?» – всем буду отвечать: «В Большом театре!»

Татьяна:

– Интересно, кем?

– Конюхом.

Смотрит на меня с недоумением.

– Лошадь видели? Значит, и должность конюха должна быть. Это моё…

Перед началом второго акта начинает медленно гаснуть свет. Я вспоминаю свою старую шутку, спрашиваю Татьяну:

– А знаешь, как это делается?

– Что именно? – Она само внимание.

Я с серьёзным видом:

– Свет медленно гаснет.

– Ну? – Татьяна в напряжении.

– Во всех театрах это специальный человек делает. Мне местные работники рассказали.

Татьяна в нетерпении узнать секрет. Даже веером перестала обмахиваться.

– Электрик медленно-медленно вытаскивает вилку из розетки.

– Фу на тебя!..

С нами парень лет десяти-одиннадцати. Прислушивается. Татьяна к нему:

– Не слушай его! Этот дядя из цирка. Он никогда не говорит серьёзно.

Парень тянется ко мне и тихо, искренне говорит:

– Я об этом тоже где-то слышал. Но сколько дома не пробовал, ни разу не получилось.

Татьяна делает мне глаза, полные укоризны: паца-на-то за что?

Я парню – так же искренне и серьёзно:

– У этих дядек из Большого тоже не сразу свет выключался медленно и ровно. Это как в цирке: надо тренироваться.

Парень кивнул. Я понял: будет тренироваться.

Светка тихо смеётся. Она весь мой репертуар – назубок. Но иногда и её балую чем-нибудь свеженьким.

Финальные слова Татьяны перед очередной арией во втором акте:

– Малюты Скуратова на тебя не хватает.

Киваю на Светку:

– Мне и царской невесты – по гланды!..

Эх, Римского-Корсакова бы к нам в компанию. Мы бы с ним точно чего-нибудь замутили…