Последняя лошадь

скачать книгу бесплатно

Спецборт Ил-76 приземлился в одном из аэропортов Москвы. Его загнали на самую дальнюю стоянку. Подъехал автобус, и вышедших из самолёта повезли в терминал. У этого сектора встречающих было немного. Стоял расширенный военный патруль и ещё какие-то люди в гражданке. Прилетевшие пассажиры были странными. Многие их них были крепко не трезвы. К ним подходили, задавали вопросы и, разбив на группы, сопровождали дальше. Всё проходило неторопливо, негромко…

В этой компании был и Пашка Жарких. Накануне ему удалось дать телеграмму. Его встречала Валентина и её отец Виктор Петрович.

Они радостно обнялись и проследовали к машине. У тротуара стояла новенькая белая «Волга» Виктора Петровича. Чемодан положили в багажник, отец сел за руль, а Валентина с Пашкой на заднее сиденье.

Они прижались друг к другу, словно после долгой разлуки хотели согреться. Валя взяла Пашкину горячую руку в свою, положила голову на его плечо и замерла. Ехали молча. Машина уютно пахла кожаным салоном, мягко урчала и тихо покачивала.

Переписывались они с Пашкой только последние полгода. Прослужив первый год, он написал ей гневное письмо по поводу её измены. Когда это случилось, она приехала к нему по месту службы, чтобы объясниться, но от встречи с ней он отказался и потом куда-то исчез. Она его долго разыскивала, но ей ответили, что гвардии рядовой Павел Жарких переведён в другую часть в другой военный округ. И всё, концы в воду…

Валентина приложила невероятные усилия, включила всё своё обаяние, чтобы через военкома одного из райвоенкоматов Москвы, к которому были приписаны все артисты «Союзгосцирка», узнать, где её Пашка.

– Он отправлен в строевые части на самые южные рубежи нашей Родины. Это всё, что могу сказать.

– Что такое строевые части? Они там строят что-то? Или строем ходят?

Комиссар хмыкнув, улыбнулся.

– Ну, типа того. И строем ходят, и строят… – потом тихо добавил, как бы для себя, роясь в блокноте. – Всех подряд…

– А как ему написать?

– Письма туда идут долго. Вот номер войскового подразделения. Пишите туда, перешлют… Больше ничем помочь не могу. Всего доброго!..

Они списались. Объяснились. От него пришло несколько писем. В конце концов, Пашка ей всё простил… Писал, что они тут сажают цветы, охраняют объекты, маршируют – ничего особенного…

Он сидел в машине какой-то отстранённый и чужой.

– Загорел-то как! – Валентина провела по щеке Пашки ладонью. – Возмужал! Ты у меня теперь настоящий мужчина! Воин!..

Глаза Пашки были какими-то невероятно уставшими и напряжёнными, словно он всё время куда-то всматривался. По краям глаз пролегли незнакомые доселе складки, особенно выделяющиеся на фоне его плотного загара.

– Ой, Пашка, у тебя старческие морщины! – Валентина нежно попыталась их разгладить. – Откуда?

– Это от обилия солнца. Ну и… много смеялся, – он попытался улыбнуться.

Виктор Петрович, не отрываясь от дороги, вклинился в разговор:

– В каком месте служил, если не секрет?

– Под Душанбе.

Потом, подумав, скорректировал адрес:

– Точнее, под Термезом.

– Пяндж?

Пашка кивнул. Виктор Петрович внимательно следил за дорогой и поглядывал на своего пассажира через зеркало заднего вида. Пашка видел серьёзные сосредоточенные глаза Виктора Петровича. Через паузу тот спросил ещё:

– На каком берегу – левом, правом?..

Пашка помедлил, как бы не решаясь, потом тихо ответил:

– На обоих…

Валентина радостно рассказывала последние цирковые новости, не выпуская Пашку из объятий. Тот сидел, улыбался, но присутствовал, видимо, не весь…

Виктор Петрович негромко включил приёмник. Полилась красивая мелодия.

– Устал? Как себя чувствуешь, хороший мой? – Валентина провела по животу Пашки. – Похудел! Вас там что, не кормили?

– Я в форму входил, пресс качал, мышцы.

– Ну, это я чувствую – подрос, подрос! Бицепсы-трицепсы! Есть за что подержаться… – Валентина ослепительно улыбнулась и многозначительно посмотрела на Пашку. – Желания есть? Чего хочешь, мой долгожданный?

– Спать. И репетировать. Руки тоскуют!

– И всё? А-а… – Валентина поиграла глазами и, приподняв одну бровь, озвучила вопрос междометием, который вишнёвой помадой цвёл у неё на губах: – Мм-м?..

– Ну-у… – так же многозначительно, но смущённо ответил Пашка, – само собой!.. – и впервые улыбнулся легко и свободно.

Он, кажется, вернулся…

Через двое суток, как и положено, он явился в военкомат, откуда его и призывали. Новый военком встретил лично.

– Ну, что, боец! С возвращением. Посмотрел твою учётную карточку. Хм, молодец – «За б. з.» имеешь! Неплохо, неплохо. Я свою «За боевые заслуги» в Анголе получил. Ну, ты, надеюсь, понимаешь, сынок, об этом пока рассказывать не стоит. С особым отделом, думаю, перед дембелем общался? – Пашка кивнул. – Ну и ладушки!.. Теперь будем жить у бабушки… Перестраивайся на мирную жизнь и поскорее постарайся всё забыть. Если получится…

Пашка съездил домой в Воронеж. Проведал тётку. Метнулся в Москву в Главк. Восстановился в прежней должности, с которой он был уволен перед армией, и снова поехал служащим по уходу за животными к Захарычу. От Стрельцова как раз ушли очередные случайные помощники.

Пашка с жадностью работал за двоих. Не слезал с лошадей у джигитов. Два месяца он ненасытно жонглировал, навёрстывал упущенное за последний год, где возможность репетировать была не такой частой, как хотелось.

Пашка не мог надышаться воздухом цирка! Он по-настоящему вернулся!..

Как-то в телефонном разговоре он поведал Валентине о своей мечте учиться в цирковом училище. Виктор Петрович воспользовался связями. Сходил в ГУЦЭИ, поговорил с директором, намекнул, где служил Пашка, и в конце августа парня вызвали на просмотр…

Ещё недавний солдат вышел на учебный манеж в самодеятельном костюме, в котором когда-то появлялся на сцене дома офицеров на концертах. Разложил на барьере кольца, булавы, мячи. Перед ним сидели директор циркового училища Волошин Александр Маркиянович, педагог по жонглированию Фирс Петрович Земцев, Виктор Петрович с Валентиной и ещё пара преподавателей. Пашка старательно, немного зажимаясь, показал всё, на что был способен. Повисла долгая пауза. Валентина поглядывала на Пашку, тот на неё. Вместе они пытались угадать мысли импровизированной экзаменационной комиссии. Фирс смотрел себе под ноги, Волошин жевал губами, остальные имели свои суждения, но ждали приговора.

Наконец Александр Маркиянович в свойственной ему ироничной манере скрипуче заговорил.

– Ну, что, маршал! – он обратился к Земцеву, намного преувеличивая его воинское звание, полученное в Великую Отечественную, но подчёркивая авторитет в мире цирка. – Я-то молчу, ладно. Ты что скажешь?

Фирс Петрович словно очнулся, подняв голову.

– А что тут говорить! Чему я могу его научить? Ему впору учить меня. Школа есть, трюков на троих хватит. Ну, разве что технику чуть подправить. А так – давайте диплом и на манеж!

– Диплом дадим. Со временем… Ты, думаю, понимаешь, – Волошин обратился к Пашке. – Приёмные экзамены закончились ещё в начале июля. Послезавтра уже первое сентября, начало учебного года. Тебе повезло – один из поступивших забрал документы, место освободилось. Так что начинай учиться. В процессе сдавай, что там у нас положено: сочинение, историю, иностранный язык, – и вперёд. На каком иностранном разговариваешь?

– На фарси немного…

– А он ещё и юморист! Фирс! Всё отменяется! Мы его к Майхровской, к Антонине Парфентьевне, на эстрадное, на отделение клоунады определим. Там такие нужны!

Пашка перепугался, что сболтнул лишнее и всё испортил!

– Не надо на эстрадное! Хочу на цирковое!..

Все невольно рассмеялись, видя Пашкин испуг.

– Не отдадим, не отдадим. У нас тут своих клоунов тоже хватает! – на вечно строгом лице Земцева появилось подобие улыбки. Волошин подытожил.

– Значит так! Четыре года тебе, тем более как армейцу, здесь делать нечего! Профессиональная подготовка у тебя крепкая. Но всё равно учиться придётся серьёзно и загруженно. Фирс Петрович теперь твой режиссёр и курсовой. Чтобы получить диплом, надо будет создать номер и пройти все предметы, которые здесь преподают. Два года хватит. Первый-второй курс отучишься за год, потом – третий-четвёртый так же, и выпуск. Только без хвостов и баловства! Всё понял?

Пашка радостно закивал. Он ещё толком не мог осознать, что его давнишняя тайная мечта вот так просто и легко только что осуществилась.

Глава четвёртая

Пашка сидел на ковре манежа и, обняв колени, смотрел в одну точку. Репетиция не клеилась. Сегодня ночь прошла практически без сна. Вместо этого было какое-то муторное забытьё. Грезилась армия. Пашку почему-то снова призывали, он доказывал, что уже служил, но ему объясняли, что он не дослужил и надо ещё год. Он просыпался в кошмаре, снова проваливался в эти тягостные мутные видения, где взрывы и стрельба плющили мозг, заставляли сбрасывать на пол студенческое одеяло.

Сосед по комнате общежития Андрей Щеглов испуганно разбудил Пашку Жарких:

– Э-э! Ты не заболел? Чего мычишь, взбрыкиваешь? Орёшь тут! Сальто-мортале, что ли, крутишь?

– А?.. Да… Репетирую… – вернувшись в реальность, облегчённо выдохнул Пашка. – Это… арабское не получается, не докручиваю…

– А-а… – с пониманием протянул Андрей. Среди студентов, которые вкалывали на манежах циркового училища до изнеможения, не редкость были подобные «пируэты» во сне. Дневные репетиции плавно перекочёвывали в ночные сновидения.

– А что такое это, как её – «дас-бар-дор»? – Щеглов по слогам повторил то, что Пашка за ночь выкрикнул не один десяток раз. Тот дёрнулся от неожиданности.

– А ты откуда это знаешь?

– Да ты достал меня сегодня этим «дасбардором»! Так чего это значит?

– Руки вверх! Ну, или – подними руки! – Пашка хотел побыстрее прекратить этот неприятный для него разговор.

– Это на каком таком языке?

– На… азиатском. Ладно, давай досыпать. Выключай свет. Хопкун! Тьфу ты – ложись!..

…Он сидел среди разбросанных булав и колец. Сегодня не хотелось даже шевелиться. Ночная подработка на «Правде» в цехе экспедиции грузчиком, где газеты сортировались, укладывались в почтовые машины, а потом развозились по области, ежедневные репетиции, постоянные недоедания выкачали из двадцатилетнего молодого тела последние силы. Тут ещё эти сны… Депрессия навалилась, сковав руки.

– Правильно, бестолковый, сиди – само придёт! – на учебном манеже появился Земцев.

Пашка нехотя встал. Его слегка пошатывало. Бледность и осунувшееся лицо ученика не ускользнули от внимательных глаз старого мастера.

– Иди-ка сюда! Опять ночная смена? Надо завязывать с этим, тебя так надолго не хватит. М-да-а… – сочувственно вздохнул Пашкин руководитель, понимая, почему многие студенты искали себе подработки. – Стипендия у нас в училище – что та кума из Магадана, которой замуж поздно, а сдохнуть рано…

Пашка слабо улыбнулся. Фирс Петрович всегда находил яркие образные сравнения к ситуациям. Запас его метафор не ведал дна. Говорил он мало, но всегда ёмко и точно. Некоторые фразы Земцева разлетелись на цитаты.

– Нет, сегодня не работал, отсыпался. Точнее, пробовал…

– Что снилось? – Фирс, как звали его между собой студенты, упёрся тяжёлым взглядом в красные от бессонницы глаза Пашки.

– Да-а, чушь всякая, армия… – Жарких попытался уйти от ответа.

– Понятно… – Земцев опустил голову и опёрся на резную деревянную трость. Он серьёзно хромал. На фронте был трижды тяжело ранен. Под Воронежем, о котором Фирс иногда вспоминал с Пашкой, прикованный немецкий пулемётчик-смертник перебил ему обе ноги. С этими «наградами» в звании капитана он и вернулся с войны в цирк. Потом стал преподавать в училище, подрабатывать на киностудиях страны руководителем каскадёров, сам исполнял трюки. Высокий, худощавый, жилистый, он смело брался за самое рискованное. Закончилось всё на съёмках фильма «Достояние республики». Оборвался канат. Земцев с одним из своих каскадёров сорвались с высоты. Фирс сломал обе ноги, как раз в местах ранений. С тех пор они толком не заживали, саднили. Бессонница стала постоянной спутницей жизни, как его трость и хромота. Анальгин постоянно лежал в кармане, он то и дело отправлял таблетку под язык, даже не запивая. По этой же причине курить, несмотря на строгий запрет для всех, ему негласно разрешалось везде. Его аскетическое лицо с высоким умным лбом было испещрено глубокими морщинами. Впалые щёки постоянно покрывала малозаметная щетина – брился он раз в четыре-пять дней. При разговоре рот Земцева приоткрывал тайну отсутствия многих зубов, разрушенных судьбой и постоянными анальгетиками. Его это смущало. Он каждый день обещал себе заняться здоровьем всерьёз, да как-то всё откладывал.

О том как прошла ночь, можно было судить по его словам при появлении на уроках. Если он, чуть улыбаясь, с лёгкой хрипотцой здоровался: «Привет, мастера!» – значило, что ему удалось поспать. Если звучало: «Привет, турки бестолковые!» – всё как обычно, сна было часа три-четыре, не более. Ну, а уж если слышалось: «Привет, уголовники!» – можно было смело говорить, что Фирс сегодня от боли не сомкнул глаз.

Манера его разговора была особой. Из-под нависших кустистых бровей смотрел он пристально и хмуро, говорил густым баритоном неторопливо, обстоятельно и чуть нараспев. Точнее, это был даже не разговор, а этакое недовольное бурчание.

За всем этим скрывался добрый, отзывчивый и легкоранимый человек. Возможно, именно эти свои качества Земцев пытался по какой-то причине скрыть за маской этакого мизантропа.

– Армия, говоришь, снилась! – Фирс приподнял голову и понимающе глянул на своего ученика. Перед ним стоял молодой пацан с бледным худым лицом, которого от нахлынувшей жалости хотелось прижать к груди, приласкать, успокоить, защитить. Земцев из «личного дела» Пашки знал, где тот на самом деле служил, и догадывался, что ему там пришлось пережить. Для остальных же гвардии рядовой Павел Жарких проходил службу в одной из подмосковных мотострелковых дивизий…

– Ну, ну… Она мне тоже до сей поры… Когда ты хоть раз стрелял в живого человека или стреляли в тебя, будет снится это до последних дней… Ладно, чем занимался сегодня, мастер?

Пашка поднял с ковра манежа детский резиновый мяч и попытался его закрутить на указательном пальце. Мяч повихлялся и через несколько оборотов соскользнул с пальца на ковёр.

– Бестолко-овый! Это что за кисть такая! Разверни её от себя, палец чуть подсогни! Ты что, этой парализованной культяпкой зрителей собираешься пугать? Смотри! – Земцев легко подбросил мяч вверх, успел подкрутить его и мягко принял на указательный палец. Мяч завращался весёлым волчком, словно прилипнув к пальцу старого жонглёра. Его кисть с остальными сложенными пальцами вдруг приобрела изящный вид, словно некий Владыка благословлял свою паству. Земцев легко перебросил вращающийся мяч с руки на руку, чуть подкрутил его, ударяя по глянцевому боку:

– Подай мячик!

Пашка протянул один из теннисных мячей, которыми он оттачивал технику жонглирования. Фирс сверху положил его на вращающийся. Два мяча один на другом пирамидой забалансировали во вращении. Пашка открыл рот от удивления. Земцев легко подбросил мячи вверх, уверенно поймал их и бросил на ковёр.

– Ну, как-то так… А вообще, особо не трать на это время. Мой тебе совет: выбери предметы по душе, лучше кольца, они у тебя неплохо идут, и долби в одну точку – тогда добьёшься результатов. А так будешь, как все…

– Да что из них можно выжать? – Пашка в недоумении поднял плечи.

– Хм! Ты у Игнатова переднюю вертушку на кольцах видел? У Бородавкина есть пару интересных комбинаций, у Канагина! «Что можно выжать?» – Земцев смешно передразнил Пашку. – По этому пути ещё никто толком не ходил. Все только воруют друг у друга придуманное и повторяют как мартышки. А кольца можно бросать не только вертикально, но и профильно, и плоскостями, и во вращении, и ещё хрен знает как только можно. Ты, главное, второй этаж подключи!