скачать книгу бесплатно
– Приглядывай за ними.
Собрав отряд из Могабы, Гоблина и еще двоих такой наружности, словно завтракают исключительно малыми детьми, я отправился на совещание с прочими главами каравана. Эти люди меня приятно удивили. Они не только беспрекословно выплатили наш гонорар, но и добавили премию за каждую добравшуюся до места назначения барку. Затем я собрал своих, занимавших ключевые посты, и сказал:
– Давайте-ка выгружаться – и в путь. От этих мест меня в дрожь бросает.
Гоблин с Одноглазым заныли. Они-то желали задержаться здесь и попраздновать.
Местные поняли, в чем дело, когда стальная карета, запряженная громадными вороными, съехала по трапу и над ведущей в город дорогой взвилось отрядное знамя. Вся радость и веселье мигом улетучились. Я этого ожидал.
С каменными лицами взирали собравшиеся на незабвенный стяг.
Обмолот был нашим противником, когда Черный Отряд служил в Гоэсе. И его войску здорово досталось от нашего братства. Так здорово, что горожане вспомнили Отряд через столько лет, хотя и Гоэса-то уже не существовало.
По дороге к южному выезду из города мы остановились у рынка.
Могаба послал пару своих помощников за различными припасами. Тут Гоблин расквакался, захлебываясь негодованием, – Одноглазый настропалил бесенка держаться за его спиной, передразнивая каждое слово и жест. До сего момента бес тащился за Гоблином, изображая глубокую задумчивость. Масло с Крутым и Свечкой устраивали сложное пари, в котором большие деньги выиграет тот, кто точнее угадает время решительного Гоблинова контрудара. Трудность заключалась в решении, что же считать решительным.
Одноглазый обозревал происходящее с кротко-лукавой улыбкой на устах. Он был весьма доволен собой. Не сомневался, что наконец-то утвердил свое первенство. Нары стояли вокруг, по-военному угрюмые, однако слегка озадаченные тем, что прочие выказывали куда меньше дисциплинированности – то есть держались как обычно. Ранее, на реке, у них не было случая разочароваться в нас.
Одноглазый подкатился ко мне:
– Эти люди опять на нас пялятся. Я всех выявил: четверо мужчин и женщина.
– Окружить и взять. Узнаем, что у них на уме. Где Хрипатый?
Одноглазый показал на него и исчез. Приблизившись к Хрипатому, я заметил пропажу дюжины солдат. Одноглазый решил действовать наверняка.
Я приказал Хрипатому объяснить Могабе, что нам не полгода воевать, к чему столько запасов? Достаточно разок-другой подкрепиться, пока не минуем Порог. Могаба спорил. Он героически боролся с диалектом Драгоценных городов, и уже наметились успехи. Умом и сообразительностью он не был обделен. Мне нравился этот парень. Мыслил он достаточно гибко, чтобы понимать: за двести лет легко могли возникнуть две различные версии Отряда. И старался отнестись к нашей без предубеждений.
Как и я сам.
– Эй, Костоправ! Иди сюда!
Явился Одноглазый, ухмыляясь, словно опоссум, волокущий домой добычу. Добычей оказались старик, трое мужчин помоложе и женщина, причем двое мужчин были белыми. Молодые весьма обескуражены, женщина – здорово разозлена. Только старик будто спал на ходу.
Я разглядывал белых, снова задаваясь вопросом: какого дьявола им здесь понадобилось?
– Есть им что сказать в свою защиту?
Подошедший Могаба задумчиво осмотрел черного.
Тут выяснилось, что женщине, безусловно, есть что сказать. Белый с волосами потемнее слегка поник духом, но прочие лишь ухмылялись.
– Попробуем на разных языках, – решил я. – Наши знают почти все северные наречия.
Откуда ни возьмись выскочил Жабомордый:
– Попробуй на розеанском, начальник! Нутром чую!
Затем он что-то протарахтел, обращаясь к старику. Тот подскочил едва ли не на фут. Жабомордый радостно захрюкал. Старик взирал на него, словно на привидение.
Прежде чем я успел спросить беса, чем он так удивил старца, блондин заговорил по-розеански:
– Ты командир этого отряда?
Я понял его, однако мой розеанский, много лет пролежавший без дела, здорово заржавел.
– Да. Какие еще знаешь языки?
Он попробовал пару. Форсбергский оказался не ахти, но лучше моего розеанского.
– Что за дьявольщину вы проделали, парни? – Было видно, что он сразу пожалел о сказанном.
Я взглянул на Одноглазого. Тот пожал плечами.
– О чем ты? – спросил я.
– Э-э… о вашем сплаве по реке. Вы совершили невероятное. Уже года два никто не мог пробраться. Я да Корди с Ножом – мы были из последних.
– Нам просто повезло.
Блондин нахмурился. Он слышал, что рассказывали наши матросы.
22. Таглиос
Добравшись до реки, мы поплыли ко Второму Порогу. Обгонявшие нас суда уносили весть о нашем возвращении. По пути мы посетили город-призрак, полоску нелепых строений, оставшихся от былого Идона. Живых душ на глаза попалось едва ли с дюжину. Еще одно место, где Черный Отряд помнили до сих пор. Что не прибавляло мне душевного покоя.
Чем же насолило им наше братство? Анналы немало рассказывали о Пастельных войнах, но не упоминали ничего, что могло бы ужасать потомков людей, эти войны переживших.
За Идоном, пока искали шкипера, который бы осмелился отвезти нас на юг, я велел Мургену поднять знамя над лагерем. Могаба, взявшись за дело со своей обычной серьезностью, окружил наш бивуак рвом. А я тем временем взял лодку, переправился через реку и поднялся на холм, к развалинам Чо’нДелора. В полном, если не считать ворон, одиночестве целый день скитался по этому весьма популярному памятнику усопшему божеству и все думал: какие же люди служили в Отряде в те далекие времена?
Подозрения, что они мало отличались от меня, внушали тревогу. Захваченные ритмом военной жизни настолько, что сойти с пути невозможно…
Летописец, описавший эпические подвиги той эпохи, когда Отряд служил болебогу, порой слишком увлекался сиюминутными подробностями, но почти ничего не сказал о людях, с которыми нес службу бок о бок. Большинство солдат упоминались только в списках выбывших.
Впрочем, и меня упрекали в подобном. Мне часто говорили, что я снисхожу до упоминания отдельных имен исключительно в перечнях погибших. И в этом, пожалуй, есть правда. Может быть, причина проста: больно писать о тех, кого пережил. Даже об ушедших живыми и то больно. Отряд – моя семья. Нынешние солдаты мне почти как дети. Мои Анналы – памятник им, а для меня это возможность выговориться. Но, даже сам будучи ребенком, я мастерски глушил и скрывал свои чувства…
Впрочем, я говорил о развалинах Чо’нДелора, о следах былой битвы.
Пастельные войны вряд ли были менее жестоки, чем те, в которых мы поучаствовали на севере, однако они затронули меньшую территорию. Оставленные ими шрамы все еще выглядят устрашающе. Такие зарубцовываются тысячелетиями.
Дважды во время прогулки мне казалось, что краем глаза я вижу ходячий пень, который наблюдал со стены Храма отдохновения странствующих. Пробовал приблизиться и разглядеть, но он всякий раз исчезал.
Да и было то всего лишь мельканием на самом краю поля зрения. Может, просто показалось.
Тщательно осмотреть развалины мне не удалось. Я склонен был задержаться, но встретившийся пожилой крестьянин отсоветовал: не стоит-де ночевать среди этих развалин. Он сказал, что по ночам Чо’нДелор полон злобных созданий, и я, вняв предостережению, вернулся на берег. Там меня встретил Могаба, желавший знать, что мне удалось найти. Он не меньше моего интересовался историей Отряда.
С каждым часом я все пуще уважал черного здоровяка. Этим же вечером я официально утвердил его в должности командира пехотного подразделения Отряда, которую он уже занимал фактически. А заодно утвердился в решении обучить Мургена премудростям летописца.
Может, то было просто интуицией, но именно тогда я понял, что внутренний распорядок в Отряде приведен к надлежащему уровню.
До сего момента местные жители боялись нас, пестуя в себе старую неприязнь. Возможно, в низовьях реки найдется кто-нибудь не столь пугливый, но куда менее доброжелательный.
Мы подошли к границе тех земель, которые описывались в первых, утраченных томах Анналов. Самый ранний из оставшихся в наличии продолжал повествование о странствиях Отряда в городах на севере от Трого Таглиоса – этих городов уже не существовало. Как же мне хотелось вытянуть из местных подробности! Но жители не проявляли желания откровенничать с нами.
Пока я бродил по Чо’нДелору, Одноглазый нашел южного шкипера, согласившегося доставить нас прямиком в Трого Таглиос. Цену тот заломил несусветную, но Плетеный Лебедь заверил, что дешевле мы не найдем. Прошлое Отряда неотвязно преследовало нас.
И Лебедь со товарищи ни словом об этом прошлом не обмолвились.
Что это за компания, для нас оставалось тайной. Женщина запретила своим общаться с нами, к вящему неудовольствию Корди Мэзера, жаждущего послушать, что нового в империи. Я узнал, что старика зовут Копченым, но имя женщины не упоминалось ни разу. Оно бы не ускользнуло от слуха Жабомордого.
Осторожные люди, однако.
В то же время они старательно следили за нами – казалось, даже замечают, сколько раз за день я подходил к борту и увеличивал количество жидкости в реке.
И не только это мне досаждало. Еще вороны, которые были повсюду. И то, что Госпожа в эти дни почти ни с кем не разговаривала. Она выполняла служебные обязанности наравне с прочими, но при этом очень редко попадалась на глаза.
Меняющий Облик с подружкой вообще не показывались. Исчезли, когда мы выгружались в Обмолоте, но я пребывал в тревожной уверенности, что они где-то рядом.
Если добавить ко всему этому всеобщую осведомленность о нашем походе, станет ясно, почему меня не покидало ощущение, что за нами непрестанно следят. Как тут не стать параноиком…
Миновав стремнины Первого Порога, мы отправились дальше – к рассвету истории Отряда.
На моих картах город назывался Троко Таллио. Местные выговаривали: Трого Таглиос. А чаще, для краткости, Таглиос. По словам Лебедя, Трого представлял собой более старый город, поглощенный «младшим братцем», более энергичным Таглиосом.
То был самый большой из всех виденных мной городов. Не будучи опоясан стеной, он неуклюже раскинулся по местности, быстро разрастаясь вширь. Вот северные города растут ввысь – никто не желает строиться вне крепостной стены.
Таглиос расположился на юго-восточном берегу, на некотором расстоянии от реки, оккупировав змеящуюся меж полудюжины холмов протоку. Мы высадились в городке-спутнике под названием Махеранга, выросшем при порту на великой реке. Пожалуй, вскоре эта Махеранга разделит судьбу Трого.
Последний сохранил какую-никакую индивидуальность лишь потому, что являлся резиденцией правителей княжества, административным и религиозным центром.
Таглиосцы на первый взгляд казались точно такими, как описывали их в обрывочных дорожных беседах Лебедь с Мэзером: дружелюбными, мирными и крайне набожными. Однако за всем этим чувствовался страх. О чем Лебедь не упомянул ни словом.
И боялись жители вовсе не Отряда. Нас встретили уважительно и вежливо.
Лебедь со своими исчез, едва мы пришвартовались к пристани. Даже не пришлось напоминать Одноглазому, чтобы присматривал за ними.
Мои карты показывали, что от Таглиоса до моря всего сорок миль, но то – по прямой к западу, через реку. А вниз по реке, со всеми излучинами и лабиринтом дельты, до соленых вод выходило все двести. На карте дельта была похожа на многопалую паучью лапу, вцепившуюся в брюхо моря.
Пожалуй, вам нелишне узнать о Таглиосе побольше, потому что Отряд, вопреки собственным ожиданиям, не говоря уже об ожиданиях горожан, задержался в нем на весьма приличный срок.
Я пошел в Таглиос, как только убедился в нашей безопасности. Отряд остался в Махеранге, а мне предстояло провести кое-какие исследования. Как-никак мы дошли до самого края карты, имеющейся в моем распоряжении.
Первым делом я обнаружил, что в процессе знакомства с Таглиосом придется прибегнуть к помощи Лебедя с Мэзером. Без них можно полагаться лишь на Одноглазова чертеныша, а это мне вовсе не улыбалось. По причине, которую я не взялся бы объяснить, бес не вызывал у меня доверия. Возможно, из-за его чувства юмора, столь близкого к чувству юмора его владельца. Ведь Одноглазому можно верить только в безвыходной ситуации, когда на кон поставлена сама жизнь.
Я надеялся, что мы забрались достаточно далеко на юг и теперь можно будет проложить остаток маршрута до Хатовара перед возобновлением путешествия.
После того спора на реке Госпожа справно несла службу, но в свободное время по-прежнему почти ни с кем не общалась. Возвращение и враждебность Ревуна сильно потрясли ее. Когда-то он был ей верным другом.
Она все еще будто пребывала в чистилище, между прежней Госпожой и будущей, и веления сердца слишком сильно расходились с доводами разума. Сама она не могла выбраться из этого состояния, а я, как ни болел за нее душой, не мог просто взять ее за руку и вывести.
Пожалуй, она заслужила отдых. Я отправил Жабомордого на поиски местного аналога садов Опала, и таковой, к немалому моему изумлению, нашелся. Тогда я спросил Госпожу, не хотелось бы ей провести вечер в светском обществе.
После стольких месяцев походной жизни она проявила небывалую сговорчивость – если не сказать воодушевление. Нет, не прыгала от радости, но сказала: «Ну, раз все равно больше нечего делать…»
Светская жизнь ее никогда не привлекала. А мой трюк на реке и последующее возвращение к командирским обязанностям, естественно, не могли вызвать нежных чувств.
Высадку мы провели с обычной помпезностью, но без шума и грома, что устроили в Опале. Я не желал давать местным властителям повод для неприязни. Словом, Одноглазый с Гоблином вели себя тихо. Единственным признаком колдовства был Жабомордый. Никаких угроз, никакой опасности. А Жабомордый – просто наш толмач-универсал.
Перед высадкой Одноглазый изготовил для своего дружка костюм – столь же пышный, сколь и его собственный. Вдобавок смахивающий, пусть и слегка, на одеяние Гоблина. Бес был живым свидетельством того, что Гоблин мог бы выглядеть шикарно, не будь он по жизни лентяем, растрепой и неряхой.
Местная элита на людей смотрела и себя показывала в роще давно не плодоносивших олив. Роща эта венчала холм близ старого Трого; там на вершине бил горячий источник, снабжая водой бесчисленные общественные бани. Нам, бесправным чужакам, пришлось потратить уйму денег – в основном на взятки, – чтобы попасть туда. Но даже после этого мы были вынуждены два дня ждать свободных мест!
Мы выехали в карете, с Одноглазым и Гоблином на запятках, двумя взводами наров впереди и позади и с Мургеном в качестве кучера. Доставив нас на место, он отогнал карету назад. Остальные присоединились к нам в оливковой роще. Я облачился в костюм имперского посланника, а Госпожа была одета, что называется, сногсшибательно. Всегда в черном… Цвет, не спорю, был ей к лицу, но порой хотелось, чтобы она испробовала какой-нибудь другой.
– Наше появление, – заметила она, – вызвало куда больше интереса, чем тебе кажется.
На улицах наше появление не привлекало особого внимания. Однако она не преувеличила. Хотя роща и была популярным местом времяпровождения, в таком большом числе светская публика собралась специально ради нас. Пожалуй, пришли все, кто только мог.
– Интересно почему?
– Здесь что-то происходит, Костоправ.
Я и сам не слепой. Сообразил еще в Обмолоте, через пару минут после встречи с Плетеным Лебедем. Но что именно происходит, понять никак не мог. Даже с помощью Жабомордого. Если что-то и замышлялось против нас, бес при этом не присутствовал.
Все мы, кроме наров, привыкших у себя в Гиэ-Ксле к церемониям, под взглядами стольких глаз чувствовали себя неуютно.
– Да, – признал я, – пожалуй, это не самая гениальная из моих идей.
– Напротив. Происходящее подтверждает, что нами интересуются гораздо больше, нежели простыми путешественниками. Хотят нас как-то использовать.
Госпожа явно была обеспокоена.
– Добро пожаловать в жизнь Черного Отряда, сердце мое, – сказал я. – Теперь ты понимаешь мой цинизм относительно власть имущих. Понимаешь и то, что мне приходилось испытывать много-много раз.
– Кое-что понимаю. И чувствую себя униженной. Словно я – не человек, а предмет, который может пригодиться…
– Повторюсь: добро пожаловать в жизнь Черного Отряда.
И это была лишь одна из ее проблем. Мои мысли вернулись к Ревуну, к этому бродяге, столь неожиданно воскресшему из мертвых. Никакие доводы не убедили бы меня в том, что его появление на реке и враждебные действия были случайны. Он ждал нас с намерением навредить.
А тут еще этот загадочный интерес к нам – с самого Опала… Я огляделся в поисках ворон.
Птицы неподвижно сидели на ветвях олив. Следят. Постоянно следят…
И Меняющий Облик, еще один оживший покойник, ждавший Госпожу в Гиэ-Ксле… Все это неспроста. Здесь явно действуют чьи-то таинственные планы. И убедить меня в обратном… Для этого очень многое должно произойти.
Все-таки я решил не давить на Госпожу. До поры. Служит она добросовестно. Вероятно, выжидает…
