скачать книгу бесплатно
– Дня два пути. Возле того места, где мы останавливались.
Меня кинуло в дрожь.
– Что там происходит, вы можете сказать?
Гоблин промолчал. Одноглазый покачал головой:
– Сказать я могу только одно: рад, что меня там нет.
Невзирая на полное невежество в вопросах магии, я был согласен с ним.
Внезапно Мурген побледнел и указал поверх книги, которую перед тем изучал, а теперь держал перед собой, словно оберег:
– Видите?
Я смотрел на Госпожу и размышлял о своем везении. Пусть другие в полусотне миль от нас занимаются всякой ерундой, вроде поединка неведомых колдунов, а у меня серьезных проблем хватает.
– Что? – буркнул я, поскольку Мурген ждал ответа.
– Похоже на птицу! Такая громадная, с размахом крыльев миль на двадцать! И совсем прозрачная!
Я поднял глаза. Гоблин кивнул: он тоже видел ее. Я посмотрел на север. Молний больше не было, но там что-то здорово горело.
– Одноглазый! Твои новые дружки, случаем, не знают, что происходит?
Черный коротышка покачал головой. Он надвинул шляпу на лоб, чтобы ограничить угол зрения. Эти дела, чем бы они ни были, его здорово напугали. Себя он полагал могущественнейшим колдуном из всех, кого рождала его земля. За исключением, быть может, лишь покойного брата Тамтама. И что бы там ни творилось, оно не местного происхождения. Чужое.
– Но времена меняются, – напомнил я.
– Только не здесь. А если бы изменились, эти двое знали бы.
Хрипатый усиленно закивал, хотя не понял ни слова. Затем он отхаркнулся и выплюнул в огонь бурый комок.
Я почувствовал, что этот тип, как и Одноглазый, определенно не даст мне соскучиться.
– Что за гадость он постоянно жует?
– Кват, – пояснил Одноглазый. – Слабый наркотик. Не шибко полезно для легких, но, когда он жует, ему плевать, болят легкие или нет.
Сказано было бодро, но не в шутку. Мне стало неуютно. Я снова взглянул на север:
– Вроде улеглось.
Остальные промолчали.
– Мы все равно не спим, – сказал я, – а потому давайте паковаться. Надо бы двинуться, как только развиднеется.
Никто не стал возражать. Хрипатый кивнул и сплюнул. Гоблин, ворча, принялся собирать вещи. Остальные последовали его примеру. Мурген с заслуживающей одобрения аккуратностью отложил свою книгу. Пожалуй, из этого парня выйдет летописец.
И каждый из нас, когда считал, что прочие не заметят его беспокойства, украдкой поглядывал на север.
А я, когда не смотрел туда и не терзал себя, обмениваясь взглядами с Госпожой, пытался оценить реакцию наших новичков. Мы пока что не столкнулись с мощным колдовством напрямую, однако Отряд вполне может набрести на него по пути. Рекруты, похоже, испугались не больше, чем старослужащие.
Поглядывая на Госпожу, я размышлял, способно ли то, что было, с одной стороны, неизбежно, а с другой – обречено, залечить трещину между нами. А если залечит, не перекорежит ли все прочие наши отношения? Черт побери, я просто люблю ее – как друга.
Нет на свете ничего столь непоследовательного, иррационального и слепого – и, кстати, просто глупого, – как мужчина, доведший себя до всепоглощающей страсти.
Вот женщины вовсе не выглядят глупо – им положено быть слабыми. А кроме того, им положено превращаться в бешеных сук, если их разочаровать.
13. Немного о последней ночи Лебедя
Лебедь, Корди Мэзер и Нож все еще владели таверной. В основном потому, что получили одобрение Прабриндра Дра. Но дела шли неважно. Жрецы обнаружили, что не могут управлять пришельцами напрямую, потому объявили их нежелательными персонами. А большинство таглиосцев слушались жрецов.
– Это наглядно показывает, сколько у людей здравого смысла, – сказал Нож. – Было бы хоть чуть-чуть, они бы давно своих святош окунули в реку да подержали часок, и те бы поняли: они просто трутни.
– Ты, Нож, сукин сын и зануда, каких свет не видел, – проворчал Лебедь. – Могу спорить: если бы мы тебя тогда не вытащили, крокодилы бы тебя выблевали. Такую тухлятину даже им не переварить.
Нож, усмехнувшись, отправился в заднюю комнату.
– Корди, – спросил Лебедь, – как полагаешь, может, эти жрецы и швырнули его крокодилам?
– Ага.
– Ничего сегодня выручка. В кои-то веки…
– Ага.
– А завтра, значит…
Лебедь осушил кружку залпом. В последнее время варево удавалось Корди куда лучше. Поднявшись, он ударил пустой посудой по стойке.
– Идущие на смерть приветствуют тебя, – сказал он по-таглиосски. – Пейте и веселитесь, детки. До завтра – и после. За счет заведения.
Он сел.
– Знаешь, как снова зазвать к нам публику? – спросил Корди.
– Ну зазовем, а надолго ли? Этому быстро положат конец. Ты отлично это понимаешь. Думаешь, жрецы угомонятся? Эх, добраться бы до них!..
Корди кивнул, но ничего не сказал. Плетеный Лебедь больше рычал, чем кусался.
– Значит, вверх по реке, – буркнул Лебедь. – Я тебе так скажу, Корди: вот эти ноги будут идти вверх по реке, пока в них силы есть.
– Ну конечно, Лебедь. Конечно.
– Ты что, не веришь?!
– Верю, Лебедь, верю. Если бы не верил, не торчал бы здесь по самую шею в рубинах, жемчуге и золотых дублонах…
– Слушай, а чего ты хочешь от места, о котором никто раньше и не слыхивал? За шесть тысяч миль от края любой карты?
– Нервы, ребята? – спросил вернувшийся Нож.
– Нервы? Что такое нервы? Когда делали Плетеного Лебедя, никаких нервов в него не вставили!
14. Через Д’лок-Алок
Мы вышли с первыми проблесками света. Путь наш легко катился под уклон, и только в нескольких местах нас ждали трудности с каретой да фургоном Госпожи. К полудню мы достигли деревьев. Еще через час первая партия погрузилась на паром. К закату мы уже были в джунглях Д’лок-Алока, где всего-навсего десять тысяч видов различных букашек принялись терзать наши тела. И, что для нервов еще хуже насекомьего жужжания, Одноглазый превратился в неистощимый фонтан панегириков и од своей родине.
С первого дня моей службы в Отряде я пытался расспрашивать колдуна о нем самом и о его стране. И даже самую малейшую подробность приходилось вытягивать клещами. Теперь же на любой вопрос он отвечал охотно, да еще попробуй его заткни. Не касался разве что причин, побудивших их с братцем сбежать из этого земного рая.
То есть оттуда, где я сейчас сижу, вымучивая самоочевидный ответ. Только безумец либо дурак подвергнет себя столь продолжительной пытке.
А я-то – который из двух?
Словом, мы прошли через эти джунгли, что заняло почти два месяца. Сами по себе они представляли собой значительное препятствие. Через такую чащобу протащить карету – адская работенка. Другую проблему представляло местное население.
Нет, оно не выказывало враждебности. Зачем? Здешние нравы были куда проще, чем у нас, северян. Гладкие смуглые красули никогда не видали таких парней, как Мурген, Масло, Крутой и другие солдаты, и всех потянуло на экзотику. И наши пошли им навстречу.
Даже Гоблин имел достаточно успеха, чтобы с его уродливой физиономии не сходила пресловутая улыбка от уха до уха.
Ну а бедный, злополучный, угрюмый, старый Костоправ твердо держался среди зрителей и сердечно страдал.
Я не склонен к легким случайным связям, когда надо мной простирает крылья нечто более серьезное.
Мое поведение не вызывало прямых комментариев: порой нашим парням хватает такта. Однако я уловил немало насмешливых косых взглядов. А такие вещи заставляют меня уходить в раздумья. В часы самокопания я угрюм и не годен для общества людей либо зверей. А если на меня еще и пялятся, к угрюмости добавляется естественная застенчивость и упрямство, и я палец о палец не желаю ударить – сколь бы ни были благоприятны предзнаменования.
Так вот и сидел я сложа руки и чувствовал себя гаже некуда – боялся, что ускользнет нечто важное, а я, в силу своей натуры, не смогу ничего сделать.
В старые добрые времена жизнь, безусловно, была проще.
Но настроение мое улучшилось, стоило нам отмерить последние мили сквозь буйную растительность, подняться по обжитому роями насекомых склону и выбраться наконец из джунглей на высокое травянистое плато.
Самым примечательным в Д’лок-Алоке я считаю то обстоятельство, что Отряд не получил там ни одного новобранца. Это показывает, насколько мирно его население уживается с окружающей средой. И до некоторой степени характеризует Одноглазого с его покойным братом.
Что же они такого натворили? Подозрительно, что он избегал всяких разговоров о своем прошлом, о возрасте и происхождении, пока мы пребывали в джунглях, имея в проводниках Лысого с Хрипатым. Словно кто-то мог вдруг вспомнить пару подростков, что-то натворивших много лет назад.
Лысый с Хрипатым надули нас. Едва мы вышли за пределы их страны, они заявили, что ничего не знают о лежащих дальше землях. И пообещали подыскать пару достойных доверия туземцев. Лысый объявил, что поворачивает назад, невзирая на все предыдущие договоренности. Добавил, что в качестве посредника-переводчика нам и Хрипатого хватит за глаза.
Что-то ведь должно было случиться, чтобы он так поступил! Я не стал с ним спорить – он уже принял решение. Я просто удержал часть обещанного ему гонорара.
Пугало меня то, что Хрипатый намерен остаться. Этот тип оказался второсортным – как бы младшеньким духовным братом Одноглазого. Проказлив был примерно так же. Наверное, есть что-то такое в воде Д’лок-Алока. Хотя Лысый и прочие, встреченные нами, были, в общем, вполне нормальными…
Возможно, это мой личный магнетизм привлекает таких, как Одноглазый с Хрипатым.
В недалеком будущем нас, без сомнения, ожидало крупное веселье. Два месяца Одноглазый издевался над Гоблином и не получил в ответ ни единой шпильки. Когда гром наконец грянет, это будет потрясающе!
– Все поменяется местами, – сказал я Госпоже, обсуждая с ней текущие дела. – Пожалуй, Одноглазый подхватит какую-нибудь паршу, а Гоблин окажется будто бы и ни при чем.
– Может, это потому, что мы пересекли экватор. Тут даже времена меняются местами.
Этой реплики я не понял. Размышлял над ней многие часы, и наконец до меня дошло, что она ничего не значила. Просто одна из шуток, которые Госпожа любила выдавать с серьезным лицом.
15. Саванна
На самом краю плато мы прождали шесть дней. Дважды посмотреть на нас являлись отряды темнокожих воинов. В первый раз Хрипатый предупредил:
– Будут с дороги сманивать, не ходите.
Сказал он это Одноглазому, не зная, что я стал малость разбираться в их болтовне. У меня несомненный талант к языкам. Да и у многих старых солдат. Нужда, как говорится, заставит.
– С какой еще дороги? – скривился Одноглазый. – С этой коровьей тропы?
Он указал на извилистую колею, уходящую вдаль.
– Все, что между белыми камнями, это дорога. Она священна. Пока остаетесь на ней, вы в безопасности.
На первом привале нам было велено не покидать круга, ограниченного белыми камнями. Пожалуй, я догадался, почему здесь такой обычай. Торговля требует безопасных дорог. Хотя, видно, не слишком она здесь бойкая… Покинув империю, мы весьма редко встречали достойные упоминания караваны. И вообще не видели никого, кто бы направлялся на юг. За исключением того ходячего пня.
– И берегитесь степняков, – продолжал Хрипатый. – Им верить нельзя. Они со всем мыслимым коварством будут сманивать вас с дороги. Особенно их бабы – эти славятся своей хитростью. Помните: с вас не спускают глаз. Сойти с дороги – значит умереть.
Тут разговором живо заинтересовалась Госпожа. Она тоже понимала язык. Да и Гоблин проскрипел:
– Хана тебе, червячья пасть.
– Что?! – взвизгнул Одноглазый.
– Вот как положишь глаз на такую пухленькую – считай, что уже в котле у людоедов.
– Они не людоеды…
Одноглазого перекосило от ужаса. Он наконец сообразил, что Гоблин понимает их с Хрипатым беседу. Взглянул на остальных: некоторых выдало выражение лица.
Крайне обеспокоенный, он что-то зашептал соплеменнику.
Тот крякнул и рассмеялся. Смех напоминал не то куриное кудахтанье, не то павлиний клекот. И стоил ему жестокого приступа кашля.
– Костоправ, – спросил Одноглазый, – ты точно ничего не можешь для него сделать? Выхаркает ведь легкие и помрет. Тогда нам плохо придется.
– Не могу. Начнем с того, что не надо было ему тащиться с нами… – (Хотя что толку в этих разговорах? Он уже отказался внять им.) – Вы с Гоблином способны помочь ему куда лучше, чем я.
– Поди помоги тому, кто помощи не хочет…
– Истинно так. – Я заглянул прямо в его единственный глаз. – Когда у нас будут проводники?
– Я спрашивал. Он одно твердит: скоро.
Это оказалось правдой. В лагерь уверенной рысцой вбежали два высоких чернокожих молодца. Более здоровых и крепких образчиков человеческого рода я в жизни не видел. Каждый имел за спиной колчан с дротиками, в левой руке – копье с коротким древком и длинным наконечником, а на левой – щит из шкуры в черную и белую полоску. Конечности двигались ритмично и слаженно, словно были частями чудесного механизма.
