скачать книгу бесплатно
И после всего этого приходилось возвращаться домой и непременно сталкиваться с матерью, которая от обиды вообще перестала разговаривать с Бетт – даже в те дни, когда дочь по ее же требованию отдавала ей свое жалованье из Блетчли-Парка до последнего пенса.
– Ты не представляешь себе, что ты с ней делаешь, – упрекнул ее вчера отец, горестно качая головой.
Озла и Маб обходили Бетт стороной. Бетт стыдно было вспомнить, как она на них тогда шипела, но она ни о чем не жалела. Озле не следовало вмешиваться. Бетт Финч совершенно точно не место в БП.
«Надо положить этому конец, – подумала Бетт. – Завтра же». Три недели назад она и помыслить бы не могла, чтобы решительно подойти к внушительному, разукрашенному, будто рождественский пирог, фасаду особняка, открыть дверь и подать бумагу на увольнение, но теперь знала, что уж на это ей хватит смелости.
Сейчас в Коттедже Бетт застала всего несколько девушек – большинство работали днем, как и сам Дилли. Бетт сняла кофту и опустилась на свой стул, глядя на кучу бумаг на столе.
– Дело в том, что в устройстве «Энигмы», – растолковывала ей как-то Пегги, хотя Бетт никакой «Энигмы» в глаза не видела, – есть огромная брешь, которой мы можем воспользоваться. Вот ты нажимаешь А на клавиатуре, электрический заряд проходит через три ротора и рефлектор, который посылает заряд обратно в роторы, и в итоге на световом табло зажигается лампочка другой буквы – А превращается, например, в F. Если снова нажать А, идет уже другой заряд, все повторяется, а на выходе, скажем, появляется Y. Прямого соответствия здесь нет, А не всегда шифруется в F, буква каждый раз другая. Поэтому «Энигму» так трудно взломать. Но, к счастью, есть все-таки одно исключение. Машина никогда не позволит зашифровать А как А. Ни одна буква не может быть зашифрована той же буквой.
– И это брешь? – с недоумением спросила Бетт.
– Шириной с Ла-Манш, деточка. Посмотри на любой блок зашифрованных букв – допустим, ADIPQ. И вот ты знаешь, что А – это любая буква, кроме А, D – любая, кроме D… – Пегги остановилась и закурила сигарету. – В большинстве зашифрованных сообщений имеются общие словосочетания или отдельные слова, мы их называем крибами. Например, в случае итальянской «Энигмы» в начале большинства сообщений указан офицер, к которому обращаются, Per Comandante, то есть «командиру». Значит, просматриваем каждый блок букв и ищем место, где ни одна буква не соответствует буквам из P-E-R-X–C-O-M-A-N-D-A-N-T-E (Х обозначает пробел), ну и вот, нашли. Я не говорю, что это легко, – добавила она. – Мы месяцами бились над итальянской «Энигмой», пытаясь понять, та ли это машина, которую использовали в тридцатых в Испании, когда Дилли уже взламывал их шифры. Но делается это именно так, тогда можно пробиться в шифр. – Пегги заметила, с каким отчаянием на нее глядит Бетт. – Слушай, это немного похоже на игру в «Виселицу» на иностранном языке. Тебе дается словосочетание – сплошь пустые ячейки. Ты называешь букву, которая часто появляется в словах, и, если повезет, заполняешь одну-две ячейки. Потом угадываешь еще одну букву и так далее, и чем больше букв ты угадала, тем яснее начинают проступать слова. – Она улыбнулась. – Я вот что хочу сказать: не сосредоточивайся, не ломай голову, а просто позволь своему уму порезвиться.
Зашифрованное сообщение, лежавшее перед Бетт, начиналось с WIQKO QOPBG JEXLO, а дальше шли другие блоки по пять букв. Она взглянула на часы. Три часа ночи.
Совершенно ни на что не надеясь, она настроила «PERXCOMANDANTE» для правого ротора машины и начала пробовать разные варианты. Пегги называла это роддингом из-за узких картонных полосок-роддов с буквами, напечатанными на них в том порядке, в котором они появлялись в электрической схеме каждого ротора «Энигмы». Пегги показала Бетт, как передвигать родды под зашифрованным текстом в поисках положения, в котором начинают проявляться те самые ключевые общие словосочетания. «Не словосочетания, а крибы, – напомнила себе Бетт. – Здесь у всего свои особые названия». На первый взгляд вроде просто – знай себе ищи места в тексте, где буквы не совпадают, но требовалось сделать семьдесят восемь попыток, чтобы проверить все двадцать шесть положений каждого из трех роторов машины…
К тому времени, когда она нашла нечто подходящее, у нее уже болели глаза. Первые три буквы подошли к родду, P-E-R… но четвертой буквой оказалась не Х, а S. Она уже была готова отбросить этот вариант и искать дальше, но остановилась.
«А может, есть другой криб, который начинается с PERS? – Бетт поколебалась, но взяла итальянский словарь Дилли и долистала до буквы P. – Persona… personale…»
– Джин, – спросила она у ближайшей соседки, – а personale может быть крибом?
Впервые за три недели работы в Коттедже Бетт к кому-то обращалась.
– Возможно, – рассеянно ответила Джин.
Бетт развернулась на стуле, перекинула косу через плечо.
– Personale, – пробормотала она.
То есть «лично». Что ж, наверняка кому-то на итальянском военно-морском флоте время от времени требовалось пометить сообщения как «лично такому-то». В таком случае следовало проверить еще пять букв. P-E-R-S у нее уже есть, попробуем теперь O-N-A-L-E.
Щелк! Она много раз слышала, как другие девушки перекидываются этим словом, а теперь наконец поняла почему: каждое попадание будто щелчком отзывалось в лежавших перед ней роддах. Щелчки были прямые, когда обе буквы криба появлялись рядом на том же родде, Дилли почему-то называл их «жучками». Также были щелчки наискосок, когда одна буква криба проявилась на одном родде, а другая – на втором, Дилли окрестил их «морскими звездами». Бетт даже дышать перестала, когда поняла, что именно «морская звезда» и лежит сейчас перед ней. Раньше ей не удавалось их разглядеть, она не понимала смысла, но внезапно «морская звезда» всплыла перед ней из цепочек букв.
Что ж, если сообщение начинается с «лично», имело смысл предположить, что дальше будет имя, звание, титул… Она вытянула две буквы, N-O. Бросив родды, Бетт снова начала рыться в крибах. Может, Signor? Она кропотливо вытянула из путаницы S-I-G-, дальше R, дальше что-то непонятное – видимо, имя этого самого синьора. Но она уже добыла достаточно. Теперь можно нацелиться на отсутствующие сочетания роддов… Коса снова перекинулась через плечо и мешала, Бетт закрутила ее в узел на затылке и закрепила карандашом. Еще один «щелк»…
– Бетт, – сказала одна из ее соседок, – ступай домой, твоя смена закончилась.
Бетт ничего не слышала. Носом она почти касалась бумаги, буквы маршировали ровной шеренгой поверх роддов, но где-то в уме она видела их другими – виток за витком, внахлест, как лепестки розы; спираль раскручивалась, и бессмыслица плавно перетекала в порядок. Теперь она работала быстро: левой рукой передвигала родды, локтем прижимала открытый итальянский словарь. Час она потеряла на нерабочий криб, потом попробовала другой, и дело пошло лучше, щелчки раздавались один за другим…
Вошел Дилли Нокс – было утро, но он уже выглядел изможденным.
– Кто-нибудь видел мой табак?
Новая смена девушек пустилась в привычные поиски его жестянки с табаком.
– А вы почему еще здесь, мисс… напомните, как вас зовут? Мне казалось, вы в ночной смене.
Бетт просто молча протянула ему расшифрованное сообщение и стала ждать. Сердце бешено колотилось. Еще никогда в жизни она не чувствовала такой легкости во всем теле и в то же время ей казалось, будто она далеко-далеко от всего, в другом времени. Она трудилась без отдыха шесть часов подряд. Бумага заполнилась каракулями, местами текст по-прежнему оставался галиматьей, но ей все же удалось разбить зашифрованное сообщение на строчки на итальянском.
От улыбки шефа ее сердце подпрыгнуло.
– Ну, молодец! – торжествующе воскликнул он. – Умница! Эээ… Бесс?
– Бетт, – поправила она, чувствуя, как на лице расцветает улыбка. – А что… что там написано?
Он передал бумагу одной из знавших итальянский девушек.
– Скорее всего, обычный прогноз погоды или что-то в этом роде, – предположил он.
– А-а. – Бетт почувствовала, как ее робкая радость начинает меркнуть.
– Не имеет никакого значения, что именно там написано, моя милая. Важно, что ты смогла взломать это сообщение. С тех пор как итальянцы присоединились к войне, взлом их «Энигмы» стоит нам огромного труда. Пожалуй, этот прорыв – наша первая большая удача не помню с каких пор.
– Правда? – Бетт обвела взглядом остальных: не подумают ли они, что она задается? Но все улыбались, а Пегги даже хлопала в ладоши. – У меня просто случайно получилось…
– Неважно как. Именно так оно и бывает… Теперь, когда у нас есть это, остальное пойдет быстрее. Во всяком случае, пока итальяшки что-нибудь не поменяют. – Он изучил ее лицо. – А тебе требуется завтрак, причем приличный. Пошли со мной.
Дилли вылетел на своем «остине» из ворот Блетчли-Парка, будто за ним гнались все четыре всадника Апокалипсиса, и погнал по Уотлин-стрит, не обращая внимания ни на противотанковые заграждения, ни на другие автомобили. Прежде Бетт была бы уверена, что вот-вот встретит смерть на обочине дороги, но сейчас она не цеплялась, жалобно скуля, за ручку двери, а застыла на пассажирском сиденье как изваяние. Она еще не совсем вернулась из другого мира, дальнего, наэлектризованного, за полуприкрытыми веками все еще медленно крутились витки букв.
Похоже, Дилли и не ожидал от нее разговоров. Лишь время от времени касаясь руками руля, он промчался по Клаппинс-лейн, оттуда съехал на длинную лесную дорогу и наконец затормозил перед изящным особняком с остроконечными крышами.
– Коурнс-Вуд, – объявил он, выпрыгивая из автомобиля. – Я зову его домом, хотя с начала войны нечасто здесь появляюсь. Олив! – позвал он, проходя в темный вестибюль, обшитый деревянными панелями. Пухленькая седеющая женщина вышла на его голос, отряхивая руки от муки. – Моя жена, – пояснил Дилли, хотя в этом не было необходимости. – Олив, познакомься, это Бетт – начинающий криптоаналитик, и ей необходимо питание.
– Здравствуйте, моя милая. – Миссис Нокс безмятежно приветствовала Бетт, как будто появление мужа в сопровождении растрепанной девушки, да еще и едва живой после ночной смены, было совершенно в порядке вещей. Вероятно, когда ты замужем за Дилли Ноксом, волей-неволей привыкаешь постоянно жить в Стране чудес. – Как вам кажется, с омлетом справитесь? – спросила она и тут же сама ответила на свой вопрос, понимая, что у Бетт не хватает на это сил: – Хорошо, я принесу два. Ступайте в библиотеку, мои милые…
Каким-то образом Бетт оказалась в неприбранном кабинете – вдоль стен тянутся книжные полки, в камине пылают поленья. В руках у нее откуда-то взялся стакан джина с тоником.
– Выпей, – велел Дилли, смешивая то же самое для себя и устраиваясь в кожаном кресле напротив. – Нет ничего лучше крепкого джина после тяжелой ночи над роддами и крибами.
Бетт даже не стала размышлять, что сказала бы на это мать. Она просто поднесла стакан ко рту и проглотила половину содержимого. Джин шипел на языке. У него был вкус солнца и лимонов.
– Твое здоровье. – Глаза ее шефа искрились, он поднял стакан и сказал: – Моя дорогая, я не сомневаюсь, что ты окажешься очень к месту в нашем Коттедже.
– Я думала, меня вот-вот уволят, – призналась Бетт.
– Глупости, – фыркнул он. – А чем ты занималась до БП?
«Ничем».
– Я была просто… дочерью, которая осталась с родителями.
– Университет? (Бетт покачала головой.) Жаль. А какие планы на будущее?
– Планы?
– Послевоенные, разумеется!
Вдоль Уотлинг-стрит громоздились противотанковые ловушки, а все газеты кричали о том, что «мессершмитты» уже суют нос в Британию.
– А разве немцы оставят нам что-то «послевоенное»? – неожиданно для себя произнесла она.
Никто не говорил такое вслух, даже если думал, но Дилли не стал корить ее за уныние.
– Всегда есть «после», но вот каким оно будет, зависит… Допивай свой джин, сразу почувствуешь себя куда лучше.
Бетт снова поднесла было к губам стакан, но застыла. К ней вернулась привычная осмотрительность, и она словно увидела эту сцену со стороны: двадцатичетырехлетняя девушка пьет джин в десять часов утра наедине с мужчиной за пятьдесят в его личной библиотеке. Что могут подумать люди!
Похоже, он угадал мысли, промелькнувшие у нее в голове.
– Знаешь, почему я беру в свою команду исключительно девушек? – Полускрытые очками глаза утратили мечтательное выражение. – Не потому что мне нравится окружение хорошеньких лиц – хотя, конечно, вы куда приятнее на вид, чем здешние парни-зубрилы, с их кривыми зубами и перхотью. Нет, я вербую исключительно девушек, потому что, по моему опыту, они куда лучше справляются с работой такого рода.
Бетт моргнула. Никогда ей еще не говорили, что какая-то работа дается барышням лучше, чем мужчинам, если только речь не шла о готовке или шитье.
– Все эти молодые математики и шахматисты из других корпусов… – продолжал Дилли, – да, они занимаются делом, похожим на наше, там тоже роддинг и крибы. Но мужчины привносят туда еще и свое эго. Они соревнуются, рисуются и начинают поучать меня, как улучшить мои методы, даже не попытавшись сначала их применить. На это у нас времени нет, идет война. А я занимаюсь этой работой еще с предыдущей войны – да что там, я ведь участвовал во взломе телеграммы Циммермана[35 - Телеграмма Циммермана – телеграмма, посланная министром иностранных дел Германии германскому послу в США 17 января 1917 г. Расшифрованная британской разведкой телеграмма была передана американским властям и использована президентом США Томасом Вудро Вильсоном для обоснования объявления войны Германии.].
– А что это такое?
– Неважно. Я вот что хочу сказать: мне ни к чему стайка петушков, которые распушают перья и соперничают друг с другом. Женщины, – он направил на Бетт указательный палец, – куда более гибкие, меньше стремятся соревноваться и готовы просто заниматься делом. Они внимательнее к мелочам – вероятно, потому, что всю жизнь считают петли на вязании да отмеряют продукты на кухне. Они слушают. Именно по этой причине, моя дорогая, я предпочитаю кобылок жеребчикам, а вовсе не потому, что собираю для себя гарем. А теперь допивай свой джин.
Бетт допила. Миссис Нокс принесла завтрак и ушла, все так же безмятежно улыбаясь. Внезапно Бетт накрыло такой волной голода, что, казалось, еще немного – и ее расплющит.
– Не знаю, получится ли у меня снова, – призналась она неожиданно для себя, удерживая на коленях тарелку. Еще никогда в жизни еда не казалась ей такой вкусной.
– Получится, получится. Чем больше делаешь, тем лучше выходит. Я уже не счесть сколько школьниц превратил в первоклассных роддеров.
– Меня не то чтобы очень сильно обучали, когда я к вам пришла.
Дилли прожевал кусочек омлета.
– Это потому, что я хочу, чтобы все вы подходили к делу со свежестью и выдумкой, а учеба выбила бы из вас инстинкты и порывы. Воображение – вот как называется эта игра.
– Это не игра. – Бетт никогда не перечила старшим, но в этой уютной библиотеке окнами на заросший сад, похоже, не действовали обычные правила. – Это война.
– Пусть даже и так, но все равно это игра. Самая важная. Ты ведь еще не видела «Энигму»? Совершенно чудовищные агрегаты. В тех, что используются на военно-морском флоте и в военной авиации, имеется по пять роторов, то есть шестьдесят возможных последовательностей в зависимости от выбранных в тот день трех. Каждый ротор может занимать двадцать шесть возможных положений, а на коммутационной панели «Энигмы» двадцать шесть штекеров. Всего получается сто пятьдесят миллионов миллионов миллионов начальных положений… А фрицы еще и меняют настройки каждые двадцать четыре часа, так что в полночь приходится начинать все заново. Вот кто наш противник. Итальянская «Энигма» не такой монстр, у нее нет коммутационной панели, но это тоже не сахар. – Дилли с невеселой улыбкой поднял бокал. – Вероятных сочетаний столько, что впору рыдать, и именно поэтому нужно воспринимать нашу работу как игру. Поступать иначе – чистое безумие.
Бетт все еще пыталась сообразить, сколько нулей в этих ста пятидесяти миллионах миллионов миллионов, но не получалось. Где-то за ее веками последовательность нулей закручивалась винтом, и они блоками по пять – 00000 00000 00000 – уходили все дальше и дальше, глубже и глубже – в самую сердцевину розы.
– Но если вероятных сочетаний так много, у нас ничего не получится, – заметила она.
– Но получается ведь. Польские криптоаналитики читают зашифрованные немецкой «Энигмой» сообщения еще с начала тридцатых годов. Немцы меняли систему, но поляки каждый раз ее взламывали, и так до тридцать восьмого года. Им мы обязаны всем, а теперь продолжаем их дело. – Еще один безмолвный тост, на этот раз за поляков. – Медленно, шажок за шажком, но у нас все-таки получается.
– А немцы ни о чем не догадываются?
– Не имеют ни малейшего понятия. На высшем уровне наши действуют чрезвычайно осторожно, когда речь заходит об использовании расшифрованной нами информации. Насколько я понимаю, в БП есть кабинеты, где сидят парни из разведки, которые только и делают, что выдумывают правдоподобные истории о том, как были добыты эти сведения, самые разные объяснения, но только не взлом «Энигмы». Но нас, – махнул рукой Дилли, – это не касается. Однако, судя по всему, они вполне справляются со своей задачей, ведь фрицам, похоже, и в голову не приходит, что мы читаем их переписку. Типичное проявление немецкой спеси – они ведь создали идеальную машину, систему, которую невозможно взломать, кому это по силам? Уж точно не каким-то ничтожным англичанам и англичанкам где-то в провинции, у которых только и есть, что огрызки карандашей и капелька нелинейного мышления.
– А что такое нелинейное мышление?
– Это когда смотришь на вещи под другим углом. Сбоку, перевернув с ног на голову, вывернув наизнанку. – Дилли отставил пустую тарелку. – Допустим, я у тебя спрошу: в каком направлении вращаются стрелки часов?
– Ну… – Бетт помяла в руках салфетку. – По часовой?
– А если ты внутри часов, тогда наоборот. Понимаешь? – Он улыбнулся.
– Да, – сказала Бетт Финч.
Назавтра, когда она заступила на смену, уже никто не улыбался. Озабоченный Дилли показал Бетт новые списки крибов:
– Сегодня никакой итальянской «Энигмы». Ребятам из Шестого корпуса требуется помощь вот с этими; их все больше, а дело срочное. Немецкая «Энигма», в основном «красные» депеши…
Бетт машинально закрутила косу в узел на затылке и опять закрепила карандашом, чтобы не мешала. Она ожидала, что ее снова захлестнет волнение, как это случалось каждый день, неделя за неделей. Чудовищный страх, что у нее не получится, что она глупая, непутевая и все только теряют с ней время.
И правда – пришли и страх, и беспокойство, и неуверенность, но куда меньше, чем прежде. Больше всего Бетт желала одного: «Господи, пожалуйста, пусть у меня снова получится».
Глава 13
Сентябрь 1940 года
Ваши туфли, мисс Чурт, слишком пострадали, чтобы их можно было починить. Надеюсь, Вы позволите мне заменить их и примете мои извинения за то, что я испортил их предшественников.
Ф. Грей
Прочитав записку на ходу, уже почти дойдя до поселка Блетчли, Маб хмыкнула от неожиданности и замедлила шаг. В ее сегодняшней почте обнаружилась бандероль – корреспонденция всех работников Парка направлялась в абонентский ящик в Лондоне, а уже оттуда шла в БП, где ее разбирали и распределяли по отдельным ячейкам для каждого корпуса. После смены можно было получить письма и посылки. Сначала Маб распечатала конверт от Люси (очередная лошадь, нарисованная восковыми мелками, на этот раз с лиловой гривой), затем занялась бандеролью и вложенной в нее запиской. При виде содержимого пакета у нее перехватило дыхание. Там оказалась не какая-то унылая замена ее покойным практичным лодочкам, а лакированные туфли с открытой пяткой, на французских каблучках – не чересчур нарядные для повседневного ношения и при этом совершенно великолепные.
– Извинения приняты, мистер Грей. – Маб ухмыльнулась туфлям: – Жаль, что вчера вечером у меня еще не было вас, мои красавицы.
Вчера она ужинала с Эндрю Кемптоном из Третьего корпуса – милый парень, немного зануда. Похоже, он уже начинал влюбляться в Маб.
По мнению Маб, из него получился бы очень даже приличный муж – из тех, что спят в накрахмаленной пижаме и рассказывают за воскресным обедом одни и те же анекдоты. После свидания она позволила ему поцелуй на прощанье. Если события будут развиваться удовлетворительно, то, возможно, однажды она разрешит ему расстегнуть верхнюю пуговку на ее блузке… Но не более того, пока не выяснится, что у него серьезные намерения. Девушка должна быть осмотрительна, нельзя заходить слишком далеко – подобное позволительно только мужчинам, ведь им нечего терять.
Входя в дом, Маб напевала «Лишь навсегда» Бинга Кросби. В гостиной работало радио, все собрались вокруг него, а мистер Финч крутил ручку настройки. Комнату заполнил голос Тома Чалмерса с Би-би-си: «…вокруг меня расстилается практически весь Лондон. И, если бы происходящее не было настолько ужасающим…»
Озла стояла, обхватив себя руками, глаза ее расширились от страха; Бетт прислонилась к матери, а та сжала ее пальцы, не оттолкнула, как делала в последнее время, наказывая дочь за то, что она поступила на работу. Маб сделала еще шаг, не отрывая взгляда от радиоприемника.
«С южной стороны горизонт освещен красноватым сиянием, это немного напоминает рассвет или закат…»
Лишенным всякого выражения голосом Озла пояснила для Маб:
– Немцы бомбят Лондон.
Радиоприемник доносил бульдожий голос премьер-министра: «Нельзя обманывать себя и не замечать подготовку врага к мощному, полноценному наступлению на наш остров. Немцы планируют вторжение со свойственной им тщательностью и педантичностью…»
Каким спокойным кажется Черчилль, подумала Маб, и как ему это только удается? Железный молот люфтваффе перестал наносить удары по военным аэродромам, теперь он должен бы превратить в порошок Лондон. Застыв от ужаса, Маб слушала радио – о том, как пылают пожары и рушатся здания, как накатывают волны немецких бомбардировщиков, гудят в небе, сбрасывая зажигательные бомбы на доки Ист-Энда, от Лондонского моста до Вулвича. Там не было никаких зданий военного значения, ничего похожего.
Одни лишь лондонцы.
