скачать книгу бесплатно
Через много лет прочитал, что такие круглые небольшие озера на Кольском и других местах карстового происхождения, и представляют собой дыру в мягкой горной породе (известняк, доломит), заполненную подземными водами. В Заполярье вода – из вечной мерзлоты. Выходит, то озерцо – вроде залитого ледяной водой каменного стакана, возможно, на не один десяток метров глубины, с внутренними потоками. Верхние слои, на метр – второй максимум, в жару прогреваются, а ниже – царит вечный холод. Иногда из таких водоемчиков вода неожиданно уходит куда-то, остается пустой стакан…
В тот раз, по счастью, до дна не донырнул, но ощущение запомнил.
Ведь сказано, если ты начинаешь вглядываться в бездну, бездна начинает вглядываться в тебя…
№76/08.01.2020/ Снежная купель
Январь 2020, Рождество, а снега не было, и нет. Температура +-1С, тихо, по климату уже похоже на Европу. Это успех, достижение власти, видно, что догоняем Португалию. А в прошлом году в эти дни еще яблоки на заснеженных деревьях висели. Но собачка Рекс переживает, не понимает, в чем дело, где же снег, и доколе будет эта Европа продолжаться…
Пока в Подмосковье очередная погодная аномалия, вспоминаю далекие рязанские зимы и присущие тому времени снега и морозы. Большие снега и сильные морозы. Но снег – ведь это та же вода, в твердом состоянии. Поэтому в снегу, как в воде, можно веселиться, нырять, плавать и тонуть, что знала и чему радовалась мосоловская ребятня…
Вот моя деревня, Вот мой дом родной,
Вот качусь я в санках По горе крутой…
В детстве, в переулках и на конце нашей Прудовой улицы и по берегам Непложи, наметало огромные сугробы. С них катались на санках, у речки или у Серного ручья, в конце пути врезаясь с головой в сугробы снега. Кроме катания с горок, приносили деревянные лопаты и строили снежные крепости из плотных снежных блоков. Потом заготавливали снаряды из снежных же кирпичей, разделялись на красных и белых и начинали воевать. Бились дотемна, до ночи. Ныряли в сугробах, бросались глыбами, вытаптывая снег вокруг крепости, нападающие вытесняли защитников, потом менялись местами. Только темнота заставляла объявлять перемирие. Разбредались по домам замерзшие, в валенках снег, на воротнике лед, варежки мокрые и холодные, в голове мечта о теплой печке…
Весь ты перезябнешь, Руки не согнёшь
И домой тихонько, Нехотя бредёшь…
Став постарше, ходили на лыжах к Чугунному мосту, где строили снежные трамплины и прыгали с них, при этом изрядно окунаясь в сугробы, прокладывая лыжню, насыпая трамплин, а потом и прыгая с него. Иногда специально шли на лыжах дальше, к Крутому оврагу, чтобы на крутых склонах ощутить мощь зимних завалов снега, свойственных нашим местам.
После февральских или мартовских метелей на краях этого глубокого оврага появлялись снежные карнизы, вроде козырьков, нависающих над обрывами. Задача состояла в том, чтобы найти свободное от деревьев и кустов пространство, выбрать полосу, прогал для движения и мысленно проложить траекторию спуска на этот карниз, чтобы наискось пересекала склон оврага. Потом отступить подальше от края, разогнаться и выскочить на карниз, оттолкнуться, как с трамплина, пролететь 5 – 7 метров и скатиться, рухнуть на дно оврага, как на снежную перину, и утонуть в ней. Иногда за тобой и на тебя обрушивается висящий снежный козырек, вызывая микролавину, которая погребает прыгуна с головой. Выбраться из-под такой снежной пирамиды с лыжами и палками непросто. Наплаваешься вдоволь в снежном море и непременно наберешь за шиворот, в валенки и в рукава снега с избытком…
Но снег и зимний холод приводит не только к ознобу и дрожи тела. В юношеские годы купание в снегу вызывало новую, еще неизвестную сладкую дрожь в душе, что шла от огня, начинающего пламенеть в груди. И это происходило без санок, лыж и трамплинов. В старших классах, после уроков, бросались снежками с девчонками. Удаленная разминка снежками сменялась сближением, наступала пора толкания в сугробы. Здесь важно, с какой силой подтолкнуть спутницу в сугроб, чтобы упала, но не так сильно, она же не парень. Да и самому быть готовым не устоять на ногах даже при несильном толчке, если это ответ подружки. Или как бы случайно поскользнуться, и упасть в снег рядом, когда девчонка уже в сугробе. Желанный момент – это когда помогаешь подружке выбраться из сугроба, при этом всячески затягиваешь процесс извлечения ее из снежного плена.
Помню, как однажды, после таких продолжительных снежных игр и кувырканий в сугробах, моя спутница простудилась и заболела, неделю не приходила в школу. Я смотрел на пустующую парту и обвинял себя, что так накупались в снегу. Обрадовался, когда, наконец, увидел в школе и поймал улыбку на ее лице и во взгляде, когда понял, что прощен…
Далекие, милые были,
Тот образ во мне не угас…
№75/22.12.2019/ Лесуново. Август, падают звезды…
С детства знал, что я – крещенный и моя крестная – тетя Зина, сестра матери. Но крестик не носил, даже не знал, что он есть. Как и деревенские друзья детства, хотя в редких разговорах среди мальчишек на тему религии все говорили, что крещеные, называя своих крестных. Уже во взрослых годах, мама иногда упоминала, что крестили в Лесуново, куда ходили пешком и несли на руках меня маленького. Удивился, но не поинтересовался в деталях, почему крестили в неизвестном Лесуново (и где эта деревня), а не в Сушках, что в 10 км от Мосолово, где работала церковь, и почему шли пешком до церкви. И вот прошли годы, у мамы уже не спросишь, не уточнишь…
Картину крещения восстановила крестная, сестра мамы, тетя Зина, Зинаида Васильевна Галкина (Чебакова), в разговоре по телефону пару лет назад, и даже написала об этом событии в воспоминаниях. Эти слова ниже и привожу, мои добавления в скобках.
1948 год, лето (август, по словам мамы). Жили на Тужиловке (каково название!), деревня под селом Пустотино, Кораблинский район Рязанской области. Приезжает Иван Кузьмич (отец), на лошади, на телеге привозит Елену Васильевну (маму) с маленьким сыночком Сашей. (Путь из Мосолово на Тужиловку – километров под двадцать, через поля и Казенный лес). С чердака сняли люльку, сделанную из лубка. Лубок – это снятая с липы кора. Вешают люльку на крючок в потолке. К низу люльки привязана веревка, чтобы качать сидя. Я качала и приговаривала: «Спи, засыпай, придет серенький волчок схватит Сашу за бочок…». В этой люльке качался и вырастал не один ребенок…
Иван Кузьмич уехал, Лена осталась. Крестить было запрещено. Родственница, тетя Кулина (Акулина), очень набожная женщина. Когда батюшка по церковным делам приезжал в Пустотино, то останавливался у них в доме. Она же и договорилась с ним о крещении.
Рано утром отправились в дорогу. Лена с Сашей на руках, тетя Кулина и я, идем пешком, не было ни лошади, ни даже коляски. Помню пыльную дорогу, иду и загребаю теплую пыль босыми ногами. Не помню, шел ли наш двоюродный брат Гриша, будущий крестный Саши.
Обряд крещения помню смутно, видимо, глазела по сторонам, ведь в церкви я была первый раз. После крещения пошли в обратный путь, той же дорогой, прошли за день больше 20 километров…
Вот такую спецоперацию с моим участием провели 71 год назад отец, мама, тетя Зина, дядя Гриша и тетя Кулина, а также батюшка Лесуновской церкви. Давно это было. Вижу молодую маму со мной на руках, юную тетю Зину, деревню Тужиловку, лес, длинную пыльную дорогу. Представляю церковь, купель и себя, как и положено, горластого при крещении. Накатывают воспоминания о давно минувшем, о родных и близких, начинает пощипывать глаза…
Наверно, это первое путешествие еще неосознанно пробудило интерес к дорогам, к самолетам, поездам, авто и пешим переходам, что сопровождали на жизненном пути…
В начале 2000-х годов, мама достала из комода мой крестильный крестик, из Лесунова, который хранила столько лет! Крестик обыкновенный, из алюминия, на шелковом шнурке, и передала мне…
И еще. В эти дни исполнилось 85 лет крестной, тете Зине, Зинаиде Васильевне Галкиной. Благодарю за «серенького волчка» в лубяной люльке и другое добро, о котором помню!
Поздравляю крестную и желаю крепкого здоровья, счастья, внимания и заботы детей и внуков, а также, чтобы непременно дождаться и выдать правнучку замуж!
№74/08.12.2019/ Очарованный странник
С возрастом стал замечать, что литературные герои, прежде стоявшие далеко, в отдельном секторе и мире самосознания и памяти, теперь смешались с реальными людьми, живыми и ушедшими. Листая страницы былого, не каждый раз различаешь происхождение отдельных персон, кто из жизни, а кто придуманный. Даже появилась легкая фамильярность, как это свойственно в отношениях между старыми знакомыми, приятелями, конечно, без потери уважения к героям.
Для меня такой литературный персонаж – Иван Северьяныч, господин Флягин, очарованный странник из произведений Н. Лескова. В первый раз прочитал повесть в 1973 году, в самолете Ту-114, когда летел в командировку из Москвы на Дальний восток и случайно прихватил в дорогу томик Лескова. Сюжет произведения, язык писателя и фигура главного героя, поглотили и время и внимание, успел прочитать и перечитать. Мне было 25 лет, герою за пятьдесят. Ну конечно, старик, но сильный старик, глыба.
Второй раз прослушал аудиокнигу уже в свои пятьдесят, и тоже неоднократно, в ежедневных долгих автомобильных поездках на работу и обратно. Думал, ну какой Иван Северьяныч старик, сил и энергии еще много.
И вот сегодня, страннику по-прежнему только за 50, а мне на 20 больше, и теперь очарованный странник определенно не старик…
Читал, слушал, теперь буду смотреть спектакль, мультимедиа получается, что редкость для одного произведения. Снимались еще и фильмы, но их не случилось видеть.
Здание театра на старом Арбате, в Калошином переулке, знакомо, там проработал несколько лет, еще при советской власти. Мой кабинет на 2-м этаже, решил посмотреть, что или кто теперь там размещается. Память сохранила ориентиры, нашел быстро, несмотря на перепланировку, и узнал мой бывший кабинет и комнату секретаря. Теперь это мемориальный кабинет Рубена Николаевича Симонова, главного режиссера театра Вахтангова, лауреата, и Героя, советского театрального деятеля.
На минуту окунулся в отблеск славы великого человека, голова закружилась. Подумалось, какие люди занимали это помещение, соседи по месту и по времени! Сначала заседал Александр Иванович, которого сменил Рубен Николаевич, большие люди, большие начальники…
По соседски, хотя и мысленно, назвал себя и поинтересовался у Рубена Николаевича на стенде, как тут в кабинете и вообще дела. Сосед не стал чваниться, признал соседа и ответил, да так, все как обычно, скучно. Я продолжил, столько лет прошло, время бежит, но собеседник поправил: время – только там, у него, направив палец в потолок, а у нас – мгновения. Сильно удивившись, спросил, для вас там тоже мгновения и получил утвердительный ответ, сегодня здесь, а завтра – неизвестно где. Собеседник работал в театре Вахтангова, 50 метров от Калошина переулка, но там ему места для мемориального кабинета почему-то не нашлось. Помолчали. Потом предложил хозяину, а не побаловаться ли по случаю встречи шашлычками из грузинской шашлычной Генецвали, три минуты ходу, с похожим на оригинальное Кинзмараули. Рубен не против. Однако пойти не захотел, не дадут спокойно закусить, вопросы, автографы, замучают. Не беда, сказал и открыл смартфон на Яндекс – Доставку, заказал 4 шашлыка и 3 бутылки вина, даже немалые деньги слетели с кошелька. Но тут третий звонок не позволил насладиться ни вином, ни шашлыками, ни беседой с великим человеком…
Зал в Симоновском театре камерный, человек на 80—100, не больше, компактная сцена полукругом вдается в зал. С первого ряда, где сидел, до сцены метров пять. Актеры заполняют сцену – палубу пароходика, с которой начинается повесть. Последним взошел главный герой. И сразу не глянулся, ну не похож на Иван Северьяныча, монаха с военной выправкой. Молод, лет 40. Нечёсаные волосы, патлы, рубаха расстегнута, плащ – балахон, выглядит как хиппи, которых много видел в западных городах. А когда присел на скамейку, если поставить бутылку портвейна или пива рядом на пол, получится уже вид не только хиппи, но и бича, ближе к русскому бомжу.
Но рост и комплекция артиста подходящие и картина начала меняться, когда он заговорил. Тексты Лескова несут магическое, завораживающее действие. Актер добавлял к ним поставленный, с поморским или приволжским акцентом, голос, выраженную мимику и подходящую жестикуляцию, постепенно замыкая на себе внимание зала. Темп повествования и без того, по книге, бодрый, на сцене вынужденно ускорялся. Эпизод сменял эпизод, показывая, как погибал, но не погиб Иван Северьяныч в закрученных автором сюжетах. Ярко выглядела цыганка Грушенька. Молодая красавица, стройная телом, гибкая, краса души – природы совершенство. Слов у нее было мало, но легко танцевала и пела под гитару, а не под фанеру. На пару и вели спектакль.
В зале тишина, напряженное ожидание развязки. Из головы не уходил тот образ Ивана Северьяныча, который ожидал видеть, и вместе с тем налицо гармония происходящего на сцене. Подумалось, а может, так и надо. Очарованный странник 19 века – скала, с чувственным сердцем, открытым для любви и борьбы, готовый к испытаниям и боям, русский первопроходец. И этот хиппи, странник-21, расслабленный, предпочитающий созерцать, а не действовать, наблюдатель за другими и собой со стороны. Однако умный, тонко понимающий и переживающий, милый и симпатичный, такой, как нужно. При случае, напишет в сеть о несправедливостях и поставит ожидаемый лайк. Какие времена и люди вокруг, какой народ, такие и очарованные странники…
Спектакль шел без антракта, в полной тишине. В завершение представления очарованный странник сказал, что чует войну и готов жизнь отдать за народ. Прежнему бы поверил, новому не очень. Зрители долго аплодировали, вручали артистам цветы. Публика расчувствовалась, люди переживали эмоции и расслаблялись после увиденного. На лицах радость, что встретили настоящую вещь, постановку с сильной игрой страстей, что сейчас редкость…
№73/17.11.2019/ Вий и ужас за двойной сплошной…
Синий туман. Снеговое раздолье,
Тонкий лимонный лунный свет.
Сердцу приятно с тихою болью
Что-нибудь вспомнить из ранних лет.
С. Есенин.
Вспомню и я. Дело было зимой, когда учился в 4 классе. В те времена в Мосолове люди приглашали и ходили в гости друг к другу, так и говорили – ходить в гости. Родители в этот вечер собрались в гости, приоделись. Мама накормила младших сестер, сказала, чтобы не ждал и ложился спать, потому что вернутся поздно. И чтобы входную дверь изнутри не закрывал, она замок повесит снаружи.
Остался один. Сестры быстро заснули, стал искать, что почитать. Книжки из взрослой библиотеки (а была в деревне еще детская и школьная!) уже прочитал, но не успел поменять. Среди маминых книг попался на глаза Гоголь. К писателям, которых проходили в школе, относился с пренебрежением, когда по программе время придет, тогда и буду читать. В то время больше увлекала фантастика. Жюль Верн, Александр Беляев, Герберт Уэллс, Стругацкий со страной багровых туч, жаждал перечитать.
Но делать нечего, начал листать Гоголя и наткнулся на повесть Вий. С первых страниц увлекло, как бурсаки учились и озоровали в бурсе и на Киевском базаре, курили люльки и пили горилку, вот это ученики! Потом распустили на каникулы, и толпа школяров, по пути из Киева таяла, разбредалась по родительским хуторам. Знакомо, вспомнил, как и мы вываливались толпой из школы и шли домой, расставаясь по пути. Друзья поворачивали, одни на Советскую, другие в сторону Колбасной, Рощиной улиц. К родному дому на Прудовую подходил один. Киев из книги виделся маленьким городком, поселком, вроде Шилова, раз пешком из него школяры уходили.
На улице поднялась метель. Железная крыша нашего дома громыхала, ветер завывал, а у печки тепло спине, даже горячо, приятное время читать. Гоголь читается легко. Смеялся, как трое оставшихся бурсаков ночевали на хуторе, стянули много сушеных карасей с возов и спрятали в свои бездонные шаровары. Первая тревога, беспокойство, появилось, когда бабка – хозяйка неожиданно вскочила на философа Хому Брута и отправилась в полет на нем, как на коне. И смешно, и жутковато. Но философ не сдался, сам эту колдунью палкой приземлил и отлупил старуху, которая перед смертью превратилась в молодую и красивую девушку. Когда ректор бурсы отправил Хому с казаками, под конвоем, на другой хутор, читать молитвы по погибшей панночке, насторожился. Понял, что дальше будет страшнее. Но хотелось узнать, что будет и продолжил читать, под вой метели и гром железной крыши.
В первую ночь философ увидел в гробу панночку и сразу узнал в ней ту ведьму, вздрогнул и похолодел. И я похолодел, оторвался от книги и печки, подошел к окнам, задернул плотнее занавески и сел с книгой за стол, стоявший в центре комнаты. Включил свет везде, и на кухне. Читаю дальше, но страх не проходит, а усиливается, как и интерес. Вышел в сени и закрыл на засов и задние и передние двери дома, на всякий случай. Продолжаю листать страницы, переживаю за Хому, надеялся, что сбежит из этого ведьминого хутора. Не вышло, охрана горилку пила, но Брута не выпустила.
На эпизоде, когда во вторую ночь ведьма открыла глаза и приподнялась из гроба, ясно представил картину и испугался, даже книгу закрыл, вдруг из нее выскочит ведьма. Потом походил по комнате, принес из кухни ножи, которые покрупнее, и положил на стол, рядом с книгой. Будет чем отмахнуться, если появятся ведьмы. Заглянул за занавеску, где спали малолетние сестры. Сопят, и не знают, какая опасность, что творится рядом, и кто их защищает. Позавидовал, что спят и обозлился на них, никаких забот, а тут такое. За окнами вьюга, ветер воет, крыша гремит, будто весь дом шатает, тревога растет…
Передохнул вместе с Брутом до третьей ночи, продолжаю читать. Философ, правда, горилкой расслаблялся. А я, предчувствуя ужас впереди, принес из сеней два топора. Один прислонил у двери, а другой под ногой у стола, чтобы не искать. Подумал и притащил лом, которым лед окалывали у крыльца, прислонил его к печке, пусть будет. Читаю, каждый лист переворачиваю с трудом, но оторваться не могу. Поздно книгу закрывать, уже знаю, уже не забыть и не прогнать страх. Смотрю на оружие, ножи и топоры, это успокаивает. Но только до летающего гроба, и до Вия, который требовал поднять веки. Защита одна – прочертить вокруг себя круг и начать молиться, что сделал Хома Брут. И не смотреть на Вия.
Также поступил и я. Преодолевая страх, усилием воли пробрался к своему школьному портфелю в темном углу комнаты, в котором нашел мелок. Провел мелом черту вокруг стола, полегчало. Поскольку молитвы не знал, для надежности прочертил еще один круг, побольше, получилась двойная сплошная полоса, чтобы нечисть крыльями не задевала. Видимо (как будущий водитель), надеялся, что Вий, при перемещениях, не посмеет пренебречь правилами движения и совершить такое тяжелое правонарушение, за которое права отбирают.
Последний эпизод, когда нечисть бесновалась до третьих петухов, дочитывал в ужасе, обреченно, но решительно. Как человек, которому терять нечего, который сделал все, что мог. Перевернул последнюю страницу повести, выдохнул. Жалко Хому, зря он на Вия взглянул. Перевожу дух, успокаиваюсь, оглядываю комнату, чертей не видно. И книга уже не страшит, глаза закрываются, не заметил, как заснул…
Проснулся за столом, услышав стук в окно, вернулись родители. Быстренько отнес, куда надо, ножи и топоры, двойной круг стирать некогда было, побежал отпирать засовы…
Вот и опять у лежанки я греюсь,
Сбросил ботинки, пиджак свой раздел.
Снова я ожил и снова надеюсь
Так же, как в детстве, на лучший удел.
С. Есенин.
№72/10.11.2019/ Мой учитель, Панин Петр Петрович. Ищите физический смысл…
В начале 10 класса, в 1964 году, пришел в Мосоловскую среднюю школу новый учитель физики, Панин Петр Петрович. Стройный молодой человек, высокого роста, в очках. Пришел, увидел и победил, покорил наш класс и школу. Чем – расскажу ниже.
Случай первый. Волейбол, один против шести
В школьные годы летом в деревне по вечерам играли в волейбол. В начале мая, только подсыхала почва на лугу, рядом со стадионом, на берегу Непложи, размечали, ровняли и подготавливали площадку. В складчину покупали мячи, сетку натягивали на столбы и начинался волейбол. Приходили поиграть не только школьники, но и взрослые со всего Мосолова. В выходные дни играли навылет, набегало народу на 4—5 команд. Команда нашего класса – Слава Еремеев, Леша Антипов, Коля Муругов, Юра Лоцманов и я. Если собиралась, обыгрывала других, и не только в Мосолове, но и в прилегающих деревнях. Небезуспешно также играли на районных соревнованиях среди школьников.
Как-то на уроке новый учитель физики, объяснял смысл давления газов на примере накачивания волейбольного мяча. Разговор перешел с мяча на волейбольные темы. Мы похвастались недавним выступлением на районе, как хорошо сыграла школа (в основе команды – наш класс и Коля Прокофьев из соседнего). И тут Петр Петрович заявил, что видел нашу игру, и считает, что играем мы плохо. Так за волейбол еще не обижали, наоборот, только хвалили. Я даже не знал, чем ответить на такую несправедливость. В классе начался возмущенный гул. Петр Петрович усилил оценку, сказав, что один обыграет нашу команду, один против шести человек. Тем поразил до глубины души, как же можно одному против целой команды!
Сказано – сделано, схватку назначили на следующий день, на школьной спортплощадке. Петр Петрович принес новый ниппельный волейбольный мяч, переоделся в спортивную одежду и начал разминку (растяжки, прыжки, пробежки, упражнения с мячом). Такого мы не делали, видимо полагая, пусть разминается тот, кто играть не умеет. Вокруг площадки собрались на матч века и другие школьники, в т.ч., и наши классные, в прямом и переносном смысле, девчонки, было перед кем мастерство показывать.
Играли по правилам, 3 партии до 15 очков, до 2 побед. Бросили жребий, кому на какой стороне стоять, и кому начинать. Судил школьник из другого класса, независимый судья. Сначала хотели играть в четыре человека, самых сильных. Но Петр Петрович подзадорил, сказал, становитесь полным комплектом, шесть человек, обыграет.
В этот день было солнечно, но дул довольно резкий ветер. Подача против ветра у нас сразу не заладилась. Да и прием мячей по ветру со стороны учителя оказался трудным. А у противника, в единственном числе, получалось и принимать, и подавать. Один принимал, и подбивал, подавал себе на удар, и бил. Или перебрасывал, но точно попадая в незащищенные места или в самых слабых игроков. Наша шестерка стояла заторможенной и смотрела на происходящее, на то, как один шестерых побеждает. Но первую партию сопротивлялись, даже шли вровень, и проиграли в борьбе. Вторую партию слили до неприличия, наша команда переругалась и оказалась неспособной даже на то, что умела. После такого поражения Петр Петрович утешил. Сказав, что тренироваться больше надо, разминаться перед игрой, и если бы играли вчетвером, то сохранили бы подвижность и побеждать пришлось бы труднее.
Потом неоднократно говорили с Петром Петровичем о волейболе, моем любимом виде спорта. Узнал, что учитель играл за пединститут, который в то время держал верх в соревнованиях по Рязани. Его пример и советы помогли улучшить волейбольные навыки. Поступив в Рязанский радиоинститут, прошел (отбор в два тура) в команду РРТИ по волейболу, чему радовался не меньше, чем поступлению. Пять институтских лет тренировался и играл, в т.ч., и в за сборную города и области, счастливое время! Советы помогли и Славе Еремееву, однокласснику, который поступил в сельхозинститут, и также попал в институтскую команду, с ним встречались на играх первенства Рязани.
После такой оглушительной победы (и нашего позорного проигрыша) стало понятно, что Петр Петрович слов на ветер не бросает. На уроках физики класс слушал внимательно и старался учиться лучше.
Случай второй. Ищите физический смысл
О физике до нового учителя у меня сложилось мнение, что этот предмет вроде бы и нужный, но потому, как преподавали в школе, наука эта непостижимая, скучная и темная.
Такую позицию за первые нескольких уроков изменил Петр Петрович. Умением изложить материал, привлечь внимание к физическим процессам, привести примеры действия формул, открывая внутренний мир физических явлений. Помню, объяснял физику давления газов, на примере волейбольного мяча. Чем больше накачиваешь мяч, тем чаще и сильнее свободные молекулы воздуха (азот и кислород) мечутся и бьются о связанные молекулы углерода и серы, из которых состоит резиновая камера мяча. Как раз в то время, на уроках по неорганической химии, проходили строение углеродистых соединений. Вела занятия Мария Михайловна Тимонина, строгая, классического образования, еще царских времен, дама. Представлял, как молекулы углерода и серы в результате синтеза сцепились и выстроились в плотную молекулярную решетку резины, и легко отбивают эти глупые легковесные налеты азотных и кислородных воздушных одиночек, конечно, до поры до времени…
Класс слушал подобные зарисовки в духе Гарри Поттера, открыв рот, на уроках становилось интереснее, если не всем, то большинству. Петр Петрович показывал, что скрывается за сухими формулами, объяснял физику процессов и такой подход – искать и видеть за формой содержание, смысл явлений, передавал ученикам. Это приносило результаты. Мои самостоятельные подготовительные занятия в 11 классе по математике и физике для поступления в институт, по затраченному времени, соотносились примерно как 80 к 20, основное время уходило на математику. Но в итоге, на вступительных в Рязанский радиоинститут, получил по математике и физике по 4 балла. Не хочу сравнивать, однако соотношение по результату уже получается 50 на 50. Помню, получил по физике четверку, потому, что верно ответил на дополнительный вопрос по физическому смыслу, как раз из тех, что объяснял на уроке Петр Петрович.
Случай третий, Руфина
Окончательно, сверх, закрепилась победа, когда в школу пришла Руфина Николаевна, жена Петр Петрович. Молодая, красивая, стройная женщина, под стать мужу, преподавала литературу в старших классах. Я сидел на второй парте и впервые так близко и так долго впечатлялся откровенным расцветом женской красоты. Впечатления сублимировались в повышенную активность на уроках, в обсуждениях литературных героев (чего раньше не мог даже представить, как это увлекает), вылились в сочинениях, которые Руфина задавала и в рамках и сверх школьной программы. Как награду воспринимал диалоги с учительницей, беседы на уроках по темам произведений, которые «проходили», при этом выходили за пределы заданного. Руфина умела слушать и недозрелые мысли, и корявые слова, поощряла самостоятельные высказывания, деликатно поправляя учеников по ходу разговора.
При этом учился слушать оппонентов (Руфину и одноклассников), а не только себя (и то не каждый раз), к чему привык. Старался правильно формулировать мысли, возражать и высказываться аргументировано, как положено взрослым людям, а не только как требовалось говорить и отвечать по хрестоматии. Это было непросто, учитывая тощий активный словарный запас, не смотря на море прочитанных к тому времени книг. Не произнесенные слова – неизвестные слова. Затрудняли дело неопытность ведения дискуссий на литературные темы, а также устоявшаяся привычка употребления деревенского арго, в котором наблюдался избыток словарного запаса.
Семья Паниных отработала в Мосоловской средней школе положенное по распределению после института, и вернулась в Рязань. Единственный раз встретился с учителем в Рязани, осенью 1969 или 1970 года. Шел с волейбольной тренировки, играли в Центре, у Первомайки, увидел Петра Петровича. Зашли в кафе и отпраздновали встречу, много говорили. Не помню, сказал ли спасибо учителю тогда. Благодарю сегодня за науку, какую Петр Петрович и Руфина Николаевна дали и по школьным предметам, и по жизни.
А завет Петра Петровича доискиваться до основ, до физического смысла, усвоил. И не только в применении к физике и технике. Если присмотреться, увидишь физический смысл и в каждом действии власти. Например, какой смысл в недавнем повышении пенсионного возраста. Смысл в том, сколько с каждого гражданина власть получит, точнее, возьмет, не спрашивая. Ответ – по миллиону рублей (5 лет х 12 месяцев х 15 т.р), если кто не прикидывал. Из собственных же денег пенсионера, которые уходили десятилетиями государству с налогами. Это если будущий пенс доживет до 65. А кто не доживет, то вот такой субъект власти и нужен, помалкивающий, не возражающий и не требующий ничего.
