Атомные Ринки

скачать книгу бесплатно

Как твои дела, как колледж, что нового в Маргарита-Сити? Кстати, думаю, тебе небезынтересно будет узнать о судьбе неких синеглазых близняшек. Их удочерил не кто-нибудь, а сам Ник Либстер! Представляешь, он делал какое-то свое исследование (поди разбери, что на уме у этих психиатров!) у нас в госпитале и увидел Ринки. После этого он долго меня обхаживал, ходил вокруг да около, и, наконец, раскололся! Мы с ним имели долгий, и, поверь, весьма серьезный разговор. Он меня убедил, что сможет дать девочкам то, чего им не дадут в убогом доме.

Полагаю, что это известие тебя порадовало. Скучаю по тебе, надеюсь увидеть в студенческие каникулы. Целую крепко!

Твой герр профессор Норберт фон Далецки.

***

Сказать, что Николас Джефро Либстер был известен, значило ничего не сказать. Этот пользующийся заслуженной мировой славой психиатр был, что называется, врачом милостью Божьей. В свое время им был разработан успешный метод лечения некоторых тяжелых форм шизофрении, за что Либстер получил титул профессора Грэндтайдского Университета и Нобелевскю премию 1965 года. Он имел под своим началом прекрасно оборудованную психиатрическую клинику неподалеку от Мэджик-Сити, где практиковал сам и набрал отличный штат врачей. Клиника Либстера пользовалась славой не только в Сэнгамоне, к нему везли пациентов со всего мира. Кроме того, знаменитый доктор читал лекции в медицинских колледжах и институтах.

В конце 1969 года Ник Либстер курировал группу студентов, занятую медицинской практикой в психиатрическом отделении Мемориальной больницы Мэджик-Сити. Однажды душным ноябрьским вечером к нему в кабинет вошел студент Ларкин, тощий пятикурсник, зубрила, часто занимавшийся мелким подхалимажем:

– Здравствуйте, проф! – начал он с порога – У меня вопрос.

– Валяйте! – ответил Либстер.

– К какой категории отнести здешних сиамских близнецов?

– Каких таких сиамских, Ларкин? Я не знаю здесь ни о каких сиамских близнецах.

– В детском отделении, в боксах.

– А, хозяйство старика фон Далецки! Но он мне ничего не говорил.

– Так я случайно о них узнал! – взахлеб протараторил Ларкин – Сиделка рассказала. Очень интересный экземпляр: две ноги, два туловища, четыре руки…

– …И если продолжать последовательность, восемь голов и шестнадцать ушей.– закончил за него Либстер.

– Я не шучу, проф! – обиделся Ларкин – Это же беспрецедентно! Генная мутация!

– Ларкин, не кипятитесь, прецедентов масса. Будете в Филадельфии – загляните в тамошний музей хирургии. Сиамских близнецов обычно определяют в категорию инвалидов с детства. Кстати, Вы не поинтересовались, каковы у них шансы?

– Не знаю, проф. Знаю только, что им уже три с половиной месяца, и они вполне жизнеспособны.

– О'кей, Ларкин. Еще вопросы есть?

– Нет, проф.

– Тогда – до завтра. Идите, отдыхайте.

Как только шаги студента затихли в другом конце гулкого коридора, Либстер решительно встал и направился в детское отделение.

Дежурная сиделка всем своим могучим бюстом встала на защиту бокса номер пять. Не помогали никакие увещевания, ни фамилии фон Далецки и Либстер. Пришлось возвращаться в свой кабинет за пропуском. Лишь оранжевая пластиковая карточка усмирила сурового цербера. Ник вошел внутрь.

Девочки не спали. Они внимательно поглядели на нового гостя. Либстер был удивлен, если не сказать – поражен. Судя по всему, близняшкам было хорошо в общем теле; на кожице нигде, даже в тех местах, которые должны были постоянно соприкасаться и тереться, не было заметно раздражений. Как психиатр, Николас был приятно удивлен спокойствием девочек, их смышленым, изучающим взглядом. Он протянул своим новым знакомым палец. Нежные младенческие пальчики коснулись его руки. Девочки заулыбались. Через минуту они уже без помощи Ника схватили погремушку и играли с ним.

Несмотря на постоянные знаки неодобрения со стороны ревностной сиделки, Ник стал часто заходить в бокс номер пять. Работы у него сейчас было мало, в основном – консультации со студентами. Играя с девочками, лаская их, Ник логически подходил к самому ответственному решению в своей жизни.

Детей, как, впрочем, и жены, у Ника не было; он просто настолько привык с юности к самостоятельной жизни, что как-то забыл жениться. Женщины были от него без ума, неоднократно делались попытки женить его, но хитроумный Ник мастерски уходил из расставленных сетей. У него было несколько бурных скоротечных романов, но ни одна из обольстительниц не оставила в его жизни сколь нибудь заметного следа. Правда, как сказал кто-то мудрый, если к сорока годам в комнате мужчины не раздаются детские голоса, в ней поселяются кошмары. В отношении Ника эта сентенция, к большому сожалению, оказалась справедлива: в свои тридцать шесть он начал ловить себя на том, что если в его жизни не появится близкий человек, то вскоре ему может понадобиться помощь его коллеги-психиатра. Ринки так тронули его сердце, что он решил удочерить их. Долгими вечерами, сидя у себя в номере, Ник трезво оценивал ситуацию и приходил неизменно к выводу, что ничего кроме пользы от этого не будет. Он сможет дать девочкам неизмеримо больше, чем все сиротские дома мира: в первую очередь, сознание полноценности и нужности. На скудость средств Ник не жаловался, при его сорока пяти тысячах годового дохода он смог бы отлично их обеспечить и дать им образование. Итак, Ник решился.

В одно из хмурых декабрьских утр, под конец студенческой практики, Ник вошел в кабинет профессора Далецки. Профессор, недавно вернувшийся с обхода, был в неплохом расположении духа.

– Доброе утро, док Либстер! Что вас привело ко мне? – пафосно произнес пожилой хирург, но тут же улыбнулся: на лице Ника отражалась сложная гамма чувств, среди которых преобладало смущение.

– Здравствуйте, проф. У меня чисто личный вопрос.

– Интересно! Давно ко мне не приходили с личными вопросами. – Фон Далецки указал Нику на кресло.

– Я хотел бы знать, что Вы предпринимаете, когда у Вас появляются, скажем так, дети, от которых отказались родители? – Ник уселся на краешек сидения и сцепил руки в замок.

– Мы связываемся с детскими приютами и устраиваем их туда.

– А если ребенок родился с физическим изъяном?

– Тогда мы оставляем его у себя, по возможности ликвидируем изъян, а если он неустраним, передаем ребенка в дом инвалидов. Коллега, ведь Вы это прекрасно и без меня знаете. Ближе к делу.

– Проф, я бы хотел узнать, реально ли мне удочерить девочек из пятого бокса? – выдохнул Ник.

Далецки не поверил своим ушам.

– А как посмотрит на это, простите за бестактность, Ваша жена?

– Смотреть некому. Я не женат.

– Ну, раз так, то полагаю, что проблем с моей стороны не будет. Утрясайте юридические формальности. Я с удовольствием помогу Вам, мистер Либстер, уладить проблемы с законниками. Как я понимаю, этот шаг Вы хорошо обдумали, и отговаривать Вас бессмысленно.

–Вы правы, дорогой проф. Я, знаете ли, одинок. Извините за сентиментальность, но близких людей у меня, к сожалению, не осталось. Честно говоря, я побаиваюсь попросту свихнуться. То-то будет весело! Нобелевский лауреат, профессор психиатрии попадает в желтый дом… Я абсолютно уверен, что смогу быть полезен этим малышкам, чувствуется, они большие умницы и должны иметь в жизни нечто большее, чем просто вовремя поданную еду и стираные простыни.

– Полностью с Вами солидарен. Признаться, я до недавних пор был убежден, что девочки интересуют Вас лишь с точки зрения ученого–психиатра… – Далецки поднял ладони – Признаю свою неправоту. Мне было известно, что Вы зачастили ко мне в боксы. Я даже хотел просить Вас дать заключение по этим девочкам, как специалиста, для дома инвалидов.

– Ну, сейчас очень трудно сказать что-либо определенное, но мне они очень нравятся: жизнерадостные, веселые, никаких физических страданий. Похоже, единственное, что им грозит в будущем – это трудности с адаптацией в обществе. Но тут я уж приложу максимум усилий, чтобы все было нормально.

– Ваша репутация, врачебный авторитет и мои личные наблюдения производят на меня хорошее впечатление, док Либстер. – несколько высокопарно произнес фон Далецки – Я сегодня же отзываю запросы в дома инвалидов и начинаю хлопотать о Ринки. Значит, они станут Эрин и Морин Либстер?

– Ринки Либстер, с Вашего позволения, проф! – расплылся в улыбке Ник.

***

Ранним предновогодним утром Ник подъехал к зданию Мемориальной больницы на своем двухместном монстре "Уния Увертюра". На пассажирском месте лежали в пластиковой папке все необходимые документы. Его с утра приподнятое настроение омрачалось лишь поднявшимся откуда-то из глубин души чувством неуверенности. "Смогу ли я?" – спрашивал лукавый тоненький голосок. Ник про себя прекрасно знал, что мосты сожжены, решение принято, да и не в его свойствах было менять свои решения, но муть в душе не оседала. "А что будет, если ты их потеряешь? – не унимался червь сомнения – Ты же сам пропадешь! Не лучше ли оставить все, как оно есть?”

Ник медлил; он открыл окно и закурил. Свежий ветер с моря дунул ему в лицо и заставил колыхаться непокорные спирали черных иудейских волос, в которых еще года три назад не было заметно седины. Сигарета догорела в пальцах до фильтра, Ник затянулся лишь дважды. Этот ветер, которому Мэджик-Сити был обязан своим именем – по поверью, бриз с моря мог волшебным образом излечивать самые тяжелые недуги – прогнал сомнения из души Ника. Он щелчком выбросил окурок и вышел из машины.

– А, это вы, Николас! Здравствуйте. Надеюсь, все в порядке? – встретил его фон Далецки.

– Здравствуйте, профессор. Я привез документы.

Фон Далецки нагнулся к селектору:

– Сиделка Экхольм? Принесите девочек из пятого бокса ко мне в кабинет. И еще. Скажите служителю, чтобы он собрал все их вещи и тоже нес сюда.

Селектор квакнул что-то невразумительное.

– Их удочерили. – сказал Далецки в микрофон.

Селектор расквакался в ответ, но профессор не стал слушать и просто отключил его.

– Кстати, я должен поблагодарить Вас, док Либстер. Вы сняли тяжеленный камень с моей души, да и не только с моей.

Ник вопросительно посмотрел на профессора.

– Дело в том, что я, как и Вы, док, привязался к этим негодницам самым непозволительным для старика образом. Но что я, кандидат в пенсионеры, мог сделать для них? Только подольше продержать их здесь, где я сам могу поручиться, что им будет хорошо, они получат внимание и уход. Кстати, их видела моя племянница, порядочная язва, которая была ими покорена за пару минут. Она мне в каждом письме задает о них вопросы. Теперь я смогу ее обрадовать.

– Да, проф, я тоже очень доволен. Хотя, признаться, когда я сейчас сюда подъехал, меня посетила мысль бросить все. Подленькая такая мыслишка, моральные оправдания даже нашлись.

Фон Далецки посмотрел на Ника поверх очков.

– Должен ли я понимать это так, что Вы жалеете о данном слове, но честь не позволяет взять его назад?

– О нет, что Вы, проф! Я просто, наверное, сожалел о комфортном и беззаботном прошлом. Так, скорее всего, бывает с любым человеком, меняющим свою жизнь. Я от своих решений ни в коем случае не отказываюсь.

Вошла сиделка средних лет с распущенными скандинавскими волосами и необъятным бюстом, добровольный Цербер Ринки и тайная осудительница Ника, держа на руках плачущих девочек. Не взглянув даже на профессора, она метнула на Либстера полный праведного гнева взгляд, довольно резко приземлила близняшек на пеленальный столик, стоявший в углу кабинета и направилась к двери.

– Одну секунду, миссис Экхольм! – сказал Ник. Женщина остановилась.

– Мисс. Что Вам, сэр? – спросила она глухим голосом.

– Простите мое любопытство, мисс Экхольм, но почему Ваша любовь к девочкам продлилась лишь до момента их удочерения? – Ник встал, подошел к пеленальному столику, на котором продолжали реветь его дочки, и распустил узел пеленок, завязанный слишком туго. Ринки удивленно посмотрели на Ника, он подмигнул им и сделал "козу рогатую". На заплаканных физиономиях расцвели беззубые улыбки.

– Кто вам сказал?

– Как-то без особой любви Вы уронили их на столик.

– Я о другом, сэр. Кто вам сказал, что я их когда-нибудь любила? Я несла свой крест.

– И что же, ни сочувствия, ни жалости Вы к ним не испытывали? Как там по Библии: возлюби ближнего своего, не так ли?

– Они мне не ближние! Они дьяволово семя! Они мне были посланы как испытание, а вы их у меня забрали!!! – голос женщины поднялся до визга, она опять сверкнула глазами и вдруг оскалилась. Зрелище было не из приятных.

– А кто же тогда Вам – ближние?

– Кто угодно! Нормальные детки, у которых все на месте и нет ничего лишнего!..

Она осеклась; Ник улыбался.

– Мисс Экхольм, я от всей души надеюсь с Вами больше не увидеться никогда. Но напоследок я бы попросил Вас ответить на один вопрос: не думаете ли Вы, что физические уродства посылаются людям Богом для испытания и укрепления духа?

– Это так…

– Так почему же Вы считаете Ринки дьяволовым семенем?

– Они не мучаются. Они УМИРОТВОРЕНЫ. Так не должно быть… Это от дьявола.

– А Вам это точно известно? Может быть, их испытание состоит в том, чтобы они ужились в одном мире с такими, как ВЫ, мисс Экхольм? Что страшнее, как Вы считаете, физические страдания или моральные?