Сумерки «красных дней». Декабрь 1905 года в Иркутске

скачать книгу бесплатно

Сумерки «красных дней». Декабрь 1905 года в Иркутске
Максим Викторович Куделя

«…в чреде бурных событий „красных“ дней, как назвал их один из участников первой русской революции в Иркутске, есть одно, не то чтобы замалчиваемое, но практически не отрефлексированное. 16 декабря 1905 года в Глазковском предместье города, располо-женном на левом берегу Ангары и примыкавшему к железнодорожному вокзалу, произошел настоящий „классический“ погром, жертвами которого стали местные „кавказцы“». Рассматриваются обстоятельства возникновения беспорядков, их последствия и причины.

Сумерки «красных дней»

Декабрь 1905 года в Иркутске

Максим Викторович Куделя

© Максим Викторович Куделя, 2017

ISBN 978-5-4483-6423-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Неважная» страница истории

Тревожно начинался в России 1905 год. «Эпоха доверия к обществу», объявленная министром внутренних дел князем Святополк-Мирским, назначенным на этот пост после убийства террористами его предшественника фон Плеве летом 1904 года, не оправдала возложенных на нее надежд. «Общество», в самом широком смысле этого слова, хотело не «доверия», а представительства во власти, свободы слова и печати и, что существеннее – 8-часового рабочего дня и отмены выкупных платежей за землю, висевших на многомиллионном крестьянстве с момента отмены крепостного права. Желательно немедленно.

Война с Японией тоже не добавляла очков правительству – тактика «посидим у моря, подождем погоды» привела к тому, что 20 декабря, после почти годичной блокады, был сдан Порт-Артур и практически полностью потерян тихоокеанский флот. Десятки тысяч вырванных мобилизацией из хозяйства рук, тянувшихся в сопки Маньчжурии, полупарализовавших движение по Транссибирской железнодорожной магистрали и возвращавшихся обратно тысячами раненных, только усугубляли общее недовольство текущим положением дел. И уже самому непристальному наблюдателю становилось понятно, что перемены неизбежны. Кто-то ждал их со страхом, кто-то с нетерпением и твердой уверенностью в их необходимости. К концу 1904 года общая атмосфера в стране настраивала на революционный взрыв буквально со дня на день.

Плакат времен Русско-японской войны

Традиционно насыщенный политическими ссыльными, переполненный военными, испытывающий проблемы с подвозом продовольствия Иркутск не отставал в своих настроениях от общероссийских тенденций.

5 января 1905 года на улицах г. Иркутска можно было видеть шагавшую импозантную фигуру завоевателя Сибири Ермака Тимофеевича. Он был одет в древний воинский доспех «кольчугу», опоясан большим мечом, на голове у него была каска ерихонка с «бармицей» вокруг шеи и опущенной под лицом защитной стрелкой. Входя в дома, Ермак Тимофеевич глухим, загробным голосом говорил: «Что вы делаете, опомнитесь! Вы все спите, проснитесь – отряхнитесь. Не то погибнет ваша сила, мощь, иссушат её тиуны и приставники!». Появление Ермака производило необычайное действие на хозяев квартир. На улицах прохожие взирали на Ермака с суеверным почтением[1 - Восточное Обозрение, 1905, №7 (9 янв.).].

У этой истории нет продолжения и на первый взгляд она смотрится чьим-то забавным розыгрышем, однако и в самой этой шутке и в реакции на нее иркутских обывателей считывается характеристика момента.

Далее были «Кровавое воскресенье», «Наш царь – Мукден, наш царь – Цусима…», повсеместные крестьянские волнения, забастовки, всероссийская политическая стачка и, наконец, Манифест 17 октября – призрачная и недолгая победа над самодержавием.

По мере приближения к развязке повсеместно и во всех лагерях росли подозрительность и нетерпимость к инакомыслию, а вслед за ними поднималась волна насилия. В воздухе носилось предчувствие погромов. Со страхом ждали крестьянских погромов помещики, с обреченной уверенностью в неизбежности еврейских погромов – местечки черты оседлости, с некоторой долей бравады и даже нетерпения – студенты и революционно настроенная интеллигенция. Погромов («черных», «красных», «солдатских») с опаской ждал и обыватель, озабоченный дефицитом, дороговизной и ростом преступности. И конечно были те, кто считал, что давно пора прикрыть этот балаган со стачками из-за которого «растут цены» или «падают доходы», и что самым прямым и коротким путем к этому будет как раз силовой.

На фоне экономического кризиса и обвального падения престижа власти, активно дискредитируемой как нелегальной революционной прессой и агитаторами, так и на страницах либеральных периодических изданий, усиливающаяся поляризация общественных настроений привела к знаменитой погромной волне, прокатившейся почти по 400 населенным пунктам Российской Империи с 17 по 31 октября 1905 года. По различным оценкам в результате массовых беспорядков – собственно погромов, столкновений «разнозаряженных» манифестаций, разгона войсками – погибло от 1,5 до 4 тысяч, и было ранено от 3,5 до 10 тысяч человек[2 - Степанов С. А. Черная сотня. М., 2013. – С. 86—87.]. Большая часть беспорядков произошла в южных и западных губерниях, однако и в Сибири имели место резонансные эксцессы. Особенно выделились события в Томске 20—22 октября, по количеству пострадавших (69 убитых и умерших от ран, 129 раненных[3 - Шиловский М. В Томский погром 20—22 октября 1905 г. Томск, 2010. 150 с.]) и уровню жестокости (поджог здания тяги Сибирской железной дороги и избиение пытавшихся из него спастись людей), ставившиеся в один ряд с погромами в Киеве и Одессе.

Иркутск на фоне Томска выглядел сравнительно мирным. В уличных столкновениях 16—17 октября было убито и получило смертельные ранения всего лишь 6 человек[4 - Восточное обозрение, 1905, №№233—235, 251. Кроме того, по политическим мотивам в ночь на 22 октября в ресторане «Россия» одним из пьяных посетителей был застрелен А. М. Станиловский. На страницах «Восточного обозрения» поименно перечислены 13 пострадавших (из них 9 с огнестрельными ранениями), обратившихся в городскую Кузнецовскую больницу, но разной степени побитых конечно же было больше.]. Впоследствии все активные участники событий ставили эту «малокровность» в заслугу именно себе. Так, иркутский генерал-губернатор П. И. Кутайсов докладывал Императору:

«Благодаря своевременно принятым мерам удалось, хотя и с очень большим трудом, избежать дальнейших уличных побоищ и еврейского погрома, что особенно было трудно сделать именно в Иркутске, где и при обыкновенных условиях жизни смертоубийства представляют, благодаря массе преступного элемента, явления совершенно обычные»[5 - Цит. по: О беспорядках, начавшихся в Иркутске со второй половины октября текущего года: доклад иркутского генерал-губернатора Николаю II. Доложено его величеству в Царском селе 8 января 1906 г. // Карательные экспедиции в Сибири. М., 1932. С. 53.]

Революционеры писали о том, что «черная сотня» не смогла проявить себя в больших масштабах только благодаря заблаговременно организованной и вооруженной ими самообороне:

«…первый же энергичный отпор, данный им нашей дружиной, когда они раз попытались устроить избиение расходящейся после Собрания публики (при этом был убит их предводитель), отнял у этой столь же трусливой, сколь и блудливой организации охоту повторять эксперименты»[6 - Мандельберг В. Е. Из пережитого. Давос, 1910]

Редактор «Восточного обозрения» И. И. Попов, как выразитель мнений лагеря либерально настроенных земцев говорил о успешном налаживании диалога с властями:

«Кутайсов… уверял меня, что ссыльные готовят восстание, что в этом духе на митингах говорятся речи. Мы заговорили о событиях. Я убеждал его не пускать в ход оружие. В конце концов он дал обещание, что солдаты не будут стрелять и при мне же послал адъютанта передать это распоряжение коменданту города. … Он исполнил обещание – солдаты в Иркутске не стреляли»[7 - Попов И. И. Забытые иркутские страницы: записки редактора. Иркутск, 1989. С. 272.]

Даже иркутское священство отметилось стяжанием славы единственной преграды погрому в городе: в 1912 году, после смерти иркутского архиепископа Тихона (Данебин-Троицкого) при рассмотрении в городской думе вопроса об увековечении его памяти, это стало одним из главных аргументов в докладе гласного думы протоиерея М. А. Фивейского:

«В одну из декабрьских ночей бурного 1905 г. группою местных лиц было задумано устроить в городе погром. Представители группы явились к архиепископу с ходатайством о разрешении им ударить в 2 часа ночи в набат с колоколен местных храмов. По звукам набата и должен был начаться погром. Покойный владыка категорически воспрепятствовал этому злому умыслу и не только отказал в разрешении ударить в набат, но и обратился к делегатам со словами увещевания, убедив их оставить свою затею, мирно разойтись по своим домам и лечь спать. Таким образом. единственно лишь благодаря усилиям покойного и его личному почину, было предотвращено злое дело, которое причинило бы городу стотысячные убытки, стоило бы множества человеческих жертв и покрыло бы Иркутск позорным пятном на многие годы»[8 - «Известия Иркутской городской думы», 1912, №№13/14, стр. 31.].

При этом в других городах те же факторы (невмешательство войск, активность революционной самообороны) зачастую приводили к обратному эффекту или никак не влияли на развитие событий (как, например, попытки священников усовестить погромщиков).

Как бы то ни было, все сходились на том, что в Иркутске, несмотря на высокую концентрацию «раздражителей», обычно становившихся объектами черносотенных нападений – железнодорожников, телеграфистов, студентов, евреев, поляков – погрома удалось избежать. Даже имевший место факт осквернения в пятиклассном городском училище портрета императора[9 - Училище располагалось в центре города – на углу ул. Большой и Амурской (ныне здание Байкальского экономического университета). См.: Метелкина Л. Н. Общественно-политическое движение учащейся молодежи Восточной Сибири и влияние на него партий демократического направления. 1902 – февраль 1917 года: дис. … к. и. н. Иркутск, 1993. С. 86.] не сыграл роль нажатия «спускового крючка», как это часто бывало в иных местах. Общая степень выдержки и терпимости по отношению друг к другу, присущая населению города, выгодно выделили столицу Восточной Сибири среди прочих крупных городов Империи.

Однако в чреде бурных событий «красных» дней, как назвал их один из участников первой русской революции в Иркутске И. И. Серебренников, есть одно, не то чтобы замалчиваемое, но практически не отрефлексированное. 16 декабря 1905 года в Глазковском предместье города, расположенном на левом берегу Ангары и примыкавшему к железнодорожному вокзалу, произошел настоящий «классический» погром, жертвами которого стали местные «кавказцы».

Квалификация массовых беспорядков именно как «погрома» ни у кого не вызывала сомнений уже в день их возникновения. Но ни в немногочисленных газетных публикациях «по горячим следам»[10 - См.: Иркутские губернские ведомости, 1905, №№4230—4232.], ни в воспоминаниях и исследованиях позднейшего времени не обнаруживается анализа причин вспышки агрессии, нет оценки ее последствий и даже законченного описания событий. В ряде обобщающих работ о погроме вообще не упоминается[11 - Локуциевский В. Воспоминания о 1905 годе // Сибирские огни, 1935, №6, С. 138—145; Вендрих Г. А. 1905 года в Иркутске. Иркутск, 1955. 48 с.; Дулов В. И., Кудрявцев Ф. А. 1905 год в Восточной Сибири. Иркутск, 1941. 152; Дулов, В. И., Кудрявцев Ф. А. Революционное движение в Восточной Сибири в 1905 – 1907 гг. Иркутск, 1955. 192 с.; Очерки по истории Иркутской организации КПСС. Ч. 1: 1901—1920 гг. Иркутск, 1966. 381 с.; Колмаков Ю. П. Иркутская летопись 1661—1940 гг. Иркутск, 2003. 847 с.], в других он просто отмечается как факт[12 - Серебренников И. И. «Красные» дни в Иркутске // Сибирские вопросы, 1907, №27, С. 4; Обзор революционного движения в округе Иркутской судебной палаты за 1897—1907 гг. СПб, 1908. С. 82; Мелентьев А. Забайкальская железная дорога во время мира и Русско-Японской войны 1900—1907 г. Асхабад, 1911. С. 131; Войтинский В. С., Горнштейн А. Евреи в Иркутске. Иркутск, 1915. С. 159—160; Гольдберг И. Г. То, что вспомнилось (Листки о 1905 г. в Иркутске) // Сибирские огни, 1925, №4—5, С. 222; Попов И. И. Забытые иркутские страницы: записки редактора. Иркутск, 1989. С. 272.; Романов Н. С. Летопись города Иркутска за 1902—1924. Иркутск, 1994. С. 65; Иркутск в панораме веков: очерки истории города. Иркутск, 2002. С. 247; Чернигов А. К. Иркутские повествования. Т. 1. Иркутск, 2003, С. 308; Шиловский М. В. Первая русская революция 1905—1907 гг. в Сибири. Новосибирск, 2012. С. 161—162; Иркутский край. Четыре века. Иркутск, 2012. С. 415; Сысоев А. Л. Криминальные хроники Иркутска: хронологический перечень. Иркутск, 2013. С. 178—179.] и лишь в одной единственной статье 1954 года[13 - Яковлев Н. Н. 1905 год в Иркутске // Труды Московского гос. историко-архивн. ин-та, Т. 6, 1954, С. 75—165.] – постулируется его провокационный и черносотенный характер, но эта интерпретация в силу ее очевидной тенденциозности осталась единичной.

С одной стороны, это объясняется тем, что «Глазковский погром» не вплетался в революционную канву, как она понималась в то время и на которой было сосредоточено внимание, как непосредственно в 1905—1906 годах, так и, тем более, в советский период.

С другой стороны, в самой скупости упоминаний современников читается недоумение и желание дистанцироваться от случившегося. Эта тенденция выразилась в объявлении единственными акторами погрома представителей социального дна и криминальных кругов («золоторотцев», «босяков»)[14 - Войтинский В. С. Евреи в Иркутске. Иркутск, 1915. С. 159—160.], чем как бы говорилось: «это были не мы». Но гораздо хуже выглядит из дня сегодняшнего «тактика» простой безоценочной констатации, создающая впечатление, что погром для Иркутска – вполне нормальное явление, о котором и писать то особо нечего – «случился и случился, дело обычное».

Глазковский погром: как это было

Источники

Одним из наиболее информативных опубликованных источников о событиях 16—18 декабря и их последствиях является серия материалов в иркутской газете «Восточное обозрение»[15 - Восточное обозрение, 1905, №№279—285, 288—290.]. Это краткие новостные заметки, объявления и, что особенно интересно, показания очевидцев – рабочего железнодорожного депо и владельца одного из разгромленных домовладений. К сожалению, публикация этих свидетельств по не вполне понятным причинам не была завершена. Возможно, их отодвинули на второй план более «горячие» новости, такие как покушения на гражданского вице-губернатора (23 декабря) и исполняющего дела полицмейстера (26 декабря). С объявлением же в городе военного положения и ретирадой в Россию, ввиду приближения карательного эшелона Меллер-Закомельского, главного редактора газеты И. И. Попова, в силу вероятно вступили самоцензурные соображения, поскольку «Восточное обозрение», как либеральный рупор в освещении событий акцентировалась на бездействии властей. Впрочем, 24 января 1906 года издание все равно было закрыто постановлением временного генерал-губернатора Даниловича[16 - «Иркутские губернские ведомости», 1906, №4259 (24 янв.), С. 2.].

«Иркутские губернские ведомости», 1905, №4230

Вторым источником сведений выступает официальный печатный орган – «Иркутские губернские ведомости». Они, конечно, были не так оперативны и красочны в деталях, однако в чем-то более точны в силу прямого доступа к полицейской информации. Недаром «Ведомости» неоднократно поправляли «Восточное обозрение», часто слишком спешившее донести до читателей сенсационные новости.

И, наконец, очень интересным и подробным источником является часть «Отчета о деятельности Иркутского Аптечного Склада Красного Креста» доктора Александра Никитича Червенцова[17 - Червенцов А. Н., заведовал медицинской частью района, старший врач 5 и 6 дезинфекторских отрядов, врач Байкальской переправы на пароходе «Феодосий», заведовал столовой при станции Иркутск, аптечным складом. Сведения см.: Список лиц, командированных Главным управлением и Главноуполномоченным в учреждения Красного Креста Сибирского района во время Русско-Японской войны 1904—5 гг. // Кауфман П. М. Красный крест в тылу армии в Японскую кампанию 1904—1905 годов. Т. 1: Сибирский район. Ч. 1. – СПб., 1909. – С. 371.], оказавшегося волею случая в эпицентре событий 16—18 декабря. Отчет был опубликован в 1909 году в книге «Красный крест в тылу армии в Японскую кампанию 1904—1905 годов», причем содержит даже несколько фотографий.

Реконструкция событий 16—18 декабря 1905 г.

16 декабря. Пятница

В начале девятого часа утра пятницы 16 декабря 1905 года, едва взошло солнце[18 - Восход солнца 16 декабря в Иркутске приходился в 1905 году на 8 ч. 10 мин. (см. «Иркутский календарь на 1901 год». Иркутск, 1901. С. 38), что соответствует 9 ч. 14 мин. по стандартному «зимнему» времени, используемому в Иркутской области с 26 октября 2014 года.], а 22 градусный мороз[19 - Температура по Цельсию здесь и далее приводится по данным бюллетеней Иркутской магнитно-метеорологической лаборатории. См.: Иркутские губернские ведомости, 1905, №4232 (20 дек.), С. 3 и №4234 (22 дек.), С. 3.] был особенно ощутим, под мостом на Мало-Александровской[20 - Мало-Александровской улицы нет ни на планах Иркутска, ни в адресных и памятных книжках, издававшихся ежегодно. В справочнике 1901 г. дача Кроновича перечислена в списке домовладений по Предполагаемой Александровской улице. В некоторых источниках (см., например, на сайте «Иркипедия») Мало-Александровской называется современная ул. Белинского, являющаяся логическим продолжением улицы Профсоюзной за рощей «Звездочка». Однако еще в справочнике 1908 г. Александровская ул., оканчивается рощей.] улице близ дачи бухгалтера горного управления Ф. И. Кроновича[21 - См.: Адрес-календарь г. Иркутска, 1901 г. С. 168, 417] был обнаружен труп ефрейтора 4 Заамурского железнодорожного батальона Николая Кузьменко с огнестрельным ранением в грудь и ножевым – на горле. Следы крови на снегу вели к дому Шустова на той же улице. В нем располагалась мелочная лавка и чаевая, содержимые «жителем селения Грен, Телавского уезда, Тифлисской губернии, Николаем Хахутовым»[22 - Иркутские губернские ведомости, 1905, 19 дек., С. 3.].

«Дача Кроновича» неоднократно фигурировала в документах заседаний иркутской городской думы на рубеже веков[23 - Известия Иркутской городской думы, 1898, №23—24, С. 749; 1899, №9—10, 1899, С. 12; 1900, №21—22, С. 374—375; 1903, №3—4, С. 23; 1909, №1—2, С. 66.]. Сегодня это дом по адресу ул. Профсоюзная, 16. В 1905 году он снимался городской управой под глазковское начальное училище[24 - Известия Иркутской городской думы. 1907, №5—8, С. 378.].

Буквально в течение часа у места предполагаемого убийства собралась толпа, состоявшая главным образом (но не исключительно) из железнодорожных рабочих, кондукторов, смазчиков и т. п. Причем, по свидетельству одного из очевидцев имела место прямая «мобилизация» – с 9 утра или даже ранее в депо[25 - Здесь не совсем понятно куда приходили «агитаторы». Депо (вагонный сарай) сгорело дотла буквально за несколько дней до описываемых событий – в ночь с 12 на 13 декабря. Возможно, речь идет о новом каменном здании, которое строилось с осени 1905, но находилось в процессе отделки до весны 1906 года.] начали приходить люди, говорившие, что «в одной из черкесских лавок убили солдата» и комендант станции «зовет рабочих помочь арестовать и обыскать убийц». Более того, кое кто прямо заявлял, что комендант зовет «разбить черкесов», то есть имела место установка на конфликт с «черкесами» («кавказцами»), являвшимися, среди прочих, держателями мелочной торговли, заведений общепита и гостиничных «нумеров» в районе вокзала.

Общий настрой был таков, что железнодорожники (а в иркутском депо их насчитывалось порядка восьми-девяти сотен[26 - Численность рабочих депо – открытый вопрос. В «Постановлении собрания рабочих Иркутского железнодорожного депо» от 2 января 1906 г. указано число присутствующих – 840 человек (См.: Революционное движение в Иркутской губернии в период первой русской революции. Иркутск, 1955. С. 125). В то же время есть сведения, что в депо («Вагонном сарае») в то время работало порядка 200 человек (см.: Иркутское пассажирское вагонное депо. 100 лет / сост. В. Л. Курочкин, М. Г. Баграев. Иркутск, 1997. С. 9). Однако, учитывая количество оружия, выданного рабочим депо для организации дружины самообороны (около 650 ед., о чем см. ниже), я склоняюсь к более высокой цифре.]) начали массово сниматься с работы и двигаться к дому Шустова. Причем по пути им приходилось миновать труп Кузьменко, не убранный еще и к 10 утра, а лишь прикрытый шинелью[27 - Восточное обозрение, 1905, 21 дек., С. 2.]. Это могло стать дополнительным раздражающим фактором, поскольку железнодорожные войска формировались преимущественно из рабочих-железнодорожников, и они в какой-то мере воспринимались как «свои».

В какой момент начались собственно беспорядки, не вполне ясно. Дальнейшая хронология событий восстанавливается с трудом. Нет уверенности даже в том, что полиция вообще присутствовала при начале погрома. Можно предположить, что всё началось с отправки подозреваемого «в город», что могло быть воспринято возбужденными людьми, как попытка увести его от ответственности.

«Толпа стала требовать выдачи ей Хахутова, над которым хотела учинить самосуд. Однако полицейскому чиновнику удалось отправить Хахутова, тайком от толпы, в 1 [полицейскую] часть»[28 - Сибирь, 1912, 6 апр., С. 3.].

Правда, в другом описании указывается, что

«арестованного Хахутова, страшно избитого, околоточному надзирателю едва удалось спасти от ярости толпы»[29 - Восточное обозрение, 1905, 21 дек., С. 2.].

«Тайком» и «страшно избитого» уже плохо сочетаются, а, кроме того, по свидетельству анонимного участника событий, избиваемых обитателей дома Шустова защитили и сдали под охрану военных члены городской дружины самообороны:

«Я держался того мнения, что всех кавказцев без причинения им побоев арестовать, обезопасив их таким путем. … В это время из угла вытащили кавказца небольшого роста. Мы тотчас же окружили его, защищая от ударов, и благополучно довели до вагона, если не считать двух ударов со стороны каких-то личностей. Следом за нами к вагону привели страшно окровавленного кавказца, за ним третьего. Всех их посадили в вагон, а толпу разогнали, чтоб она не убила арестованных. … Сдав арестованных кавказцев на попечение военного караула, я отправился с кучкой своих товарищей на место погрома»[30 - Восточное обозрение, 1905, 21 дек., С. 2; 22 дек., С. 2.].

О полиции в этом описании нет ни слова. То, что именно околоточный отправил Хахутова за реку сомнений не вызывает, но его заслуги как спасителя «от ярости толпы» не столь очевидны.

Как бы то ни было, уже к 10 часам утра толпа приступила к разгрому лавки Хахутова. Причем в «классическом» для начала погромов стиле – с порчей и уничтожением имущества, поисками подтверждений своим подозрениям, которые могли быть использованы в качестве оправдания для дальнейших самосудных действий.

«В толпе говорили, что в лавочке найдены три винтовки, башлык, папаха и др. солдатские вещи. Толпа все сокрушала: разбивала двери, выворачивала полы, все ища чего-то»[31 - Восточное обозрение, 1905, 21 дек., С. 2.].

Глазковское предместье на плане Иркутска 1908 г.

В течении следующего часа погром распространился на Кругобайкальскую[32 - Сейчас ул. Терешковой] и Александровскую[33 - Сейчас ул. Профсоюзная] улицы, сохраняя свой преимущественно деструктивный характер:

«На Кругобайкальской улице, по обеим ее сторонам, стоял народ; погром происходил всех лавок, которые находились против водокачки недалеко от церкви. Видно было, как одна сторона улицы внимательно следила за другой, где всё время неслись дикие вопли толпы, какие-то предметы летели на воздух и слышались выстрелы»[34 - Червенцов А. Н. Отчет о деятельности Иркутского Аптечного Склада Красного Креста // Кауфман П. М. Красный крест в тылу армии в Японскую кампанию 1904—1905 годов. Т. 1: Сибирский район. Ч. 1. – СПб., 1909. – С. 331—343.].

«На месте погрома мне представилась дикая картина истребления самых разнообразных товаров. Одни, забравшись в лавку, выбрасывали оттуда товары, другие тут же их уничтожали. Различные материи, новые резиновые калоши – все рвалось и резалось ножами в клочья. Все хрупкое вдребезги разбивалось»[35 - Восточное обозрение, 1905, 22 дек., С. 2.].

По мере эскалации беспорядков число их участников увеличивалось за счет присоединения демобилизованных солдат, находившихся в районе станции, и местных обывателей вполне определенного образа жизни:

«К рабочим присоединились несколько подозрительных личностей, как напр. пьяный, с подбитыми глазами, оборванец и два-три мелких торговца»[36 - Червенцов А. Н. Указ. соч.].

Усиливалось ожесточение, подогреваемое спиртным из «разбиваемых» лавок.

«Вот из лавочки выскакивает кавказец и что есть силы пускается бежать по улице. Удары палками сваливают его с ног, а выстрелы уже в лежачего, беспомощного человека приканчивают его. … толпа продолжает бесчинствовать. Вновь раздаются выстрелы, после которых воздух оглашается страшным нечеловеческим криком женщины. … Бегу вперед и вижу валяющуюся по земле уже немолодую женщину черкешенку. Она безутешно рыдает. Тут же лежит окровавленный труп седого кавказца, как оказалось – ее мужа»