скачать книгу бесплатно
После принятия закона об армии 17 июня 1935 года в Берлине нацисты провели грандиозный праздник, вот как его описывает Уильям Ширер в «Берлинском дневнике»:
«Берлин, 17 марта. Первый абзац моего сегодняшнего вечернего сообщения подводит итоги этого экстраординарного дня: „День отдания почестей героям в память о двух миллионах немцев – жертвах войны, отмеченный сегодня среди декораций, равных которым не было с 1914 года, как день возрождения германской военной мощи, принес нам мирные заверения пополам с вызовом“. Основная церемония состоялась на Штаатсопер в полдень и прошла со всей красочностью, на которую способны нацисты. На первом этаже Оперного театра море униформ и удивительно много старых армейских офицеров, которые за ночь, должно быть, стряхнули пыль со своих выцветших мундиров и начистили до блеска причудливые довоенные остроконечные каски, которые теперь мозолят глаза. Мощное освещение сцены было направлено на взвод солдат рейхсвера, застывших подобно мраморным статуям с развевающимися военными знаменами. Над ними на безбрежном занавесе висел громадный серебряно-черный железный крест. Соответствующая атмосфера возникла тотчас же, как только оркестр заиграл „Похоронный марш“ Бетховена, – трогательная вещь, такая, что тронет каждую немецкую душу. Гитлер со своими приспешниками сидел в королевской ложе, но сам не выступал».
Гнев, волнение и сомнения, охватили Париж и Лондон после публикации Закона о германской армии в марте 1935 года. Во-первых, поражал размах германского плана: 36 дивизий означали почти 600 000 человек личного состава, и никакая другая европейская страна, за исключением СССР, не могла бы содержать на мирной основе армию сравнимого размера. Во-вторых, в правительствах Франции и Британии резко усилились страх и недоверие к нацистскому правительству. В-третьих, французы и британцы поняли, что все предшествующие документы по разоружению в Европе стали совершенно «мертвой буквой». У союзных держав теперь был выбор из двух возможных линий поведения: либо попытаться восстановить ограничения вооружения Германии силой или угрозой силы, либо открыто принять новую ситуацию и обсудить с Германией вопросы контроля и взаимного ограничения вооружений на равных. Каждая из этих линий поведения была связан с большими трудностями, с которыми союзники не хотели сталкиваться, и они предпочли оставить все как есть. В то же время нужно было, ради успокоения общественного мнения, сделать вид, что действуешь. При этом Британия и Франция уже наращивали собственные вооружения, и теперь эта политика получила новый импульс.
В марте 1935 года, после выхода закона о германской армии, Лондон и Париж адресовали Берлину резкие протесты. Сделав это, союзники передали дело борьбы с гонкой вооружений в «мощные руки» Лиги Наций. Лаваль дал телеграмму Генеральному секретарю Лиги французу Авенолю с просьбой о созыве специального заседания Совета для рассмотрения положения, созданного законом о германской армии. В просьбах «поговорить» Совет никогда не отказывал, и было решено собраться в первых числах апреля.
Лаваль стал ждать встреч на Совете, а британцы Саймон и Иден 25 марта 1935 года нанесли отложенный визит в Берлин. Иден сначала отправился самолетом из Лондона в Париж, при этом его сопровождал полпред СССР в Англии Майский, затем он вел в течение двух дней переговоры в Берлине, откуда по железной дороге отправился в Москву, куда прибыл 28 марта 1935 года.
В своей ответной речи, сказанной на приеме, данном в Наркоминдел СССР 28 марта 1935 года в его честь, лорд Иден в частности сказал:
«Я согласен, что этот визит представляет собой важное событие в отношениях между Объединенным Королевством и Союзом Советских Социалистических Республик. Как я полагаю, это первый случай с 1917 года когда британский министр посещает вашу столицу, и, хотя цель моего визита заключается, конечно, в ознакомлении, а не в переговорах о соглашении, мы имеем все основания заявить, что этот первый личный контакт означает заметную и, я надеюсь, многообещающую веху в отношениях между нашими обеими странами. Прошлой осенью Союз Советских Социалистических Республик вступил в Лигу наций. Британское правительство радо было присоединиться к обращенному к вам приглашению совершить этот Акт. Внешняя политика британского правительства базируется на Лиге наций, а существо Лиги наций – это всеобъемлющее сообщество наций. Лига наций должна быть лигой, охватывающей весь мир, Из этого явствует, какое преимущество означает тот факт, что нация, занимающая такую обширную территорию, составляющую одну шестую часть миpa, и насчитывающая приблизительно 170 млн. населения, занимает свое место среди нас в Женеве. Какова основная цель Лиги наций? Мир и улучшение отношений между странами».
29 марта 1935 года Сталин, Молотов, Литвинов и Майский в кабинете Молотова провели встречу с Иденом (разговор вели Сталин и Иден, Майский переводил).
В конце беседы Сталина с Иденом последний сказал:
«Мне было очень приятно услышать от вас, господа, что вы решительно стоите на точке зрения мира и целиком поддерживаете систему коллективной безопасности. Великобритания и СССР – члены Лиги наций, и совпадение взглядов наших правительств на основные вопросы создает предпосылки для сотрудничества в Женеве».
Сталин ответил:
«Да, это хорошо. Мы вступили в Лигу наций вовсе не для игры. Лигу наций надо укреплять, а для этого необходим пакт взаимной помощи».
После посещения Москвы Иден посетил Варшаву и Прагу, и только затем вернулся в Лондон. Работа по европейскому разоружению «кипела», при этом все стороны продолжали упоминать Лигу, как тот спасательный круг, который должен помогать миру «держаться на плаву», и одновременно с этим и США и Германия и Япония уже сбросили «оковы» Лиги, как обузу, не дающую им вести свою наиболее выгодную для государств политику.
Италия пока была авторитетным членом Лиги, поэтому Муссолини предложил, чтобы заседанию Совета Лиги предшествовала конференция между Италией, Францией и Великобританией, и это предложение было сердечно встречено в Париже и Лондоне.
Вопросы умиротворения Германии были столь важны, что когда 17 марта 1935 года в памятной записке на имя генерального секретаря Лиги Эфиопское правительство сообщило о непрекращающемся наращивании Италией войск и техники на границах с Эфиопией, об отказе Рима разрешить конфликт путем арбитража, и о том, что Эфиопия намерена просить Совет Лиги изучить общее состояние итало-эфиопских отношений, то Генеральный секретарь Лиги Авеноль, просто проинформировал Рим о демарше Аддис-Абебы. В ответной ноте итальянского правительства на имя Лиги, поступившей 23 марта 1935 года в Женеву, обвинения, выдвинутые Эфиопией 17 марта 1935 года, полностью отвергались. Генсека Авеноля ответ Италии удовлетворил. К вопросу «борьбы» Лиги с агрессией Италии против Эфиопии мы подробно вернемся в 5-й главе «странной истории».
Итак, было решено провести конференцию в Стрезе – элитном итальянском курорте, расположенном на западном берегу альпийского горного озера Лаго-Маджоре на дороге идущей из Милана через Симплонский туннель в Лозанну и Женеву. Для «служителей» Лиги выбор такого места для совещания был очень удобен. Можно было ожидать, что конференция в Стрезе будет организована таким образом, чтобы соответствовать любой дате, назначенной для специальной сессии Совета Лиги. Вместо этого три державы сообщили своим коллегам по Лиге, что их конференция состоится 11 апреля 1935 года, и просили других членов Лиги быть готовыми к специальной сессии Совета Лиги, как только она завершится. Конференция в Стрезе была собранием держав, которые ничего не предлагали делать, и ее результаты были прямо пропорциональны этому факту. Муссолини, инициатор и председатель встречи, сообщил своим соотечественникам в день открытия, что она предназначена только для консультаций, что было синонимом будущего отсутствия решений. У Италии нет общего плана действий, сообщил Муссолини, но у нее есть свой собственный план, который заключается в том, чтобы держать под ружьем 600 000 человек и неустанно увеличивать и модернизировать свои вооружения во всех областях. Это, добавил Муссолини, повторяя слова Болдуина и Гитлера, является несомненным вкладом в обеспечение мира в Европе (все говорили одно и то же – «Si vis pacem, para bellum»). Затем на конференции был рассмотрен французский меморандум, представленный в связи с нарушением Германией военных ограничений.
Предсказание Муссолини об исходе конференции оправдались. После трех дней «сложных» переговоров между Муссолини, министром иностранных дел Франции Лавалем и премьер-министром Великобритании Макдональдом было опубликовано коммюнике. Три державы заявили о своем полном согласии по каждому обсуждаемому вопросу и их верности Локарнским договорам 1925 года. Единственным важным заявлением в коммюнике было утверждение общей цели в виде защиты независимости и целостности Австрии. По другим вопросам в коммюнике сообщалось много, но по существу не утверждалось и не опровергалось ничего.
В коммюнике говорилось:
«Три державы, чья политика заключается в коллективном поддержании мира в рамках Лиги Наций, констатируют свое полное согласие противодействовать всеми соответствующими средствами любому одностороннему отказу от договоров, который может поставить под угрозу мир в Европе».
Таким «грозным» обязательством Франция, Британия и Италия образовали т.н. «Фронт Стрезы» против германской агрессии. Прошло некоторое время и эта «итальянская история», оказалась просто «бурей в стакане воды», или «бурей в ковшике» – «excitare luctus in simpulo», как говорил великий итальянский оратор Цицерон.
Из Стрезы Муссолини и Макдональд отбыли по своим государственным делам – управлять, соответственно, Италией и Великобританией, а министр иностранных дел британец Саймон, министр иностранных дел француз Лаваль и глава кабинета «великого дуче» итальянец Алоизи отправились в Женеву. Их первой заботой было устроить так, чтобы эфиопский вопрос был отложен в Лиге на месяц, что и было исполнено. Затем они представили своим коллегам резолюцию по вопросу о «Законе о германской армии». Совету Лиги было предложено заявить: – что скрупулезное соблюдение всех договорных обязательств является первым принципом международной жизни и необходимым условием мира; – что Германия нарушила этот принцип и тем самым поставила под угрозу безопасность Европы; – что это действие Германии заслуживает осуждения; – что британское, французское и итальянское правительства должны продолжать свои усилия по обеспечению европейской безопасности, ограничению вооружений и возвращению Германии в Лигу; – и, наконец, что экономические и финансовые санкции должны в будущем применяться к любой стране, которая ставит под угрозу мир в Европе, отказываясь от своих договорных обязательств.
Эти предложения вызвали у рядовых членов Совета сомнения и опасения. Их беспокоила угроза войны в Африке, и оставалось непонятно почему собрание ответственных руководителей наиболее заинтересованных стран не только ничего не сделало для уменьшения этой опасности, но, казалось, сделало вид, что эта опасность не существовала. Рядовых членов Совета Лиги просили торжественно подтвердить незыблемость всех договоров, однако они сильно подозревали, что Италия уже планирует нарушить целый ряд договоров, в том числе и сам Устав, и что ни Франция, ни Британия ее не сдерживают. Хотя рядовые члены Совета Лиги, особенно европейские, были очень встревожены Законом о германской армии, они прекрасно знали, что положения Версальского договора по вопросу вооружений нарушались годами.
«Вожди Лиги» ожидали, что рядовые члены Совета вынесут краткий вердикт, осуждающий действия Германии и одобряющий дипломатические действия Англии, Франции и Италии. Могут ли такие действия Совета действительно способствовать возвращению Германии в Лигу наций? Еще более удивительным было то, что их попросили одобрить расширение системы экономических санкций, чтобы охватить не только фактическую агрессию, но и такие случаи нарушения договоров, которые могут быть сочтены опасными для европейского мира. Разве это не выходило далеко за рамки Устава? Почему это должно относиться только к Европе?
Дискомфорт рядовых членов Совета значительно увеличился из-за согласованных методов давления, применяемых «группой из Стрезы», видимо «Фронту Стрезы» было проще направлять свои усилия против своих коллег по Лиге, чем против такого политического соперника как Германия. Длинный и сложный по своим формулировкам проект резолюции, затрагивающий вопросы жизненной важности, члены Совета впервые увидели 15 апреля 1935 года. На следующий день дискуссия открылась краткими заявлениями Лаваля, Саймона и Алоизи. Они дали мало информации или объяснений различных параграфов проекта резолюции, а их главная цель явно заключалась в том, чтобы заставить Совет принять его от имени Лиги наций в целом.
«Если у вас есть сомнения, я уверен, вы сможете их преодолеть», – сказал Лаваль. Саймон заметил, что он и двое его товарищей выдвигали свою резолюцию как представители не отдельных стран, а членов Лиги наций и ее Совета, – «Если она будет принята, это будет резолюция Лиги наций, принятая членами Совета в ходе свободных, равных и открытых консультаций между собой». Оговорки и опасения, высказанные другими членами, Саймон отклонил с твердостью, граничащей с невежливостью, его не устраивали любые предложения изменить содержание проекта или даже формулировки.
В результате только Бенеш от Чехословакии и Брюс от Австралии оказали безоговорочную поддержку «державам Стрезы», и предложенным ими проекту резолюции.
Представитель СССР Литвинов напомнил Совету Лиги, что его правительство не подписывало Версальский договор, который Германия нарушила, но и никогда не скрывало своего отрицательного отношения к нему в целом и к разоружению Германии в частности. Но Советское правительство готово подписать предлагаемую резолюцию, потому что хочет подчеркнуть, что нацистская программа перевооружения – это программа реванша и завоевания, которую можно остановить только путем создания прочного международного порядка. Разумеется, Литвинова внимательно выслушали, но он был новичком в Лиге, не имел в ней союзников, и его голос не значил ничего. Да, Литвинов был авторитетным дипломатом, но в Лиге его прежние заслуги были немедленно «умножены на ноль», а новых заслуг перед Лигой у СССР и представителем СССР не было.
Польша, Португалия и Испания высказали свои сомнения и разногласия по разным пунктам. Кантило, представитель Аргентины сделала общую оговорку в отношении любых частей резолюции, которые его правительство не успевает рассмотреть.
Мексика и Чили раскритиковали в проекте ограничивающую ссылку на Европу. Их замечания были справедливы, но «Фронт Стрезы» их не воспринял – он стоял как скала. И на это была причина – как представители Италии и Британии могли исправить проект, который утвердили лично Муссолини и Макдональд?
Дания в лице своего министра иностранных дел Мунка не была готова присоединиться к осуждению действий Германии, ввиду того, что Германия сама признала, что ее закон противоречат Версальскому договору, и сама утверждала, что ее действия оправдываются другими фактами. «Совет», – говорил Мунк, – «должен действовать, не как суд, но как инструмент политического взаимопонимания». Мунк обратился к авторам резолюции с просьбой согласиться с этим изменением части текста.
Наконец, представитель Турции Арас заявил, что ему нечего сказать по поводу обсуждаемой резолюции, но что Турция сама намерена изменить режим использования проливов, установленный Лозаннским договором.
Эта речь, неожиданно вызвала неоднозначный отклик у представителей «Фронта Стрезы». Саймон, Лаваль и Алоизи, со своей стороны, почувствовали себя обязанными сделать все оговорки в отношении того, что сказал министр иностранных дел Турции Арас.
Литвинов, с другой стороны, поспешил заверить Араса, что СССР не будет чинить препятствий Турции в вопросе изменения порядка использования проливов. На словах представитель СССР два раза выступил против позиции «Фронта Стрезы», но на деле он обещал поддержать их резолюцию – можно ли считать такую политику честной и правильной?
Когда высказались все члены Совета, можно было ожидать, что на претензии и предложения ответят три автора резолюции, но они не сказали ни слова! «Я должен истолковать молчание трех авторов предложения по поднятому мной вопросу, как означающее, что они не могут принять какие-либо поправки» – сказал министр иностранных дел Дании Мунк, но почти сразу отказался от своего возражения.
«Группа из Стрезы» молча ждала голосования Совета, и 17 апреля 1935 года Совет неохотно проголосовал. Дания воздержалась. Все остальные, включая СССР, проголосовали «за». Результат сессии и голосования не только не укрепил Лигу, но и подорвал доверие Совета к себе и к своим естественным лидерам. Неудачное апрельское 1935 года заседание Совета было последним, на котором Британию представлял Джон Саймон. На следующее очередное собрание он не явился, а вскоре ушел из министерства иностранных дел Британии, и его роль перешла к Идену.
И все же один практический результат, совершенно непредвиденный его авторами из «Фронта Стрезы» (Великобритании, Франции, Италии), действительно вытекал из бесславной резолюции Совета Лиги, принятой 17 апреля 1935 года. Предложение о расширении сферы финансовых и экономических санкций привело к созданию Комитета для изучения наиболее действенных способов применения таких санкций, и работа этого Комитета, в котором принимала участие Италия, оказалась полезной, когда санкции действительно были введены, и введены они были именно против Италии – не будем удивляться – это «странная история».
Все другие последствия от резолюции 17 апреля 1935 года были совершенно невыгодными для Лиги.
Во-первых, резолюция навлекла на Совет Лиги дурную славу за заявления, которые ни к чему не привели, Лига успешно создавала – «бурю в стакане воды» – «excitare luctus in simpulo».
Во-вторых, резолюция усилила враждебность немцев к Лиге, что, впрочем, не имело особого значения, поскольку нацистская Германия и Лига с 1933 года были естественными врагами.
В-третьих, нарушалась сама идея создания Лиги наций как организации, защищающей своих членов от военного нападения. Многие государства Европы начали опасаться, что сам факт членства в Лиге может поставить их в положение, когда им придется выбирать между дружбой с нацистской Германией (а вскоре и с фашистской Италией) и дружбой с ведущими державами Лиги, и сохранить нейтралитет не удастся.
Резолюция Совета Лиги от 17 апреля 1935 года нашла предсказуемый отклик в нацистской Германии – 20 апреля 1935 года Германское правительство уведомило правительства государств, представленных в Совете Лиги, что оно не признаёт их права выступать судьями Германии и потому решительно отвергает их резолюцию. В ходе прений по резолюции такое же мнение высказывал и представитель Дании Мунк – он же воздержался при голосовании – но все попытки Дании сохранить нейтралитет, как это ей удалось в 1914 году, в 1940 году были растоптаны сапогами немецких солдат.
Глава 4. Вольный город Данциг и Лига
Среди членов Совета, которые голосовали за резолюцию Лиги, составленную в Стрезе (см. Главу 3), никто не сделал этого с большей неохотой, чем Польша. При этом у нее не хватило смелости даже воздержаться – и она голосовала «за». Польша решительно выступала против схемы Устава четырех держав (см. Статью 4. Устава Лиги в Приложении 2). Она всегда критиковала тенденцию Комиссии по разоружению и Конференции по разоружению задерживать свою работу, в то время как великие державы пытались прийти к соглашению путем тайных переговоров между собой. Поэтому она была совершенно последовательна в возражениях против методов «Фронта Стрезы». Такие вопросы, как настаивали польские делегаты, должны решаться открыто в соответствующем рабочем органе Лиги – в Совете, на Ассамблее или на конференции. Только таким образом каждое государство сможет объяснить свои особые интересы, и только тогда, когда будут известны все такие точки зрения, можно будет делать справедливые и эффективные выводы. Польша утверждала, что метод, которого придерживались великие державы при закрытых консультациях в Стрезе по важнейшему вопросу Европейской безопасности, был несправедлив по отношению к другим членам Лиги и, как результат, губителен для Лиги в целом.
Справедливость этих доводов Польши вновь и вновь подтверждалась последующими событиями. Польша неоднократно оказывала услугу Лиге в рассмотрении разных политических проблем, выдвигая свои доводы и справедливые аргументы, о которых другие страны помалкивали, хотя можно было предположить, что ее ворчание и вечное дурное настроение быстро исчезло бы, если бы она была включена в круг великих держав.
В 1933 году, когда Германия вышла из Лиги, Польша оказалась перед дилеммой – или полагаться на установленный Лигой порядок, или пойти на прямые договорные отношения с Германией. И Польша выбрала второе – 26 января 1934 года она заключила «Пакт о ненападении» с Германией, предусматривающий, что проблемы, затрагивающие взаимные отношения двух подписавших сторон, должны решаться путем прямых переговоров.
Дипломатическая форма «пакта о ненападении» была очень популярна в 20-30-е годы 20 века. Такие пакты, как выяснилось в 1938—39 годах, дают «иллюзию безопасности», они с большим трудом заключаются, но разрываются более сильной стороной мгновенно, при этом слабой стороне просто не к кому апеллировать. Имела Польша «Пакт о ненападении» и с СССР – он был подписан 25 июля 1932 года, и ратифицирован 23 декабря 1932 года. Польша зарегистрировала этот пакт в Лиге, и он должен был действовать до 31 декабря 1945 года, но 17 сентября 1939 года СССР в одностороннем порядке разорвал «советско-польский пакт о ненападении». Этому предшествовало секретное подписание 23 августа 1939 года «Советско-германского пакта о ненападении» и нарушение Германией «германо-польского пакта о ненападении», о котором мы говорим.
Мы забежали далеко вперед в своем повествовании – в Главу 13 «странной истории», вернемся в 4-ю главу и продолжим свой рассказ.
После подписания 26 января 1934 года «Пакта о ненападении» с Германией в Польше наступило некоторое умиротворение, как в отношениях между Польшей и Данцигом, так и в отношениях между Польшей и ее немецкими гражданами. Удовлетворение Варшавы этим временным облегчением разделялось и Советом Лиги, члены которого были очень рады, что их, наконец, избавили от долгих и трудных часов переговоров по этим вопросам. И большим потрясением для членов Совета было объявление министра иностранных дел Польши Бека 13 сентября 1934 года на Ассамблее Лиги, что Польша решила прекратить всякое сотрудничество с Советом Лиги в отношении защиты меньшинств. Польша готова, заявил он, принять любые обязательства в этом отношении, которые были бы приняты всеми членами Лиги в равной степени; но она больше не согласится быть одной из стран, поставленных в неполноценное положение. Обращение Польши с национальными меньшинствами было и будет оставаться в полном соответствии с тем, что она обещала, но мир должен поверить ей на слово.
Как мы помним, именно на этой Ассамблее 18 сентября 1934 года членом Лиги наций стал Советский Союз, и заявление Бека опередило это событие на 5 дней – поэтому советский делегат никак не мог выразить свое отношение к демаршу Польши.
Польша, в лице Бека, осознавала, что идет на риск. Если бы немецкому меньшинству в Польше и не разрешили апелляции к Совету Лиги, оно неизбежно апеллировало бы к Берлину. Польше и Беку, однако, вмешательство Лиги наций показалось не защитой от ложных обвинений, а унижением для его страны. А пока политика Гитлера заключалась в том, чтобы поддерживать относительно хорошие отношения с Польшей, немецкое меньшинство перестало быть причиной беспокойства. События марта и апреля 1935 года, которые мы обсуждали в Главе 3 «странной истории», повторились, еще более опасно, год спустя, когда Гитлер разорвал Локарнский договор и оккупировал Рейнскую область.
В промежутке между этими двумя важными событиями одна из главных забот Лиги, насколько это касалось Германии, была связана с Данцигом. Роль Совета и Верховного комиссара Лиги в Данциге заключалась не только в урегулировании любых споров, которые могли возникнуть между Данцигом и Польшей, но и в обеспечении конституции Вольного города. Вопрос о конституции Данцига до сих пор не представлял серьезных проблем. Это не была особенно продвинутая Конституция, но это был документ, гарантирующий демократические свободы, и нацисты умело этим пользовались. В мае 1933 года, спустя несколько месяцев после того, как Гитлер пришел к власти в Берлине, нацистской партии удалось получить большинство в фолькстаге Данцига, и руководство делами Вольного города взяло на себя нацистское правительство. Новым президентом стал Раушнинг, пожилой человек и немецкий консервативный националист. Раушнинг не был вежлив и уступчив по отношению к полякам, но он не поддерживал преследование немецких либералов и евреев. Кроме того, Раушнинг считал, что для сохранения независимости Данцига и защиты Вольного города от вторжения поляков необходима помощь Лиги наций.
Номинальный глава правительства Данцига Раушнинг в действительности подчинялся по партийной линии власти молодого нациста Форстера, который был гаулейтером Данцига и личным фаворитом самого фюрера. Форстер не был серым кардиналом, и не скрывал свою власть в Данциге. Он выступал с речами, издавал газету, выпускал послания к населению и отдавал приказы различным ведомствам правительства. Президент Раушнинг робко возмущался вмешательству Форстера, и гаулейтер решил его выгнать. Это было нетрудно. Газета Форстера начала описывать Раушнинга как предателя, находящегося на полном содержании у поляков, евреев, и других иностранцев. Раушнинг сначала отказывался уйти в отставку, но его сопротивление не могло длиться долго. В ноябре 1934 года его на посту президента сменил Грейзер – он и выглядел и был махровым нацистом.
Результаты нескольких дополнительных местных выборов убедили Форстера и Грейзера в том, что нацистская партия в Данциге может получить большинство в две трети голосов и, таким образом, абсолютно демократическим и конституционным путем избавиться от оков действующей в Вольном городе Конституции (перед нами очередная «странная история»).
21 февраля 1935 года Грейзер и его куратор Форстер распустили фолькстаг, и вся мощь нацистского движения была сосредоточена на том, чтобы сделать новые выборы Данциге триумфом нацистов. Все силы администрации города были брошены на помощь нацистским кандидатам. Всем другим кандидатам не разрешали выступать, а выпуски единственной газеты, поддерживавшей оппозиционную партию, неоднократно конфисковалась. Насилие применялись против оппозиционеров, якобы осмелившихся воспрепятствовать волеизъявлению немецкого народа. Многие собрания были сорваны; несколько оппозиционных кандидатов были арестованы. Геринг, Геббельс, Гесс, гаулейтер Франконии Штрейхер и другие нацистские бонзы Германии выступали на предвыборных собраниях в Данциге.
Но результат всех этих усилий сильно разочаровал фюрера. Нацисты как и ранее выиграли выборы, но получили всего 57 процентов голосов и 43 места в фолькстаге из 72. Большинство в две трети голосов достигнуто не было – Конституцию Вольного города нельзя было поменять демократическим путем – Данциг не имел возможности присоединиться к Германии, и остался под управлением и защитой Лиги Наций.
Нацисты были взбешены своим этим «демократическим» поражением. Нацист Грейзер продолжал оставаться главой правительства Данцига, и, поскольку он не мог изменить Конституцию, он решил игнорировать ее настолько, насколько это было возможно. Соответственно с весны 1935 года по осень 1939 года бесконечный поток жалоб и петиций от жителей Данцига направлялся Шону Лестеру, бывшему ирландскому делегату в Лиге наций в Женеве, который в 1933 году принял пост Верховного комиссара Лиги в Данциге. Католики, евреи, либеральные и оппозиционные партии и все прочие заявители подавали жалобы и прошения, составленные с немецкой тщательностью и многословием. Комиссар Лестер делал все, что мог, но Грейзер мало что обещал и еще меньше выполнял, и не было иного выхода, кроме как почти всегда просить Совет Лиги о вмешательстве.
Совет Лиги в течение пяти лет оказался вынужден уделять огромное внимание делам Вольного города Данцига, но не для того, чтобы, чтобы как в прошлые годы, регулировать споры между Данцигом и Польшей, а для решения еще более трудной задачи по принуждению нацистского правительства Данцига действовать конституционно по отношению ко всем своим гражданам.
Политическое положение Данцига как Вольного города под защитой Лиги было очень шатким, и держалось только на том, что ни Германия, ни Польша не хотели нарушать статус-кво и вступать в серьезный конфликт до поры до времени из-за этого небольшого анклава. Не имея реальной силы, кроме силы бюрократической, Верховный комиссар Лестер и Совет Лиги смогли на какое-то время смягчить нацистскую тиранию в Данциге, исходившую из кабинетов его правительства. На следовавших одно за другим заседаниях Совета президенту Грейзеру приходилось обещать отменять те или иные распоряжения, которые Совет счел неконституционными, и даже обещать выплатить денежную компенсацию отдельным жертвам «данцигской» несправедливости.
Но весной 1936 года шаткое здание контроля Совета Лиги в Данциге начало рушиться. Форстер и Грейзер начали кампанию в обычном нацистском духе, и пропаганда Геббельса в Германии оказала им в этом полную поддержку. В речах и статьях повторялось, что, пока Гитлер не возьмет дело в свои руки, Данцигский статут будет представлять постоянную угрозу миру в Восточной Европе.
Неизменно нацисты всячески ругали и Верховного комиссара Лиги Лестера, и вдруг тон по отношению к Лестеру поменялся – видимо так решили в Берлине. В начале июня 1936 года, когда Совет только что переназначил комиссара Лестера еще на один год, президент Грейзер написал ему письмо, в котором выразил глубокое удовлетворение от лица правительства Данцига и благодарность лично Лестеру за его преданность делу обеспечения благополучия Вольного города.
Прошел месяц, и 4 июля 1936 года в повестке дня Совета Лиги стоял вопрос о Данциге, не имевший особой важности, но Совет вызвал Грейзера на свое заседание. По пути в Женеву Грейзер получил новые инструкции в Берлине, поэтому на Совете он искренне хвастался, что является в Женеве представителем не маленького Данцига, а великого германского рейха. Грейзер неожиданно повторил свои обычные нападки на Лигу наций, и лично на комиссара Лестера. Это было время глубокого разочарования в Женеве. Совет Лиги в тот же день 4 июля 1936 года постановил снять санкции, введенные против Италии, и отказаться от всякого подобия попытки спасти Эфиопию от полной аннексии. Для Грейзера и его берлинских начальников это был случай, который нельзя было упускать. Поэтому он на заседании Лиги не только открыто нападал на действия Лиги наций в Данциге, но делал это в самых оскорбительных выражениях; и вышел из-за стола Совета Лиги с гитлеровским приветствием. Престиж и власть Совета Лиги в Данциге летом 1936 года были на недопустимо низком уровне. Его члены были возмущены, но у них не было ни сил, ни средств заставить нацистское правительство Данцига выполнять свои обязательства.
5 октября 1936 года на своем заседании Совет Лиги публично коснулся вопроса о работе Верховного комиссара Данцига, которую Грейзер так гневно критиковал в июле 1936 года. Британский делегат в Лиге по просьбе Совета обсудил с французским и шведским делегатами Данцигский вопрос, и они не нашли другого предложения для Совета, кроме передачи всех дел Данцига польскому правительству, которое будет действовать от имени Совета Лиги. Это предложение было равносильно полному и окончательному отказу от положений Конституции Данцига. А, возможно, и могло спровоцировать Германию на захват Данцига де-юре, учитывая то, что нацистский захват Данцига де-факто давно состоялся. Ситуация была безвыходная.
С этого времени нацистское правительство в Данциге планомерно уничтожало права граждан Вольного города. Оппозиционная пресса была ликвидирована, лидеры оппозиции были арестованы или были вынуждены эмигрировать, все оппозиционные партии были упразднены. Верховный комиссар Лестер был вынужден наблюдать за первыми этапами этого процесса ползучей полной нацификации Данцига, но так случилось, что пост заместителя Генерального секретаря Лиги осенью 1936 года освободился, Лестер его занял и уехал в Женеву. Отъезд комиссара Лестера из Данцига был воспринят правителями Данцига как дальнейшее отступление со стороны Лиги наций перед нацистским давлением. И, в общем, это было правдой – никто не рвался работать в комиссариате Лиги в Данциге, и новый Верховный комиссар в Данциг был назначен Лигой наций только в феврале 1937 года.
Глава 5. Италия против Эфиопии, Лига защищает Лигу
Рис. 5.1. Абиссиния. Карта из журнала «Смена», 1935, №9.
5.1. 1-я итало-эфиопская война 1895—1896 годов
Мы подошли к важной главе «Странной истории». Нас интересует Эфиопия – единственная в начале 20-го века древняя независимая страна Африки. Второй независимой африканской страной была небольшая Либерия, искусственное государство созданное новыми колонизаторами – неграми, переселенными с Юга США. Поэтому истинным независимым государством в Африке была только Эфиопия, известная также как Абиссиния.
В конце 19-го века Эфиопия отбила вторжение войск Италии – молодого и «голодного» европейского хищника, появившегося на политической карте 17 марта 1861 года. Коротко расскажем об этом.
В 1882 году Италия купила у местных султанов порт Ассаб на Красном море и 5 июля 1882 года объявила часть побережья у Ассаба своей колонией. В 1885 году Италия использовала как повод убийство на побережье Красного моря итальянского путешественника Бьянки и с целью обеспечения безопасности для итальянцев захватила порт Массау, и 1 января 1890 года в этом районе на побережье Красного моря была образована колония Итальянская Эритрея со столицей в городе Асмэра. (См. Рис. 5.1.) Итальянская Эритрея, с населением около 300 тысяч человек, включала кроме морского побережья часть Абиссинского нагорья с провинцией Эритрея, которую Эфиопия считала своей. Единственная горная дорога идущая с юга Абиссинии на север через столичную провинцию Шоа, столицу Аддис-Абебу, провинцию Уолло, провинцию Тигрэ, город Асмэра и порт Массау оказалась блокирована Итальянской Эритреей. Одновременно оказался блокирован и путь из Абиссинии в Судан, проходящий из города Асмэра через Керен в Хартум в Судане на реке Нил. Из Аддис-Абебы остался только путь на юг, проходящий через саванны Британской Восточной Африки (Кении), через экватор к Найроби и порту Момбаса на берегу Индийского океана – даже сегодня доставка пассажиров и грузов по этой современной дороге длиной в 2000 км занимает более 24 часов. «Протесты» негуса (императора) Эфиопии Менелика Италия оставила без удовлетворения.
Причина этого была очень простая – император Менелик, уроженец провинции Шоа (родился в 1844 году), пришел к власти в Эфиопии только в марте 1889 года, а до этого он был правителем Шоа. После гибели в 1889 году в сражении с суданцами эфиопского негуса Иоанна правитель Шоа Менелик пожелал стать негусом Эфиопии, но встретил в своем желании соперников из других провинций. Тогда Менелик 2-го мая 1889 года заключил с Италией Уччиалийский мирный договор, по которому Менелик уступил Италии абиссинскую провинцию Гамасен (с городами Асмэра и Керен) – т. е. Эритрею, отдал часть провинции Тигрэ, и признал протекторат Италии над всей Абиссинией. За это Италия оказала Менелику поддержку в борьбе с его соперником, расом Мангашей, и признала Менелика негусом всей Эфиопии (Абиссинии). Италия снабдила армию Менелика оружием, в том числе и артиллерией, и он доказал соперникам свои права на звание негуса. 20 августа 1889 года, эфиопская делегация возглавляемая расом Меконненом – двоюродным братом негуса Менелика и отцом будущего императора Хайле Селассие (его мы скоро встретим в нашей «странной истории»), отправилась в Италию. В Риме рас Меконнен «согласился» на предоставление Эфиопии ссуды от итальянского правительства в 4 миллиона лир под 6% годовых. Ссудная конвенция была подписана в Неаполе 1 октября 1889 года.
Ссуда в 4 миллиона лир по курсу того времени была значительной суммой – она составляла около 1 миллиона 300 тысяч рублей золотом – и на нее можно было купить в России 130 тысяч ружей системы Бердана, что Эфиопия и попыталась сделать (см. далее).
Сказанное выше показывает, что «протестовал» негус Менелик против своих итальянских благодетелей – такая «странная история».
Время шло, и на южной границе Эфиопии, начиная с 1889 года, путем подкупа местных султанов Италия заняла территории в Африке на берегу Индийского океана от реки Джуба на юге, до вершины Африканского Рога на севере. Так образовалась колония Итальянское Сомали, и Эфиопия оказалась зажата итальянскими колониями и с севера и с юга.
Когда власть негуса Менелика окрепла, и он получил итальянские деньги, то он, видимо, посчитал, что хорошо сможет править в Эфиопии и без покровительства Италии. Чиновники негуса в 1890 году стали пристально изучать статьи Уччалийского договора 1889 года и, надо же, (перед нами «странная история» – терпите мои напоминания!) обнаружили разночтения в экземплярах договора на итальянском и амхарском языках! Тексты договора различались в его 17-й статье.
В итальянском варианте на итальянском языке было написано:
«Его Величество король королей Эфиопии разрешает использовать правительство Его Величества короля Италии для всех деловых сделок, которые он имел с другими державами или правительствами».
В эфиопском варианте на амхарском языке было написано:
«Его Величество король королей Эфиопии может вести любые дела, которые он пожелает, с другими державами или правительствами с помощью правительства Его Величества короля Италии».
В результате Эфиопия установила в августе 1890 года дипломатические отношения с Францией и Россией напрямую, минуя Италию, что было нарушением ст. 17 итальянской версии договора. При этом и Франция и Россия знали об этом, но проигнорировали права Италии и её «почти протекторат» над Эфиопией (Абиссинией).
На протесты итальянского правительства на несоблюдение Эфиопией договора в части ст. 17 негус Менелик ответил просьбой о пересмотре Уччалийского договора ранее установленного срока, но итальянцы вполне справедливо отклонили эту просьбу.
А вопрос о причине несоответствия ст. 17 договора в экземплярах подписантов повис в воздухе. Что это было – ошибка перевода, намеренные действия, которые дипломаты Италии просмотрели при подписании, или последующая подделка и подмена якобы неизвестно до сих пор.
Но в 1890 году дело выглядело так, что негус Эфиопии Менелик просто «кинул» Италию на глазах всего цивилизованного мира.
Напряженность между Эфиопией и Италией нарастала. Эфиопия на итальянские деньги стала вооружаться против Италии – оружие поставляли Франция и Россия, при этом основную часть из 30 тысяч русских винтовок системы Бердана итальянцы и британцы сумели не пропустить в Эфиопию. Эфиопия закупила несколько тысяч очень совершенных (для того времени) итальянских винтовок Манлихер-Каркано и 4 млн. патронов калибра 6.5 мм к ним, этими винтовками итальянцы воевали до 1945 года, и именно из такой винтовки, только с оптическим прицелом, Ли Харви Освальд 22 ноября 1963 года в Далласе стрелял в 35-го президента США Джона Кеннеди. Когда в январе 1895 года Италия решила военным путем привести в повиновение свой взбунтовавшийся протекторат и ввела войска из Эритреи в провинцию Тигре, то Эфиопия уже была к этому готова. Начались военные действия.
1 марта 1896 года под Адуе – поселке на границе эфиопской провинции Тигре и Итальянской Эритреи – произошло генеральное сражение всей войны, в котором итальянцы были наголову разбиты, а вся их артиллерия досталась неприятелю. Военные потери Италии в сражении при Адуе доходили до 10.000 убитых и 6.000 взятых в плен. Война окончилась тем, что итальянцы очистили провинцию Тигре, но сохранили за собой Эритрею. В октябре 1896 года в Аддис-Абебе между Эфиопией и Италией был подписан мирный договор – Эритрея осталась итальянской колонией, Уччалийский договор был отменен, Италия признала полный суверенитет Эфиопии, и выплатила контрибуцию за ущерб, нанесенный во время войны. Император Менелик торжествовал, а день 1 марта стал эфиопским национальным праздником.
5.2. 2-я итало-эфиопская война 1934—1936 годов
Наступил 20-й век. С 1928 года Эфиопией управлял Раса Тафари, который в 1930 году стал императором под именем Хайле Селассие I. Все, кто знал эту страну, свидетельствовали, что Хайле Селассие I был честным и просвещенным правителем, который пытался с помощью иностранных советников модернизировать и централизовать свою плохо организованную империю. Эфиопия граничила с колониями Британии, Франции и Италии, и император и его подчиненные были полны решимости отразить любые территориальные претензии со стороны этих великих держав.
На первый взгляд, Италия сделала правильные выводы из поражения 1896 года. Именно Италия сыграла ведущую роль в приеме Эфиопии в Лигу наций в 1923 году. Правительство Италии, возглавляемое Муссолини, демонстрировало всеми своими действиями полное уважение территориальной целостности и независимости Эфиопии. Кульминацией этой политики стал Итало-эфиопский договор о дружбе, подписанный в Аддис-Абебе 2 августа 1928 года.
Это было видимая часть итальянской политики, но в действительности к горечи поражения 1896 года добавилась горечь от победы 1918 года. Когда Италия в 1915 году колебалась, вступать или не вступать в 1-ю мировую войну, Франция и Великобритания пообещали предоставить ей справедливую компенсацию за любое последующее расширение их собственных колониальных владений за счет колоний Германии. В результате Италия вышла из Тройственного союза с Германией и Австро-Венгрией, и вступила в войну на стороне Антанты против своих бывших союзников. Антанта одержала победу, но Италия получила в Европе новых территорий (областей развалившейся Австро-Венгрии с частично итальянским населением) значительно меньше, чем Румыния, и новые государства на карте Европы – Югославия, Чехословакия и Польша.
По системе мандатов от Лиги наций новые территории в Африке получили: Бельгия, Великобритания, Южно-Африканский Союз, Франция. В Азии и Океании мандатные территории получили: Австралия, Великобритания, Новая Зеландия, Япония. Италия не получила ни одной мандатной территории. Великобритания и Франция не утверждали, что введение мандатной системы аннулирует их обязательства перед Италией, но время шло, а никаких обещанных территориальных компенсаций Италия не получала. Италия считала, что союзники ее ужасно обманули, – и это было справедливо, так как страна во время 1-й мировой войны только убитыми потеряла 1.240.000 человек, что уступает только потерям Франции в 1.400.000 человек, и не получила почти ничего. В это же время Япония, например, потеряла всего 415 своих солдат, но в 1919 году получила мандаты Лиги на Каролинские, Марианские и Маршалловы острова, и острова Палау с обширнейшими морскими территориями в Тихом океане, и мандаты на территории бывшей германской колонии Циндао, и бывшей австро-венгерской части городской агломерации Тяньзинь на Северо-Востоке Китая.
После 1930 года правительство фашистской Италии окончательно уяснило, что Франция и Британия не будут выполнять обещания, данные в 1915 году, и Италия должна либо смириться с этим положением, либо удовлетворить свои территориальные амбиции за счет Эфиопии. С 1933 года Муссолини начал планировать свое нападение. Надеялся ли он тогда аннексировать всю Эфиопию или ее часть, но несомненно, что уже в то время он начал готовиться к войне. Завоевание Эфиопии было задумано, спланировано и осуществлено фашистским правительством с единственной целью расширения колониальных территорий Италии.
С осени 1933 года и на строительство дорог в Эритрее и на подкуп чиновников и местных вождей в Эфиопии стали тратиться большие средства, а воинственные речи дуче, на которые он не скупился, все более и более возбуждали дух итальянского народа. Одновременно с этим Муссолини делал все возможное, чтобы не вызывать преждевременных подозрений в Аддис-Абебе. Еще 29 сентября 1934 года дуче официально заверил поверенного в делах Эфиопии в Риме, что у Италии нет намерений, которые были бы не дружественными по отношению к эфиопскому правительству. На последние месяцы 1934 года была назначена дата начала военной операции в Эфиопии, и приближалось время, когда уже невозможно будет скрыть задуманное ни от иностранных правительств, ни от самих итальянцев. В план входило, что военные действия Италия начнет в ответ на грубые нарушения с эфиопской стороны. Нарушения границ браконьерами, простыми скотоводами, и даже работорговцами в те времена были обычным явлением для пустынных и горных африканских территорий, и такой эпизод обязательно должен был произойти.
И значительный эпизод итало-эфиопского военного конфликта произошел как раз во время («странная история»). События развернулись на юге в географическом центре Африканского Рога. 5 —7 декабря 1934 года в оазисе Уольуол на спорной территории в восточной эфиопской провинцией Огаден произошло кровопролитное столкновение эфиопского и итальяно-сомалийского военных отрядов, в котором было убито 107 эфиопов и 50 итальянцев и сомалийцев. Причины этого столкновения были не только политические, но и религиозные. Местность в оазисе Уольуол заселена сомалийцами – мусульманами, в районе расположены десятки колодцев, которыми исторически пользовались мусульманские дервиши, традиционно ходившие по дорогам в Огадене. Колодцы ремонтировали местные сомалийские племена, но правители христианской Эфиопии считали всю эту территорию своей. При этом оазис Уольуол с 1928 году охранялся итальянским военным постом, на котором служили и итальянцы и сомалийцы, там работала итальянская почта, и на итальянских картах эфиопская граница находилась много западнее оазиса Уольуол.
Мир в оазисе царил до прибытия в ноябре 1934 года в это отдаленное место англо-эфиопской комиссии, занимавшейся демаркацией границы между провинцией Огаден и Британским Сомалилендом. Комиссию сопровождал эскорт из эфиопских войск (до 1000 человек и три офицера), и между ним и итальянскими офицерами и их подчиненными (в основном сомалийцами) сразу же возникли разногласия – эфиопы потребовали от итальянского отряда немедленно покинуть оазис Уольуол – итальянцы отказались. С обеих сторон прибыли подкрепления. Комиссия по демаркации выразила свой протест на провокационное поведение итальянцев и уехала, а два отряда стояли друг против друга на расстоянии нескольких метров более двух недель, обмениваясь вызовами и оскорблениями. Итальянские офицеры находились на службе и не могли уйти и увести своих подчиненных из оазиса Уольуол, который они были обязаны охранять. Эфиопы, в свою очередь, не желали уходить с территории, которую они считали своей.
5 декабря 1934 года случилось неизбежное и началось сражение. Победили итальянцы – дело завершилось с прибытием нескольких танков и двух самолетов, обстрелявших из пулеметов эфиопский лагерь – разгромленные эфиопы отступили с большими потерями. Прошло несколько дней, прежде чем новости о сражении в оазисе Уольуол достигли правительств Эфиопии и Италии. Как обычно каждая из сторон заявила, что ответственность за столкновение полностью лежит на совести другой стороны. Эфиопия потребовала, чтобы все дело было передано в арбитраж в соответствии с договором о дружбе от 2 августа 1928 года (см. выше), но Италия заявила, что обстоятельства столкновения ясны и что об арбитраже не может быть и речи. Италия пожелала, чтобы эфиопские чиновники явились в оазис Уольуол и там, в присутствии итальянских и эфиопских войск принесли извинения и отдали честь итальянскому флагу. Кроме того, от Эфиопии Италия потребовала выплатить крупную денежной компенсацию в качестве возмещения итальянских людских потерь, и подвергнуть серьезному наказанию виновных в преступлении эфиопских должностных лиц. В подтверждение серьезности итальянских намерений итальянские самолеты пролетели над эфиопскими постами в окрестностях оазиса Уольуол и демонстративно сбросили несколько бомб.
В течение 3-х месяцев со дня событий в оазисе Уольуол Эфиопия подавала из Аддис-Абебы на имя Генерального секретаря Лиги Авеноля различные жалобы и заявления на новые действия Италии, которые незамедлительно доводились до сведения всех членов Лиги, а Италия со своей стороны присылала из Рима ответы, в которых она отвергла все обвинения в агрессии и заявляла, что правительство Эфиопии нарушило Устав Лиги. Время шло – Италия готовилась к войне, Эфиопия умоляла рассмотреть ее вопросы, в том числе и 17 марта 1935 года, но было не до нее – Лига пыталась понять как вести себя в отношении действий Германии. И Лига хотела в деле противостояния нацистской Германии иметь своим союзником фашистскую Италию. Это была позиция не только Великобритании и Франции, но также и СССР. Поэтому делегат Советского Союза в Лиге не делал ничего в деле защиты Эфиопии от вполне очевидных будущих агрессивных действий фашистской Италии.
Муссолини, как мы помним, прекрасно воспользовался политической ситуацией – он пригласил французов и англичан на конференцию в Стрезу, согласился со всеми их идеями о мирных планах для Европы, подтвердил свою верность Локарнскому пакту и принял общую резолюцию для внесения в Совет Лиги. В ответ представитель Франции Лаваль и представитель Британии Саймон воздержались в Стрезе от обсуждения африканских замыслов Италии и показали, что они не создадут в Женеве проблем для Италии из-за эфиопской жалобы в Лигу. А так как Британия, Франция и СССР боялись оспаривать ответы Италии, другие члены Совета также не осмелились сделать это. Соответственно, когда 15 апреля 1935 года Совет собрался, итальянский представитель Алоизи повторил суть ответа, данного 23 марта 1935 года в итальянской ноте, и добавил, что он не думает, что какой-либо член Совета потребует рассмотрения этого вопроса на этой сессии. Алоизи отказался давать какие-либо обещания относительно военных мер, которые его правительство было вынуждено принять, но сказал, что Италия теперь приступит к назначению двух членов Арбитражной комиссии, предусмотренной статьей 5 Итало-эфиопского договора о дружбе от 1928 года, и сделает все возможное, чтобы дальнейшая процедура была начата как можно скорее.
Все его коллеги по Лиге, в том числе и представитель СССР, возглавляемые Саймоном и Лавалем, заявили, что раз это так, то Совету нечего обсуждать и что этот вопрос следует внести в повестку дня следующей очередной сессии, которую планировали открыть пять недель спустя. Эфиопии пришлось довольствоваться этими жалкими крохами сочувствия. События следующих недель только расширили пропасть между заявлениями великих держав Лиги, в список которых входила тройка из «фронта Стрезы», и молчаливо примкнувшая к ним СССР, в отношении европейского кризиса и их действиями в отношении кризиса в Африке.
Для сохранения позиции Италии по вооружению Германии «вожди» Лиги прилагали все усилия, чтобы избежать применения Устава Лиги к итало-эфиопскому конфликту. Италия перебрасывала свои войска, боеприпасы и дорожных рабочих в итальянскую Восточную Африку, итальянский вице-министр колоний грозно объявил в Сенате, что Италия должна раз и навсегда урегулировать свои отношения с Эфиопией, а Лига, управляемая Лавалем и Саймоном, продолжала действовать так, будто бы Устав Лиги можно было нарушить в Африке против Эфиопии, но сохранить его применимость в Европе для укрощения нацистской Германии.
Никаких серьезных предупреждений Муссолини сделано не было, и он был убежден, что осуществление его колониальных амбиций не встретит реального сопротивления со стороны Лиги. На очередном заседании 20 мая 1935 года Совет Лиги получил новые жалобы из Аддис-Абебы. Император выразил протест против обвинений итальянской прессы в том, что он мобилизовал свои войска и планирует напасть на итальянские колонии. Император умолял Совет ускорить арбитражное разбирательство и положить конец военным приготовлениям Италии. Из этих двух просьб вторая был намного важнее. Но, столкнувшись с совершенно непримиримой позицией Италии, Совет выбрал разбирательство.
Итальянцы до сих пор отказывались согласиться с учреждением арбитражной комиссии на том основании, что Эфиопия от себя выдвинула кандидатуры француза и американца, в то время как Италия выдвинули двух итальянцев, и Рим настаивал на том, чтобы кандидаты от Эфиопии были эфиопскими подданными. После четырех дней упорных переговоров британцу Идену, сменившему Саймона, и французу Лавалю удалось преодолеть это препятствие. Они также заручились согласием Италии на график работы, который, как они надеялись, может предотвратить дальнейшие препятствия процедуре арбитража. Если к 25 июля 1935 года четверка арбитров не придет к соглашению ни по существу спора, ни по назначению пятого арбитра, Совет должен будет провести новое заседание для рассмотрения вопроса. Точно так же следовало провести новое собрание, если вся процедура арбитража и примирения не была бы завершена к 25 августа 1935 года. Таким образом, только тогда Италия соглашалась за столом Совета Лиги следовать процедуре урегулирования, изложенной в ее Договоре о дружбе с Эфиопией.
