скачать книгу бесплатно
Уверяет всех засаленная личность, любительница телепередач.
– Ну да, ну да… У вас-то от природы, только газ на кухне остался.
Грубо конечно, но это так. Быть красивой – занятие не для ленивых. Это неподдельный, кропотливый труд. Но он того стоит. Образ мышления имеет другую форму, которая знает другие пути в преодолении трудностей. Лора же имела мудрость и терпение. В дни, а порой и годы без просвета, она никогда не забывала ни о себе, ни о своем близком окружении. А интерьер, в котором протекали черные полосы жизни, он с помощью мелочей и некоторого минимума проявления творческих идей охотно способствовал этому. Именины планировалось праздновать, в тесном кругу мамы и дочки, в компании нежного пляжного солнца и золотого песка. Вечер более походил на спешные сборы, а праздничное застолье состояло из привычных бутеров и игристого «Асти».
– Леша, охлади вторую бутылку, кинь ее в ведерко со льдом. Невозможно душно, голова лопнет сейчас.
– Я вам подарок приготовил. Да, я обещал, что без подарков. Ну, это так, приятная мелочь, как вы говорите. На работе вся фонотека перешла в цифру, а диски лишь место занимают. Я коллекцию Мадонны вам собрал. Знаю, вы любите ее.
– Тогда давай, спасибо Лешечка. Выпьем. Скорее, Таня пошли.
Сквозняк принес запах нагнетания дождя. Его все ждут: зелень, земля, крыши дышат раскаленным железом. Тягучее томление в головах. Все ждут дождя, только я не знаю, что от него ждать.
– Ого, время то одиннадцатый час! Вы сидите, милуйтесь, а мне еще надо кое-какую мелочь оставшуюся уложить. Ну, где же дождь? Дышать нечем.
Мы, как и полагается молодым людям, еще не расставшись, уже скучали. И вот он, его первые капли. Молния одна, вторая, следом оглушающий гром и прорвало небесную дамбу. Летний дождь, теплый ливень. Вновь вижу эти глаза, этот взгляд дикой кошки. Не может быть? Таня, не останавливаясь, облизывает губы. Одержимо и плавно извивается. Трется головой, телом, стремительно набирая обороты, не слыша моих призывов. Как будто сознание отключилось, отдав ключи подсознанию в либидном наряде. Я уже
расстегнут, частично обнажен. По мне лапками перебирает кошечка. Это же Таня, уже вся обнаженная. Трется и лижет меня, опять всего, блаженно доходя до члена. Совершенно не слыша голоса шепчущего, что мы не одни. С очередным раскатом грома, в моей голове полоснуло молнией. Лора стоит в дверном проеме, в распахнутом шелковом халатике и лижет лакированную стойку. Подбирается ближе, так же, кошачьей поступью. Ластится, лижет дочь, меня, ножку стула, обтираясь попкой о мою ногу. Сумасшествие нарастает. Хитростью и плавностью я высвободился от кошек и, поймав момент первого небольшого оргазма кошки Тани, я рванул из квартиры. Отбежав несколько кварталов, стоя под ливнем, в недоумении, с туманом в голове. Пустая улица, освещается молниями, как фотовспышка, запечатлеет силуэты. Опять дождь. Опять после 22—00. Нееет, это не случайность, это не совпадение. Это именно со мной что-то не так. Секс – это без сомнений круто, но это же шиза какая-то. Что за проклятие? Спрашивал я, то ли у ливня, то ли у тумана в голове. Ливень продолжал изучать анатомию моего озябшего тела. Я в забытьи шел по темным, малознакомым улицам. Без конкретных вопросов и соответственно, хоть каких-то ответов в кашеобразном мозгу. Я мок, сходил с ума и просто шел, шел, шел.
6
Время – мерный, строгий цикл. Меняет под собой гардеробы, взгляды, календари, идет непоколебимо вперед, объяв философский и физический в себе аспект. Вроде бы все просто. Шарик крутится в пространстве и огибает другой светящийся шар, принимая на себя его свет. И все. Много идей в направлении параллельных реальностей с иным ходом времени. Хотя есть и очевидные крайности одного и того же времени. Когда есть и прогрессивные технологии, и средневековье на одном меридиане. Каждая крайность сама по себе, не мешая и часто не подозревая о другой. Обособленным мирком, как под копирку, имея свой характер, расположился тот или иной населенный пункт, где прямая дорога, называемая во всех реальностях одинаково – улица Нахаловка. Бесспорно есть и официальные имя. Номера домов, но их даже муниципальные службы забывают. Ни видом, ни запахом не отличаются дома с перелатанной материей. Безотходная жизнь, все крутится по кругу, пока не превратится в труху и соединится с землей. Нанося слой за слоем на поверхность Земли, будто кольца жизни на стволе дерева. В доме, который, как и все слышал и радости, детский смех и ссоры с бранью. Где любовь крепла слезами, брат и сестра пытаются поддерживать жизнь.
– Список на столе, все я там подробно написала. Еда там же.
Монотонно и серо проговорила женщина усталого склада.
– Угу.
– Опять ты суррогат глотаешь. Как я устала, Господи. Сколько можно, два месяца прошло, а ты каждый день бабулю поминаешь. Да так, что себя порой забываешь. И я с тобой себя давно забыла. Про коптильню не забудь! Опилки ночью подкинь. Завтра заказчик за салом приедет.
– Езжай уже. А Калачиха сволочь. Мало того что жадная, ей лень стало спирт разбавить. Наливает в чебурашку 200 грамм, сами мол, разбавляйте. Вонючий какой-то.
С грубоватым, поникшим взглядом, мерно, не спеша соединяет жидкости щетинистый мужик. Доливая колодезную воду ковшом в бутылку из ведра. Уставший Тима. Уставший много лет назад. Не от труда уставший, хоть трудов достаточно, чтоб смело уйти баттерфляем в спиртовой запой. Лишь ежедневно поддерживая форму. Особенно после кончины их единственной с сестрой бабушки.
– У нас родни нет в городе?
– Откуда? Ты же сам знаешь, что нет.
– Вчера сон приснился. Такой как наяву. Там это, короче, дом наш, но времена те еще, давно короче. И пацаненок в нем, то ли брат наш, то ли племяш. Я так и не понял. Потом город, парень какой-то, но я почему-то знаю что это тот шкет мелкий. Вырос наверно. И это, за спиной у него этот, на веревочке рупор, как его, мегафон,
громкоговоритель короче. И он его берет и что-то говорит в него. Причем говорит в облако. Обычное облачко и он, прикинь, ему что-то вещает. Потом облако начало капать немного, ну оно же облако. А он такой за голову хвать и давай, как юла крутиться сидя на заднице. Как дурачок. Хрень какая-то. Но так реально все было.
– Тима, брат, давай меньше заливай в себя. А то бабуля померла, ты от сивухи этой дурачком еще станешь. Что я делать буду? Нет, я не лечу тебя. Серьезно тебе говорю, притормози.
– Надя! Собралась на работу? Давай топай. Да, и позвони, скажи, что сало и мясо копченое можно завтра в обед приехать забрать.
– Хорошо. Пока.
7
Взгляд на мир, на его часть или общую картину детскими глазами, сказать, что он полярно другой? Ничего этим не сказать. Весь мир живет, дышит, шажками переплетая тропки и истории. Рождая на ровном месте шквал ярких эмоций, что взрослому, увы, уже не постичь. Как тот мальчик у Чехова в «Степи». Он увидел, пережил целую жизнь, ее разобщенную череду интересных и захватывающих дух событий. Всего лишь из одной унылой поездки, по оценки взрослого, замыленного взгляда. Что такое время? Да оно все, все мое. Все! Мое! Без сроков и условностей, проводя безвылазно часы напролет в речушке до синевы губ, делая вылазки за трофейными ягодами и фруктами к надумано злому соседу в сад. Странному из детских небылиц, с устрашающим ружьем, заряженным солью. Тем самым придавая особого кайенского перца детским ощущениям. И рассказывая леденящие истории подле костра, жаря хлеб, запекая картофель и всегда, всегда безудержно смеясь. Захлестнуло волной воспоминаний о счастливой поре, сидевшую ночью на работе Надежду. Посменная работа на проходной комбината не сулит ни яркой жизни, ни какого-либо развития. Вероятно мертвая точка. Но и эту работу кто-то должен делать. Так уж устроен мир, что не бывает пустот, не в привычном, видимом мире, не в макро, микро, квантовом и многомерных измерениях. А воспоминания, делают счастливым даже сносное пребывание в реальности. Память, как барабан
револьвера «Русской рулетки», хаотично выдвигает на передний план все то, что посчитает нужным. Не погружаясь в переходный возраст дочери, закидоны пропадающего брата, внезапными воспоминаниями из детства у бабушки, всплыли картинки, идентичные из сна Тимы.
– Стоп. Я поняла. Я вспомнила.
Одернула сама себя Надя. Вот от чего я и детство, и реку вспомнила. Точнее, даже ближе к юности. Мальчишка, тот мальчик, снившийся Тиме, он же был. Был там мальчик. И да, он из города. Он внук деда, с которым бабушка жила. Он нам-то не родной, и мы не родственники с этим пацаненком. А лето проводили вместе. Да-да, точно, – восхищалась Надя, озаряя эмоциями серую кабинку проходной. А дед то и построил нашу шикарную коптильню. С особыми приспособами и хитростями, что по сей день в очередь к нам выстраиваются. Только с пацаненком, как же его, а, Леша, только с ним постоянно что-то происходило. То рак его цапнет, то ногу судорогой сведет в воде, то молния рядом ударит и стог сена загорится. Странный какой-то мальчик.
8
Жар и бред выворачивали нутро, сменялись ознобом. Последствия ночной прогулки под ливнем. Туман в голове начал развеиваться лишь к концу недели постельного режима. Лучшее место, где можно спрятаться от мыслей, раздумий, терзающих сознание, это, конечно же, работа. Гораздо эффективнее способствует тяжелый физический труд, но и мое отсутствие наплодило ворох предстоящей рутины. Кэт продолжала вещать день за днем, пока я разгребал и за себя и за курортного жука Степаныча. Кэт внесла свою лепту в плотность эфира. Классический вечерний «Стол заявок» с обаятельной Кэт, набравший быстро свою публику.
– Леша, а тебя потеряли. Аудитория то беспокоится. К тому же я обмолвилась, на свою беду, что ты мол на больничном. И тут же пожалела. У тебя целая орда поклонниц оказывается. Они меня засыпали сообщениями. Интересуясь, переживая, настаивая на их участии в твоем скорейшем выздоровлении. Пришлось их оповещать в прямом эфире о твоей поправке.
– Смешно, но приятно.
– Смешно ему. Меня чуть не порвали. Да ревнивые такие.
– Это, скорее всего девушки подростки. Их повадки. Я для них блаженная высота. Взрослый парень, даже мужчина, только его голос. И для них это самое то, портрета моего нет, мы же не в ящике с новостями, вот каждая и рисует под обожаемый голос свой, идеальный портрет в воображении. А фантазии и амбиции у них дай Бог. У нас есть шикарный козырь. То, что мы бойцы
невидимого фронта и в лицо нас не
знают, а знали бы, то и домой ума хватило бы припереться. А тебя тоже бы вычислили. И твою прелестную, милую мордашечку расцарапали бы. Ревность да максимализм.
– Чего ты ржешь? Ну, вообще не до смеха. Ну, правда.
– У тебя появился поклонник?
– Скорее маньяк. Точно извращенец какой-то.
– Ну не фантазируй, говори что случилось?
– Повадился писать на портал мужик. Пошлости, да в подробностях. Про чулки, про уединение в офисе, куча фетиша. Главное пишет не в вечернее шоу, а днем. Рабочий день в разгаре, а он такое присылает. Нет, оно конечно занятно. Экстремально, даже романтично, в неком смысле, но это когда пишет близкий человек, ну или хотя бы знакомый. А тут мой голос ему стал идеалом. Страшно же. Возьмет подкараулит, а потом как идеализирует в подъезде. Страшно.
– Я тебя умоляю. Логику включи. Смотри, тут обратная ситуация. Он старше и ты его некий юный идеал. По крайней мере, ему так грезится. Он никакой не маньяк. Он пишет только днем. Ни разу не написал вечером?
– Только днем, иногда утром. И только в будни.
– Знаешь, почему так?
– Ну!
– Вечером жена рядом. Огромное количество людей живут с этой проблемой. Отсутствие откровенности, доверия, искренности, в итоге ничего общего. Разные люди. Один газетой страсть прикрыл, другая рассадой. Мало кто может сесть спокойно и проговорить все проблемы, разногласия. А с годами накапливается, прогрессирует и чаще сего мутирует во взаимную ненависть. Эгоизм и желание быть правым и властвовать это уже следствие. Это кстати, не односторонняя болезнь. Как мужчины, так женщины редко могут сбросить все камни, навьюченные за годы. Кто-то решиться не может, а кому-то и вовсе нравится тащить на себе это придуманное бремя. Отправляя в адресаты, информацию о том, что это их вина. Причем это во всем, во всех слоях общества. А твой, попробуй он решись рассказать жене о своих фантазиях и интимных желаниях. Что она ему ответит? Она уже с рождения своего уверена в том, что не может быть все хорошо, а в семейных отношениях подавно. А чулки? Фетиш? Это удел прошмандовок и шалав. По мнению родовых и общественных ее предшественниц. Хотя в голове, в глубине ее сердца, да также как и у него, теплится идеал. Он принц весь такой, только ее. И она ухожена и красива и при деле. У каждого человека есть эта сокровенность. Естественно, меняя свой облик по нравственным и духовным наклонным в отрезке жизни. Погружаясь в такие рассуждения, мы с Кэт кочевали из недели в месяцы. В один из подобных вечеров, не вытаскивая головы из работы, навалившейся внезапно, мы плотно работали. В эфире звучала нескончаемая музыка, я о чем-то усердно рассказывал Кэт. Услышав внезапно легкий всхлип, прислушался и замер опять с инеем на спине. Вновь слышу прерывистое дыхание. Опомнившись и поняв, что за работой не заметил ни дождя ни проклятых 22—00. Не поднимая головы, как бы, не обращая внимания, я начал подглядывать в щель между мониторами. Напротив сидит Кэт, смотрит на меня и ласкает себя руками. Гладит, сжимает грудь, юбка задернута, ноги раздвинуты. В ее глазах бешеная, но все та, же скрытая энергия. Лаская и входя пальчиками, еле сдерживаясь, чтобы не вскрикнуть, она томила и нагнетала себя. Я решил не вмешиваться. Надо же понять трезво, что творится? Почему и как я на них влияю в именно этот дождливый отрезок времени? Продолжая говорить, что-то рассказывать, я следил за происходящим. Нет, она не распалилась, не бросилась в порыве. Так же скромно таяла и сходила с ума от своего удовольствия. Лишь искры из глаз лились и, похоже, топили меня в своих эмоциональных зарядах. Ровно в 23—00 все прекратилось. Кэт так же тихонько оправилась, что-то спросила малозначительное и вышла в уборную. Как ни в чем небывало. Озадачено задумался я. Решив, что пора выпустить накопленный пар, и позвонил Тане.
9
Правы были ученые умы, начиная ход мыслей от шутливого и языкастого Альберта Эйнштейна. Правы в том, что время не имеет общего ритма. Может растягиваться, а может и скользнуть. Ровным галопом или томной улиткой. Время – вещь индивидуальная и живая субстанция. Отбросив панику и проанализировав события, я решил, что, несомненно, плюсов больше в моей особенности. Хоть и попахивает мистикой. Ну раз Мистикус переводится с изначального латинского как таинственный, то пусть это и будет моей тайной, которой я начал пользоваться осторожно, но всласть. Следил за погодой, отмерял и подгадывал мой звездный отрезок вечернего часа. С экспериментами я решил не спешить. Одного такого инцидента хватило, после которого я вошел в почти моногамию. А дело было с соседкой. Она не замужнем, красивая, слегка полновата, несколько старше меня. Легкая, шутливая, слегка сумасбродным, но цепким взглядом она меня приветствовала при каждой встрече. Ничего не происходило, хотя и дождь, и время то самое. Обычная страсть. Ну, стоны громче. Ну, объятия крепче. Метаморфозы начались с ее оргазма. Он был не сильный, но с фонтаном мочи он увеличивался. Так называемый «Золотой дождь» вгонял ее и без того судорожное тело в полный экстаз. Уже дома, в одиночестве, я до утра прогонял брезгливость потоком виски. М-да, необходимо как-то тщательней проводить негласный кастинг.
Рутина текла непринужденной рекой, предоставляя в полное распоряжение станцию в вечернее время. После того инцидента с кошками я твердо положил, что расстанусь с Таней. После процедуры
взвешивания оказалось, что великолепия и выгодных сторон гораздо больше, тем более они ничего не помнили. После всех отведенных эфиров, ведя двойную игру, мы проводили время на работе. После гонга вспыхивала то дикая, то нежная кошка, ласкаясь, играя и ублажая всех, резвилась Таня. Напротив, уже не смущаясь, сидела любительница смотреть. Наблюдала, гладила себя, радистка Кэт. В таком эйфорийном ключе нес меня на всей скорости тайм-экспресс. Минуя даты, месяцы, сезоны. На всех порах, пока какой-то дурак не дернул рычаг стоп крана. Этим дураком оказался Валерий Степанович.
10
«Вечный полдень, вечный полдень…». Под игривую мелодию группы «Ундервуд», жарким днем к нам пришел холод. Без приветствий, в отсутствии эмоций на стол лег документ. Немного погодя дошли и слова.
– Станция перешла к новому владельцу. У вас есть час на сборы. В ваших услугах более не нуждаемся. Формат радиостанции кардинально изменится. Компенсацию по заработной плате вам сегодня же выдадут. Так что всего вам доброго. Ни один мускул не дрогнул. Я хотел было возразить: А что? Да как? Где Степаныч? Но одного стального взгляда на меня, точнее, куда-то внутрь меня или даже сквозь, хватило чтобы я заткнулся.
Ничего не оставалось, как смириться и искать Степаныча. Странно, машины нет, в квартире тоже никого. Даже маловероятные места его пребывания дали тщетный результат. На ум приходила последняя, хлипкая версия, где он может быть. Зной плавил равноценно и мозг и асфальт. Я добрался, наконец, до дачного поселка и побрел по пыльной проселочной дороге. Дачи в будние дни похожи на местность из фильма ужасов. То и дело, в безлюдной тиши вдруг начнут выползать зомби. Никого, совершенно, никого. Насекомые стрекочут, коих я с самых малых лет не просто ненавижу, а испытываю глобальную ненависть. И соответственно страх. Особенно перед такими тварями как то: богомолы, саранча, да жучье-паучье разное. С резким возгласом взлетела из придорожных кустов какая-то птица. Тьфу ты, сердце чуть не выскочило. Одно дело, когда в окружении людей, хоть и не знакомых, а другое, когда наедине с природой. Да, оторвались мы от корней. Совершенно не дружим со стихиями. Хотя это основа всех основ. Ни огня, ни воды, ни земли, ни соединяющего все воздуха. Мы позабыли все знания и навыки. Ведь предки, до массовой урбанизации, жили в полной гармонии и были готовы к любым испытаниям. А мы, не то, что говно в прорубе, хуже. Мы как тот топор у
Достоевского: Явился топор в эфире и вертится вокруг планеты бездумно как спутник искусственный. Совершенно не понимая что, куда и зачем? Так же и мы, ходим по своим орбитам, по сути, бесполезно. Ну, наконец. Вот она, старая дача Степаныча. Похоже она заброшенная. Забор покосился весь, бурьяном поросло. Ладно, проверю домик. Если и здесь нет никого, тогда уж не знаю. Но что-то мне подсказывает, что он здесь.
– Степаныч, Степаныч!
Крикнул я, с опаской входя в строение.
– Степаныч!
– Чего ты орешь? Тише, тише.
Сказал откуда-то голос. Самого не видно, а голос доносится сверху. Последовал шорох, движение. Вскоре, как оказалось, с чердака, слез Степаныч.
– Ты один? Никто не следил за тобой? Ты точно один?
– Да вроде один. Степаныч, так ты что, Карлсон что ли, который живет на крыше? А я подозревал.
Не обращая внимания на мой треп. Весь всклокоченный, изъеден нервами, осунулся и даже много похудев, он смотрел на меня глазами отчаяния и тоски. Сознавая, что у него действительно никого нет на всем свете.
– Друг ты мой, я знал, что ты истинный, настоящий человечище. Слушай, я неделю уже здесь, как Маугли. Нельзя мне появляться. Короче, я круто проигрался, ведь не хотел же с ними играть. Чутье подсказывало, что засада, причем полная
и подлая. После того, как проиграл крупно, потом, как с горы селем помчался. Подставные игроки нарисовались, старые деяния какие-то вспомнили. Абсурд, как в дешевом сериале.
– Ну, теперь понятно, почему станцию забрали и машины твоей не видно. И чего теперь? Как дальше?
– Да, все псу под хвост, там и квартира тоже. Ну, да и ладно, жив главное. А дальше прорвемся. Как я рад, что ты меня нашел. Ты настоящий друг. Теперь о главном. Смотри, вот документы, возьми их себе. Сохрани их что бы не случилось.
– А чего за документы? Так тут все на немецком?
– Не вникай, даже если переведешь, все равно ничего не поймешь. Сохрани их. Я потом тебя найду. Возможно, не скоро, но все же. Кстати, к тебе они, возможно, придут, в поисках меня. Это опасные люди. Так что сделай вид наивного романтика. А лучше поезжай в столицу. Чего тут тебя держит? А там и возможностей больше и мне тебя там проще будет найти.
Добравшись на закате до квартиры, я уже без колебаний был готов к следующему шагу по лестнице жизни. Может эта ступенька приведет к вершине эшафота, а возможно и пьедестала.
Часть вторая
В деревне Бог живет не по углам,
как думают насмешники, а всюду.
Он освящает кровлю и посуду
и честно двери делит пополам.
В деревне Он – в избытке. В чугуне
Он варит по субботам чечевицу,
приплясывает сонно на огне,
подмигивает мне, как очевидцу.
Он изгороди ставит. Выдает
девицу за лесничего. И в шутку
устраивает вечный недолет
объездчику, стреляющему в утку.
Возможность же все это наблюдать,
к осеннему прислушиваясь свисту,
единственная, в общем, благодать,
доступная в деревне атеисту.
(Иосиф Бродский)
1
Социум городов и так же отдельные его индивидуумы, имеют обширный гардероб. Состоящий из множества наносных эмоций, важных предрассудков, украшенных шаблонами и ярлыками. Вот спросить где угодно, кто хочет добровольно лишиться зрения? Естественно, ответ будет категорически отрицательным. Хотя зрение это не только физический аспект человека. И большинство, сами того не подозревая, вовлечены в чествование праздника всеобщей слепоты. Захватывая все новые и новые умы. Другой же настрой в общине той, что грубее, может глупее. Они ближе к земле. Эти люди, в каком-то смысле, чище. Нет, они не лучше. Лучше – хуже, хорошо – плохо, абсурдная нелепица. Подгонка под свое личное эго. А ведь никто не сказал, что именно это эго является мечем Фемиды. А тем временем, другому индивиду то мнение, якобы правильное, поперек горла. Отсюда и абсурд. Они, люди земли, мало подверглись деформации личности. Вполне объективное и разумное тому объяснение, ведь им просто некогда. В прочем, это относится ко всем людям своего ремесла. Кто увлеченно любит дело, обретает иммунитет от опасных симптомов рутины. Однако большим дегтем, куда же без него, является синий змей. Он рисует свои реальности и меняет правила, расставляя приоритеты.
– Васька! Вася. Ну, где ты там?
– Да иду я, иду. Дядя Тима, ну, сколько тебя просить, не называй меня Васькой. Я Василиса.
– Ооо, епт. Васька ты и есть Васька. Давай работать. Промыла жереха? Клади его вон, в чан с солью. Погоди, влажный сильно. Промокни его бумагой. Когда влаги много, соли много возьмет. Все, дня два и можно его в коптильню. Запоминаешь?
– Запоминаю. Только нахрена мне это надо? Все равно в жизни не пригодится.
– Откуда ты знаешь? Сопля ты зеленая.
– Знаю! Я все равно уеду в город, в столицу даже. И никогда не буду жить в поселке.
– Ага, в Париже. Не зарекайся. Я тоже в старших классах мечтал стать моряком. Ходить на судне по морям, океанам, а вышло так, что пошел не в море, а на комбинат.
– Все равно уеду.
