скачать книгу бесплатно
Египет-69
Игорь Юрьевич Куберский
О так называемой «Войне на истощение» 1967–1970 гг. между Египтом и Израилем до сих пор нет художественных произведений, только несколько монографий. В свое время о ней нельзя было писать, а потом ее заслонила другая война – афганская. В центре романа, посвященного событиям этой неизвестной у нас войны, молодой лейтенант, военный переводчик, выпускник Ленинградского государственного университета. В составе советский миссии, оказывающей военную помощь арабам, он становится свидетелем, а подчас и участником боевых действий. Но где война и смерть, там и любовь, – она застает главного героя врасплох, навсегда оставляя память о себе.
Игорь Куберский
Египет-69
Часть первая
– Где бомбили? – спросил Веденин, едва я представил его генералу.
– Эль-Кантара, – ответил бригадный генерал Заглюль.
– Потери есть?
– Yes, – сказал генерал и, встав со стула – вставать ему не хотелось, – грузно спустился к матово светившимся планшетам КП. Он говорил короткими фразами, подчеркнуто делая паузу после каждой, чтобы мне было удобно переводить. – Авиация противника нанесла удар по двум ракетным дивизионам. Одна установка выведена из строя. Убито три солдата, ранен один офицер.
– Стреляли? – спросил Веденин.
– Было четыре пуска. Операторы доложили, что видели вспышку цели. Разведчики говорят, что один самолет сбит.
– Где упал?
– На той стороне, на Синае.
– Как всегда, – усмехнулся Веденин.
Генерал Заглюль пожал плечами. Видно было, что он и сам не очень-то верил донесению.
– Tea, cofee? – возвращаясь на свое место, предложил он нам.
– Кофе! – сказал Веденин.
– Ахуа итнын! (Два кофе!) – кивнул генерал стоявшему за его спиной солдату, и тот звонко и весело, будто просьба и в самом деле содержала в себе что-то радостное, передал распоряжение дальше.
Принесли кофе – на подносе, в маленьких стаканчиках.
– Противник использовал бомбы замедленного действия, – глядя, как мы пьем, продолжал генерал. – Время срабатывания – от пяти минут до трех часов. Бомбы упали в мягкий грунт. Обнаружить их сложно. Они продолжают взрываться – это деморализует личный состав.
Веденин сделал последний глоток и, покачивая головой, отставил пустой стаканчик.
За матовой стеной планшетов воздушной обстановки маячили силуэты солдат. Один на мгновенье прижался лицом, так что стали видны его глаза, и резко постучал по оргстеклу – со стороны Синая, через Суэцкий канал, прямо к нам, к синему кружку Абу-Сувейра, поползла жирная черная линия.
– Налет, – устало сказал генерал, берясь за телефон, и в тот же момент где-то над нами ухнул взрыв.
– Пошли! – схватил меня за руку Веденин. Мы поспешили к выходу.
– Куда? – обернулся генерал. – Там бомбят! – Впервые на его лице обозначился интерес к нам.
– Малеш! (Не важно!) – улыбнулся Веденин.
Я и сам не могу сидеть в укрытии во время бомбежки. Я должен видеть что и как. Страх рождается от неизвестности. Мой отец, воевавший под Сталинградом, рассказывал: «Если ты видишь, куда бросают бомбы, тебе ничего не грозит. Если даже в тебя, ты успеешь перебежать в другое место». Дело, наверное, даже не в том – успеешь или нет, сейчас едва ли успеешь, главное – ощущать опасность не спиной и затылком, а видеть ее перед собой. Так можно быть с ней на равных. Хотя бы поначалу.
Майор Атеф, с которым мы приехали, был тут же, наверху. Увидев нас, он кивнул в сторону, откуда раздавались взрывы:
– Радиолокационную роту бомбят.
Раскалывая воздух, над нами пронесся бомбардировщик. Мы машинально пригнулись. Это был «скайхок». Он только что вышел из пике и с усилием рвался вверх. Сейчас он летел низко, был хорошей мишенью и знал это. Но уже уходил на форсаже, так что было видно его сопло.
Бомбили за деревьями, метрах в трехстах от нас. Я вскочил на бетонную стенку, защищавшую вход на КП. Впереди, за освещенными солнцем эвкалиптами в нежном предвечернем небе стояли ватные комочки взрывов. Среди них быстро плыл маленький серебристый самолетик – он плыл высоко и неслышно, и звонкие стонущие выстрелы наших зениток, казалось, не имели никакого отношения ни к нему, ни к тем ватным комочкам, что возникали у него на пути. Казалось, что он не проберется сквозь них – я все ждал другой, огненной, вспышки, – но самолетик, сверкнув крыльями, уже обваливался в пике, и, пока он рос на глазах, все молчало вокруг, а Веденин кричал где-то рядом:
– Почему не стреляют на упреждение?! Где упреждение, елкины дети?!
За деревьями раздавался взрыв, коричневое облако подымалось над зелеными кронами, и снова над нашими головами проносилась серебристая, устрашающе грохочущая болванка с одним-единственным желанием – снова вжаться в спасительную высоту. Теперь стреляли. Золотистые снаряды, как пчелы из улья, взмывали вверх, едва не впиваясь в треугольник крыльев, – и жалили, жалили, жалили пустоту.
В щелях возле КП, сгрудившись касками, сидели солдаты. Бомбили не нас, но они находились на боевом посту, и было что-то неловкое в том, что мы стояли в рост рядом с ними.
Через пять минут все стихло. Мы вернулись на командный пункт. Планшет был чист. Генерал пил кофе.
– Кофе или чай? – по-арабски спросил он и тотчас поправился: – Tea, cofee? – Он снова был официально предупредителен.
– Шукран, баден (Спасибо, потом), – ответил по-арабски Веденин и, помогая себе руками, добавил: – Эхна хенак арабия алатуль!
Я понял, что он хочет съездить к РЛС, и перевел это на английский.
– Ле? Why? – Генерал типичным арабским жестом вскинул перед собой руку открытой горстью вверх и повернулся ко мне, подчеркивая крайность своего недоумения.
– Лязем шуф! – сказал Веденин.
– Мистер Веденин хочет посмотреть, – на всякий случай повторил я по-английски.
Мы забрались в наш газик.
– Мистер Веденин, генерал Заглюль прав, – сказал майор Атеф, стоя возле открытой дверцы. – Это не наше дело. Кроме того, там могут быть бомбы замедленного действия…
– Не хотите – оставайтесь, – сказал Веденин. Он сидел сзади, рядом со мной, и нетерпеливо простукивал пальцами папку, с которой никогда не расставался.
– Ох, мистер Веденин, мистер Веденин, – укоризненно вздохнул майор Атеф и тяжело полез на переднее сиденье. Он был такой большой, что машина присела. Наш шофер включил газ, и мы выскочили из-под навеса эвкалиптов в желто-серую, тут же начинающуюся пустыню.
– Мы быстро, туда и обратно, – примирительно тронул Атефа за плечо Веденин.
– Ох, мистер Веденин, – покачал головой майор, – не наше это дело.
Я был благодарен Веденину. До него я был просто штабистом: «Олимпия» с латинским шрифтом, груды технических словарей, обед с часу до трех…
И когда на выходные приезжал с канала мой сосед по комнате – переводчик из Москвы Сергей Фоменко – и, сбрасывая у двери пропыленную арабскую форму, сообщал о перестрелке или воздушном налете, я завидовал ему… Но вот уже два месяца как меня назначили переводчиком к советнику начальника войсковой ПВО, и мы то и дело мотались вдоль Суэцкого канала, где редкая поездка обходилась без боевых действий. К тому же нам везло – до сих пор мы оставались только наблюдателями; скорее можно было попасть под осколки своих же зенитных снарядов, рвущихся над головой.
…Издали казалось, что на территории роты все по-прежнему: ничего не горело, не дымилось, только радарную антенну на холме слегка перекосило. Рота располагалась в небольшой котловине. Газик встал возле самого спуска, мы вылезли.
– А бомбят-то так себе, – уперев руки в бока и обводя прищуренным взглядом вспаханную воронками землю, сказал Веденин.
– Лучше идите сюда! – позвал майор Атеф. Он показывал вниз, на грузовик, обложенный по бортам мешками с песком. Его начиненный электроникой кузов был вздут – очевидно, ударом взрывной волны. Из-под развороченной обшивки торчали белоснежные бруски пенопласта. Атеф спустился вниз и зачем-то вытащил два бруска. Один он протянул Веденину.
Кто-то бежал к нам понизу. Еще издали Веденин узнал советника командира батальона подполковника Клевцова. С ним был переводчик. Веденин ждал их, похлопывая бруском по колену.
– Здравия желаю, тащ полковник! – живо взобравшись по песку и часто дыша, приветствовал Клевцов. – Видели?
– Видел, видел.
Мы с переводчиком переглянулись, как бы на своем уровне обмениваясь впечатлениями.
– Воюем, тащ полковник! – В голосе Клевцова угадывалось мнение обо всех нас, штабных, которые не воюют.
– Что-то не вижу сбитых самолетов, – вполголоса, словно Атеф мог его понять, буркнул Веденин. – Потери есть?
Загорелое лицо Клевцова сразу стало серьезным.
– Одиннадцать человек личного состава. Прямое попадание в землянку. Мы сейчас там были: жуткое зрелище, каша…
– А говорите «воюем», – помрачнел Веденин и отвернулся.
– Мы, тащ полковник, – кашлянув, сказал Клевцов, – мы собирались сейчас парочку батарей проверить…
– Непременно! – кивнул Веденин и, глядя, как они удаляются той же мелкой суетливой побежкой, крикнул вслед:
– Только осторожней! Не подорвитесь тут!
На бегу Клевцов беспечно махнул рукой, однако в плечах его застыла тревога.
Атеф неуютно поглядывал вокруг:
– Поехали, мистер Веденин!
Потоптавшись возле одной из воронок, словно что-то прикидывая, Веденин не сразу кивнул и молча полез в машину.
Неподалеку на песчаном бугре располагалась одна из батарей прикрытия. Это была батарея крупнокалиберных спаренных пулеметных установок. Газик остановился внизу. Заметив мощную фигуру майора, нам навстречу вытянулся стройненький лейтенант. Он сделал строгое лицо, но глаза его смеялись.
– Молодец! – помял Веденин ему плечо.
Я запнулся, решая, как точнее перевести, но лейтенант, командир батареи, понял и так.
– Страшно небось было? – не отпуская его, подмигнул Веденин.
Лейтенант, ему от силы было двадцать два года, вопросительно посмотрел на меня и, услышав перевод, яростно замотал головой.
Мы обошли установки. Солдаты следили за нами, не покидая своих боевых постов. У них были усталые закопченные лица.
– Ну, как стрелял? – спросил Веденин одного.
Я перевел на английский и, видя, что он не понимает, повторил по-арабски. Говорил я, правда, немногим лучше Веденина.
– Так все время и стрелял? Без перерыва?
– Нет!
– А когда? – допытывался Веденин, делая знак Атефу, который пытался подсказать.
– Когда самолет был внизу.
– На какой высоте?
– Сто метров.
– С каким упреждением?
Солдат знал и это.
– Ну что ж, – поднял голову Веденин, оглядывая остальных, старавшихся услышать разговор. – Шукран, куллю квайс! (Спасибо, все хорошо!)
Все заулыбались.
Позади грохнуло, так что под ногами вздрогнула земля, и тут же кто-то пустил в небо пулеметную очередь.
На территории роты взорвалась бомба. Землю вынесло чуть ли не на высоту пятиэтажного дома как раз там, где недавно пробегали Клевцов с переводчиком. Все смотрели, как опадает коричневый столб.
– М-да… – потер подбородок Веденин и направился к газику. На ходу он обернулся и громко сказал: – Мушлязем дарбанар! Таяра мафиш! (Стрелять не надо! Самолетов нет!) – За неимением других слов он выразительно обвел рукой небо, как бы своей волей освобождая его на сегодня от самолетов противника.
Не отъехали мы и на сотню метров, как за нами, перекрыв гул мотора, снова грохнул взрыв.
– Уаф! (Стой!) – крикнул шоферу Атеф и, пригнув голову, мгновенно, несмотря на свой большой вес, выскочил из машины.
«Налет!» – подумал я, но едва взялся за ручку дверцы, как Веденин удержал меня за рукав.
– Глядите, мистер Веденин! – показывая назад, возбужденно говорил майор Атеф. Теперь уже было ясно, что это не авиация.
Позади, там, где слежавшийся песок пропечатали протекторы нашего газика, дымилась огромная рваная воронка.
– Чепуха, – скорее себе, чем нам, пробормотал Веденин. – Бомба глубоко в грунте, осколки пошли вверх.
– Если бы мы задержались на десять секунд! – выговаривал Веденину Атеф.
– Если бы да кабы… – буркнул Веденин и тихонько подтолкнул меня, – можешь перевести?
– Попробую, – сказал я.
– Ладно, – махнул он рукой, – не надо.
Пока мы выбирались на дорогу, пока военная полиция снова тщательно проверяла наши документы, солнце опустилось совсем низко и верхушки пальм, западные стены домов, пыль из-под колес – все стало оранжевым. Городок оживал, из маленьких темных кофеен доносились острые запахи арабской кухни, жители, возбужденно жестикулируя, обсуждали подробности бомбежки. Теперь, когда до наступления темноты оставалось не более получаса и было ясно, что налетов больше не ожидается, каждый особенно остро чувствовал эту вечернюю благодать, и разговоры за чашкой кофе на пыльной террасе возле дороги, игры в нарды, призывы лотошников, торгующих контрабандной мишурой, возня над латаным-перелатаным «фордом» в кустарной автомастерской, – все это возобновлялось с утроенной энергией, как если бы спор со смертью состоял в том, чтобы не уступить ей ни одной из своих повседневных привычек. За дорогой на узком канале в колючей ограде пыльных кактусов нежно золотился ребристый парус фелюги, напоминая о Ниле, над которым сейчас тоже совершался скорый и скромный закат, о вечернем Каире, где в синеватом свете улиц сплошным потоком несутся автомобили и так же, как здесь, призывно и пряно веет из кофеен…
