Фантом

Ксения Фосс

Фантом

Глава 1

Туман стелился по утреннему Лондону, плавно охватывая всё вокруг, как невидимая рука, которая вытирает все следы. Город, этот вечный лабиринт из улиц и переулков, был для многих тайной, но не для тех, кто знал, где искать ответы. И хотя день только начинал просыпаться, его первые лучи, как несмело загорающиеся свечи, едва проникали через плотные облака и освещали только те уголки, которые, казалось, скрывались от взглядов.

Вдали от шумных улиц, среди величественного зелёного безмолвия, стоял особняк. Это было не столь величественное здание, как могло бы показаться на первый взгляд. Его фасад, украшенный небрежно вырезанными узорами на мраморных плитах, смотрелся вполне заурядно, как любой другой дворянский дом, живущий в тени более грандиозных зданий.

Однако, несмотря на свою скромность, дом скрывал в себе нечто другое – что-то невидимое, едва уловимое. Простой, непримечательный, но в его тени и в самой его тишине было что-то, что трудно было бы описать словами. Не призрак, а скорее сама сущность этого места.

Деревья вокруг дома стояли в полном безмолвии, как почтенные старики, чьи ветви сгорблены временем. Листья, казалось, не дрожали от ветра, а просто следили за происходящим, как немые свидетели событий, скрытых от посторонних глаз. Вокруг дома был невидимый барьер – такой же скрытный, как и сам дом, создавая ощущение, что все, кто осмелится войти, так или иначе будут вовлечены в его темные закоулки.

В первых лучах солнца купались раскрывшиеся цветы, подставляя свои мягкие, тонкие как крыло бабочки цветные лепестки под теплые лучи, а утренняя раса, ставшая последним напоминанием о ночной прохладе задорно блестела, приковывая взгляд пожилого почтмейстера, что как всегда нес к постаревшему особняку свежую газету и несколько писем, написанных неспешно на дорогой бумаге.

Внутри дома царила такая тишина, что она казалась почти материальной, как ткань, которую можно было бы растянуть, прикасаясь к ней. Густой аромат свежих срезанных роз и пионов наполнял рабочий кабинет хозяина поместья, виконта Эдварда Уинтербейна, смешиваясь со сладковато-пьянящим запахом сирени, доносящемся из прекрасного сада.

На искусно сшитом диване, сидела прекрасная графиня Сесселия Уинтербейн, что из под прикрытых век, наслаждаясь легкими, практически невесомыми дуновениями утреннего ветра к своим белым аккуратным щекам и хлопковому платью, наблюдала за не спешной работай мужа. Виконт Эдвард, куря, элитные папиросы, читал последний поступивший отчет.

– Ах, дорогой мой Эдвард, как это скучно. – лениво промолвила Сесселия, – Ждать у моря погоды, когда молодым достается вся работа. – она развела руками, расстроенно вздыхая и переводя взгляд на открытое окно. Она могла разглядеть только пышно цветущие деревья сирени – его нежно-фиолетовые и пьянящие, как дорогое вино, цветы медленно покачивались на ветру, а трепещущие тонкие веточки, из которых молодые служанки плели корзинки, казалось, вот-вот треснут под тяжестью прекрасных цветов, – Сколько мы уже занимаемся бумажными делами? А ведь когда-то мы были самыми востребованными! Ох сколько прекрасных дел нам довелось сделать!

– Милая Сесселия, время неумолимо движется вперед, даже если мы этого не хотим, – виконт отложил в сторону толстый альбом, тепло взглянув на измученное лицо Сесселии. Даже сейчас, в столь ранний час и с уставшим от долгого бездействия выражением лица, что заставляло ее крохотный кукольный носик усеянный мелкими веснушками вздернуться к небу, а пухлые губки надуться, она выглядела прекрасно, – Да, раньше мы с вами были лучшими в нашем деле, но появляются новые работники и новые мастера нашего с вами дела. – он горько усмехнулся, опуская недокуренную папиросу в хрустальную пепельницу с изящными цветами лилии, и встал с кресла, – Настанет время, когда нам перестанут высылать журналы и единственной связью с миром станет желтая пресса и наши дорогие юноши.

– Вздор! – графина лениво повернула голову в сторону мужа. Её сапфировые глаза, окружённые пушистыми, чуть изогнутыми ресницами, смотрели на виконта с утончённым укором, – Ты говоришь так, словно мы – музейные экспонаты. Но у нас всё ещё есть ум, опыт и, прости, дорогой мой, – гораздо более тонкий вкус, чем у половины этих юных выскочек.

Эдвард не удержался от мягкой улыбки. Он подошёл ближе, лёгким движением поправил сползшую с плеч Сесилии тонкую шаль, столь же воздушную, как аромат сирени, заполнявший комнату.

– Возможно, – согласился он, – но и экспонаты, знаешь ли, иногда вызывают куда больше восхищения, чем те, кто пытается их заменить.

Сесилия фыркнула, но на губах её мелькнула довольная тень улыбки.

Она сделала вид, что собирается обидеться, но вместо этого элегантно поднялась с дивана, будто её вели за руку невидимые струны. Её лёгкое платье, украшенное тонким кружевом, с шелестом скользнуло по ковру.

– Если уж мы вынуждены проводить свои дни в чтении ведомостей и наблюдении за унылыми облаками, – она направилась к окну и приподняла занавеску, позволяя в комнату хлынуть чуть более яркому свету, – то хотя бы позволим себе роскошь прогуляться в саду. Тем более… – она задержала взгляд, – наши мальчики там, не так ли?

– Там, – кивнул Эдвард, снова подходя к столу, чтобы закрыть папку с отчётом. – Ринтаро с утра читает бумаги, что остались от вечерней поставки почтмейстера. Погружён в них так, что, боюсь, скоро меня освободят от единственной работы, что осталась нам с вами.

– А Элиос? – спросила графиня с теплотой, наклоняя голову в сторону сада.

– Я видел как он с усердием святого и терпением, которого, признаться, я никогда не встречал в людях, связанные с нами по делам, рисовал наш сад. К слову ландыши и нарциссы, вышедшие из под его пера выглядят в разы лучше чем творения современных художников!

Сесилия протяжно вздохнула, но этот вздох был из тех, в которых больше умиления, чем усталости.

– Счастливая молодость… – промолвила она, и глаза её заискрились. – Тогда, мой дорогой виконт, позволь мне предложить… – она плавно повернулась к нему, – прогуляться со мной. Мы совершим обход владений, полюбуемся сиренью, а после – навестим наших милых юношей.

Эдвард слегка поклонился, как будто перед ним стояла не жена, а королева.

В этом был и юмор, и нежность.

– Как пожелает моя прекрасная графиня.

***

Они вышли из кабинета, и тишина дома, столь густая, будто сотканная из утреннего тумана, обволокла их. С каждым шагом всё отчётливее слышалось тихое, тонкое журчание садового фонтана. Стены коридора украшали старинные портреты: мужчины с суровыми взглядами и женщины с холодными губами, застывшие в позах, полных благородного достоинства. Казалось, их тени шевелились в полумраке, то ли наблюдая, то ли прислушиваясь.

– Странно, – тихо сказала Сесилия, когда они спускались по лестнице. – Иногда мне кажется, что этот дом знает больше, чем говорит.

– Дом? – усмехнулся Эдвард. – Моя дорогая, ты снова романтизируешь старые стены.

– Возможно, – флегматично парировала она, – но иногда мне кажется, что они хранят истории куда опаснее тех, что записаны в твоих отчётах.

Эдвард слегка кашлянул, явно предпочитая не развивать тему.

Они вышли наружу.

Сад встретил их влажным воздухом и тонким ароматом мокрой травы. Сирень качнулась на ветру, словно приветствуя. По каменным дорожкам ещё не высохла роса, и каждый шаг сопровождался едва слышным хрустом гравия. Клумбы, украшенные весенними цветами наполненный сердитым жужжанием пчел в еще не кошенной траве и молодых цветах, подстриженные кроны зеленых деревьев и были на удивление статичны и навевали ощущение умиротворения и спокойствия.

Чуть дальше, под раскидистой тенью старой магнолии, сидели Ринтаро и Элиос.

Ринтаро, облачённый в строгий тёмный жилет, склонился над папкой с документами. Его чёрные волосы мягко спадали на лоб, улавливая свет так, словно он был единственным твёрдым предметом в зыбком утреннем мареве. Он читал вдумчиво, внимательно, иногда делая короткие пометки.

Рядом, на травяном пледе цвета слоновой кости, сидел Элиос. Белоснежная рубашка контрастировала с глубоким упрямым синим оттенком цветов, которые он зарисовывал в своём блокноте. Его тонкие пальцы ловко скользили карандашом по бумаге, будто запечатлевая не просто растение – а его дыхание, его тайну.

В лучах солнца они казались почти картинами – двумя совершенно разными штрихами, которые тем не менее дополняют друг друга.

Эдвард тихо наклонился к Сесилии:

– Думаю, нам стоит подойти. Но… – он улыбнулся уголком губ, – осторожно. Они сейчас такие сосредоточенные, что мы рискуем разрушить настоящее произведение искусства.

Сесилия, приподняв подбородок, ответила едва слышным смешком:

– Тогда давай разрушим его красиво.

– Тетушка Сесселия, вам не обязательно так напрягаться ради нас. – Ринтаро оторвал взгляд от бумаг, почтительно кивнув пришедшим, – Мы слышали ваш разговор.

– Вот как? – графиня легко улыбнулась уголками губ, легко шагая по мощёной дорожке, – Тогда давайте поговорим.