скачать книгу бесплатно
В ответ Курт выстрелил. Он взглянул на бедную Линду…
Франция… Гравелот…
Влетела граната…
6
Деформация происходит в каждой стране по-своему. Потом деформируется народ, еще дальше – природа.
Хельге стало страшно. Чувство необратимых изменений пугало больше, чем красное и потное лицо русского майора, от которого она вышла несколько минут назад. Она шла и чесалась. Поляки не обращали внимания на странную немку, им нужнее те, кто в подвалах. Так всем было приятней.
Хельга слышала выстрелы и шум, суету и окруженность, и мысль о прямолинейном развитии не покидала ее ни на секунду. «Надо, – подумала она, решив прогуляться по городу в поисках достопримечательностей. – А почему бы и нет, ведь мир же! Война так война. Мир так мир. Борьба так капитуляция.» С семьей она редко гуляла по таким местам как музеи, галереи, театры. Все это казалось абсолютно дряблым и убыточным для народа. Теперь дряблой и убыточной ощущала она сама себя….
Так она оказалась у ратуши непонятного века. Две стены обвалились. На развалинах сидят солдаты и бесстрастно смотрят на творения человека, параллельно вспоминая о боевых буднях и погибших друзьях.
Хельга стояла, терпела и молчала – тело жутко чесалось. Совершенно неожиданно ее сзади окликнули. Хельга обернулась. Босая растрепанная девушка. Платье порванное и грязное, глаза глубокие и синие. Лоб широкий и высокий, с прядью светлых волнистых волос. Нос явно не прямой. Она смотрела на Хельга снизу вверх и, ломая руки, поправляла платье.
– Инкен, ты чего?
Инкен, ничего не сказав, страстно поцеловала Хельгу в губы, улыбнулась и пошла дальше. От ее твердой, монолитной поступи туфли Хельги еще больше обесцветились. Инкен заплакала. Инкен, также легко как по земле, полезла вверх по одной из сохранившихся стен ратуши. Изящное спортивное тело метр за метром преодолевало высоту. С каждым новым усилием она боролась со стеной все более яростно. Мышцы на сильных руках становились все более напряженными.
Из толпы военнослужащих выскочил солдат и закричал Хельге:
– Как ее зовут?
– Was?
– Чего? Немчура проклятая!
Солдат повернулся лицом к Инкен.
– Слушай, хватит дурить! Ну подумай, ты молодая, красивая, тебе же детей рожать надо, впереди же целая жизнь! Да не бойся ты!
Борьба продолжается.
Инкен отпустила руки. Штырь из груды осколков пробил ей шею, а кусок стекла разрезал бедренную артерию. Муха села на ее ладонь. Солдат плакал. Инкен – тоже.
Все четверо молчали, а в живых осталась одна Инкен.
Глава 2
Я, я остаюсь
Там, где мне хочется быть.
А. Крупнов.
А там, где иначе – так далеко…
Е. Летов.
1
Закат уныло смотрел на людей. Люди пили и смеялись. Люди дарили друг другу цветы и смотрели друг другу в глаза. Люди спешили за покупками и подарками. Покупки и подарки ждали. Солнце проклинало цикличность, созданную непонятно кем. Собака, спящая в закиданной клумбе, именно за это и любила солнце. «Прощание и возвращение…. Это же так романтично! А главное – тепло!» – думало беззащитное животное. А люди, пьющие и смотрящие друг другу в глаза, об этом не думали никогда.
Обстановка располагала к общению как никогда. Громко играла музыка. Двое спорили о необходимости расстрела царской семьи. Трое других – о российском футболе. Еще двое курили и говорили о инфляции и росте цен:
– Нет, ну вот вообще оборзели! Я когда начал курить, ну где-то в классе девятом, Винстон стоил двадцать два рубля, сейчас уже тридцать семь… А Ява синяя была вообще девять пятьдесят, а сейчас – двадцать четыре. Вот такая экономика…
– Да это на самом деле из-за инфляции. В 1998м пятирублевки бумажные были, сейчас уже червонцев нету. Беломор, правда, жалко.
– Да, что есть то есть. У меня отец курил, ето хоть наше одно осталось. А то сейчас вон богатые курят Парламент по сотне. А это наш, по идее, должен быть Парламент.
– Ой, да прям все… наши, для богатых… Это по твоей логике мы должны самокрутки крутить. Хотя весело бы было так патриотизм показать. Любители плана все спасут, не переживай…
– Это да, а наркоманы спасут производство отечественных иголок и шприцев… Ладно, пошли за стол.
– Ага.
Внутри дискуссия кипела нешуточная. Крик стоял столбом. С разных сторон поставленного в центре комнаты стола летели комья энергии, но, сбивая друг друга, не доходили до адресата и шатали двери, рамы, стаканы и соседей. Два вошедших человека быстро присоединились к остальным. Каждый слышал что хотел, а что говорил – непонятно. И только через несколько минут стало ясно, что это спор о роли в истории России Николая II.
– Да ты коммунист!..
– Да это вырождение генов, сословность приводит к кровнородственным бракам…
– Империю угробили, да и все…
– К лику святых причислять нельзя…
– А Ленина можно…
– Людей сколько погубил…
– Негры орут, ты гля…
Все кинулись к окну. Стояли трое африканцев. Они пели гимн своей страны – там день независимости, наверное. Люди их видели и метров за пятьдесят кидались в проулки.
Николай резко перестал всех интересовать. Налили водки и выпили. Потом еще…
– Так, не части… Еще вся ночь впереди… Да, вот наши себя так даже на Украине не ведут…
– Да мы что, негры? У нас и праздники такие, что ни возьми – одни позор и провокация.
– Ой, да ладно. Русские сейчас и не так себя ведут.
– Хотя да, может, вы и правы. Я давно на Украине не был. Последний раз еще ребенком.
– Да, кстати, к нам раньше тоже родственники с Украины приезжали часто, да и с Георгиевска тоже.
– Хохлы вы все… Да ну ее к черту, эту родню. То денег занимать, то помочь чего, а потом помирать будешь – и никто воды стакан не принесет.
– Да прям ты много наносил. В тот раз бабка померла – даже с практики хоронить не поехал.
– Зато ты лучше: деньги родительские пропиваешь, а потом валяешься на лавке посреди города, ни учиться, ни чего путного…
Конфликт нарастал.
– Слышь, праведник, оно и я с тобой на лестничной площадке спал… А он тебе правильно сказал, на похороны надо было съездить.
– Ну, твари…
Началась драка. Под музыку полетели люди, стулья, стаканы, мат и лица. Сначала дрались за компанию, кто кого поддерживал, потом каждый сам за себя… Кто-то совсем потерялся и бил правой рукой по двери, пока не пробил наружный слой ДСП. Этим веселым событием ознаменовалась ночь.
Уже через три бутылки водки все семеро окончательно потеряли сознание. Патриотизм перешел все границы. Они бегали по коридору общежития и орали гимн России. Потом решили, что с набитыми лицами лучше бегать по улице. Пришлось лезть с пятого этажа по решеткам. Один сорвался и упал в сугроб.
Собаки спали. Люди и сигнализации – нет.
2
Первый проснулся и кинулся к раковине. Умывшись и почистив зубы, он выпил стакан воды, помазал йодом опухшую руку и полез в шкаф. Дверь скрипнула. Четвертый проснулся, но вида не подал. Первый закрыл шкаф и полез на антресоль.
– Ты что там хочешь найти? – Четвертый не выдержал.
– Да аспирин ищу.
– Да возьми у меня на полке.
Первый разгреб в куче мелких вещей три таблетки аспирина.
– Слушай, Четвертый, да они последние…
– Бери, тебе все равно на учебу надо. А мне уже нет.
– Как знаешь…
Первый протер со стола, заварил овсяную кашу и начал одеваться на учебу.
– Гордый, да? Ладно, выпей две, одну мне оставь, может, так будет честнее, – хотя две мало, конечно.
Первый выпил три таблетки и ушел. Четвертый больше заснуть не мог. Депрессия не позволяла. В зеркале он обнаружил посиневшую шишку чуть выше бровей, не было одного зуба. Что могло быть прекрасней! От попыток заснуть его начало трясти.
– Ууу, проклятая жизня!
Прошло еще около часа. Проснулись все сожители. Третий на кривой ноге бегал блевать —уже раз в пятый.
– Как же ты уже надоел, пить не умеешь – не пей!
– Слышь, Второй, иди ты! Кстати, воду холодную выключили.
– Так, парни, надо за снегом идти.
– Я не пойду.
– Ладно, Четвертый, я с тобой схожу, – сказал Второй.
Они разбавили снег горячей водой в пропорции один к одному. Выпили по стакану – живая вода с запахом хлора. Третий тоже хотел попробовать, но не получилось. Две фигуры встали стеной у пластмассового ведра.
– Не ходил – не пей.
– Вот это вы козлы! – Третьего от чувства оскорбления чуть снова не стошнило.
– Эээх, чудо ты, чудо… Хлебай уж. – Четвертый раздобрился, хотя такое ему было давно уже не свойственно.
Все сели на стулья, сквозняк гнал воздух. Силы мороза никто не чуял.
– Да вот, годы идут за стаканом.
– Хорош, Четвертый, слюни распускать, как будто в первый раз. Молодость – она для того и есть, чтоб гулять.
– Да что, слюни? Что – слюни? Ладно нам, хотя она нам и не надо, а у него – Четвертый указал взглядом на Третьего, – вся жизнь так пройдет.
– Я что, виноват, что инвалид? Ща я те морду разобью!
Все взглянули друг на друга и засмеялись. Тишина и сухость окутала их рты еще на пару часов. Молчание убаюкивало людей. Четвертый встал со сквозняка и лег в кровать. Сегодня он сделал доброе дело, можно спать спокойно. Сон наступил мгновенно.
Второй подмигнул Третьему, и они вышли в коридор.
– Так, давай, наверное, рублей сто.
– Второй, да откуда?
– Я не понял. Ты в какой раз пьешь, не давая ни одной копейки? По морде давно не получал? И потом, похмеляться снегом – вообще ни о чем.
– Ладно, сейчас сам схожу… Если честно, я сам хотел предложить.
Третий устало сел на стул и начал надевать штаны, потом вынул из-под матраса две пятидесятирублевки и вышел из комнаты.
3
Детская площадка. Детский сад. Средняя группа детей поздней весной радуются жизни. Воспитатели меняются каждые десять минут и смотрят внутри здания сериал. Их всего двое.
Девочка разбила в игрушечную кастрюльку воробьиные яйца, которые взяла под листом шифера на беседке. Это было очень непросто – декоративные поручни из дерева сгнили, и мало под кем они не ломались. И теперь она, пародируя маму, сыпала игрушечной ложечкой песок в небольшую емкость. Дело было за немногим – помешать. Темные глаза наполнила неподдельная жизнь.
– Тамара, не надо!
– Ты что, совсем допился? Выходи, опохмелю, а то и правда белая горячка стеганет.
– А, это ты. Сейчас выйду, обожди пару минут, я спал просто.
