скачать книгу бесплатно
– Более или менее, – кивнул. – Что ж теперь будет?.. – вопрос в пустоту, на него он не ждал ответа.
Кудинов пожал плечами, потом чуть улыбнулся:
– Он боец, он выберется…
Год первый. Мы вместе
Егор Ларионов
Сегодня 23 августа 1999 года. Ровно месяц прошёл с того момента, как я стал Наташкиным мужем. Она не простила бы мне, если б я забыл. Поэтому чуть свет выбираюсь из-под одеяла и бегу на рынок за её любимыми ромашками. Сонно тащатся по маршрутам автобусы, даже ветер не слишком охотно заигрывает с листвой. Мы живём в самом зелёном райончике города, все так его и называют. Здесь много парков, аллей, садиков.
Иду по цветочным рядам. Всего-всего полно, только ромашек не вижу. Глаза разбегаются. Все жаждут заполучить первого покупателя, зазывают. А я только в затылке чешу. Неужели придётся бежать куда-то ещё? Нет! Вот они. Нашёл-таки у какой-то бабульки. Прикинул и решил взять всю охапку.
– Это кто такая счастливая? – улыбнулось сморщенное личико с добрыми выцветшими глазами.
– Жена, – пропыхтел я, подхватывая цветы подмышку. Иначе нести их было неудобно, я рисковал растянуться на асфальте.
Обратный путь занял пятнадцать минут. Ленивый толстый кот нашей соседки с первого этажа нежился на подоконнике в солнечном свете. Потянулся. Зевнул… Теряя мелкие цветочки, я поднялся по ступенькам на свой третий этаж и кое-как попал ключом в дверь.
Наши окна выходили на запад. Но солнце в спальне обязательно присутствовало и утром, отражаясь от стёкол дома напротив. Я шагнул в комнату через порог и не смог не улыбнуться. Наташка, как и тот кот, вытянулась поперёк кровати, а, услышав шаги, потянулась и, повернувшись ко мне, зевнула, прикрывая рот ладошкой.
– Можно я угадаю, где ты был?
– Угадай, – я продолжал стоять за шкафом, высунув только нос.
– Пахнет мокрой травой, – она перевернулась на спину и, раскидав по подушке волосы, прикусила свой указательный пальчик. Что-что, а флиртовать она умеет, в этом я убедился ещё в первый день знакомства.
– Тебя не проведёшь, – улыбнулся я и зашелестел своим подарком. – Это тебе, – и, вручив ей цветы, чмокнул в нос.
– Фотографируй меня скорее! – сияла она. – Это моё самое лучшее утро на свете!
Подарить любимой самое лучшее утро! Я уже жил не зря. Она невероятно фотогенична. То изогнёт домиком бровки. То невинно хлопнет пушистыми ресничками, и озорно засверкают золотисто-карие глаза. То растреплет волнистые волосы или сунет нос в жёлтые солнышки, обрамлённые сотнями лепестков. То выставит кокетливо гладкое плечико с голубой бретелькой-бантиком… Уже не до фотографий.
– Ай, Егор! – она стала прятать от меня ромашки. – Ты же их помнёшь! Ну!.. Смотри, что ты наделал! Постель в зелёных пятнах!
– Я все постираю, – мурлыкнул ей в ушко, заставляя выпустить цветы из рук. – Я же у тебя Золушка, – и потёрся небритой щекой о её шею. Наташка передёрнулась и, выдворяя меня с этой нежной территории, прижала голову к плечу.
– Ларионов, я люблю, когда ты небритый, но только если твоей щетине хотя бы два дня. Ты почему-то об этом забываешь, – она уже смирилась, что мокрые цветы раскиданы по постели и теперь переключилась на мою персону. Видимо, я чересчур рьяно бросился показывать, как сильно и нежно люблю её. Как обычно, забылся.
– Прости, – я сложил покаянную голову у неё на груди. Она запустила пальцы в мои короткие волосы и стала делать массирующие движения.
– А ты купишь мне мороженое? – детский вопрос.
– Моя сластёна! – я свалил её прямо в ромашки.
– Егор! Что ты делаешь? Мы их раздавим! – засопротивлялась.
– Я тебе ещё насобираю!
…Это был последний полноценный день, который мы могли провести вместе перед сборами. Завтра вечером мы отправляемся с командой за город. Закончилось межсезонье, пора приступать к тренировкам. Я уж и забыл совсем о работе, очень бурным получился у меня отпуск. Подготовка к свадьбе, само празднество, путешествие на море. Все это отняло столько сил, что, наверно, я был бы непрочь отдохнуть ещё с месяцок.
Что происходит в команде, мне неизвестно. Понятно, что кардинально меняют состав, но что и как – для меня тёмный лес. Я выпал из реальности. Для меня не существует хоккея уже целый месяц. Мне 22 года, из них пятнадцать я занимаюсь хоккеем, он стал моей болью и радостью, выработался рефлекс: когда я слышу это слово – хоть даже в сотый раз в какой-нибудь глупой рекламе, – неизменно поворачиваю голову… И тут такое: другая болезнь – жена.
Но теперь нужно возвращаться в привычную колею. Это примерно, то же самое, что поставить на место вывихнутый сустав.
Три недели сборов. И из них лишь три ночи в постели с женой. А потом две выездных недели. Расписание я уже видел. Я уезжаю завтра вечером. И нам надо прожить эти сутки так, словно завтра ничего не будет.
– Чем мы сегодня займёмся? – Наташин носик коснулся моей щеки, и она чмокнула меня в небритый подбородок.
Я взглянул на наручные часы. Ого! Мы провалялись в кровати почти до полудня. Да и не хотелось вылезать. Лежать бы ещё и лежать.
– Ну, для начала устроим постирушки, – я взял с подушки цветок и вставил в её волосы. – Я же обещал. А потом совершим бартер: я тебе ведро мороженого, а ты мне печёную курочку. Хорошо?
– Ладно, – согласилась. – А потом?
– Хочешь, сходим в кино?
– Не хочу, мы там позавчера были, – тихонько фыркнула.
– Тогда сама придумай.
– И придумаю. Мы пойдём выбирать чайник, ты же мне вчера спалил чайник, дорогой, – это она ко мне обратилась, а не определила стоимость посудины. Да, спалил. Поставил на плиту и забыл о нём. Так сама же виновата. Кто просил спинку потереть? И насколько это затянулось?
– Слушаюсь и повинуюсь, моя госпожа, – я вздохнул.
– А теперь иди бриться! – она чмокнула меня в нос, и я встретился взглядом с её шаловливыми глазками. Потом подскочила резво, стащив с меня одеяло, и, кутаясь в него, побежала из комнаты. Через полминуты хлопнула дверь в ванную.
Просто чудеса женской логики. Не перестаю удивляться. Отослала меня бриться, а сама заперлась в ванной. Да и совершенно не хочется, если честно, брать в руки станок. Лучше чай согрею в кастрюле, пока она там чупахтается. Желудок уже начинал гневаться, требуя чего-нибудь принять.
Я приготовил Наташины любимые горячие бутерброды с колбасой и расплавленным сыром. Первое время я совал в них веточку укропа или петрушки, но она начинала плеваться при одном их виде. Мои доводы об их полезности не имели действия. Жена заявляла: что полезно, то не всегда вкусно. Мёд она тоже не ела. И малиновое варенье. Да и вообще всё, что пахло малиной. Говорит, в детстве перекормили.
Она снова захлопала дверьми. Загремела какими-то тюбиками. Я терпеливо ждал, когда она изволит явиться в кухню. Включил телевизор, мирно до этого времени дремавший на холодильнике, и стал размешивать сахар в чашке.
– Эй, жена моя, природная, – именно это слово означало в переводе с латинского её имя, – потом намажешься своими мазилками! Я уже всё съел!
– Иду-иду! Сейчас цветы куда-нибудь поставлю! – раздалось в ответ. Следующие минут десять она металась по квартире в поисках вазочек и банок. На моё предложение сунуть всю охапку в тазик, справедливо заметила, что в тазике я буду сегодня стирать. Наконец, когда я уже почти допил свой чай, пришла ко мне и опустилась рядом на мягкий диванчик, устало вздохнула и положила голову мне на плечо.
– Твой чай уже остыл, – я повернул к ней лицо, ткнулся носом в ароматные влажные волосы.
– Ну и пусть. А что ты смотришь? Новости? – взяла с тарелки бутерброд и уставилась в телевизор. – Я забыла тебе сказать… то есть не успела. Тебе звонили.
– Кто? Когда? – я забросил её ножки к себе на колено и откусил от предложенного бутерброда. – Давай ешь сама.
– Сегодня утром, когда ты убегал. Виктор Анатольевич.
– И чего ему не спится… – я пожал плечами и потёрся носом о щёчку жены. – Сказал что-нибудь?
– Да ничего. Велел напомнить, что на работу завтра. Ты уже весь, наверно, чешешься оттого, как хочется в руки клюшку взять. Устал от меня, да?
– Да вообще надоела ты мне до изжоги! – подтвердил я шутливо, но она, как водится, обиделась, отвернулась, засопела. Я ухмыльнулся, молча встал, чтобы помыть за собой чашку. – Давай быстрее сушись, одевайся, пойдём за чайником.
– Не пойду я ни за каким чайником! – даже не посмотрела в мою сторону. – Сам иди!
Я отодвинул занавеску на окне в угол, распахнул пошире створку. Тёплый ветерок. И жёсткий голос жены:
– Закрой окно! Я мокрая! Меня продует!
– Мокрая… продует… – я передразнил её, отобрал у неё бутерброд и подхватил на руки. Она взвизгнула. Взял её поудобнее и высунул ножки в окно.
– Ай-ай-ай! Дурак! Поставь меня на место! – вцепилась в мою шею и замахала ногами так, что чуть не слетели тапки. – Пусти меня, Егор! Я боюсь!
Потрепав ей нервишки, стараясь не задеть горячую кастрюлю, вернул её обратно в квартиру, но на пол не опустил. Упали тапки. Замечательный финал.
– Идиот! – стала вертеться и всё-таки плюхнулась на пол. Но и дальше я её не отпустил.
– Сама ты дурочка. И шуток не понимаешь, – спеленал её по рукам, чтоб не брыкалась. – Чего вредничаешь?
Пыхтит. Уворачивается. Не даётся.
Кое-как вымудрился чмокнуть капризную в нос. И поспешил ретироваться.
…Несколько часов я пытался заслужить прощение, сидя в ванной возле древней стиральной машинки, а потом ещё и собственноручно готовя в духовке курицу. Потому что Наташка отказалась меня кормить, а есть всё равно хотелось. А когда я, наконец, весь взмыленный приволок ей из магазина килограмм мороженого, смягчилась и даже разрешила поцеловать себя в щёчку.
За чайником мы всё-таки пошли, долго спорили в магазине: ей хотелось эмалированный с розовыми цветочками, я настаивал на обычном – алюминиевом. В конце концов сошлись на компромиссе и сделали посудной лавке двойную выручку… На полпути домой попали под дождь. На удивление тёплый, летний, солнечный. Спрятались под деревом в знакомом парке.
– Всё равно мой чайник лучше твоего! – весело заявила жена, держа меня за руку и толкая бедром в бедро.
– Это чем же? – парировал я.
– Всем!.. Я промокла! А ты похож… – замолчала подленько.
– На кого?! – метнул на неё взгляд. Волосы взъерошил ветер. На носу повисла дождевая капелька. Глаза шаловливо сверкают. Мокрое платье облепило тело, выставляя все округлости напоказ. Я обнял её за талию и прижал к себе, пытаясь отодрать подол от бёдер и одновременно оглядываясь вокруг, не видит ли её кто. – Ну? На кого?
– На мокрого павлина, – выдала и уткнулась носиком мне в плечо, обняла за шею рукой, в которой держала чайник, и я почувствовал спиной приятный холод.
– Да ты тоже… цыплёнок лохматый… – я чуть запнулся, выбирая слово поаккуратнее, чтобы вновь не навлечь на себя гнев.
– Что ты там делаешь? – она, видимо, почуяла, как отстаёт от кожи не без моей помощи мокрая ткань.
– Ничего, – обнял ее обеими руками, и она, чуть пискнув, подалась вбок, отстраняясь от моего чайника. – Холодно?
– Да… Егор… – и указала куда-то за мою спину.
Я обернулся. Кто-то пришпилил на ствол дерева объявление о наборе мальчиков в школу «ХК Уралец». Сине-красные буквы и картинка, изображающая двух маленьких хоккеистов.
– Когда ты играешь в хоккей, ты про меня забываешь, – погрустнела и шмыгнула носиком.
– А когда я с тобой, забываю про хоккей… – специально произнёс это еле слышно, чтоб кое-как можно было разобрать сквозь шум дождя. Но она поняла.
– Это дурацкая работа, Егор! Если бы ты просто играл зимой, вечером, два часа в день… а то… Я не вижу тебя…
– Это больше, чем работа, – отозвался я как-то отрешённо. Почему-то когда она начинала этот разговор, между нами включалось непонимание. – Давай не будем…
Наташка вздохнула громко, как только могла, и повернулась ко мне спиной. Даже не ко мне – к объявлению. Чайники звонко ударились друг о друга. Мы, наверно, странно выглядели со стороны.
– Я боюсь твоих синяков, рубцов, шрамов. Не тех, что есть, а тех, что будут… – объяснила.
– А разве они не украшают твоего любимого мужчину? – попытался пошутить я.
– А разве они не треплют нервы твоей любимой женщине? – тихонько раздалось в ответ.
Я помолчал немного, глядя на солнечный ливень.
– Ты же знаешь, сладкая, кроме тебя и хоккея у меня нет ничего. Хоккей – не работа, это образ жизни. Я дышать перестану, если с ним завяжу. Если б даже хотел всё бросить, не смог бы…
– Ты больной, – натянуто улыбнулась.
– Я счастливый! – расплылся в улыбке я.
Остаток дня прошёл в какой-то наэлектризованной тишине. Наташа от меня не отходила, всё льнула ко мне и даже согласилась, что воду мы станем кипятить в моём чайнике. Я, наверно, в жизни так ещё не ненавидел хоккей. За то, что люблю его и, может быть, даже… больше, чем жену. Я хотел на сборы, рвался туда, но именно поэтому сейчас тихо страдал мой самый родной человечек.
Помню книжку, где героине предстояло расстаться на время с другом. Он уезжает, а она знает, как это: «неделю умираешь, неделю просто больно, потом начинаешь забывать, а потом кажется, что ничего и не было, что было не с тобой» [1 -
]… Но у нас до этого не дойдёт. Я буду постоянно о себе напоминать. Звонками, сообщениями и побегами из лагеря. Уверен, там меня поймут.
Следующий день тоже пролетел незаметно. Наташа встала рано и, когда я проснулся, уже успела перегладить кучу белья. На обед приготовила рыбу в тесте, которую я выпрашивал уже неделю. Улыбалась, а глаза подозрительно блестели. Плакала?.. Потом смотрели какой-то фильм, но я даже не понял, о чём он. Потом валялись в кровати, фотографировали друг друга, я, как стихоплёт, сочинял ей какие-то строчки. А около пяти часов вечера позвонил мой одноклубник Игорь, живший неподалёку. Обещал за мной заехать.
Наташа не стала выходить к машине. Обняла меня на пороге, и я увидел на щёчке влажную дорожку.
– Это что ещё такое? – грозно взглянул на неё.
– Я не буду больше! – утёрлась ладошкой поспешно.
– Я приеду на выходных. А может, раньше вырвусь, – сменил гнев на милость. – Я люблю тебя…
– И я… – замолчала, набрав воздух в лёгкие.
– Люблю, – повторил я, чмокнул её в губки и закрыл дверь.
«ХК Уралец». Сборы
Тренировочная база команды находилась за городом. Включала в себя крытый каток с искусственным льдом, два спортзала – тренажёрный и игровой – и «казарму». Так хоккеисты прозвали помещение, где им приходилось есть и спать. Давным-давно, когда еще только был создан клуб, оно действительно было похоже на казарму с двухъярусными койками. Все спали в одном месте. Вернее, не спал никто. Хохотали, травили байки. Позднее провели ремонт, и в этом крыле здания появилось множество маленьких комнат. А прозвище осталось.
Посёлок, где расположена база, небольшой, аккуратный. Домов мало. И кроме речки с песчаным пляжем, ходить здесь некуда. За ребят переживать не приходилось – далеко не убегут.
Игорь и Егор отметились, показавшись тренерам, и стали заселяться. Егору было в принципе всё равно, с кем ему жить, поэтому против Игоря не возражал. Оба в команде играли уже два года, с тех пор, как Ларионов закрепился в основе и как Игорь приехал из другого города. Друг друга знали хорошо, доверяли. Не сказать, чтоб они были друзьями, но хорошими товарищами. Никогда еще они не сближались настолько. Теперь посмотрят, что из этого выйдет.
– Ты как, ужинать будешь? – Игорь бросил сумку на пол и задвинул в угол за тумбочку. Он был среднего роста, худой. Но крепкий. Лицо сужалось к подбородку. Тонкий нос немного втиснут в лицо. Серьёзный шрам от рваной раны протянулся от правого уголка губ наискось до полщеки. Глаза восточные, цвета молочного шоколада, с чуть приспущенными ресницами. Шатен с аккуратно постриженными волосами – чтоб не мешались, не лезли в глаза и в то же время выбивались завитушками из-под шлема.
