Рынок удобных животных

скачать книгу бесплатно

Животные-компаньоны часто используются как одушевленные инструменты для быстрого и доступного снятия стресса, но с ними можно установить и более тесный контакт. Когда я глажу спящего кота в течение нескольких секунд в перерывах между имейлами, я получаю необходимую порцию окситоцина и испытываю мимолетное облегчение. Если я буду сосредоточенно наблюдать за его поведением полчаса в день (как советовал Джон Бёрджер, автор книги «Зачем смотреть на животных»), то начну тренировать собственную дисциплину внимания.

Легкие решения экономят время и энергию. Альтернативные стратегии, представляющие собой нетиражируемый опыт, требуют места в графике и регулярных усилий воли. И хотя в эпоху быстрого потребления мотивация к формированию полезных привычек развивается медленно, со временем рынок найдет способы сделать процессы осознанного сопротивления психопатологиям и стрессу такими же прибыльными и востребованными, как фармакологические препараты направленного действия (хотя до этого побочные эффекты психотерапевтического фастфуда успеют проявиться еще острее).

Пока жестокий оптимизм в отношении устаревших жизненных моделей еще преобладает над пессимизмом критиков самозамкнутого индивидуализма, спрос на легкие в применении, взаимозаменяемые средства поддержки личной продуктивности продолжит расти. В ход идет все, что может поднять настроение и вернуть вкус к работе так же эффективно, как антидепрессанты, любимая еда или трогательные видео с детенышами панды. Рост экономики знаний и инноваций зависит прежде всего от мобилизации психических ресурсов людей, поэтому средствами для подъема работоспособности и мотивации становятся фармакологические препараты, способные управлять уровнем нейромедиаторов – серотонина, дофамина и других гормонов хорошего настроения. И хотя эффект от применения таких средств длится недолго, они относительно доступны и действуют своевременно, направленно, с предсказуемым результатом.

Такие же качества стремятся вложить в свои продукты инженеры трогательности – создатели предметов и впечатлений, которые вызывают умиление и снижают тревогу, стимулируя выработку окситоцина. Проектируя самые разные продукты – от канцелярских товаров до программных интерфейсов, – дизайнеры, работающие в стиле каваии, наделяют их качествами, способными смягчить психическую нагрузку, создать атмосферу комфорта и безопасности. Для воспроизводства положительного эмоционального опыта и повышения его насыщенности они изучают весь спектр психологических эффектов, которые испытывают представители целевой аудитории в процессе и после потребления контента, взаимодействия с предметом или поставщиком услуги. Анализируя этот тренд, Аарон Маркус, Масааки Куросу, Сяоюань Ма и Аяко Хасидзумэ, исследователи продуктового дизайна как средства управления эмоциями, выделили реакцию умиления как ключевой ориентир в создании современных товаров и сервисов[74 - Marcus, Kurosu, Ma, Hashizume 2017: v–vi, 9.]. Рынок домашних животных ставит в один ряд с кавайными продуктами трогательных кошек и собак, самой востребованной функцией которых становится терапия эмоциональной усталости. Способность корректировать гормональный фон людей естественным образом – присутствуя в поле их зрения и позволяя прикасаться к себе – делает животных-компаньонов уязвимыми для эксплуатации в качестве антистрессовых игрушек.

Этнограф Лоррейн Плурд связывает расцвет котокафе в Токио с волной развития практик ияси (??), ориентированных на расслабление через воздействие на органы чувств[75 - Plourde 2014: 117, 118.]. В середине 1990?х на фоне экономической рецессии и эволюции семейных ценностей приятные запахи, звуки, свет, природные объекты и животные стали позиционироваться как лекарство для восстановления психологического равновесия после рабочих и бытовых стрессов.

В 2000?е годы в Японии одним из факторов напряжения стало социальное сиротство. В то время многие молодые люди из провинции переезжали в Токио, Осаку и другие мегаполисы в поисках перспективной работы. Побочным эффектом переездов был разрыв старых связей. Оставшись без близких, новоиспеченные жители крупных городов лишились не только знакомого окружения, но и привычных ритуалов, в том числе долгих обедов в кругу семьи и друзей. Ежедневная трапеза из практики общения, обмена новостями и эмоциями превратилась для них в опыт постыдного одиночества. Напряженная атмосфера в офисах осложняла социальное взаимодействие между коллегами, поэтому из?за отсутствия компании многие люди стали обедать в кабинках общественных туалетов. В 2010?е этот механизм психологической защиты стал распространенным феноменом и получил название benjo meshi (??? – «обед в туалете»)[76 - Lufkin 2020.].

Терапевтический контакт с животным как повод для публичного досуга избавил многих одиноких японцев от чувства неловкости по поводу своей социальной неприкаянности. Антикафе с кошками стали пространством общественно приемлемого одиночества и противовесом самоизоляции. Подобные заведения сформировали комфортный, холодный тип социальности[77 - Plourde 2014: 125; Roquet 2013: 237.][78 - Плурд использует понятие холодной социальности, чтобы описать характер взаимодействия постоянных клиентов котокафе с животными, опираясь на идеи Поля Роке. Роке подчеркивает, что кошачья социальность основана на поддержании дистанции и тишины.]. При этом опыт публичного уединения, не ориентированного на знакомство и общение с другими посетителями, не исключал возможности диалога и развития приятельских отношений. В 2010?х годах интерьеры таких кафе напоминали уютные квартиры, в которых можно находиться, не думая об уборке за собой и кошкой. Пастельные цвета, комфортная фактура мебели, мягкий свет, возможность прикасаться к приятным на ощупь телам животных и наблюдать за ними позволяли клиентам восстановить энергию после работы или перед поездкой в офис – для этого многие заходили в кафе по утрам.

Анализируя опыт постоянных посетителей, Плурд сравнила взаимодействие людей и кошек в кафе с новыми формами непродуктивных интимных отношений, основанных на почасовой оплате и воспроизводстве элементов невинной стадии флирта, например комплиментов и легких прикосновений[79 - Plourde 2014: 128.]. Как юношей в хост-клубах и девушек в кябакура (кабаре-клубах), кошек в кафе можно выбирать по каталогу. Среди них тоже есть «идолы», новички и время от времени именинники – их дни рождения принято отмечать вместе с посетителями. Такой формат взаимодействия позволяет клиентам почувствовать себя частью семьи. При этом гости могут вести себя пассивно, не прилагая никаких усилий к развитию отношений с хостом (человеческим и нечеловеческим). Такая форма общения дает клиенту возможность не соприкасаться с неприятной стороной заботы о партнере или питомце. Котокафе и хост-клубы позволяют избежать глубоких эмоциональных переживаний, в том числе дестабилизирующего опыта расставания с возлюбленным или смерти животного-компаньона. Подобные услуги во многом отражают структуру стерильного социального взаимодействия в соцсетях. Как и переписка с выбранным собеседником или потребление эротического контента, общение с хостами и кошками происходит порциями и может быть приостановлено в любой момент по желанию пользователя без каких-либо последствий. Терранова рассматривает эту особенность сетевой коммуникации как фактор дробления либидинальной энергии – процесса, который приводит к замене полноценного цикла удовлетворения полового влечения и потребности в близком общении «крошечными наггетсами удовольствия»[80 - Terranova 2013: 65.]. Рассуждая о таких кратких позитивных переживаниях, теоретик медиа Джоди Дин ссылается на эмоциональные всплески от прочтения твита или комментария, пересылки изображения или подписания петиции[81 - Dean 2010: 95.]. «Кусочки» наслаждения призваны поддерживать нас в состоянии постоянного возбуждения и неудовлетворенности, стимулируя участие в конкуренции по поводу социального и профессионального признания[82 - Berardi 2018: 98.].

Сфера гостинично-ресторанного бизнеса и развлечений в Японии быстро отреагировала на «обед в туалете» появлением разных типов заведений для одиноких посетителей. Постепенно отсутствие компании перестало быть поводом для стеснения. С 2005 по 2009 год тайваньская бизнес-модель котокафе распространилась в Токио настолько широко, что стала восприниматься как специфически японский феномен. Из лекарства от одиночества кошки превратились в универсальное средство от стресса. Как следствие, к 2012 году число котокафе в Японии приблизилось к 150[83 - Galloway 2012.]. Среди них появились заведения, в которых живут только котята[84 - Newman 2017.], – на первый план вышла способность животных вызывать умиление. К 2020 году в Токио открылись кафе с трогательными ежами, совами, кроликами, попугаями, минипигами и даже капибарой[85 - Капибара по имени Таваси живет с десятком кошек в Capy Neko Cafe в Мусасино, префектура Токио, https://capyneko.cafe/. Возможность погладить капибару сделала это кафе одним из самых популярных и дорогих – час здесь стоит от 2200 иен (около 1600 рублей).]. Некоторым животным из этого списка такой образ жизни строго противопоказан. Но даже кафе с ежами – не самое серьезное последствие мобилизации аффективного потенциала животных в неолиберальной экономике. Став источником прибыли, природная трогательность кошек и собак дала рынку повод довести ее до предела посредством миниатюризации. В одном из заведений на модной улице Такэсита в Токио живут мамэсиба – компактные версии собак породы сиба-ину. Приставка «мамэ» в переводе с японского означает «фасолинка»: собаки в Mameshiba Cafе весят как котики, от 4 до 6 килограммов, а их рост не превышает 30 см в холке.

Джен Бойл и Вань Чуань Као, используя термин Жоржа Батая, называют трогательность точкой экстаза, то есть сравнивают воздействие милых предметов и персонажей на психику с моментом «потери себя» в опыте оргазма[86 - Boyle, Kao 2017: 17.]. После встречи с мамэсиба это определение не кажется преувеличением: «фасолинки концентрированной трогательности» превращают контактные кафе в пространство переживания коллективного экстаза. Концепция каваии, воплощенная в образе предельно трогательного животного, позволила вывести экстаз за рамки половых отношений, делая его публичным, обыденным, тиражируемым. Как объекты дизайна, ориентированного на стерильный оргазм, современные животные-компаньоны проходят ускоренный искусственный отбор и переживают радикальные анатомические трансформации не ради улучшения качеств породы, а чтобы усилить реакцию умиления[87 - Из-за дополнительных рисков серьезных заболеваний вследствие миниатюризации порода мамэсиба не признана клубами заводчиков сиба-ину.].

Исследуя понятие трогательности, Бойл и Као связывают его с такими характеристиками, как мягкость, округлость, инфантильность, женственность, беспомощность, уязвимость, безвредность, игра, удовольствие, неловкость, потребность в заботе и внимании, интимность, домашний уют и простота, а также с качествами, которые могут оцениваться как негативные; незрелостью, легкомыслием, зависимостью, потенциалом для манипуляции и ориентацией на иерархические отношения[88 - Ibid.]. Некоторые из этих характеристик поощряют интенсивный тактильный контакт, другие – сравнение животных с маленькими детьми. Несколько респондентов Плурд признались, что им нравится позиционировать себя в качестве покровителей своих фаворитов – чувствовать зависимость кошек от знаков внимания. Эстетика каваии побуждает нас строить с животными-компаньонами отношения, основанные на антропоморфных проекциях, вместо того чтобы изучать особенности вида и наблюдать за повадками конкретных особей. Для понимания истоков этой тенденции нам стоит познакомиться с Сырком.

Ил. 3. Сырок (Cheese), пудель стандарта teacup. В 2018 году был выставлен на продажу на сайте одного из южнокорейских зоомагазинов

Животные как портативные трансфертные объекты

Сырок – дизайнерский микропудель, которого можно заказать онлайн из Южной Кореи (ил. 3). Доставка придет на дом в любую точку мира. К щенку прилагается годовая гарантия: если Сырок погибнет от вируса, с которыми не в состоянии справиться его иммунитет (например, собачьей версии коронавируса), генетических проблем или врожденной дисфункции органов, покупателю пришлют нового щенка той же масти и пола. Но грустные подробности, провоцирующие критический взгляд на этот «товар», открываются не сразу. Многочисленные инстаграм-аккаунты с умилительными собаками делают все возможное, чтобы инициировать спонтанные покупки. Предлагая животных размером чуть больше ладони, рекламные профили настаивают, что такие питомцы подходят всем – и детям, и пожилым людям. В одном из таких аккаунтов я увидела фотографию Сырка. Он смотрел в камеру глазами-бусинками плюшевой игрушки, а его короткие светло-коричневые кудряшки напоминали синтетический ворс мягкого медведя, который в 1980?е был моим неизменным компаньоном, пациентом моей воображаемой поликлиники. Рекламу с портретом Сырка и других щенков – Печеньки, Маршмэллоу и Арахиса – сопровождал соответствующий слоган «Самая маленькая версия мишки Тедди»[89 - В Западной Европе и Америке имя Тедди стало нарицательным для одной из самых популярных мягких игрушек XX века – плюшевого мишки. Южнокорейский онлайн-магазин использует исходный текст «A smallest version of Teddy Bear» для продвижения животных стандарта teacup в Instagram.]. Чтобы сделать акцент на размере, животных фотографировали в круглых чашках для чая или рядом с 15–17-сантиметровыми предметами – смартфоном, банкой колы, фотоаппаратом мгновенной печати или тамблером для кофе. В выборе этих средств проявилась ретрофутуристичность, характерная для постмодернистской версии трогательности[90 - Boyle, Kao 2017: 14.]: с одной стороны, текст, продвигающий Сырка, ориентировался на культурно-символические коды, способные вызвать чувство ностальгии по детству, с другой – его фотографии подчеркивали миниатюрность и мобильность, свойственные современным многофункциональным устройствам и предметам подвижного быта.

Сравнение собак с игрушками и едой может многое рассказать о целевой аудитории интернет-магазинов удобных животных и механизмах их сбыта. Овеществление щенков и выбор для них «съедобных» имен побуждают потенциальных покупателей воспринимать их как средства для снятия стресса. В детстве с тревогой помогали справиться мягкие игрушки, а позже – «запретные» удовольствия, например пирожные. В альянсе приятных вкусовых и тактильных ассоциаций из рекламы Сырка плюшевый мишка представляет собой переходный (трансфертный) объект, описанный детским психоаналитиком Дональдом Винникоттом в 1950?х годах. Под такими объектами Винникотт понимал предметы или явления, которые можно отнести одновременно к внутренней и внешней реальности. Ребенок осознает, что его любимый плюшевый медведь не является частью его тела, но относится к игрушке как к живой и даже испытывает неприятные эмоции, если с ней что-то произойдет[91 - Винникотт 2000а: 187; Winnicott D. Transitional Objects and Transitional Phenomena // Through Paediatrics to Psycho-Analysis. N. Y., N. Y.: Basic Books, 1975. P. 229–242.]. Согласно Винникотту, такой объект ассоциируется у ребенка с материнской грудью и поэтому метонимически заменяет мать. «Не-я»-предмет призван ослабить беспокойство в стрессовых ситуациях, вызванных временным отсутствием матери, например во время сна. Стабильное ощущение комфорта от контакта с мягкой фактурой ткани и наполнителя создает иллюзию безопасности, укрепляет уверенность и поощряет младенца исследовать мир вокруг себя, даже сталкиваясь с умеренным стрессом. Похожий механизм лежит в основе акции «Обними друга перед полетом». В феврале 2019 года в аэропорту Домодедово пассажиров провожали в полет подопечные фонда «Вторая жизнь»: бигль Физзи, хаски Нами и дворняги Клепа и Луша. Каждый мог пообщаться и пообниматься с собаками, сняв стресс перед перелетом[92 - Первый сеанс канистерапии прошел в аэропорту Домодедово 26 февраля 2019 года.].

Другой промоинструмент, призванный ускорить продажу Сырка, – временные «съедобные» имена. Называя щенков в честь антистрессовых продуктов – сыра, шоколада, круассанов и маршмэллоу, – продавцы микрособак обращаются к нашей вкусовой памяти, напоминая о чувстве эйфории от прилива эндорфинов (реакции организма на простые углеводы). Выбирая в качестве точки входа ассоциацию с исключительно приятными вкусовыми ощущениями, текстово-визуальный профиль Сырка подчеркивает, что удовольствие от общения с ним имеет важное преимущество перед стрессовым перееданием: отсутствие побочных эффектов, вызванных избытком калорий. На фоне сладких десертов и антидепрессантов Сырок-собака позиционируется как наслаждение без последствий. Купив чипированного микропуделя с необходимыми прививками и документами, подтверждающими факт ветеринарного контроля, и оплатив услуги сертифицированной компании по перевозке животных, мы приобретаем ласкового и лояльного персонального терапевта по цене 67 рублей в день[93 - Если учитывать расценки, актуальные летом 2022 года, стоимость покупки и доставки микропуделя в Россию составит около 295 000 рублей. Если собака доживет до минимальной границы ожидаемой продолжительности жизни и проведет с нами 4380 дней (12 лет), ее стоимость составит около 67 рублей в день. С развитием рынка миниатюрных животных мы можем ожидать значительного снижения этой цифры.]. Дешево, удобно и эффективно: можно сказать, что в списке развлечений, характерных для экономики внимания, Сырок – идеальный товар, который встает в ряд с другими терапевтическими удовольствиями современности – видеоиграми и сериалами.

Ассоциация с вкусной едой и плюшевым мишкой позволяет предположить, что сообщение о продаже микропуделя намеренно обращается к дологическому восприятию в обход критического суждения. Желаемый результат такой рекламы – импульсивное потребление, которое не предполагает оценки реальной стоимости покупки. Образ трогательного животного всегда вызывает доверие и в определенной степени действует даже на тех, кто смог сформировать иммунитет к рекламе. Обещая расслабляющий эффект сыра и сахара без увеличения веса, опция приобретения удобного животного становится актуальной для любого интернет-серфера в поисках относительно доступного и невинного средства от стресса. В свою очередь, акцент на размере питомца предупреждает потребности тех, кто ведет мобильный образ жизни и хочет всегда иметь под рукой источник психологического комфорта. Рост взрослого микропуделя совпадает с высотой iPad mini, а вес соответствует минимальной массе здорового новорожденного ребенка. Это делает Сырка портативным резервуаром умиления для всех, кому важна автономность и мобильность современных технологий.

В годы моего детства (в конце 1980?х и 1990?е) по телевизору часто показывали мультфильм «Дудочка и кувшинчик», снятый на «Союзмультфильме» в голодном 1950 году. Сказка о девочке Жене учила, что легких удовольствий не бывает и, чтобы насладиться земляничным вареньем с розовой пенкой, нужно несколько часов провести в лесу на корточках. Старик-боровик, начальник всех грибов и ягод, был готов обменять волшебную дудочку, звуки которой заставляли землянику показаться из-под листьев, на Женин кувшинчик. Выбрав музыку, девочка поняла, что унести ягоды из леса не получится. Начальник намекнул, что дудочка и кувшинчик в одни руки не выдаются, а лесные птицы, продолжая его мысль, подпевали, что без труда и заботы варенья не видать. Реклама Сырка заставляет поверить, что дудочка и кувшинчик наконец выдаются в комплекте с основным приобретением. Триада «труд, забота, удовольствие», традиционные составляющие совместной жизни с животным-компаньоном, таким как немецкая овчарка, для многих людей сегодня теряет привлекательность, как и институт семьи. Взяв курс на производство предельно легких в уходе питомцев, казалось бы не требующих тренировок и регулярных прогулок, рынок удобных зверей постепенно стирает труд и заботу из формулы компаньонства, вернее, его восприятия. К тому же в игру включаются технологические инновации, предлагая упростить каждый аспект жизни с животными до автоматизма. Когда усилия заводчиков и зоостартапов объединяются, аргументы против покупки Сырка стремятся к нулю, хотя в реальности уход за микрособакой, особенно в период взросления, требует времени и терпения. Из-за навязчивого позиционирования в качестве удобных питомцев многие миниатюрные животные оказываются в приютах или погибают вследствие ненадлежащего ухода.

Животные как фармакологические препараты

Согласно Винникотту, заботясь о ребенке, мать показывает ему, что жизнь стоит того, чтобы жить[94 - Stiegler 2013: 1.]. Задача трансфертного объекта – напоминать об этом. Восторг, который человек испытывает, играя с питомцем, облегчает переход к реальности – заставляет фокусировать внимание на текущем моменте, отвлекаясь от переживаний по поводу карьерных и романтических неудач. Тем не менее в отличие от медитации и некоторых методик психотерапии, направленных на развитие осознанности, зрительный и тактильный контакт с трогательными животными не требует усилий, имеет временный эффект и не способствует приобретению навыка сопротивления стрессу без посредников. И хотя встреча с мамэсиба в токийском кафе может быть воодушевляющим опытом, приобретение его в качестве питомца сделает подобное переживание обыденным. Уменьшение размера собаки позволяет сделать взаимодействие с ней еще более привычным – животные карманного формата становятся такими же подручными объектами, как смартфоны, которыми мы манипулируем автоматически. В этом отношении Сырок как мобильное средство примирения с реальностью напоминает портативный диспенсер сомы – безвредного синтетического наркотика, который помогал персонажам антиутопии Олдоса Хаксли «О дивный новый мир» мгновенно подавлять любые негативные эмоциональные импульсы и возвращаться к исполнению предписанных им ролей.

Как отметил Стиглер, когда трансфертный объект становится обыденным, он рискует перейти в разряд фармакологических препаратов с возможностью привыкания и опасностью интоксикации[95 - Ibid.: 3.]. В этом случае условного мишку Тедди, который призван стимулировать интерес к активному познанию мира, необходимо рассматривать как средство, способное в определенных обстоятельствах стать токсичным для психического здоровья ребенка. Следуя этой логике, влияние животных-компаньонов, которые позиционируются и используются как переходные объекты, может быть как продуктивным, так и деструктивным. Эффект их воздействия на наш ментальный аппарат во многом зависит от поведения и самочувствия животных, характера взаимодействия с ними, частоты и близости контактов. Например, групповая терапия с участием собак, ориентированных на просоциальное поведение в отношении людей, как правило, снижает напряжение, облегчает связь с реальностью и поощряет тех, кто пережил травму, вернуть навыки взаимодействия с окружающими. Также животные-терапевты часто помогают детям, которые испытывают сложности в процессе адаптации к новой среде: животные побуждают их проявлять инициативу в общении со сверстниками без участия родителей. В этих ситуациях атмосферу комфорта и доверия, созданию которой способствует присутствие животных, можно считать продуктивной.

С другой стороны, повседневное использование животного-компаньона в качестве антистрессовой игрушки, которая всегда под рукой, может привести к формированию психической зависимости. К тому же привыкнуть к компании питомца намного легче – в сравнении с мишкой Тедди взаимодействие с живым телом сопровождается более яркими эмоциональными переживаниями. Рассуждая о терапии с участием собак, необходимо упомянуть важный эффект, который отличает живой переходный объект от искусственного, Сырка от Aibo, – интенсификацию удовольствия. Демонстрируя наслаждение от ласк, животные многократно повышают степень удовлетворения, которое мы испытываем в процессе общения с ними. Экстремально трогательные животные-компаньоны, похожие на мамэсиба или помски, всегда расположенные к контакту с людьми, могут усугубить развитие зависимости и, как следствие, усилить склонность к социальной изоляции и меланхолии. Когда человек чувствует себя одиноким, а в отношении к себе окружающих видит лишь безразличие или агрессию, ласковый питомец может усугубить желание замкнуться в зоне непродуктивного комфорта. Вместо напоминания о том, что жизнь за пределами квартиры и интернета стоит того, чтобы жить, такие отношения могут убедить в обратном. Если среди разных типов физической социальности источником положительных эмоций будет лишь контакт с животным-компаньоном, среда и отношения, расположенные вне интимного пространства взаимодействия с ним, могут оцениваться как психологически небезопасные. Это во многом объясняет популярность котокафе и голографических компаньонок в Японии как альтернативы социальным связям, а также тот факт, что Антонакопулос и Пикок не нашли прямой зависимости между наличием животных-компаньонов и психическим здоровьем их опекунов, отметив вместо этого склонность одиноких владельцев кошек и собак к повышенной тревожности[96 - Peacock, Chur-Hansen, Winefield 2012: 292; Antonacopoulos, Pychyl 2010: 37.].

Ил. 4. Александр Повзнер. Без названия, 2020. Бумага, тушь, 62 ? 87 см

Животные как телесные терапевты: потребность в тактильном этикете

В отличие от других механизмов поддержки, в трансфертном объекте нас привлекают прежде всего его физические свойства (ил. 4). У каждого из нас есть любимые фактуры, к которым хочется прикасаться снова и снова, чтобы испытать приятные ощущения. Для кого-то это кашемировый шарф, для некоторых – воздушно-пузырчатая пленка («пупырка»), для меня – бумага в японских книгах и блокнотах. Такие предметы обладают определенным набором качеств, возбуждающих наши тактильные ощущения, но эффект от прикосновения к животному не сравнится по силе воздействия ни с одной вещью подобного рода. В процессе общения с животными чувствительные рецепторы наших пальцев активируют целый спектр ощущений. Мы взаимодействуем с мягкой шерстью животных, ощущаем их вес, температуру и текстуру их кожи, ритм сердцебиения и дыхания, реагируем на движения, которые они производят в поисках ласки. Сжимая антистрессовые игрушки, например сквиши (от английского squishy – «мялка»), или прикасаясь к телам животных, мы тратим излишек нервной энергии и расслабляемся, занимая мозг обработкой сенсорной информации. В дополнение к эффекту, который производит взаимодействие с приятными на ощупь предметами, тактильный контакт с животным-компаньоном провоцирует дополнительный эмоциональный подъем в ответ на знаки доверия и симпатии со стороны живого и чувствующего «не-я». Кошки и собаки отзываются на нежность ответными прикосновениями, жмурятся от удовольствия, расслабляют мышцы, облизывают наши руки, подставляют бока, щеки и другие чувствительные зоны для почесываний – эта демонстрация признания, как и сами ласки, стимулирует выработку окситоцина. В этом отношении влияние тактильных контактов с животными на наше настроение напоминает приятный разговор с людьми, которые нам близки и симпатичны.

Рост тревожности в повседневной жизни обостряет потребность в умиротворении и безопасности – так как прикосновения к животным-компаньонам способствуют появлению этих ощущений, стремление к тактильному контакту с ними рискует превратиться в автоматическую реакцию на стресс. К тому же злоупотреблять животными, используя их тела для самоуспокоения, легче, чем инициировать контакт с людьми. У кошек и собак намного меньше возможностей избежать назойливых прикосновений со стороны своих людей, чем у членов их семей: некоторые животные воспитаны беспрекословно подчиняться, у других удалены когти, третьи слишком малы. Кроткий Сырок и другие собаки карманного формата будто созданы служить жвачкой для рук. Некоторые люди не замечают, не понимают или намеренно игнорируют поведенческие сигналы, которые говорят о том, что животному некомфортно. Есть и те, кто еще не успел подумать об этикете контактной социализации своих собак и стесняется отказывать незнакомцам, которые обращаются с вопросом «А можно погладить?». Многие прикасаются к чужим животным, не спрашивая – например, в Великобритании это норма.

Помимо преувеличенного объема тактильных взаимодействий, многие люди прикасаются к собакам и кошкам неправильно: наши тела отличаются, и то, что приятно и понятно человеку, может доставить животному дискомфорт и даже напугать его. В быту мы часто не только проецируем на питомцев человеческие эмоции, но и пользуемся теми же моделями прикосновений: это хорошо заметно в поведении детей, которые обнимают собак, целуют котов и пытаются взять их за лапы. Все три типа контакта, как правило, неприятны животным и могут быть опасными. Приближение лица для поцелуя может напугать кошку, а обездвиживающие объятия – собаку, для которой всегда важна опция побега. К тому же у каждого животного свои привычки – вопреки распространенному мнению, некоторые коты с детства любят поглаживания живота, но не терпят, когда их берут на руки, поэтому перед тем, как отдать своего компаньона на передержку, важно подробно описать ее или его привычки.

В 1990–2010?е годы, в процессе исследований влияния тактильной терапии на недоношенных детей, Тиффани Филд доказала, что прикосновения почти так же важны для развития младенцев, как и питание[97 - Благодаря регулярной тактильной терапии недоношенные младенцы на 47% быстрее набирали вес, чем дети из контрольной группы. Field 2001: viii.]. Ее открытия стимулировали интерес к изучению массажа и других практик тактильного воздействия как способов лечения симптомов самых разных заболеваний – от СДВГ до диабета. Результаты исследований Филд, а также сравнение уровней агрессии подростков в культурах с дефицитом прикосновений (Великобритания, США) и традиционно тактильных культурах (Франция, Уганда, Индия) позволили рассматривать сенсорный голод как важный фактор психического здоровья[98 - Ibid.: 20.]. Согласно Филд, помимо питания и физических упражнений каждому человеку необходима ежедневная доза прикосновений. Тактильный контакт снижает уровень кортизола, гормона стресса, способствует нормализации мозговых волн, дыхания, сердечного ритма и даже иммунной системы[99 - Ibid.: viii, х.]. Между тем тактильное взаимодействие между людьми продолжает подвергаться социальной стигматизации как возможное проявление сексуальных импульсов. Чтобы избежать возможных обвинений в насилии, детские сады и школы вводят запреты на тактильный контакт, в том числе между детьми. Несмотря на то что прикосновения необходимы им для выживания и формирования здоровых представлений о любви и привязанности[100 - Ibid.: 5.], современные родители тоже стараются сдерживать импульсы к тактильному контакту – по словам Филд, на фоне превращения прикосновений в табу родители занимаются самодиагностикой и переживают, что желание прикасаться к ребенку может быть понято как проявление полового влечения[101 - Ibid.]. В этой ситуации и дети, и взрослые компенсируют дефицит тактильности за счет животных-компаньонов (прикосновения к которым свободны от неудобного подтекста) и полимерных жвачек для рук – Филд считает, что популярность в США антистрессовых сквишей и слаймов связана с недостатком прикосновений[102 - Ibid.: 109.].

Принцип минимальных прикосновений уже стал частью глобальной культуры как компонент делового этикета и норма вежливого поведения в публичных пространствах перенаселенных городов. Активные прикосновения подчинены строгим регламентам – достаточно вспомнить осия (от японского ?? – «толкать»), сотрудников токийского метро и железных дорог, которые заталкивают пассажиров в переполненные вагоны, прикасаясь к их спинам – наименее стигматизированному участку тела. Побывав на приеме у врача в японской провинции, я поняла, что и эта область вынужденных прикосновений подчинена правилам – контактный осмотр проводится строго в присутствии медсестры, которая берет на себя манипуляции с нижним бельем и легкими толчками указательного и среднего пальцев приводит тело пациента в нужное положение.

В последние десятилетия развитие интернет-коммуникации, культура самозамкнутого индивидуализма, распространение уединенного образа жизни и снижение сексуальной активности многократно усугубили дефицит прикосновений. Состояние постоянного нервного возбуждения как следствие воздействия информационных и визуальных сигналов обостряет потребность в физическом контакте, а эмоциональная усталость побуждает выбирать быстрые и легкие способы снятия напряжения, в том числе контакт с животными. Из-за хронических переработок, недостатка времени и денег немногие из нас могут позволить себе утолять тактильный голод с помощью альтернативных методик – регулярных расслабляющих ванн, мануальной терапии, плавания, сеансов массажа или занятий керамикой. В период пандемии для многих одиноких людей животные-компаньоны остались единственным источником живых прикосновений.

Профессионалы зооиндустрии и специалисты по человеческим ресурсам уже оценили и с успехом эксплуатируют терапевтический эффект тактильного контакта с трогательными животными. Они устраивают сеансы снятия стресса, приглашая в офисы и учебные заведения социализированных собак, готовых к прикосновениям и объятиям посторонних. Лицами контактных сессий с животными выступают большие альбиносы мохнатых пород и золотистые ретриверы (в противовес черным собакам, которых из приютов забирают редко)[103 - Из интервью 2020 года с Марусей Лежневой, директором ассоциации «Благополучие животных».]. Офисы многих западных корпораций перешли к формату pet-friendly, как и некоторые московские компании: благодаря контакту с животными сотрудники чувствуют себя как дома и не торопятся уходить с работы. В то же время в офисном опенспейсе собаки могут подвергаться тактильной перегрузке. Городская инфраструктура в целом, включая рестораны, магазины и такси, становится терпимее к животным-компаньонам, хотя многие общественные заведения все еще настаивают на наличии намордников. Правда, теперь это правило звучит все реже: крупных собак становится меньше, а трудно преодолимое желание прикасаться к их уютным телам компенсируется миниатюрными животными, воплотившими идею Дин о крошечных наггетсах удовольствия.

Итак, хронический дефицит прикосновений, нервное возбуждение, чувство нестабильности, кризис внимания и многие другие факторы влияют на перепроизводство животных-компаньонов и появление новых способов радикальной трансформации их тел. Ориентация рынка на миниатюрных кошек и собак способствует росту спроса на диких животных карманного формата. Как симптом изменений в образе жизни, приоритетах и желаниях людей потребность в питомцах-психотерапевтах продолжает стимулировать расширение ассортимента удобных животных с тактильными и визуальными характеристиками антистрессовых игрушек. Уже сегодня свободные животные с трогательной внешностью и приятными на ощупь телами становятся потенциальными объектами приручения и миниатюризации – вполне вероятно, что уже скоро в зоомагазинах появятся карманные вомбаты, развлекающие владельцев квадратными фекалиями, и компактные выдры, которым достаточно купания в ванной малогабаритной квартиры.

Руководством к преобразованию животных-компаньонов в фармакологические препараты против стресса служит профиль потенциальных покупателей. Он характеризуется, с одной стороны, отсутствием времени, энергии, лишних квадратных метров, семьи и возможности планировать свою жизнь на пятнадцать лет вперед; с другой – развитием психических и поведенческих расстройств, которые, помимо прочего, влияют на уровень внимания к потребностям животных-компаньонов и способность к сосредоточенному взаимодействию с ними. В таком контексте задача формирования глубокой привязанности становится очень сложной. Это не значит, что депрессию, СДВГ и другие диагнозы стоит считать противопоказанием для жизни с животным-компаньоном. Тем не менее решение взять ее или его в приюте или купить не может быть спонтанным и ориентированным на получение удовольствия – статистика брошенных животных побуждает брать в дом кошек и собак в ответ на их потребность в опеке.

Эффективная забота о своем здоровье в рамках неолиберальной культуры позиционируется как личная ответственность каждого из нас – пока это отношение к психическим и эмоциональным расстройствам не изменится, ни один, даже самый удобный кот не сможет вылечить депрессию. В условиях интенсивной чувственной стимуляции и других явлений цифрового изобилия заботу о себе бессмысленно перепоручать животному-компаньону, игнорируя дисциплину внимания, баланс активностей и профессиональную помощь. Несмотря на это практика использования кошек и собак для снижения стресса поддерживается средствами массовой информации, психотерапевтами и даже некоторыми приютами – потребность в психологическом комфорте считается достойной причиной для «укотовления». На фоне популяризации антистрессового потенциала кошек и собак желание построить «аутентичные эмоциональные и социальные отношения с [ними], отличные от тех, что связывают [нас] с людьми» – редкий мотив для формирования межвидовых союзов[104 - Гийо 2019: 273.]. Пока отношение к животным как ресурсу для удовлетворения человеческих потребностей остается нормой, единственным фактором, который сдерживает рост популяции кошек и собак, является нежелание арендодателей пускать в свои квартиры животных. В ожидании смены ценностных установок в отношении нечеловеческих компаньонов нам остается формулировать правила этической дисциплины самостоятельно – для этого необходимо помнить, почему собаки, кошки и другие трогательные животные так востребованы в качестве объектов психологической поддержки и какие привычки провоцирует такое использование их тел.

ГЛАВА 2. СУБСТИТУТЫ ДЕТЕЙ

У меня никогда не было мягких игрушек, похожих на взрослых животных. Даже в семье игрушечных медвежат у детей и родителей выражения лиц и пропорции тел были одинаковыми: ребенок отличался от мамы и папы лишь размером, а медведица от медведя – наличием кухонного фартука. Мне стало интересно, всегда ли детские игрушки выглядели как дети. Оказалось, что первый плюшевый мишка Тедди совсем не похож на ребенка. Он появился в 1902 году как реакция на заметку The Washington Post о неудачной охоте Теодора Рузвельта – его отказе стрелять в медведя, которого один из его служащих оглушил прикладом винтовки и привязал к дереву[105 - Карикатура Клиффорда Берримана была опубликована в The Washington Post 16 ноября 1902 года. Благодаря ей история Рузвельта и медведя запомнилась тем, что президент посчитал недостойным стрелять в раненого зверя на привязи. Тем не менее Рузвельт приказал своему компаньону «избавить его от страданий», и тот зарезал медведя. См.: Kaplan 2016.]. Оригинал мишки Тедди сегодня хранится в Национальном музее естественной истории: пропорции его тела близки к параметрам взрослого животного, на лице – выражение смущения, которое при смене ракурса переходит в раздражение[106 - Первый мишка Тедди хранится в Национальном музее естественной истории Смитсоновского института в Вашингтоне, США.]. Несмотря на это Тедди стал самой популярной игрушкой в западном мире. На протяжении XX века прибыль от продажи плюшевых компаньонов росла, а внешний возраст Тедди уменьшался – головы и уши мишек увеличивались и округлялись, а лапы укорачивались и утолщались, стремясь к младенческим пропорциям. К 1960?м годам Тедди стал «ровесником» детей и с тех пор не взрослел. У моего медведя из 1980?х уже не было вышитых когтей, лишь трогательные клетчатые ступни, но главное – неизменная полуулыбка, всегда не к месту: возвращаясь домой из советского детсада, хотелось хоть раз увидеть на его лице адекватный эмпатический отклик – выражение безысходности или хотя бы сочувствия.

С распространением эстетики каваии и культуры YA (young adults, молодых взрослых) желание тридцатилетних читать подростковые книги и покупать трогательные вещи перестало казаться неуместным. В первые десятилетия XXI века внешне помолодели роботизированные питомцы Aibo. В 2013 году Bandai, производитель Tamagotchi, выпустила приложение для «ностальгирующих миллениалов», которые теперь могут растить виртуальных питомцев в смартфонах. С начала 2010?х, с распространением новых мессенджеров, таких как KakaoTalk, Line и Telegram, использование трогательных эмотиконов в переписке стало нормой для людей всех поколений. В стикерпаках этих приложений преобладают трогательные животные, среди персонажей, представляющих бренды Line и Kakao, есть азиатские версии мишки Тедди – Brown и Ryan. Как и многие другие популярные эмотиконы, они развиртуализировались и стали частью материальной культуры. Их изображения используются в оформлении фирменных канцелярских товаров, аксессуаров и предметов интерьера, которые часто покупают взрослые. Также круг поклонников кавайных персонажей растет благодаря видеоиграм. Ядро целевой аудитории Nintendo традиционно составляли дети 6–14 лет, но милые карманные монстры продолжают набирать популярность среди взрослых: на момент запуска приложения с игрой Pokеmon GO в июле 2016 года доля игроков в возрасте 30–49 лет составила 25%, или пять миллионов двести пятьдесят тысяч человек[107 - По данным немецкой исследовательской компании Statista, публикация Distribution of Pokеmon GO users in the United States as of July 2016, by age group, 26 июля 2016 года.]. Вслед за популярностью подобных персонажей вырос спрос на кошек и собак «карманного» формата – почти у каждой модной породы появилась карликовая версия. Бум социальных медиа позволил людям массово делиться изображениями своих животных с другими пользователями и зарабатывать сперва социальный, а затем и финансовый капитал. Трогательные лица и тела миниатюрных животных оказались идеальным контентом для личных блогов. На фоне производства собак, которые до конца жизни сохраняют щенячьи тела, появилась концепция межвидового родительства: ее сторонники считают питомцев своими детьми и строят отношения с ними в соответствии с традиционными представлениями о материнстве и отцовстве. И хотя для популярности миниатюрных животных-компаньонов много причин, в этой главе мы попробуем разобраться, почему все более востребованными становятся питомцы, похожие на детей, какие человеческие потребности они удовлетворяют, кому приносят деньги и какую цену платят за вечную юность.

Ил. 5. Ирина Корина. Счастье есть! 2004. Калька, гуашь, графитный карандаш. 29,5 ? 21 см. Собрание Московского музея современного искусства. Благодаря ассоциации с детством образ плюшевого медведя используется в рекламе как универсальный символ счастья. Работа Кориной воспроизводит сюжет рекламного модуля банка

Животные-компаньоны как спутники продленного детства

Почему человек выбирает животное в качестве объекта заботы? Одна из причин в том, что рядом нет значимого другого. Это происходит из?за ослабления интенсивности семейных, дружеских и романтических связей на фоне свободы и анонимности, которые предлагает жизнь в мегаполисах. Интернет позволяет постоянно обновлять круг общения, провоцируя переход к экстенсивному типу социальных отношений – постоянному расширению сети поверхностных знакомств. Как мы обсудили выше, в период кризиса продолжительных отношений с людьми животные-компаньоны помогают реализовать потребность в физической близости, в том числе тактильной. Также через общение с ними человек удовлетворяет желание быть значимым для другого живого существа. Для понимания природы таких союзов ослабление социальных связей стоит рассматривать как следствие более сложного феномена, связанного с перераспределением ответственности. В современном контексте замещение людей животными – это симптом двух взаимосвязанных процессов: с одной стороны, ранней эмансипации от родителей и профессиональной независимости (то есть принятия ответственности за себя), с другой – постоянного откладывания социального взросления, которое выражается в состоянии продленного детства (то есть в неопределенной отсрочке многолетней ответственности за благополучие другого человека – романтического партнера и/или ребенка). Первый процесс требует времени и энергии и предполагает постоянное переизобретение себя, включая освоение нескольких смежных или даже разноплановых специализаций к 35–40 годам. Второй позволяет экономить ресурсы времени и энергии для профессионального развития и развлечений. При этом даже если молодые люди покидают родной дом, родители всегда остаются на связи благодаря сетевым технологиям. Опираясь на теорию развития личности Эрика Эриксона, социальный психолог, исследователь науки и технологий Шерри Таркл предположила, что это обстоятельство препятствует установлению дистанции, необходимой для взросления:

Родители всегда доступны… Молодые люди не могут научиться переживать одиночество, размышлять о своих эмоциях наедине с собой. Хрупкие и зависимые, они не способны сформировать представление о том, кто они такие, до того, как они наладят успешные жизненные партнерства[108 - Dean 2013: 76.].

В эпоху юности моих родителей время для развлечений было редким и концентрированным: зачастую подростки и молодежь активно веселились лишь в годы студенчества. Иногда досуг удавалось совмещать с работой на стартовых должностях, когда количество свободного времени превосходило уровень ответственности. Сегодня период стажировок, дополнительного образования и начальных рабочих позиций растягивается на два десятилетия. В этих условиях животные-компаньоны, хорошо адаптированные к жизни в мегаполисах, представляют собой наименее обременительный пакет ответственности – обязательств, которые неизменно сопровождают физическую близость и эмоциональную привязанность к другому. При этом взаимодействие с животными часто приносит больше удовлетворения, чем отношения с людьми.

В 2014 году кинокритик Энтони Оливер Скотт открыл дискуссию о «смерти совершеннолетия в американской культуре»[109 - Scott 2014.], вступив в полемику с журналисткой Рут Грэм[110 - Graham 2014.]. В статье «Против YA» Грэм пишет, что в США 28% книг, написанных для двенадцати-семнадцатилетних, покупают и читают люди в возрасте 30–44 лет. Журналистка считает, что «взрослые должны стыдиться интереса к литературе, написанной для детей», при этом признает, что роман о любви красивых подростков – очень соблазнительный способ бегства от реальности[111 - Речь о романе «Виноваты звезды» Джона Грина, герои которого знакомятся в группе поддержки для больных раком.]. В этих словах содержится важный намек: ностальгия по детству связана с тоской по искренности и романтике. Распространение эстетики каваии также удовлетворяет потребность в эскапизме – объекты и контент, которые вызывают реакцию умиления, создают альтернативный эмоциональный контекст на фоне социального напряжения и политической депрессии, характерной для неолиберальных культур[112 - Berlant 2011: 261.]. Вкупе с ностальгией по детству эстетика трогательности формирует интимное пространство для восстановления психологического равновесия: потребление кавайного контента позволяет временно изъять себя из «взрослой» жизни и отвлечься от мыслей о двойных стандартах, дискриминации, безработице, неравенстве, насилии и ответственности[113 - Dale, Goggin, Leyda, McIntyre, Negra 2017: 10–11.]. В этом контексте попытка Грэм пристыдить взрослых потребителей YA-культуры за стремление переживать юношеские удовольствия выглядит довольно жестокой – увлечение подростковыми сюжетами и трогательными персонажами, способными на искренние чувства и романтические жесты, выглядит сравнительно безопасной стратегией выживания в стрессовой среде, особенно в сравнении с антидепрессантами и алкоголем. С другой стороны, социальные эффекты продленного детства еще недостаточно исследованы, чтобы квалифицировать их как социально приемлемый риск.

В поисках ответа на вопрос «Почему взрослый образ жизни стал концептуально несостоятельным?» Скотт исследовал персонажей американской литературы, опираясь на работы литературного критика Лесли Фидлера, и пришел к выводу, что сопротивление императивам совершеннолетия имеет долгую историю:

Типичным мужским протагонистом в нашей художественной литературе был мужчина в бегах, вытесненный в лес или море… куда угодно, лишь бы избежать «цивилизации», то есть противостояния мужчины и женщины, ведущего к сексу, браку и ответственности. Одним из факторов, определяющих тему и форму наших великих книг, является стратегия уклонения, отступления к природе и детству, которое делает нашу литературу (и жизнь!) настолько очаровательно и неистово «мальчишеской»[114 - Scott 2014.].

Анализируя персонажей Марка Твена, Скотт подчеркивает важность постоянного противопоставления инстинктивной порядочности Гекльберри Финна и лицемерия взрослого мира. Гек бежит от отца-алкоголика, а затем – от душного авторитета женщины, который господствует в приватном пространстве американского дома[115 - Ibid.]. Сегодня похожую стадию юношеского бунта против патриархальных институтов переживают женщины, вспомним комедийные сериалы – «Девочки» (2012–2017) и «Брод Сити» (2014–2019), позже – «Дрянь» (2016–2019) и «Великая» (2020–…). После сатирического протеста, как считает Скотт, для женских культурных героев наступит фаза инфантильного отрицания романтических отношений и родительства по примеру протагонистов-мужчин[116 - Ibid.]. Симптомы этого процесса уже заметны: в 2018 году 36% жителей США в возрасте 20–45 лет выразили сомнение в том, что дети совместимы с желанием иметь больше свободного времени, 34% опрошенных не нашли партнера для воспитания ребенка, а для 31% респондентов расходы, связанные с заботой о детях, слишком ощутимы[117 - Miller 2018.]. По сравнению с ребенком уход за животным-компаньоном почти не занимает времени и стоит значительно дешевле. В то же время социальное благополучие питомца не требует «полной семьи», то есть наличия второго «родителя».

В 2016 году, выступая с лекцией в Колледже вечнозеленого штата в Вашингтоне, Донна Харауэй предложила свое определение человечества, назвав людей «личинками, которые никогда как следует не взрослеют»[118 - Исходная формулировка: «Larvae that never become properly adult». См.: https://www.youtube.com/watch?v= fWQ2JYFwJWU.]. Мы не окукливаемся, чтобы перейти на стадию размножения. Для нас физиологически неизбежным является лишь старение, но не взросление – от последнего можно сбегать бесконечно, используя доступные средства, будь то американские антиутопии о подростках, японские компьютерные игры или южнокорейские микропудели.

Именно животные-компаньоны удовлетворяют потребности в привязанности и принадлежности – желаниях, которые невозможно в себе подавить: стремление к близким взаимоотношениям и тактильному контакту свойственно и детям, и подросткам, и тем, кто выбирает образ жизни «молодых взрослых». В современных неолиберальных культурах возможность не-взросления сочетается с опцией искренних и стабильных отношений с животным, которое зачастую оказывается «более человечным, чем большинство людей»[119 - Философ Джонатан Сингер цитирует своего отца, который называл семейного шелковистого терьера Сэмми «вторым сыном». См.: Singer 2015: 99.]. Причин оставаться добровольно бездетными становится все больше. Среди них – неуверенность в партнере, дефицит свободного времени, снижение доходов, прекаризация труда, а также тревоги о будущем, вызванные переживанием политических кризисов и симптомов глобальной экологической катастрофы. Не имея возможности строить планы на вырост, «личинки людей» объединяются с личинками кошек и собак в уютное сообщество продленного детства, наполненного нежностью и играми. Несмотря на то что с этой функцией вполне справляются собаки карликовых стандартов и обычные кошки, заводчики-авантюристы создают карманных животных, которые похожи на детей в самом буквальном смысле.

Миниатюрные животные и родительский инстинкт

В середине 2010?х годов исследования трогательных предметов, персонажей и животных – их способности вызывать эмоциональную реакцию людей – выделились в отдельную академическую дисциплину: cuteness studies. В рамках этой науки совокупность «умилительных» характеристик получила название «aww-фактор» (от «aww» – возгласа умиления в английском языке)[120 - Dale 2017: 35.]. В основе его действия лежит «схема ребенка» (Kindchenschema), разработанная австрийским зоологом Конрадом Лоренцем в 1943 году. Эта модель предложила ответ на один из вопросов дарвиновской теории: какие качества, приобретенные детьми в результате естественного отбора, побуждают взрослых заботиться о них?[121 - Dale, Goggin, Leyda, McIntyre, Negra 2017: 3.] Лоренц предположил, что трогательные черты в облике младенцев и детей до 3 лет стимулируют проявление родительского инстинкта. Похожими морфологическими характеристикам обладает потомство млекопитающих и птиц – благодаря детским чертам даже те животные, которых принято считать неприятными, могут вызывать положительные эмоции (достаточно взглянуть на птенца вороны). Согласно гипотезе Лоренца, непропорционально крупная голова, преобладание мозгового отдела черепа над лицевым, большие круглые глаза с опущенными внешними уголками, пухлые щеки, короткие и широкие конечности, упругое тело, эластичная кожа и неуклюжие движения пробуждают в нас невольное желание позаботиться о ребенке[122 - Ibid.]. Чтобы максимально усилить aww-фактор, современные заводчики проводят целенаправленную селекцию животных с инфантильными чертами. В том числе поэтому приобретают популярность кудрявые кошки, которые в XIX веке считались больными. И хотя некоторые исследователи подчеркивают, что эффект трогательных внешних и поведенческих качеств несводим к автоматической, дологической реакции[123 - Dale 2017: 35.], «детская схема» Лоренца используется как эффективный маркетинговый инструмент, стимулирующий спонтанные интернет-покупки миниатюрных кошек и собак, а также аксессуаров для них. Вместе с внешними и поведенческими чертами из списка Лоренца в дизайне современных кавайных товаров и продвижении трогательных животных задействованы и другие признаки, которые традиционно ассоциируются с детством, например сладкие запахи, детские вокализации, приятные цветовые оттенки, а также такие абстрактные характеристики, как наивность, невинность, беззащитность, искренность. Применительно к животным-компаньонам ведущее значение приобретает размер: чем меньше тело, тем выразительнее проявляются детские черты.

«Маленькая собачка до старости щенок» – современный рынок домашних животных превратил эту поговорку в формулу производства невзрослеющих кошек и собак. Чтобы вывести животных карманного формата, заводчики выбирают для скрещивания самых маленьких особей в помете. Десятилетием раньше такие котята и щенки считались браком. Питомники, которые заботятся о своей репутации, до сих пор не продают собак, чьи размеры не достигают минимума, установленного национальными клубами различных пород для карликовых версий, – не случайно на профессиональном жаргоне мелких щенков называют runts (в переводе с английского – «отсталые»). Это не значит, что каждая миниатюрная собака имеет врожденные дефекты[124 - Например, порок сердца или печеночные шунты, аномальные соединения сосудов, которые связывают печеночную портальную вену и системное кровообращение.], провоцирующие серьезные хронические заболевания. Тем не менее, по оценкам ветеринаров, для кошек и собак, которые продаются под лейблом «teacup», такой риск значительно превышает допустимый. Многие из них страдают гипогликемией – низким содержанием глюкозы в крови. Это состояние может вызвать у животного судороги с летальным исходом, именно поэтому микропитомцев необходимо кормить часто и по расписанию. Также неестественно маленький размер тела увеличивает предрасположенность к болезням сердца, проблемам с дыханием и пищеварением, разрушению хрящевых колец трахеи, формированию аномального прикуса, вывиху коленной чашечки, артриту, слепоте и гидроцефалии – скоплению лишней жидкости в головном мозге. Скелет миниатюрных животных очень хрупкий: падение из рук опекуна, прыжок со стола на пол или укусы более крупных собак, которые видят в них грызунов, могут привести к переломам костей и даже гибели[125 - Sullivan 2017.]. Неестественно маленькие кошки, взрослый вес которых не превышает полутора килограммов, часто страдают от болезней полости рта и зубов, а также не могут регулировать температуру тела – чтобы помочь им согреться, владельцы покупают для них теплую одежду. Так как низкий рост снижает выносливость и затрудняет возможность вести себя естественно – запрыгивать на диваны и подоконники, бегать за мухами и взбираться на игровые башни, – миниатюрные кошки испытывают фрустрацию, и у них могут развиться стрессовые расстройства[126 - Sullivan 2018.].

Эти и многие другие риски связаны с тем, что методы разведения миниатюрных животных прежде всего ориентированы на радикальное уменьшение размеров их тел. Так как формат teacup не признан официально, бизнес по производству таких животных привлекает некомпетентных и недобросовестных людей. Высокий спрос на карманных питомцев побуждает их использовать неэтичные технологии разведения, включая инбридинг – скрещивание близкородственных особей. Для задержки роста щенкам и котятам снижают норму рациона и содержат в тесных клетках. Даже если все необходимые предосторожности соблюдены, размножение микрособак изначально нельзя считать гуманным, так как тела миниатюрных самок способны вырастить в утробе не больше двух щенков, а роды связаны с возможностью серьезных осложнений и для матери, и для потомства[127 - Jobe 2013.]. Принимая во внимание все эти факторы, ветеринары не рекомендуют покупать неестественно маленьких животных. К тому же, несмотря на то что такие питомцы менее активны, их нельзя назвать более удобными по другим критериям – в сравнении с кошками и собаками карликового стандарта, за ними необходимо постоянно присматривать во избежание травм, следить за тем, чтобы они вовремя поели, не говоря о риске развития хронических болезней уже в первые годы жизни.

Невзрослеющие тела животных и бебиморфизм

Миниатюрное тело – не единственное качество, которое делает животных похожими на детей, хотя именно крохотный размер заставляет маленьких кошек и собак постоянно искать контакта с теплыми руками человека, чтобы согреться (чем меньше животное, тем интенсивнее обмен веществ и выше разница температур его тела и окружающей среды). Многие признаки, описанные Лоренцем, в том числе детские пропорции головы и конечностей, характерны не только для экстремально миниатюрных животных. Такие черты внешности проявляются в облике кошек и собак стандартного размера, ведь изначально эти качества – побочный результат двух процессов: одомашнивания и самоодомашнивания (или автодоместикации). Под первым принято понимать искусственный отбор диких особей по признаку неагрессивного поведения. Под вторым – адаптацию животных к жизни рядом или вместе с людьми по собственной инициативе, ради доступа к остаткам пищи (в древние времена – к добыче людей-охотников, а сегодня – к съедобному мусору). Благодаря этому процессу у кошек и собак формируется не только привязанность к людям, но и склонность к играм в любом возрасте. Сегодня схожие признаки проявляются у других городских животных. Так, в 2020 году было опубликовано сравнительное исследование черепов сельских и городских рыжих лисиц (Vulpes vulpes). Оно зафиксировало, что у лондонских животных более короткие и широкие челюсти, удобные для того, чтобы разрывать пакеты с отходами, и менее крупные мозги, так как их добыча неподвижна[128 - Parsons, Rigg, Conith, Kitchener, Harris, Zhu 2020.]. Интерпретация результатов этого исследования основана на данных эволюционного эксперимента, проведенного Дмитрием Беляевым и Людмилой Трут в 1959 году на базе новосибирского Академгородка. Целенаправленно отбирая черно-бурых лисиц, которые не боялись человека и были готовы к контакту с ним, ученые смогли превратить диких зверей в ласковых питомцев меньше чем за шестьдесят лет.

Толерантное отношение к людям – признак, нетипичный для черно-бурых лисиц. Попытка закрепить его с помощью искусственного отбора привела к дестабилизации морфологических и поведенческих характеристик, необходимых для выживания в естественной среде. Беляев и Трут объяснили это тем, что отбор на пониженную агрессивность вызвал гормональные изменения в организме животных: к десятому поколению уровень кортизола (гормона стресса) у подопытных лисиц снизился на 50% по сравнению с контрольной группой, зато секреция серотонина (гормона хорошего настроения) значительно увеличилась[129 - Дугаткин, Трут 2019: 110, 115, 116, 163.]. Изменение гормонального фона привело к сохранению «щенячьих» черт в облике и поведении взрослых животных. Челюсти лисиц стали короче, длина лап уменьшилась, уши обвисли, у некоторых особей хвосты стали закручиваться колечком[130 - Там же: 214.]. В поведении проявились черты собак: интерес к играм с предметами, нетипичный для диких хищников, приветствие людей взмахами хвоста, поскуливание, желание облизать их руки[131 - Там же: 107, 77, 109.]. Подобно кошкам, которые здороваются с нами мурлыканьем, для коммуникации с людьми лисицы развили особые вокализации, похожие на воркование[132 - Там же: 135, 251.] (мой кот воркует похожим образом в те дни, когда я надолго исчезаю и он успевает соскучиться, или в периоды диеты, выпрашивая лишнюю еду). Итак, в результате селекции по признаку спокойного отношения к человеку внешность лисиц стала более трогательной, а поведение – инфантильным, но эти изменения никогда не были непосредственной целью одомашнивания.

Человек продолжает контролировать эволюцию прирученных животных – кошек, собак, свиней, лисиц, но впервые в истории желаемым результатом искусственного отбора становятся инфантильные черты внешности: миниатюрное тело, короткие лапы, округлые головы, большие глаза и уши. Собаки и кошки карманного формата – экстремальное проявление этой тенденции: их тела призваны сохранять детский размер и пропорции до конца жизни. Хрупкие, уязвимые, нуждающиеся в постоянной заботе, эти животные еще больше походят на детей. Несмотря на трогательную внешность, «преувеличенный инфантилизм»[133 - Tuan 1984: 102, 107.] – довольно монструозный феномен. Кошки и собаки с невзрослеющими телами не способны как следует выполнять многие функции, которые соответствуют их биологическому возрасту, например ловить мышей и размножаться. Микроживотные дрожат от холода при комнатной температуре и требуют интенсивной заботы по многим направлениям: их опекунам необходимо постоянно контролировать уровень стресса своих питомцев, предупреждать возможные травмы, придерживаться строгого графика кормления и чаще посещать ветклинику.

Помимо внешности, особые потребности миниатюрных собак и кошек, многократно преувеличенные селекцией, побуждают сравнивать их с детьми в возрасте 1–2 лет. Такая модель репрезентации животных получила название бебиморфизм и развивалась как альтернатива традиции сопоставления собаки с молодым волком[134 - Бебиморфизм (от анлийского baby – «ребенок») – подход к изучению поведения собак, основанный на предположении, что по отношению к своим опекунам домашние собаки занимают позицию человеческого ребенка 1–2 лет и имеют сравнимые с ним ментальные способности. Подробнее: Miklоsi 2007: 17.]. Анализируя эту тенденцию в книге «Люди и собаки», Доминик Гийо подчеркивает, что сходство социального поведения собак и детей – например, склонность к манипуляции эмоциями взрослых, чтобы получить желаемое, – не означает, что их когнитивные способности одинаковы:

Приобретение внешних признаков и форм поведения, характерных для ребенка, могло давать преимущества в естественном отборе… Свойственная собаке пластичность позволяет ей выработать любую манеру поведения, соответствующую той роли, которую приготовил для нее человек[135 - Гийо 2019: 193–194.].

Несмотря на распространение междисциплинарной критики бебиморфизма, на бытовом уровне многие люди продолжают относиться к животным как к детям. Эффект такого отождествления приводит к банализации питомцев, делает их удобными для совместной жизни. Непонимание другого доставляет нам дискомфорт, который легко вытеснить, объяснив поведение животного-компаньона проявлением эмоций, капризов и других поведенческих стратегий, характерных для детей. Привычка навязывать животным человеческие роли не имеет отношения к заботе о них и связана с потребностью в самоидентификации (уточнении своего статуса в сравнении с другим). Прежде и диких, и прирученных животных называли младшими братьями, в современной культуре питомцы переведены в статус детей: это упрощение позволяет игнорировать тот факт, что их потребности и предпочтения меняются с возрастом и зависят от социального контекста (поведения людей и других животных). Как правило, не задумываясь об этических последствиях подобного сравнения, производители, владельцы и исследователи животных продвигают концепцию бебиморфизма, используя разные каналы коммуникации – разговорную речь, социальные сети, рекламу, СМИ и даже научные публикации.

Механизмы формирования привязанности у людей и собак действительно похожи – например, продолжительный взаимный взгляд и ласковые прикосновения. При этом интерпретация эмоциональной связи с животным-компаньоном с позиции взаимоотношений между родителями и детьми – лишь один способ из множества возможных. В 2015 году эксперимент исследовательской группы Михо Нагасавы показал, что общение животного и его человека сопровождается взаимной секрецией окситоцина: когда собака и ее владелец смотрят друг другу в глаза, концентрация гормона доверия увеличивается. Такой же эффект укрепляет связи между матерью и ребенком, а также поощряет сексуальных партнеров сохранять верность друг другу[136 - Nagasawa, Mitsui, En, Ohtani, Ohta, Sakuma, Onaka, Mogi, Kikusui 2015: 333.]. Сегодня авторы научно-популярных текстов часто опускают последний факт, предпочитая сравнивать привязанность к животному-компаньону с материнской любовью[137 - Дугаткин, Трут 2019: 162.], несмотря на то что окситоцин также участвует в установлении горизонтальных (партнерских) отношений, в том числе дружеских. Отождествление заботы о питомце с материнством постепенно приводит к тому, что о животных-компаньонах говорят исключительно с помощью родительской лексики. Вслед за языком, который структурирует общение матерей и отцов с маленькими детьми, в отношениях с питомцами начинают проявляться стереотипы родительского поведения. Непроизвольно называя себя котомамами, инстаграм-блогеры, участники реалити-шоу и знаменитости побуждают свою аудиторию воспринимать питомцев как альтернативу детям. Этим они оказывают неоценимую услугу рынку товаров и услуг для животных-компаньонов, так как популяризация родительской модели взаимоотношений и, как следствие, принципа интенсивной заботы провоцирует соответствующее потребительское поведение, в том числе приобретение необязательных продуктов и сервисов.

Феномен отношения к животным-компаньонам как к приемным детям проявляется во многих обществах. Исследуя культуру домашних животных в период классической Античности, Лилиан Бодсон упоминает о поэте Эвбуле, который критиковал восприятие питомцев как заместителей детей[138 - Bodson 2000: 27.]. Допустим, благодаря трогательной внешности, забавному поведению и проявлению дружелюбия со стороны животных люди склонны видеть в них «детей в мехах»[139 - Haraway 2008: 165.], но насколько субъективна такая реакция? Умиление, которое я испытываю, наблюдая за неуклюжими движениями кота в попытке удержать в лапах игрушечный банан с глазками, не вызывает во мне желания назвать себя его мамой. В свою очередь, комментарий «послушный сыночек» под его фотографией в Instagram вызывает дискомфорт. Затрудняясь увидеть в нем своего ребенка и даже воспитанника, я стала сомневаться в том, что межвидовое родительство – это естественное следствие тех чувств, которые пробуждают в нас трогательные животные. Не обнаружив линейной связи между умилением, привязанностью и готовностью позиционировать себя в качестве мамы своего кота, я захотела узнать, какую роль в распространении родительской модели взаимоотношений с питомцами играет наша совместная жизнь с конкретными животными и как влияют на этот процесс типичные для того или иного сообщества социокультурные конструкты, например семья и общественный долг. Если отношение к животным-компаньонам как к детям в мехах – естественная склонность каждого из нас, почему лишь в некоторых обществах эта позиция считается нормой? Сравнив такие культуры, можно понять, что отождествление питомцев с детьми не всегда является проекцией наших к ним истинных чувств. Подобное восприятие может быть навязано доминирующей социальной моделью; в таком случае представление о питомцах как о детях в мехах регулирует процессы сосуществования людей друг с другом и не имеет отношения к конкретным животным и тем эмоциям, которые мы испытываем, взаимодействуя с ними. Чтобы разобраться в социокультурных истоках межвидового родительства, я решила сопоставить положение питомцев в традиционных поселениях индейцев Амазонии и в неолиберальных обществах, прежде всего в США. В рамках этих радикально непохожих друг на друга культур отношение к животным как к приемным детям не расценивается как эксцентричное поведение, напротив, поддерживает традиционный уклад жизни.

Животные-дети в аборигенной и неолиберальной культурах

Для индейцев Амазонии забота и уход за питомцами – это социально значимый процесс. Охота на диких зверей остается для них основным источником пищи. При этом коренные этносы Южной Америки считают, что люди должны заплатить символическую цену за присвоение жизней ягуаров, обезьян, черепах, тапиров и других животных сельвы[140 - Erikson 2000: 7.].

Для мировосприятия индейцев важна идея взаимности, поэтому, убивая мать, охотники забирают домой ее детенышей и становятся их со-родителями[141 - Ibid.: 16.]. Женщины племени одинаково внимательно ухаживают за харизматичными питомцами – совами, ленивцами, капибарами – и за «неприятными» зверями, например стервятниками. Маленьких обезьянок, собак и других млекопитающих вскармливают грудью. Также женщины обладают исключительным правом на воспитание птиц вида пекари и попугаев, крупных грызунов коати и диких кошек оцелотов – забота о них восполняет ущерб, который мужчины-охотники причиняют популяциям особо почитаемых животных. Любимые питомцы племени отражают предпочтения индейцев в еде: для аче это коати, для тксикао – капибары[142 - Ibid.: 8.]. Домашних животных считают приемными детьми, вкусно кормят, балуют и никогда не наказывают, каким бы озорным ни было их поведение[143 - Ibid.: 14.]. Племя стремится искупить убийство взрослых животных через поддержание жизни их потомства, но это происходит лишь на символическом уровне, так как ресурсы поселений позволяют приютить лишь небольшое количество животных-сирот. Антрополог Филипп Эриксон подчеркивает, что аборигены Амазонии не предпринимают попыток одомашнивания диких животных – охотники не отбирают менее агрессивных детенышей, чтобы разводить их вид в неволе, откармливать на убой или держать как верных друзей. В то же время забота о потомстве убитых животных для аборигенов Амазонии не является попыткой консервации – сохранения исчезающих видов. Хотя присутствие диких животных в деревне приносит определенную бытовую пользу (подрастающие охотники могут наблюдать за их поведением, изучать звуки и запахи, с которыми они столкнутся в лесу в будущем – на охоте)[144 - Dienst, Fleck 2009: 230.], опека над зверями-сиротами важна для племени прежде всего как жест примирения, попытка восстановить отношения с духами сельвы, отравленные насилием. Также животным, которых взяли в дом, приписывается способность принимать на себя болезни, предназначенные жителям деревни, и помогать людям после смерти: согласно верованиям индейцев Амазонии, духи животных – это психопомпы, проводники в потусторонний мир[145 - Erikson 2000: 19.].

В США, как и во многих других странах, питомцев заводят ради компании. По оценке Американской ассоциации производителей товаров для домашних животных, в 2016 году в США число собак и кошек достигло 180 миллионов[146 - Данные исследования American Pet Products Association (APPA), 2017. 89,7 миллиона собак и 94,2 миллиона кошек живут в домах 85 миллионов семей.]. В этот период 45% американцев жили без детей и всего 33% – без питомцев[147 - Данные исследования American Pet Products Manufacturing Association 2014; данные U. S. Census Bureau, 2015.]. В основном за счет миллениалов и центениалов (или «поколения зумеров»[148 - Поколение людей, родившихся между 1997 и 2012 годами (по классификации исследовательского центра Pew), с 2000 года по настоящее время (по классификации авторов социологической теории поколений Уильяма Штрауса и Нила Хау).]) этот процент уменьшается с каждым годом, а число людей, готовых содержать двух и более питомцев, растет, как и их расходы: в 2021 году американцы потратили на домашних животных 123,6 миллиарда долларов – на 20 миллиардов больше, чем в предыдущем году[149 - По оценке APPA, 2021.]. Как и индейцы Амазонии, жители США считают питомцев своими близкими: в 2015 году 95% американцев заявили, что относятся к животным-компаньонам как к членам семьи, 45% опрошенных покупают им подарки на день рождения, а 31% респондентов время от времени готовят еду специально для своих животных[150 - Shannon-Missal 2015.]. В последние два десятилетия происходит смена мотивов, побуждающих людей приобретать питомцев: если раньше трудоспособные взрослые заводили кошек и собак в качестве компаньонов для детей или перед их появлением (для тренировки), то сегодня животных все чаще приобретают вместо. Во многом это обусловлено тем, что прежде стигматизированные модели романтического партнерства становятся социально приемлемыми. Все больше миллениалов предпочитают жить в одиночестве либо поддерживать свободные отношения с партнерами, откладывая создание семьи на потом. Многие выбирают жизнь в коммунах по интересам. Все больше пар, в том числе состоящих в браке, выбирают непродуктивный секс.

В свете этих тенденций домашние животные в США приобретают неофициальный статус компаньонов бездетности. В 2017 году социолог Андреа Лорен-Томпсон провела серию глубинных интервью с женщинами, которые сознательно откладывают рождение детей или хотят остаться бездетными до конца жизни. Результаты ее исследования показали, что животные-компаньоны воспринимаются как альтернатива детям, так как полностью удовлетворяют потребность в проявлении материнской заботы. При этом уход за ними стоит сравнительно меньше и позволяет вести привычный образ жизни[151 - Laurent-Simpson 2017: 586.] – работать в офисе, ходить на свидания и встречи с друзьями по вечерам без необходимости вызывать няню. Согласно гипотезе Лорен-Томпсон, отношение к животным-компаньонам как к «почти людям», обладающим мышлением и эмоциями, укрепляет привязанность к ним. Это обстоятельство побудило ее причислить питомцев к числу факторов, способствующих сокращению рождаемости, наряду с изобретением контрацепции и доступом женщин к университетскому образованию. На фоне кредитного кризиса жизнь с компаньонами бездетности получила экономическое обоснование: в своей статье для Forbes персональный финансовый консультант, автор книги о разорившихся миллениалах Эрин Лоури подчеркивает, что содержание кошек и собак позволяет сэкономить на детях, что немаловажно во времена финансовой нестабильности[152 - Lowry 2016.]. Похожие аргументы приводят авторы статей для BBC, Reuters, USA Today и других изданий[153 - Klein 2019; Choi, Park 2019; Green 2019.] – постепенно вслед за США представление о животных-компаньонах как более удобной и дешевой альтернативе детям и внукам становится нормой глобальной культуры.

Социологи Николь Оуэнс и Лиз Грауэрхольц исследовали разные виды межвидовых семей в США – бездетные союзы, домохозяйства с маленькими детьми и «опустевшие гнезда» – и выяснили, как отличается отношение к животным в семьях, где владельцы кошек и собак считают себя их родителями[154 - Owens, Grauerholz 2018: 2.]. Исследовательницы подчеркивают, что американская модель воспитания детей предполагает интенсивное материнство – вовлечение во все аспекты жизни ребенка, включая удовлетворение физических, эмоциональных, когнитивных и духовных потребностей[155 - Ibid.: 4.]. Интервью показали, что люди, считающие себя родителями кошек и собак, склонны переносить такую модель на взаимоотношения с животными. Пары, у которых еще не появились дети, полагают, что воспитание питомцев – очень похожий процесс, и в соответствии со своими представлениями о роли идеальных родителей уделяют много внимания социализации и тренингу животных, в особенности дисциплине поведения в общественных местах. Родители взрослых детей также рассматривают воспитание животных с точки зрения сходства с предшествующей практикой материнства или отцовства, но, в отличие от более молодых пар, в их отношении к питомцам преобладают стереотипы поведения бабушек и дедушек – если первые склонны дисциплинировать питомцев, то последние стараются их баловать. Лишь родители маленьких детей осознают, что опыт их воспитания радикально отличается от заботы о животных-компаньонах в отношении затрат энергии и времени. Интересно, что в процессе интервью представители всех трех категорий «родителей» не упоминали о специфических потребностях своих кошек и собак, их характерах и привычках, а также особенностях межвидовой семьи как таковой. Основное внимание они уделяли описанию своего родительского статуса. Анализируя интервью респондентов Оуэнс и Грауэрхольц, можно прийти к выводу, что самоидентификация в качестве родителей кошки или собаки дает бездетным партнерам, живущим вместе, своего рода психологическую лицензию называть свой союз семьей. Авторы исследования объяснили это тем, что в американской культуре начало создания семьи связывают не с браком, а с появлением детей, нуждающихся в заботе и воспитании.

Среди респондентов Оуэнс и Грауэрхольц нашлись люди, которые не хотят называть себя родителями своих животных и предпочитают статус друзей, компаньонов или опекунов. Объясняя свою позицию, один из них предположил, что заимствование таких понятий, как «ребенок» и «родитель», для определения отношений с питомцами уже содержит в себе риск превратить кошку или собаку в подпорку для человеческой идентичности[156 - Ibid.: 9.]. Исследование Оуэнс и Грауэрхольц показывает, что отрицание ярлыка «родитель» напрямую связано с распространением этики инаковости и, как следствие, признанием отличий животных от людей и друг от друга. Некоторые «не-родители» – участники опроса вовлечены в работу движений по защите прав животных, остальные принадлежат к научному сообществу и потому знакомы с критикой бытового антропоморфизма. Важно отметить, что среди участников исследования женщины в два раза чаще позиционируют себя как родители своих животных и, как следствие, реализуют свою роль в семье в соответствии с моделью интенсивного материнства[157 - Ibid.]. Это может быть связано с остаточным влиянием патриархальных стереотипов на самоощущение женщин, их предрасположенность принимать на себя основной объем репродуктивной работы.

На первый взгляд кажется, что концепции животных-детей, типичные для индейцев Амазонии и жителей США, схожи лишь в одном: и те и другие включают в круг родственников представителей радикально других, нечеловеческих форм жизни. Именно это сходство определяет характер повседневных взаимоотношений между животными и людьми в обеих культурах. Статус приемного ребенка делает жизнь шерстистой обезьяны в деревне племени канамари похожей на будни уже знакомого нам Сырка, приобретенного американкой. Вступая в метафорическое родство с питомцем, кодируемое словами «родитель» и «ребенок», человек включает животное в структуру отношений власти и подчинения. Питомцы, как и маленькие дети, неспособные отвечать за свою жизнь, оказываются на дне семейной иерархии как не-субъекты, подчиненные родительскому авторитету. И-Фу Туан описал доминирование матери над ребенком как естественное проявление эмоциональной привязанности, во многом схожее с отношением к щенку или котенку:

[Н]а практике [мать] вынуждена обращаться с [ребенком] как с беспокойным молодым животным или даже вещью. Она берет младенца на руки и кладет обратно с уверенностью компетентного специалиста. Одной рукой приподнимает ноги, другой вытирает попу. Чтобы сменить подгузники, она переворачивает ребенка с небрежностью повара, подбрасывающего блин на сковороде. Чуть позже приучает его к туалету, как щенка, которого взяли в дом. В ходе такого обучения приказы и порядок их выдачи практически одинаковы в обоих случаях. Маленький ребенок – это часть дикой природы, которую нужно покорить и приспособить к играм, превратив в милое, приятное для объятий создание или миниатюрного взрослого, – как посчитает нужным мать, родная или приемная[158 - Tuan 1984: 115.].

Проходит время, и ребенок вырастает из состояния не-субъекта, становится охотником на диких зверей или инвестбанкиром, рано или поздно у него появляются свои дети, а иногда он сознательно отказывается производить на свет новую жизнь. Напротив, животное-компаньон, принятое в семью на правах ребенка, обречено на пожизненное детство. И в тропических лесах, и в современных городах животные-компаньоны считаются детьми, которые не взрослеют. В США и Европе, а также в восточноевропейских и азиатских культурах, заимствующих западную модель отношения к питомцу как члену семьи, концепция животного-ребенка опирается на предрасположенность прирученных животных сохранять некоторые инфантильные черты внешности и поведения на протяжении жизни. Также распространению межвидового родительства способствует популярность карликовых пород и рост ассортимента трогательных аксессуаров. Что касается диких животных на содержании у коренных жителей Южной Америки, то пожизненный детский статус оправдан предписанной им задачей – принимать еду от семьи охотника, то есть функционировать как живой алтарь для умиротворения духов сельвы. Несмотря на строгую регламентацию этой ролевой игры, животные, принятые в семью, часто искренне любимы своими опекунами. Тем не менее некоторые питомцы в неволе не доживают до взросления, именно поэтому индейцы не забирают домой птенцов тинаму, которые слишком быстро погибают в непривычной среде[159 - Dienst, Fleck 2009: 229.]