скачать книгу бесплатно
Человек среди чувств. Начало. Сказки и размышления о внутреннем ориентировании
Виктор Кротов
В этой книге соединены образные сказки-притчи с размышлениями о том, что такое чувства, которые испытывает человек. Как они развиваются и как сам человек может в этом участвовать.
Человек среди чувств. Начало
Сказки и размышления о внутреннем ориентировании
Виктор Кротов
© Виктор Кротов, 2017
ISBN 978-5-4483-3975-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
На обложке картина Валерия Каптерева «Античный мотив».
Поговорим по-человечески
Да-да, по-человечески. Здравствуй, близкий моей душе читатель. Близкий уже тем, что взялся за эту книгу. Устраивайся с ней поудобнее, и вот тебе для начала сказка про Мудроборода. Рискованная для автора сказка. Может быть, после неё ты как раз и бросишь книгу. Но я всё равно должен рассказать её тебе.
Мудробород
Жил да был в древние времена один преисполненный знаний старец. Звали его Мудробородом. Ведь носил он длинную-длинную бороду – это раз. Перечитал почти все книги на свете – это два. И занимался только тем, что думал о жизни, – это три. Тут уж хочешь, не хочешь, а будешь мудрецом.
Так размышлял юный искатель истины по имени Кесион – тонкий, взлохмаченный и розовощёкий, – который только что подошёл к домику Мудроборода.
Домик был небольшой, но всё-таки домик – не пещера и не убогая хижина. Впрочем, его трудно было рассмотреть среди задумчивых берёз и взъерошенных листвениц. Даже трава был такой густой, что доставала до самых окон. А из травы тянулись необычные цветы, каких Кесион никогда раньше не видывал. Сам Мудробород сидел на ступеньках крылечка, увитого диким виноградом, грелся на солнышке и спокойно поджидал, пока гость подойдёт поближе. Одет он был совсем обычно, но кто же знает, должны ли мудрецы надевать специальную форму, как врачи или солдаты, чтобы все узнавали их издали.
Хватит и бороды, решил Кесион. Вон, она у него до пояса. У самого юноши борода ещё не очень-то росла, и он этого слегка смущался, так же как способности то и дело краснеть. Вот и сейчас он залился краской, поздоровавшись с мудрецом и стараясь убедительно объяснить, почему осмелился его побеспокоить.
– Понимаете, все вокруг думают только о том, как заработать, да что купить, да где время повеселее провести. Но ведь есть какие-то главные вещи! Очень хочется узнать, как жизнь на самом деле устроена. Вы простите, что я без приглашения заявился. Вы же отшельник…
– Так меня называют, – кивнул Мудробород, – но сам бы я сказал, наверное, «пришельник». Я ведь здесь прихожу постепенно к настоящей жизни. А ты ко мне пришёл. Значит, тоже пришельник. Так что всё нормально. Если у тебя есть вопросы, я могу попробовать ответить на них. Пойдём вон туда, в сад.
Кесион шёл, оглядываясь по сторонам. Вокруг домика всё росло с какой-то особенной силой. Интересно, это старец выбрал такое место или оно стало таким, потому что он здесь живёт?
Сели они рядом на скамейке под яблоней, среди смородиновых кустов, и погрузились в беседу. Скоро Кесион понял, что Мудробород все его вопросы наперёд знает. И начал старец рассказывать всё, что о жизни понял.
…А чем больше он рассказывал, тем сильнее у него борода росла.
Вот почему у него такое прозвище было. Вот почему он отшельником жил, в тишине и молчании.
Сотой доли ещё не рассказал Мудробород самого главного, как оказались они с гостем запутаны в седых волосах: так стремительно за мудрой беседой росла борода. Спохватился юный искатель истины, с трудом из волосяных зарослей выпутался – и убежал восвояси. Решил, что лучше самому до истины добираться, пусть это и подольше будет, чем в чужой бороде застрять.
Учёная философия, исполненная эрудиции и важности, напоминает иногда такого Мудроборода. Для того, чтобы понять, о чём научный философ пишет в своей монографии, приходится порою потратить не меньше усилий, чем на изучение иностранного языка. И если потом обнаружишь, что никакой особой пользы не получил, только запутался в его бороде, остаётся бежать прочь и стараться забыть внушённый тебе язык, чтобы не утратить взаимопонимания с окружающими.
И в то же время – каким удивительным может стать знакомство с книгой классического философа! Только что имя его было для тебя затасканным до скукоты словом из словаря эрудитов: столько-то букв по горизонтали или по вертикали. И вдруг – живой разговор с искренним и проницательным человеком, который вместе с тобой озирается по сторонам и находит важнейшие приметы верного пути.
Словно существуют две совершенно разных философии. От одной хочется сбежать побыстрее. В компании с другой чувствуешь себя человеком. Если же философию считать единой, значит мир её достаточно широк, чтобы там было чего сторониться и к чему стремиться.
В этой книге я предлагаю тебе, читатель, сбежать от одной философии к другой. От философии научной, академической, университетской, стремящейся познать мир, – к философии практической, отзывчивой, пригодной для обычного живого человека.
Посмотрим, насколько нам это удастся. Это зависит от нас обоих. И если я не справлюсь с тем, что зависит от меня, то спасайся, читатель! Беги к другим книгам и к другим философам. Ищи своё и своих. Меньше всего мне хотелось бы запутать тебя в своих волосах. Ведь должен признаться, что у меня тоже растёт борода…
Но сколько бы ты не встретил неудачных книг и затруднительных для освоения философских теорий (которые тоже делают своё важное дело, хотя и не в прямом общении с обычным человеком), пожалуйста, не разочаровывайся в философии. О том, зачем она нам нужна и в каких обликах она нам является, я постарался написать в книгах «Человек среди учений» и «Человек среди религий». Основные мысли об этом будут вкратце приведены и в этой книге, но если она тебе надоест, попробуй заглянуть туда. Во всяком случае они меньше по объёму и могут оказаться для тебя интереснее, чем утолщённый «Человек среди чувств». Если так и произойдёт (буду рад этому), почему бы тебе не вернуться потом снова сюда? Оставь здесь на всякий случай закладку.
Проще всего мне было бы объявить эту книгу психологической, и в какой-то степени это скорее всего и произойдёт, исходя из издательских соображений. Спрос на психологическую литературу гораздо больше, чем на философскую. Ведь нам свойственно думать, что в основном мы ориентируемся в жизни правильно, надо только отрегулировать некоторые психологические подробности душевного организма – и всё будет хорошо. Не менее соблазнительно считать, что можно овладеть инструментальными возможностями воздействия на других людей – и будет ещё лучше.
Здесь пора рассказать ещё одну сказку.
Механический механик
Один изобретатель сконструировал механического механика и назвал его ММ1. Этот ММ1 был уж так похож на человека, что не отличить, а в глазах у него были особые линзы. Глянет на любой механизм – и сразу видит, что у него внутри не так. Вжик! – и тут же починит.
Потом решил изобретатель приспособить своего механика животных лечить. Что-то там перепаял, вставил другие линзы в глаза. Глянет ММ1 на любое животное – и сразу видит, что у него внутри не так. Вжик! – и тут же вылечит.
Что ж, думает изобретатель, пусть он и людей лечит. Что-то перепаял, вставил новые линзы: получилось. Глянет ММ1 на человека – и сразу видит, что у него внутри не так. Вжик! – и тут же вылечит.
Тут одной больнице понадобился врач-психотерапевт. А директор больницы как раз с этим изобретателем был знаком. Просит: переделай, мол, своего врача в психолога. Ладно. Перепаял ещё что-то, новые линзы в глаза поставил. Глянет ММ1 на человека – и сразу видит, что в его душе творится. А потом плечами пожмёт и в сторону отходит. Что там есть – всё понятно. А вот что должно быть… Кто же, кроме самого человека, это поймёт?..
Пришлось изобретателю опять своего механика на обычного врача перепаивать.
У немеханического психолога тоже положение сложное. Пока он сквозь свои особые линзы в человеческую душу заглядывает, он много интересного может увидеть и рассказать про то, что там происходит. Но вот что должно в этой душе происходить?..
Здесь психолог или пожимает плечами и отходит в сторону, или (может быть явно, но чаще тайком, чтобы не уронить престиж своей специальности) берёт на себя решение философских задач. Тех задач, которые нужно решать самому человеку.
Впрочем, в том ли загвоздка, чтобы правильно определить жанр книги? Одно из двух: либо она тебе пригодится, читатель, либо нет. Почитай, полистай, подумай. А я постараюсь, чтобы это занятие было для тебя достаточно оживлённым. Заскучаешь – читай одни сказки. Например, вот эту, подчёркивающую всю серьёзность моих намерений:
Сказодышащий дракон
Однажды в один город прилетел дракон. Разинул пасть – и как дыхнёт!..
Сначала все подумали, что огнём дыхнул. Глаза от ужаса зажмурили. Потом чувствуют, что жара нет никакого, стали вокруг посматривать. Но дракон вовсе не огнём дыхнул, а сказками. Скоро весь город ими наполнился.
Детям веселье. Кричат: «Дракончик, милый, оставайся! Ещё дыхни, а то без тебя скучно!» Зато взрослым трудно жить стало. Не разберут: что сказочное? что всамделишное? Кулаками трясут на дракона: «Лети отсюда! Ишь раздышался!»
Захохотал дракон: «Я тоже сказка. Кому не нравится, не обращайте внимания». И новыми сказками дыхнул.
Начало
Бегство от философии
Убегать от философии мы будем неторопливо, внимательно на неё оглядываясь. Надо же знать, от чего убегаешь и стоит ли это делать. Может быть, кое-что из этой мудробородой философии стоит прихватить с собой?..
Глава 1
Человек среди учений
«Человек среди учений» – это отдельная книга, со своими размышлениями и со своими сказками. По её мотивам и написана эта глава.
Сделано это по трём причинам.
Во-первых, не хочется начинать книгу с того, чтобы отсылать читателя к другой книге, которой может и не оказаться поблизости. Но ведь именно в той книге начат общий разговор о философии.
Во-вторых, сейчас нам нужно побывать среди учений лишь для того, чтобы потом оказаться среди чувств. Другая задача – другой и разговор.
В-третьих, всё на пользу. Если здесь удастся что-то сказать лучше, чем там, – хорошо. Если что-то сказалось там лучше, а здесь прозвучит лишь намёком, – тоже неплохо. Тут уж можно кивнуть на книгу, где больше подробностей. Да и сказки там другие.
Страшное слово: философия
Философия всегда пугала обычного человека. То она уходила в леса, в пустыни или в пещеры, то селилась в бочке и призывала жить по-собачьи, то бралась переделывать мир, так что щепки летели… Человеку спокойней обходиться собственным здравым смыслом, чем позволить завербовать себя какому-нибудь велеречивому учению.
Тем не менее, нередко случается так, что человека перестают удовлетворять уютные границы житейских суждений и собственной сообразительности. И тогда он начинает задаваться вопросом: а что же такое эта самая философия? Может ли она мне чем-нибудь пригодиться?
Но кому он будет задавать этот вопрос? Одному из философских учений? Не оказаться бы ему в положении краба Цапа, который заинтересовался тем, что такое человек.
Краб Цап и его семья
Давно уже крабу Цапу было любопытно, что же такое человек, о котором так любят порассуждать старые замшелые крабы. Многие из них хвастались, что имели дело с человеком, но каждый говорил о нём своё.
Тут ещё и детки Цапа стали упрашивать папу поймать им хоть какого-нибудь человечка, чтобы рассмотреть его как следует. А понравится – так и поиграть с ним.
В общем, всё подошло к тому, что пора с человеком разобраться и понять, что же это такое.
Подстерёг краб Цап человека, ухватил его покрепче и тянет к себе. А человек тянет к себе. Оказывается, он тоже хотел краба поймать. Так крепко вцепился – не отцепишь. Наверное, от страха. Тянут друг друга и тянут.
В конце концов крабу стало жалко человека с его судорожной хваткой. Ведь кто поумнее, всегда должен уступить. Вот Цап и отпустил человека. Оставил клешню в его руке и вернулся к своим. «Молодец, – сказала жена. – Клешня отрастёт, а без человека вчера обходились и завтра обойдёмся».
Всё это забавно, пока мы ощущем себя в роли человека. Но перед любым философским учением мы оказываемся скорее в роли краба, самоуверенно проявляющего интерес к наклонившемуся над водой краболову.
О да, любое учение старательно объяснит нам, что такое философия. Что такое философия в понимании самого этого учения. Оно обучит нас тому языку, на котором будет дано нужное объяснение, и постепенно обнаружится, что это и есть язык объясняющего учения. Потратив необходимые силы на постижение этого языка, будем ли мы с таким же энтузиазмом изучать язык другого учения, которое на своём языке могло бы объяснить нам, что такое философия с его точки зрения? Хватит ли крабу клешней на каждое из крабоуловляющих учений?..
Мне, человеку, не хотелось бы переходить на язык того или иного учения, пока я не понял, нужно ли мне это учение. Тем более – пока я не понял, нужно ли мне вообще какое-нибудь из учений. Пока не понял, для чего нужна философия. Если это вообще возможно вне цепких объятий одного из учений.
Да уж наверное возможно!
И уж наверное ответ на вопрос о том, для чего нужна философия, должен быть простым и понятным.
Например, таким:
Философия нужна, чтобы ориентироваться.
Или чуть длиннее, но зато и точнее (отделяя от задач философии умение ориентироваться в тайге или в бытовой электронике):
Философия нужна, чтобы ориентироваться в главном.
Осознав это для себя, мы можем обратить внимание и на то, как нам могут помочь философские учения. Какую чашу каждое из них может предложить для нашего магнитного челнока.
Магнитный челнок
Древний правитель Тар захотел повидать северные края. Подарил ему знакомый китайский купец челнок величиной с палец и сказал: «Если не у кого будет спросить, где север, положи челнок в чашу, он тебе покажет».
Достиг Тар со своим отрядом и свитой пустынных мест. Требует у своих советников принести ему чашу для указательного челнока.
Один советник принёс ему чашу, разрисованную зверями. Положил на дно челнок, повернул носом к дракону и говорит: «Опасности у нас впереди. Надо обратно возвращаться».
Другой принёс чашу, расписанную цветами, положил в неё челнок и спрашивает: «Выбирай, правитель, куда пойдём: к розам или к лилиям?»
Третий советник взял самую простую чашу, безо всякой росписи. «Раз это челнок, – говорит, – значит, плавать должен.» Налил в чашу воды, пустил челнок, тот сразу носом на север и повернулся.
Компас показывает на север. Слово «ориентирование» (ключевое для философии) содержит в себе «восток». Но сама человеческая потребность в ориентировании намного шире, глубже и выше любой географической устремлённости.
Потребность в ориентировании свойственна всякому существу, не только человеку, однако только у человека она охватывает, кроме всего остального, и углубление в свой внутренний мир, и тягу к духовным высотам.
Все знаменитые философские вопросы – что такое жизнь? что такое человек? для чего мы живём на свете?.. – побуждают нас обратить внимание на главные для нас проблемы, на выбор своего отношения к ним, своего пути среди них.
А значит – обратить внимание и на иерархию явлений, с которыми мы имеем дело. Чтобы ориентироваться в главном, необходимо ориентироваться и в том, что же для нас главное.
Впрочем, философию (точнее, философствование) можно развивать или диагностировать повсюду. Можно обсуждать «философию муравейника» или «фмлософию улья», можно построить стройную и эффектную «философию бирюлек» или «игры в бисер». Но скорее всё-таки именно от такого рода философий (точнее, философствований) – от философии неглавного – как раз и нужно спасаться.
Страна бесчисленных подробностей
Грентий Грен нашёл однажды в земле на огороде обрывок древнего пергамента. Там было написано какое-то незнакомое слово. Прочитал Грен его вслух – и вдруг очутился в неизвестной стране. «Ха! – подумал он. – Как же теперь отсюда выбраться?»
Смотрит Грентий Грен: повсюду указатели висят. Полегче ему стало. По указателям ведь всегда куда-нибудь доберёшься. Вот только указателей было по сотне на каждом столбе – попробуй найди среди них что-нибудь полезное.
Ещё увидел он множество киосков, где продавали газеты толщиной с книгу и журналы толщиной с энциклопедию. Здорово! – там и туристические карты ещё продавали, да ещё за рубли (хорошо, что у Грена кошелёк в кармане лежал). Только и карты ему не помогли: у них такой крупный масштаб был, что легче было вокруг поглядеть, чем на карту. Обозначение киоска на карте ненамного меньше места занимало, чем сам киоск.
Тогда Грен прохожего остановил, спрашивает, как из их страны выбраться можно. Тот обрадовался и начал всю тысячелетнюю историю своей страны с самого начала рассказывать, со всеми деталями. Еле спасся Грентий Грен.
Хорошо, что он догадался нищему в шапку все свои деньги из кошелька вытряхнуть. Подмигнул ему нищий и шепчет: «Подпрыгни повыше».
Грен уже на всё был готов. Собрал все силы, подпрыгнул – и оказался на своём огороде.
Хотел Грентий Грен пергамент обратно в землю закопать, и того уже и нету.
Вообще-то все мы то и дело оказываемся в стране бесчисленных подробностей. Кое-кто живёт в ней и вовсе безвылазно. Но это не наша страна, даже если мы там можем рублями расплатиться и газету прочесть. Благополучно философствовать о жизни в этой стране страшнее, чем вообще не философствовать. А та философия, которая подскажет нам подпрыгнуть вверх, может быть и философией называться не будет.
Так что не будем очень уж бояться слова «философия». Гораздо страшнее, если нам не хватит сил на прыжок.
Откуда берутся учения?
Наивно было бы думать, что философские учения находят в капусте, пусть даже какого-нибудь особого, философского сорта. Или что их приносят некие философские аисты. Всякая философия начинается с человека, с его стремления ориентироваться в главном.
Не столько философия учит человека жизни, сколько человек даёт жизнь философии – своими наблюдениями, своим внутренним опытом, своими размышлениями. Без этого никакая философия невозможна.
Философское творчество – не удел избранных. В том или ином объёме оно неизбежно присутствует в жизни каждого человека. Наше стремление к истине – это наше философское творчество. Наше отношение к миру – это наше философское творчество. Выбор из множества жизненных забот наиболее важных для себя – это наше философское творчество. И всё наше поведение – результат этого творчества.
