Вавилон. Месопотамия и рождение цивилизации. MV–DCC до н. э.

скачать книгу бесплатно


Охота и собирательство давали сравнительно легкие средства к существованию. Новые методы на первый взгляд были гораздо труднее и менее полезны, чем те, которые так долго уже служили человечеству.

Для автора Бытия революция в новом каменном веке означала падение человека: «Проклята из-за тебя земля; в печали будешь кормиться с нее до конца дней твоей жизни. Колючки и чертополох будет она родить тебе, и будешь ты питаться травами полевыми. В поте лица своего будешь ты добывать хлеб свой». Ту же самую идею недавно дополнил ученый и писатель Колин Тадж: «Заниматься сельским хозяйством в эпоху неолита было явно тяжело: первые народы-земледельцы были менее крепкими, чем предшествовавшие им охотники и собиратели, и страдали от расстройств пищеварения, травм и инфекций, от которых были избавлены их предки». В таком свете кажется, что важный переход к сельскому хозяйству как основе жизни осуществился лишь благодаря распространению мощной идеологии, неизбежно выраженной в те времена в форме новой религии, распространявшейся, как выразился выдающийся исследователь доисторических времен Жак Ковен в своей книге «Рождение богов и происхождение сельского хозяйства», с «мессианской самоуверенностью».

Следующая важная смена ценностей и идей привела в конечном счете от деревенского сельского хозяйства к нашей цивилизации городов. Урбанистическая революция оказалась не такой разрушительной по отношению к старым традициям, как переход от охоты и собирательства к сельскому хозяйству. Но те, кто выбрал этот путь, как уверенные в себе и независимые личности все же должны были от многого отказаться, включая свою независимость, свободу и саму идентичность. Вероятно, очень сильная вера убедила их последовать за мечтой, исполнение которой было непредсказуемо далеким где-то впереди; она смогла убедить мужчин и женщин, что это стоит жертв: жизнь в городах давала возможность лучшего будущего, и казалось реальным сделать его отличным от того, к чему все привыкли. Это был, прежде всего, идеологический выбор.

Истоки этой идеологии похоронены в песках Эриду. Где, если не здесь, мы могли бы наблюдать процессы, которые привели к появлению древнего города.

Бог прогресса

После Второй мировой войны Великобритания готовилась уйти из Ирака, что должно было стать значимым событием для этого региона. После того как Междуречьем правили Ахемениды, греки, римляне, исламские халифы, монголы, иранские Сасаниды, турки Османской империи и англичане, она должна была стать по-настоящему свободной и независимой впервые приблизительно за два с половиной тысячелетия – со времен завоевания Вавилона персидским царем Киром Великим в 539 г. до н. э.

Более 4 тысяч лет назад, после изгнания гутиев урукский царь Утухенгаль восстановил независимость шумеров и утвердил законность своей власти, приказав составить Список шумерских царей, начиная с дарованного небесами царства Эриду. В XX в. Генеральный директорат древностей Ирака принял решение отметить независимость страны и отдал распоряжение провести исследовательские раскопки в Абу-Шахрейне, чтобы продемонстрировать «сильную неразрывную связь с прошлым Ирака».

Когда археологи раскопали обнаруженную Джоном Тейлором огромную «разрушенную крепость», датированную теперь до нашей эры, под одним из ее углов они нашли гораздо меньших размеров постройку, оказавшуюся более древней – на 2 тысячи лет. Под ней находилось еще 16 культурных слоев, уходивших назад, к началу 5-го тысячелетия до н. э. Вскоре ученые достигли «дюны из чистого песка», на которой и была возведена первая «примитивная часовня» площадью чуть более трех квадратных метров – из высушенных на солнце кирпичей с возвышением для исполнения обетов напротив входа и нишей, возможно для скульптурного изображения.

Такое наслоение привело археологов в восторг: теперь они могли проследить историю этого места во всех подробностях на протяжении нескольких тысяч лет и узнать нечто важное о людях, которые здесь строили. Постройки из высушенного на солнце кирпича требуют постоянного ремонта. Именно его отсутствие, а не уничтожение превратило большинство древних шумерских городов в курганы пыли. И все же архитекторы древнего Эриду не довольствовались восстановлением или обновлением имевшихся зданий. Каждое строение, которое они возвели поверх почтительно сохраненных остатков предшественников, было крупнее и качественнее. Простая «часовня» площадью три с половиной на четыре с половиной метра спустя тысячелетие превратилась в храм монументальных пропорций: его внутреннее помещение – целла имела в длину 15 м. В отличие от современников древние архитекторы не были рабами традиций: никогда не довольствуясь достигнутым, они постоянно стремились к совершенству. Около десяти веков они сносили и возводили заново эти постройки одиннадцать раз – в среднем один раз в 90 лет, демонстрируя, что они горят нетерпением убрать старое и радушно приветствуют новое, почти как современные американцы.

Храм в Эриду являлся символом общины, члены которой придерживались (наверное, можно даже сказать об изобретении в качестве идеологии) идеи прогресса; они верили в то, что можно и даже желательно постоянно трудиться, чтобы будущее могло стать лучше, чем прошлое. Божественная сила, которую прославляли и почитали здесь, была выражением, воплощением и олицетворением этой идеи – бога или богини Цивилизации, никак не меньше.

Как же божество прогресса, которое помогло заложить фундамент современного мира, впервые придумали здесь, в этом заброшенном теперь месте? Это произошло непременно до изобретения письменности, так как она сама по себе была одним из более поздних продуктов этой прогрессивной идеологии. Все, что у нас есть, – это немые свидетельства, найденные археологами.

Они обнаружили слишком мало: керамику, естественно разбитую и целую – изящные тонкостенные, красиво украшенные изделия, которые можно было найти по всей Месопотамии того времени; посуду – не повседневную, а хрупкую и дорогую, по-видимому сделанную для сливок общества; несколько незначительных бусин, безделушек, амулетов и терракотовых статуэток. Но в основном археологи находили золу и рыбьи кости в огромных количествах: под полом, за стенами, на алтарях и даже в специально отведенных для этого комнатах. Изучение костей показало, что, возможно, священные ужины с рыбой играли важную роль в каких-то проводившихся здесь религиозных ритуалах.

Первые верующие пришли, вероятно, с отдаленных берегов Абзу – лагуны Эриду. Наверное, случилось что-то, что привлекло путешественников и было признано ими духовной силой, сверхъестественным влиянием, которое греки называли numen – Одобрение Бога. Египтолог Энтони Донохью показал, что несколько, а быть может, и большинство крупных религиозных центров Древнего Египта было построено в тех местах, где египтяне видели образы своих богов в природном ландшафте. В Эриду нет скал – только песок, ил и соль. Но вероятно, здесь произошло какое-нибудь событие – разразилась сильная буря и сверкнула огромная молния – на всю долину Евфрата, или здесь с громовым раскатом упал метеорит, пробил толстую корку и высвободил, словно чудом, из-под земли пресные грунтовые воды (к такому выводу пришла исследовательская группа в Южной Африке), или на поверхность поднялась прохладная пресная вода вопреки безжалостно палящему солнцу над солеными болотами. Можно допустить, что визиты сюда людей были сначала случайными, приуроченными к краткому сезону подъема воды, когда болото становилось озером порядочного размера, как это иногда бывает и в наши дни. Приходившие люди, вероятно, принадлежали к различным социальным группам; это могли быть те, кто проводили остальную часть года далеко друг от друга, относились к разным культурам, говорили на разных языках и уж точно придерживались собственного образа жизни. Даже сегодня любой человек, знакомый со страной, вроде Мали в Западной Африке, в которой все еще господствуют старые обычаи, знает, как быстро далекий барабанный бой из деревни, в которой танцуют танец в масках, может привлечь сотни людей из окрестных мест к берегам реки Нигер – земледельцев, говорящих на языке бамбара, рыбаков народа бозо, кочевников-фулани, торговцев из племени сонгхей.

Легко догадаться, что те, кто приходил к священному Абзу, объединялись на ритуальном праздновании богатого улова на болотах: в самых древних культурных пластах, раскопанных на этом месте, нашли массу раковин пресноводных моллюсков. Для наших предков пища никогда не утрачивала своего ритуального значения (как и в наши дни для верующих людей). Здесь, в Эриду, с его мистическими ассоциациями, священный прием пищи должен был быть серьезным, хотя и не обязательно торжественным событием. И из этого регулярно повторявшегося, может, ежегодно, а может, и раз в месяц мероприятия у священного болота на берегу моря постепенно сложилась совершенно новая групповая идентичность – «те, кто пришел к Абзу». Эти первопроходцы-поселенцы Южной Месопотамии самим своим присутствием и живучестью демонстрировали свой выбор – изменить земной ландшафт и обеспечить себе другое, лучшее будущее. Религиозные обряды, которые они исполняли у кромки воды, навсегда должны были связать божественный дух Абзу с этой верой.

Однажды – невозможно сказать, после скольких веков, – люди решили, что нужно построить постоянное святилище для их водного духа прогресса в виде небольшой часовни. Его прочность была поразительно необычной для этой местности. В то время как «те, кто пришел в Абзу», подобно всем остальным жителям этого края и местным арабам, которые жили в домах, построенных из связанного в пучки и переплетенного тростника, задуманный ими памятник решили построить из кирпича. Это стало сигналом, свидетельствовавшим о начале нового этапа в истории.

Культуру, как подчеркнул британский археолог Колин Ренфрю, не следует рассматривать как нечто, просто отражающее общественную реальность; вместо этого она может быть процессом, с помощью которого эта реальность получает свое существование. В своей книге «Предыстория: как сложился человеческий разум» Ренфрю рассматривает, что происходит, когда задумывается проект постоянного памятника.

«Чтобы осуществить его, довольно небольшой группе жителей территории, о которой идет речь, нужно вложить огромное количество своего времени. Им также может понадобиться помощь соседей, проживающих на прилегающих территориях, которых, без сомнения, стимулировала к этому перспектива поучаствовать в местном праздновании и пире. Можно представить себе, что, когда строительство памятника было закончено, он сам по себе мог стать местом дальнейших ежегодных церковных служб и празднеств. С той поры он служил и как место захоронения, и как общественный центр этой территории».

Так памятник становится центром того, что вскоре появится как непосредственный результат их деятельности, – соседской общины.

Более того, в этом уголке мира, где часто с пустыни дуют ветры, несущие песок, сглаживающий все знакомые приметы местности, направления течения рек всегда меняются, и гибельные наводнения часто уничтожают всякую отметку, которую люди пытаются оставить на ландшафте, постоянный памятник имеет особенно большое значение. Внезапно включенный в меняющийся калейдоскоп повседневной жизни, он внушает чувство непрерывности и, следовательно, чувство истории и времени. Человек может посмотреть на эту постройку, подумать: «Мой предок помогал ее строить» – и почувствовать связь со своими корнями, родом и давно исчезнувшим прошлым. А повторявшиеся расширение и усовершенствование постройки, всегда тщательно сохраняющие остатки старины под или внутри своей структуры, выступали в роли видимого издалека символа той веры в прогресс и развитие, материальным следствием которых являлся этот памятник.

Эта идея не осталась не замеченной соседями Эриду. Этот первый памятник – воплощение страны Шумер служил для них вдохновением, примером и образцом для подражания. С годами поблизости сформируются новые общины верующих, и другие храмы другим богам будут «посеяны, как брошенные в почву семена», по всему этому региону, где долины Тигра и Евфрата тянутся к Южному морю.

Существуют неясные воспоминания о тех временах в той версии истории, замаскированной, идеализированной и политизированной в гораздо более поздних мифах, которые шумеры и их потомки сочинили о своем происхождении и богах. И всегда с той поры, пока существовала месопотамская цивилизация, они помнили, что каждый город был основан по повелению собственного особого божества как его или ее обитель на земле. Названия городов писали с помощью символа, означавшего «бог», знака-символа имени бога и символа, определявших «место»: «Ниппур» писали как «бог-Энлиль-место», а «Урук» – «бог-Инанна-место» (шумерские клинописные значки-слова или логограммы обычно изображают заглавными буквами латинского алфавита).

И с той поры бога, почитаемого в Эриду, помнили как вдохновителя и основоположника ремесел цивилизации. В несколько неожиданном ракурсе его помнят и по сей день.

Топографические названия – топонимы, то есть названия рек, гор и долин относятся к самым консервативным и архаичным реликвиям человечества. В Англии реки Хамбер и Уз получили свои названия на неизвестном языке и носят их со времен неолита; во Франции место под названием Париж увековечивает память о кельтском племени железного века – паризиях.

То, что достоверно в отношении земли, еще более достоверно в отношении неба, которое со временем меняется меньше. Названия, под которыми мы знаем созвездия и знаки зодиака, в основном относятся ко временам древних греков; некоторые, вроде Льва и Быка, мы унаследовали от вавилонян. А одно название, вероятно, даже еще более древнее: далекое, очень слабое, но все еще звучащее эхо истории, которую древние рассказывали о боге, дом которого был построен в Эриду. Если вы живете в Северном полушарии и выйдете с картой звездного неба между девятью и десятью часами в безоблачный сентябрьский вечер, глядя на южный горизонт, то увидите группу слабо светящихся звезд, расположенных в форме треугольника. Они составляют созвездие Козерога. Нелегко различить, но, приложив к этой фигуре воображение, вы сможете увидеть в ней морского козла, верхняя часть туловища которого – козел, а нижняя – рыба. Это, вероятно, самое древнее созвездие, которое было замечено, наверное, потому, что в древние времена зимнее солнцестояние – самый короткий день в году – происходило тогда, когда солнце находилось в созвездии Козерога. И может быть, потому, что образ, выложенный звездами, с самого начала отождествляли с богом прогресса Эриду.

Одним из магических моментов древней истории Месопотамии является то, что она проливает свет на происхождение многого из того, что характерно для нашего мира в части религиозных мифов. Разумеется, имеется в виду не то, что религия впервые зародилась здесь, на аллювиальной равнине к северу от Персидского залива. Религии, безусловно, столько лет, сколько и самому человечеству, и даже больше; ее возникновение относится к тем временам, когда наши предки, существовавшие на Земле до появления человека, начали хоронить своих мертвых с определенными ритуалами. Но здесь, на этой земле, где началась их новая жизнь, поселенцам пришлось повторять процесс создания религии. Мы можем быть свидетелями того, как появились по крайней мере некоторые рассказы о богах, увидеть, сколько месопотамских божеств возникло в человеческой фантазии как олицетворения, ипостаси сил природы.

«Я не много знаю о богах, но я думаю, что река – это сильный коричневый бог, мрачный, неукротимый и непокорный», – писал Т. С. Элиот. Торкильд Якобсен, один из гениальных исследователей Шумера XX в., привел пример бога Нингирсу, «Владыки Гирсу» – главного района города-государства Лагаш, божества, ассоциировавшегося с войной и уничтожением.

«Нужно понимать, – писал он, – что Нингирсу был олицетворением ежегодного разлива реки Тигр. Каждый год, когда зимние снега начинают таять в горах Ирана, они льются водой с гор к их подножию многочисленными горными ручьями, и уровень воды в Тигре поднимается. В богословии это переживалось как дефлорация девственных предгорий Нинхурсаг – Богини Предгорий высокими горами Кур-гал; воды половодья олицетворяли собой его семя. Кур-гал – его другое имя Энлиль – таким образом является отцом Нингирсу. Мать Нингирсу – Нинхурсаг, Богиня Предгорий, и красновато-коричневый цвет разлившихся вод, появившийся от глины, которую несут с собой воды, протекая по предгорьям, представляется как кровь, являющаяся результатом этой дефлорации.

Паводок, к которому все это относится, сам бог Нингирсу внушает поистине благоговейный страх. Я видел, как вода в Тигре, протекающем через Багдад по широкой долине, поднимается на высоту больше четырехэтажного дома – зрелище, которое не так легко забыть».

Или возьмем птицу, известную как Зу, Анзу или Имдугуд. Солнце нещадно жжет равнину Шумера большую часть года. Но время от времени происходит внезапная буря. На южном горизонте сначала появляется чернильно-черная туча, которая поразительно быстро расширяется до тех пор, пока не затмевает все небо, и атакует землю под собой громом, молнией и ливневым дождем. Затем так же быстро туча исчезает в противоположном направлении. Нетрудно понять, почему шумеры предпочитали представлять себе эту грозовую тучу как огромную и наводящую ужас птицу грома с головой льва и крыльями орла.

Эти образы – более чем простые олицетворения. Толкование явлений природы в таких подробностях как действия богов демонстрирует буйную фантазию и поэтическую восприимчивость высочайшего порядка, акцентирующие восприятие религии как величайшее из всех коллективно созданных человечеством произведений искусства. Со временем, конечно, как это происходит со всеми метафорами, их свежесть блекнет; яркие образы, в которых сначала представали боги, упрощаются до простого символа. Бога, почитаемого в Эриду, творческий и художественный потенциал, присущий водам, несущим плодородие, «непостижимая внутренняя воля к созиданию в Океане», как писал Т. Якобсен, «стали рассматривать как гигантского дикого горного козла, рога которого торчали над водой в виде тростника». Так, Козерог – рогатый козел над уровнем воды и рыба в воде (также отражающая, мне хочется думать, его происхождение среди рыбаков и пастухов) есть образ, посредством которого память о нем передавалась потомкам. Также помнили и об Абзу – священном озере, из которого он появился; позднее оно предстало в виде чаши с пресной водой, устанавливаемой в каждом месопотамском храме, возможно, также в виде вуду или бассейна для омовений, имеющегося у каждой исламской мечети, и, может быть, даже в виде крестильной купели христианской церкви.

В более поздние времена бога Эриду изображали на печатях одетым в шерстяную мантию с рогатой короной на голове, с двумя текущими из его плеч потоками воды, полными рыбы, которые, вероятно, олицетворяли реки Евфрат и Тигр. Когда 2 тысячи лет спустя после основания храма шумерские писцы начали записывать свои мифы, открылось его имя. Тексты свидетельствуют, что Эриду был домом для бога Энки – Владыки Земли, царя Эриду, царя Абзу. Еще позднее Бытие (4: 17–18) делает его сыном Каина: «И от Эноха (Энки) был рожден Ирад (Эриду)».

Жители Междуречья считали Энки богом, который несет человечеству цивилизацию. Именно он дает правителям ум и знания, «открывает двери понимания». Он учит людей строить каналы и планировать храмы, «ставя их колышки для разметки фундамента точно в нужных местах»; «приносит изобилие в сверкающих водах». Он не правитель Вселенной, а мудрый советник богов и их старший брат, глава пантеона богов, Нудиммуд – созидающий, рождающий образы, покровитель ремесленников и мастеров. Энки прообраз в рассказе о Вавилонской башне: именно он разделил людей по языковому признаку, что, безусловно, является толкованием многочисленности языков, на которых говорили его первые верующие.

Энки, Бог изобилия, отдающий заслуживающие доверия приказы,