скачать книгу бесплатно
Надеюсь, Рассказки помогут большинству воскресить немало подзабытых озорных и веселых эпизодов бурной молодости, и, главное, утвердят в понимании, что жизнь еще далеко не кончилась! И, самое важное, побудят «не утратить желания желать![3 - Перефразировка цитаты И. А. Бунина]».
Цикл: Наш Гурзуф
Не шагает дружно в ряд…
Непостижимым образом забавные и не очень истории всплывают вдруг в памяти, поднимаются на поверхность как листы старых газет или школьных тетрадей, вытолкнутые со дна волей случая. Эта Рассказка сложена из наших с Гариком «Прайсом» обрывков воспоминаний и посвящается орденоносной Советской Пионерии.
* * *
В Гурзуфе, кроме Всесоюзной пионерской здравницы «Артек», находились и другие пионерские лагеря, так сказать, районного значения. С существенно меньшей территорией и без собственного пляжа они располагались, как сейчас говорят, на второй и третьей линиях к морю. Как правило, водные процедуры пионеры принимали в обустроенных в лагерях бассейнах, но раз в день по графику и под строгим приглядом вожатых, воспитательниц и физруков ходили купаться в море.
Разновозрастные обитатели «Жемчужного берега», небольшого лагеря, поджатого со всех сторон санаториями и домами отдыха в первой половине дня организованными отрядными колоннами следовали на городской пляж, протянувшийся параллельно аллеям прибрежного парка. Не доходя до моря, ответственные вожатые и педагоги решили разбить вверенных их попечению детишек на пятерки в целях лучшего подсчета и контроля. Для этого они выбрали дальний от пивного павильона край аллей, относительно свободный от отдыхающих.
На самих же аллеях, проходящих среди Гурзуфских завсегдатаев как «пьяные», каждый день с раннего утра задорно праздновали жизнь и любовь молодые и не очень персонажи обоего пола различной степени трезвости. Гарик «Прайс» в компании приятелей восседал на одной из лавочек, мирно обсуждая широкий круг насущных вопросов: от последних веяний в современной рок-музыке до влияния аптечного «Раствора пустырника на спирту» на мужское либидо.
В плавное течение негромкой беседы внезапно вторгся звонкий, хорошо поставленный голос пионервожатой: «Отряд стройсь! Смиррна! Рассчитайсь на первый-второй!». «Вольна! Разойдись!», – Гарик среагировал мгновенно. Второй набор команд грянул существенно мощнее, а, главное, повелительнее, и пионеры послушались именно его. Следующая попытка вожатой по построению и расчету снова потерпела фиаско, несмотря на то, что прозвучала существенно громче. Немедленный отклик Прайса «Напра! Нале! Кругом! Шагом марш!» ввёл детишек в ступор. Хорошо памятные Гарику с детства навыки армейской муштры, перенятые у Отца-офицера, вкупе с редкой силы тренированным голосом похоронили дальнейшие потуги педагогического персонала его переорать.
Мне эта схватка немедленно привела на память эпизод из замечательной книги Э. М. Ремарка «Три товарища», которой зачитывался сам и все друзья юношеских лет. Хотя в приведенном ниже отрывке повествовалось о более взрослых материях.
«Этот поединок был форменной потехой. Армии спасения было известно, что кладбищенские скамьи служат прибежищем для любовных пар. Поэтому богобоязненные «армейцы», задумав нанести по кладбищу решающий удар, устроили воскресную облаву для спасения душ. Необученные голоса набожно, старательно и громко гнусавили слова песни. В знак протеста быстро организовался контрхор. В нем, видимо, участвовало немало бывших военных. Маршевая музыка Армии спасения раззадорила их. Вскоре мощно зазвучала старинная песня «В Гамбурге я побывал – мир цветущий увидал…» Армия спасения страшно всполошилась. Они вновь попытались перейти с контратаку. – «О, не упорствуй, умоляем…» – резко заголосил хор аскетических дам. Но зло победило. Трубные глотки противников дружно грянули в ответ:
Свое имя назвать мне нельзя: Ведь любовь продаю я за деньги…»
Задорные эпикурейцы[4 - Приверженцы всевозможных радостей жизни], как и в книге, снова взяли верх, и обескураженные вожатые вместе с подопечными шустро покинули «опасные» аллеи под дружное веселье их обитателей.
* * *
В семидесятые, самый расцвет «Брежневского застоя» и пик борьбы с инакомыслием категорически не следовало вслух поминать Деникина и прочих господ белогвардейцев! Но на «Прайса» накатило чудесное настроение после «литра выпитой», и он мощно и радостно, так, что было слышно на отдалённых Гурзуфских пляжах, протрубил с парапета: «Гаспада-а-а! … Деникин… взял Орёл!!!».
Безусые юнцы, загоравшие в тот день на пляже, уже давно стали взрослыми дядями, в период возмужания активно посещавшими замечательный поселок. Но, до сих пор, при встречах в Крыму или Москве всегда весело приветствуют Гарика: «Деникин уже взял Орёл?!».
* * *
Спуститься в Гурзуф с Симферопольской трассы можно несколькими путями, но самых популярных было два: извилистая шоссейная дорога с маршрутом единственного поселкового автобуса и напрямки – опасная и почти отвесная тропа, петляющая через дикие колючие кустарники, огороженные хозяйские огороды и прочие множественные препятствия. Примерно на середине стежка упиралась в территорию уже упомянутого «Жемчужного берега», змеилась дальше вдоль ограды и шагов через триста ныряла в мало кому известную лазейку военного санатория. Покружив по субтропическому парку-дендрарию здравницы, осмелев и увеличившись в ширину дорожка через красивую охраняемую калитку выводила прямо на променад к морю.
Как-то возвращаясь с удачного «аска[5 - Рассказка «Прайс, горьковчане и «Чеховка»]» в Ялте Гарик с друзьями вторглись на территорию «Жемчужного берега», то ли не заметив в сумерках поворота, то ли перепутав лазейки в заборе. Удивленные и обрадованные неожиданным визитом нестандартно выглядевших посетителей, пионеры окружили вожака с вопросом «Дяденька, вы кто?». На что, одетый в знаменитую кожаную жилетку на голое тело и кожаный же картуз «немецкого легионера», Прайс «ничтоже сумняшеся» представился турецким шпионом, приплывшим с противоположного берега моря. И объявил, что его задание – выяснить как можно больше про корабли Советского флота, базирующиеся в акватории Южного Берега Крыма. За сообщенные сведения он пообещал награду в виде иностранной «жувачки».
Как позже рассказывал Игорь, в 1967году он и сам «пионерил» в лагере «Юность» в Севастополе. Однажды к забору здравницы подошёл незнакомец, иносказательно и завуалировано интересовавшийся подводными лодками в гавани города. Пионеры отреагировали мгновенно и адекватно, сообщив вожатому и директору лагеря об обнаруженном шпионе.
Припомнив этот инцидент, Прайс надумал проверить реакцию детишек в 1980 году. Эксперимент показал, что они, почему-то, готовы выдать любую информацию неизвестному персонажу за ничтожный гонорар.
«Не поверишь!», – с застарелым удивлением и искренним потрясением в голосе делился давними воспоминаниями Гарик: «Вместо того, чтобы тут же сдать меня вожатым или ещё, кому следует, пионеры как один, взахлёб, перебивая друг друга, стали рассказывать обо всем замеченном и увиденном. Готовые Плохиши на службе Буржуинов!».
Мы с Игорем веселились, вспоминая былое, и заключили, что наше поколение, выросшее на приключениях эпического Майора Пронина и легендарного пограничника Никиты Карацупы, существенно непримиримее и, главное, бдительнее относились к подозрительным персонажам, что подтверждает текст популярной детской песни того времени «Коричневая пуговка[6 - «Кори?чневая пу?говка» – детская песня на слова Евгения Долматовского о разоблачении пионерами иностранного шпиона. Кстати, песню «Коричневая пуговка» Игорь «Price» Зябин неоднократно исполнял, выступая вокалистом группы «Весёлые картинки» в конце 80-х.]».
«Ребят тут похвалили за храбрость и сноровку
И долго жал им руки отважный капитан
Ребятам подарили отличную винтовку,
Алешке подарили гремучий барабан.
Вот так она хранится, Советская граница.
И никакая сволочь её не перейдет!»
Цикл: Судьбы человеческие
Японское – значит отличное!
Летом 75-го стечение необычных обстоятельств определило дальнейшие судьбоносные интересы в жизни моего одноклассника Антона. Мама его, трудившаяся тогда во Внешнеторговом Объединении «Совэкспортфильм», пристроила непоседливого подростка подхалтурить (типа подай-принеси) на съемках советско-японского фильма «Дерсу Узала». Весь следующий учебный год вдруг повзрослевший Антоха занимал нас историями про тайгу, дебри Приморского края, актеров и съемки. Но самое сильное впечатление на него произвело знакомство с японским режиссером Акиро Куросавой[7 - Акиро Куросава – японский кинорежиссёр, сценарист и продюсер. Считается одним из самых влиятельных кинорежиссёров за всю историю кино.]. Зародившийся интерес Антона к Стране восходящего солнца креп все сильнее, тяга к Японии плотно вошла в «плоть и кровь». Успешно поступив в ИСАА МГУ, активный студент, естественно, выбрал востоковедение с прицелом на Фудзияму. А увлечение киноискусством так и осталось любимым хобби на всю жизнь.
На старших курсах Антон удачно и продолжительно пару раз съездил в Японию на лингвистическую практику, впоследствии обернувшуюся полноценной работой. Окончив институт, перспективный выпускник, не без помощи родителей, распределился в одно из Внешне Торговых Объединений, от которого скоренько отправился в командировку в Токио. Там он успешно возобновил отношения с существенно разросшейся компанией, где проходил практику, и ему предложили долгосрочный контракт. Советский Союз уже разваливался, времена наступили смутные, и препонов в зарубежном трудоустройстве Антону никто не чинил. Плодотворно и вполне прибыльно потрудившись в далеких палестинах, он возвратился в уже совершенно другое государство.
Молодой человек вполне безболезненно и успешно вписался в новую реальность, чему в значительной мере поспособствовала привезенная в товарном количестве выдающаяся японская аудио и видеоаппаратура. Бо?льшую часть он реализовал за очень неплохие деньги среди приятелей, а чуть ли не единственная тогда в столице мультиинструментальная мини-студия «с мозгами» привлекла длиннющую очередь музыкантов, желавших записать демонстрационные кассеты высочайшего японского качества.
За проведенное вдали от Родины время приятель истосковался по раздольному отдыху на ЮБК[8 - Южный Берег Крыма], полюбившемуся еще в институтские годы. И сразу рванул в Гурзуф, где неумеренным употреблением Массандры и активными «романтическими знакомствами» постарался восполнить пропущенные удовольствия. Мы вволю покуролесили на «пьяных» аллеях, в «Спутнике» и коктейль-холле.
Свободное владение японским языком очень помогло Антону обустроиться в кардинально изменившейся Российской действительности. Он взялся активно опекать открывающиеся во множестве японские компании и служил их владельцам «прислугой за всё»: переводчиком, водителем и секретарем-референтом. Нигде не числясь официально, «зарплату» вездесущий «Фигаро» получал в красочной японской валюте или привозимых под заказ новейших образцах дорогостоящей умопомрачительной техники, «отрываемых с руками» множественными знакомцами по зашкаливающей цене.
Антошка по-прежнему проживал вместе с родителями в малогабаритной хрущевской двушке на Керченской. В его комнатке господствовала трехспальная тахта, вокруг которой удалось втиснуть телевизионную тумбу с видеоаппаратурой и небольшой платяной шкаф. Связывать себя узами брака перспективный жених не собирался, но и не особо монашествовал. Наиболее часто находившаяся при нем девица проходила среди знакомых как «тусовщица Настя», из-за веселого нрава и перманентного чрезмерно-вечернего макияжа.
Наиболее удачные свои «бизнес-проекты» Антон «Японист» всегда отмечал с размахом несколько суток. Заскочив как-то к нему в середине дня, я застал товарища в сильно болезненном состоянии «со вчерашнего» и томимого иссушающей жаждой. На предложение сгонять за оздоровительным пивом он откликнулся с охотой, но проявил снобизм и настоял на импортном баночном из продуктовой «Березки». Достав из-за отставших обоев пухлую пачку красных купюр, Антон вызвонил соседа- «трезвого водителя» и отправил меня в валютный магазин около Новодевичьего монастыря. Присутствовала легкая опаска относительно нежданной встречи с «товарищами в штатском», на чьи вопросы о происхождении иеновых банкнот крупного номинала я вряд ли смог бы вразумительно ответить. Визит в «валютку» прошел без сучка и задоринки, но возвращение вызвало у меня нешуточное негодование: я обнаружил Антона на кухне за ополовиненной банкой низкопробного и сильно разбадяженного разливного пойла, принесенного случайно заскочившим «на огонек» приятелем. «Уж очень трубы горели!», – оправдание Япониста прояснило ситуацию и умерило мое недовольство.
* * *
Начало 90-х Антон ознаменовал женитьбой на совсем молоденькой девчушке из артистической среды, ей едва исполнилось восемнадцать. Юная супруга быстренько сделала его папой, что не очень пришлось заядлому эпикурейцу по вкусу, и благоверная, забрав ребенка, вернулась к отчий дом. Японист, хотя вида не показывал, сильно переживал семейную коллизию. Сначала пытался заливать развод вином и «свободной» любовью, а затем с головой ушёл в предпринимательство, в коем весьма преуспел.
В конце прошлого тысячелетия дела приятеля настолько пошли в гору, что он приобрел просторную двухкомнатную квартиру в сталинской семиэтажке на улице Правды. Счастливый обладатель немедленно перепроектировал новое жилище и сделал недешевый «японо-ремонт». Однако, вследствие серьезного, случившегося в начале «опасных девяностых» казуса, у Япониста развились повышенная тревожность и подозрительность к некоторым персонажам из прошлого, но на меня это не распространялось.
Дизайн жилища потряс несказанно: тотальная перепланировка с переносом стен не только в местах общего пользования, но и в жилых помещениях создавала ощущение некоего сюрреализма. Объединив одну из комнат с кухней, внимательный знаток иностранной киноклассики по примеру героя фильма «Американский жиголо[9 - В замечательном исполнении Ричарда Гира]» встроил в проходную арку штангу для выковывания выдающейся мужественной фигуры. Бо?льшую комнату хозяин разделил на две – небольшую спаленку с огромной кроватью от стены до стены и тёмный компьютерный кабинет.
Ванную от пола до потолка покрывала черная зеркальная крупноразмерная плитка, подсмотренная в каком-то фильме для взрослых. Двое суток в сильно впечатлившем нестандартном интерьере пролетели незаметно, пока мы с Японистом под дорогие импортные напитки предавались Крымским воспоминаниям, просмотру выдающихся киноновинок и обсуждению непростой текущей обстановки в стране и мире.
Затем жизнь развела надолго, и я Антона потерял из виду. Телефон в его апартаментах и квартире родителей молчал, а мобильными мы еще не обзавелись.
* * *
В «сталинском колодце» моего двора сверстников проживало ровно пересчитать по пальцам! Все друг друга знали с детства, и большинство приятельствовали. Эдик выделялся природной смуглостью и бездонными блюдцами карих глаз. Не совсем славянский облик он унаследовал от матери, ребенком вывезенной из республиканской Испании. Отец семейства служил заместителем директора АМО ЗиЛ, что в определенной степени повлияло на судьбу сына. После окончания заводского техникума, не отличающийся примерным поведением и особыми успехами в учебе, Эдуард распределился в экспериментальный цех предприятия водителем-механиком-испытателем правительственных ЗиЛов.
Повышенная любвеобильность наследного испанца в сочетании с выдающимися лимузинами действовали на приглашаемых прокатиться барышень без осечки. При этом, Эдик был сторонником серьезных отношений и женился регулярно и без устали. Мы не особо дружили, но всегда радостно приветствовали друг друга при нечастых случайных встречах. По непроверенной дворовой информации после годов «большого перелома» Эдик успешно перепрофилировался в водителя- персональщика при российском представительстве крупной иностранной компании.
Лет десять назад я заскочил во двор детства наскоро глянуть на восстановленную, памятную с малолетства, скульптуру «неизвестным футболистам». Воспоминания прервал громкий звук автомобильного клаксона. Из большого внедорожника высунулась расплывшаяся в улыбке физиономия Эдика: «Привет! Ты как?». Недолгий приветственный треп завершился неожиданно: «Ты знаешь кого я сейчас вожу? Одноклассника твоего, Антона!».
Из последующего монолога словоохотливого шофера я почерпнул массу интересной информации о неизвестном периоде жизни Япониста. Ему предложили значимый пост в международной страховой компании, решительно осваивающей российские просторы. Зарубежный опыт и совершенное знание нескольких иностранных языков, а также западноевропейская наружность и внешний лоск помогли Антону уверенно выстроить успешную карьеру. Регулярные командировки по России с открытием новых офисов способствовали быстрому продвижению по служебной лестнице с чувствительным увеличением оклада.
Антон вторично женился, на этот раз, с учетом первого опыта, на средних лет барышне и вскорости стал отцом. К воспитанию обожаемой дочки он подошел основательно: элитный детский сад, спецшкола с углубленным изучением иностранных языков, уроки бальных танцев. Серьезные занятия принесли желанные плоды: к 12-ти годам хорошенькая старлетка занимала первые места на всероссийских и международных конкурсах.
* * *
Жизнь неожиданно столкнула через несколько лет. Случайно встретив на Таганке, я едва узнал Антона и был потрясен его видом. Мы зашли в ближайшую рюмочную. «Помнишь Бунинские строки „Но перед кончиною сидел Темир-Аксак-Хан в пыли на камнях базара и целовал лохмотья проходящих калек и нищих, говоря им: Выньте мою душу, калеки и нищие, ибо нет в ней больше даже желания желать![10 - «Темир-Аксак-Хан» И. А. Бунин]“. Вот и у меня уже давно точно такое же состояние – жить не хочется!», – Антону явно хотелось выговориться.
Чересчур раннее взросление дочери в контексте царящих в профессиональном танцевальном мирке специфических нравов привело к трагедии. Применяемые тайком для укрепления выносливости препараты вызвали гормональный сбой в растущем организме, и девушка начала резко набирать вес. Как следствие, ведущие позиции в танцевальных кругах остались в прошлом, вызвав серьезную депрессию, побороть которую бывшая прима пыталась с помощью алкоголя и «расширяющих сознание» препаратов. Закончилось всё фатально. Гибель дочери разбила сердце супруге Антона, ненадолго пережившей единственное чадо.
Одинокий вдовец впал в смертельную тоску, губительно подействовавшую на его врожденный оптимизм. Совершенно утратив жажду жизни, всегда общительный, спортивный и моложавый Японист бросил работу и стал превращаться в нелюдимую «древнюю развалину».
* * *
Друзья Антона не оставляли и пытались всеми доступными способами вернуть его к жизни. К счастью, ещё случаются чудеса: из небытия возникла первая, давно выросшая дочь Антона, вполне преуспевшая в жизни и ставшая модным фотографом, правда, не в России. Бывшая жена через цепь общих знакомых случайно узнала о трагедии Япониста и сообщила дочери. Та немедленно примчалась из Израиля в Москву и, проведя с сильно сдавшим отцом очень тяжкую неделю, сумела понять, как вернуть ему интерес к жизни. Она продала старую квартиру на Керченской, добавила недостающих денег и купила огромный участок земли в 25 гектар за триста пятьдесят километров от столицы. Там Антон не сразу, но с прежней энергией занялся обустройством «фазенды своей мечты» – возведением просторного одноэтажного особняка в колониальном стиле, оборудованием пасеки, разведением кроликов и разметкой картофельных полей. В фермерских начинаниях ему активно, советом и делом, помогали старые друзья, давно занимавшиеся аграрными проектами. От них до меня и доходили известия о «деревенских» достижениях Япониста. Протянув в свой «волчий угол» выделенную линию интернета, Антон активно использует всевозможные японские новации в нелегком «крестьянском» труде, чем очень любит похваляться в «Фейсбуке[11 - Организация, запрещенная на территории РФ.]», ещё одном источнике информации и способе общения.
* * *
К глубокому сожалению, к Японисту так и не вернулась былая охота и легкость общения, поэтому его голос я слышу только изредка в телефонных поздравлениях по различным датам, а личные рандеву случаются, в лучшем случае, раз в три года, в его нечастые визиты в столицу из калужской глухомани. На ежегодную встречу одноклассников Антон не появляется уже лет двадцать, хотя иногда с оказией пересылает первой школьной любви трехлитровые банки отличного (по японской технологии) мёда со своих плантаций.
Танюльчик
Во время барражирования по столице Женьку «Джеффа», бывшего однокурсника, многолетнего друга, а ныне ещё и сурового, но справедливого критика занесло в район Песчаных улиц. И нахлынули воспоминания последних лет учёбы в МАИ. Со свойственной ему обстоятельностью Женька немедленно позвонил и порекомендовал заняться описанием Москвы середины 70-х, но с обязательной привязкой к конкретным персонажам и мироощущению того времени.
Итак, вторая половина 70-х. После бурно проведенных зимних студенческих каникул в Доме отдыха «Зелёный курган», мы возвращались в город большой весёлой компанией и в электричке многообещающе обменивались телефонами. Но активное начало учебного семестра заставило на время забыть о новых приятелях и подругах.
В апреле Лёшка Гагарин зазвал на концерт джаз-рок бэнда Александра Айзенштадта, где играл на ударных. И вдруг в небольшом зале кинотеатра «Дружба» я нос к носу столкнулся с двумя подружками-веселушками из «Кургана». Девчонки не производили впечатления завсегдатаек подобных мероприятий, но на вечере вели себя совершенно естественно и раскованно: музыку знали и любили, а композициями «Chicago» и «Blood, Sweat & Tears»[12 - Ведущие американские джаз-рок коллективы тех лет] упивались до самозабвения.
Как позже выяснилось, у бывших одноклассниц, всю «сознательную» жизнь бредивших посещением «сейшенов»[13 - Полуподпольный концерт рок-групп в 60-70-е годы прошлого века], наконец-то, состоялся дебютный и успешный «выход в свет». Преодолев робость, девчонки проникли на рок-концерт, воспользовавшись прекрасным «знанием местности». Одна из них, Татьяна, проживала именно в этом здании и отлично изучила все входы-выходы.
Даже в гуще отъявленных неформалов барышни выделялись яркой внешностью и «крутым прикидом».
евысокая Анюта гордо несла огромную шапку вьющейся мелким бесом шевелюры, то и дело убирая от больших, чуть навыкате серо-зелёных глаз темно-рыжие кудряшки. Образ дополняла невиданная, сплошь фирменная одёжка. Возвышающаяся над подругой на полторы головы Татьяна имела в наружности что-то неуловимо восточное: одухотворенное правильных черт лицо несколько портила тяжеловатая челюсть, глубину карим глазам добавляло непривычно короткое каре густых иссиня-черных волос. На штучный «Levi’s», заправленный в сапоги- «казаки», ниспадала бесформенная расшитая хламида. И в итоге, готовая «забугорная» барышня из журнала мод.
Огромный Сталинский дом, в торце которого размещался кинотеатр, в основном, населяла профессура и руководство расположенных неподалёку «Курчатника» и других закрытых институтов научно-оборонной направленности. Отец Татьяны, выдающийся учёный, защитил докторскую диссертацию ещё в 30-летнем возрасте и на описываемый момент руководил серьёзным научным учреждением, преподавал в нескольких технических ВУЗах, состоял членом Совета страны по Кибернетике и носил заслуженное звание члена-корреспондента Академии Наук.
Большая семья академика занимала огромную четырёхкомнатную квартиру, где кроме родителей и Тани с малолетним братом, проживала еще бабушка—аристократка из древнего рода грузинских князей. Именно эта кровь придавала девушке отчётливый неславянский колорит. Глава семьи практически постоянно находился в деловых поездках и командировках, а, находясь в Москве, был загружен настолько, что появлялся дома только за полночь. Для домочадцев и окружения дочери он существовал виртуально, поэтому «режим» в квартире отличался непривычной свободой.
Семья Анюты жила скромнее – в стандартной пятиэтажке в глубине дворов по улице Алабяна. Бо?льшую комнату «хрущёвской» двушки занимали родители, а меньшей полностью распоряжалась дочь. Отец, кандидат технических наук, до определённого момента успешно трудился на расположенном поблизости ракетном «Бериевском ящике», а мама работала завучем английского языка в спецшколе по соседству.
Но, после «подачи на выезд» и получения «статуса отказников», положение всех членов «ячейки общества» резко изменилось. В полном соответствии с текстом Галича[14 - «Мы тебя – не то, что взгреем, Мы тебя сотрём в утиль!» – «Жуткая история, которую я подслушал в привокзальном шалмане»] отца уволили с работы с «волчьим билетом», с мамой обошлись мягче, понизив до должности преподавателя, а дочери вкатили строгач по комсомольской линии, но из института не выперли. Единственный плюс коллизии – пропала необходимость скрывать наличие родственников в США, и отношения с заокеанской мишпухой[15 - Большая еврейская семья, компания (сленг – идиш)] вышли на новый уровень. Практически ежемесячно из Штатов с оказией приходили письма, посылки и передачи. Иногда даже из районного почтового отделения приносили увесистые бандероли. Американский кузен, ровесник Анны, постоянно баловал последними дисками супергрупп, вызывая зависть у всего окружения девушки. Да и остальная зарубежная родня регулярно «грела» сверхмодными шмотками и невиданной обувкой.
Друзья тоже в беде не бросили и всячески помогали головастому и мастеровитому главе семейства, то поставляя заказы на небольшой, но неплохо оплачиваемый ремонт в квартирах и загородных «фазендах», то подкидывая статьи для перевода с английского. Лучшая школьная подруга дочери настолько «проела плешь» своему высокопоставленному отцу, что тот со временем устроил «лишенца» в отдалённый филиал руководимого института на должность сантехника, и жизнь понемногу вошла в привычную колею. «Тяжёлая година» сдружила Аню с Таней ещё сильнее, они практически стали неразлучны.
Невзирая на яркую библейскую внешность, а может именно благодаря ей, задорная и постоянно оптимистичная Анюта пользовалась фантастической популярностью у противоположного пола. У неё и раньше не было отбоя от поклонников, а после «первого бала» появилась масса «стритовых[16 - Завсегдатаи улицы Горького]» и «сейшеновых» знакомцев. Серьёзных намерений от них ожидать не стоило, но время проводить стало крайне интересно. Сначала сердечным дружком числился Игорь «Бамбина», не уступавший подружке курчавостью выдающейся шевелюры. Правда, достаточно быстро у пары вышел раздрай из-за того, что «Бамбина», будучи сильно не в себе, расколотил несколько последних дисков, но расстались они хорошими друзьями.
Татьяна же, несмотря на нарочитую весёлость нрава, производила впечатление девушки, с которой возможны только серьёзные отношения. Опять же крупногабаритность фигуры сужала круг потенциальных ухажёров.
* * *
Борька «Ра» с мамой, наконец, получили долгожданную отдельную квартиру на улице Шверника. Многолетнее сосуществование с одиннадцатью соседскими семьями в бараке на Варшавке закончилось, но насладиться собственным отдельным жильём мама «Ра» уже не успела. Она скоропостижно умерла через два месяца после новоселья, и Борька остался один как перст. Он физически не мог находиться в квартире, где всё напоминало о самом родном и близком человеке, в одиночку растившей и воспитывавшей его с раннего детства.
Когда-то на одном из «сейшенов» вездесущий «Бамбина» познакомил «Рашенского» с неразлучными подружками с Сокола, и в тяжёлую минуту Борька неожиданно вспомнил о задорных девчушках и позвонил наудачу. Подруги уже знали о постигшем его несчастье и пригласили в гости. С первого момента общение с интеллигентными, ненавязчивыми, с широким кругом интересов барышнями пролилось лечебным бальзамом на опечаленного «Ра», и он надолго завис на Северо-Западе столицы. В квартире Татьяны ему выделили отдельную комнату, где он взахлёб упивался книгами из обширной библиотеки, наслаждался любимой рок-музыкой и отводил душу, разрисовывая обои. Захлёстывавшие Борьку эмоции нашли выражение в потрясающей фантасмагорической девочке, изображённой в половину натуральной величины и слегка напоминавшей Алису в стране чудес. Татьяна очень гордилась необычной картиной и гордо демонстрировала её всем приходившим. Позднее, когда «Ра» окончательно восстановился, перед возвращением в родные пенаты он скопировал рисунок, и «Девочка», водруженная на видное место в его комнате, ещё долго напоминала о чудесном убежище на Песчаной и замечательных гостеприимных хозяевах.
В затянувшийся период проживания Борьки на Соколе, кто только не приезжал ободрить приятеля и поднять ему настроение. Так «Танюльчик с Анютиком», как их сразу же прозвал Володя «Во», познакомились с массой «стритовых», Варшавских и прочих интересных персонажей. Причём, любовь у «Рашенского» случилась именно с Анной, и он эпизодически ночевал у неё, а с Татьяной поддерживал доверительные братские отношения.
* * *
Не миновали хозяек «странноприютного» дома и Гурзуфские завсегдатаи. Общего друга и любимца дам Костю «Моську» определённый период связывали с Татьяной самые нежные чувства. Он даже выступил в роли «официального» кавалера хозяйки на широком праздновании её 20-тилетия. Правда, в разгар гулянья произошло «товарищеское недоразумение» между Костей и сокурсником Танюльчика, так же имевшим виды на барышню. Сторону влюблённого студента приняли остальные соученики, а на мне повисли моя молодая жена и Анютик, опасаясь кардинального разрушения бережно сохраняемой старинной обстановки. Костя, стремительно запрыгнувший на огромный, заставленный угощением и напитками парадный стол, занял «господствующую высоту» и сразу получил чувствительное преимущество над поединщиками. Неожиданное появление срочно вызванного Шуры «Помидора» мгновенно изменило расстановку сил и прекратило «боевые действия».
Хотя победа осталась за «Моськой», но к счастливому итогу не привела. Разгульный нрав Константина и горячая грузинская кровь с обеих сторон стали непреодолимым препятствием для длительных отношений.
Обаятельный Вовка «Осташка» тоже не обошёл вниманием Татьяну, и после внезапного «удара молнии» отвез её в обожаемый Крымский поселок. Но надолго любовь и дружба не затянулись из-за отчаянного «modus vivendi» кавалера.
К этому времени Танюльчик лишилась Анютика: долгожданное разрешение на выезд, наконец, было получено, и счастливая семья отказников воссоединилась с многочисленной роднёй за океаном. Первое время подружки общались очень активно, письма, посылки, периодические созвоны, но со временем сеансы связи становились всё реже и постепенно сошли на нет.
* * *
С момента знакомства наши с Татьяной приятельские отношения не прерывались, правда, в основном, с упором на индпошив. Начиная со старших классов, я активно портняжничал, обшивая всех друзей и знакомых. Татьяну, её многочисленных подруг, малолетнего брата, учёного папу и даже его аспиранток «обилечивал» неоднократно.
Общение активизировалось после окончания Таниной учёбы в ВУЗе. Девушка распределилась в загадочное квази-медицинское учреждение, расположенное в самом центре столицы, на углу Петроверигского переулка. В нём над добровольцами проводились научные исследования, за которые денег не платили, зато давали однодневную справку – освобождение от работы установленного образца, как за донорство. Кто только не отметился у Танюльчика на службе, некоторые и правда выступили подопытными кроликами, но основная масса появлялась только за «индульгенциями». У меня дома хранилась пачка официальных бланков, уже с печатями и подписями, оставалось проставить дату и, самое главное, заблаговременно оповестить Танюльчика о занесении данных в дежурный журнал для отчётности на случай встречной проверки. Мой непосредственный начальник, «Карась» эпизодически интересовался: «У тебя хоть какой-нибудь не исследованный орган остался?!». Естественно, вырученные прогульщики норовили всячески выразить признательность благодетельнице за неоценимую помощь, и появившиеся во множестве воздыхатели одаривали барышню разнообразными знаками внимания. Череда залетных кавалеров испарилась после встречи Татьяны с моим институтским приятелем Толиком «Фёдором».
Влюбчивый и «слабый на передок» Анатолий, начиная со старших классов, вёл весьма насыщенную личную жизнь. Обаятельный, с замечательной спортивной фигурой и потрясающим куражом «Фёдор» отказа у прекрасного пола не знал. И хотя поклонницам уже и после завершения учёбы в институте «несть числа», он совершенно внезапно связал жизнь с симпатичной девушкой Наташей из семьи потомственных разведёнок. Будущая тёща и бабка невесты с первого дня в один голос твердили, что из отношений с «таким оторвой ничего путного не выйдет», но Наталья уже находилась в интересном положении, и нежеланная свадьба всё-таки состоялась. Конфликты, подогреваемые старшей роднёй, в молодой семье начались с первого дня, и даже рождение сына ничего не изменило. В какой-то момент Толик не выдержал непрерывных склок, пошёл в Военкомат и, окончив МТИПП в звании лейтенанта запаса, попросил призвать его в армию. За компанию увязался его товарищ и сокурсник Валерка «Жёлудь», у которого жизнь протекала достаточно гладко, но он привык идти в кильватере более активного приятеля.
В 1981 году для обоих друзей карта службы легла «за речку»[17 - Афганистан – армейский слэнг.], но в разные подразделения. Через полгода Толик узнал о гибели «Жёлудя» во время одной из войсковых операций. Обвиняя себя в гибели друга, «Фёдор» лез в самое пекло и за полгода до демобилизации попал в серьёзную заварушку, после которой отлежал два месяца в госпитале и последний квартал дослуживал уже на Дальнем Востоке. Оттуда он регулярно посылал любимому сынишке, да и жене невиданные японские и корейские шмотки, поступающие в магазины гарнизона в широком ассортименте. На расстоянии семейная жизнь наладилась, тем более, что всё время службы Толик отправлял Наталье неплохое денежное содержание.
После возвращения воссоединившаяся семья по настоянию мужа перебралась на жительство к его родителям. Дядя «Фёдора», пожизненный ангел-хранитель, устроил племянника на запредельно «блатную» работу в ЦМТ[18 - Центр Международной Торговли], предоставлявшую широкие возможности. Достаточно быстро Толька обзавёлся автомобилем Фольксваген «Жук», да и, вообще, жизнь повернулась лицом. Но обстановка в семье периодически обострялась, Наталья ревновала мужа к каждой юбке, а работа по графику в ночные смены доводила её подозрительность до крайности. Несколько раз семья переезжала от одних родителей к другим, пыталась снимать жильё, но напряжённая атмосфера сохранялась. В пылу одной из особо накалённых ссор Наталья произнесла необдуманное оскорбление в адрес свекрови, нервы «Фёдора» не выдержали, и он сорвался. От полученной затрещины у супруги лопнула барабанная перепонка.
Районный суд принял во внимание серьёзную контузию и геройский послужной список орденоносца и ограничился условным наказанием. Развели их немедленно, и бывшая жена добилась отстранения уже бывшего мужа от участия в воспитании ребёнка. На работе хорошо знали о непростой ситуации в семье сотрудника, сочувствовали ему, поэтому даже после суда отношение руководства не изменилось. Но между сменами Толик пускался во все тяжкие: напитки, кабаки, казино, многочисленные подружки. Именно на этот период пришлось знакомство с Танюльчиком.
В одну из Толькиных пересменок мы заскочили в бар «Континент», расположенный в здании детского магазина «Смена» на Соколе. Затянувшаяся встреча друзей привела к закономерному итогу – полному обнулению наличности. Но задор и желание продолжать ещё присутствовали, и мы обратились с просьбой о займе к институтскому приятелю, проживавшему в соседнем со «Сменой» доме. Правда, когда мы покинули квартиру гостеприимного товарища, все интересующие магазины и питейные заведения уже прекратили свою деятельность. И тут я вспомнил о замечательной, отзывчивой барышне, до жилища которой можно добраться пешком. Деньги мы успешно вложили в приобретение веселящих напитков у таксистов возле метро. Татьяна не очень удивилась ни позднему звонку, ни ещё более позднему визиту. Я поучаствовал только в начале посиделок и отбыл домой, а Толик остался надолго.
* * *
В это же время у меня случилась жизненная коллизия, закончившаяся разводом, который дался непросто. Практически вслед за этим погиб младший брат. Душа разрывалась. Я долго правил тризну, серьёзно погрузившись в себя и крепкие напитки. Общаться со мной решались только самые близкие.
Началась перестройка, я перешёл на другое место службы и обзавёлся новыми знакомыми. В дополнение к этому, без всякого предупреждения нам внезапно изменили номер домашнего телефона, и часть друзей меня потеряла.
Но время лечит. Оправившись от потерь, я снова вернулся в привычный круг общения и с удивлением узнал, что Толик «занялся тачками» и в Москве появляется изредка. О Татьяне никто ничего не знал, на звонки она не отвечала.
Прошло ещё несколько лет, я уехал в Германию и встретился с временно осевшим там «Фёдором». Первым делом Толик гордо предъявил местную газету с собственной фотографией в передовице, посвящённой русской автомобильной мафии, а во время последующего затяжного застолья поведал в подробностях «этапы большого пути», приведших в Западную Европу. В числе прочих занимательных эпизодов он кратко упомянул, что перед отъездом расстался с Танюльчиком, завязавшей многообещающий роман с натуральным итальянцем.
Вернувшись в начале «опасных» девяностых, я приступил к работе в концерне у старинного приятеля «Умного Петровича». В середине 90-х объявился Толик, успевший к этому времени пожить и покуролесить даже в Америке. Материально он вполне преуспел – личный автопарк состоял из трёх машин: японской малолитражки «Subaru», итальянской представительской «Lancia» и дома-каравана на базе полноразмерного автобуса «Fiat». Весь транспорт стоял на парковке под его окнами, занимая стоянку целиком. «Фёдор» приобрёл ещё и участок в Подмосковье и, не заморачиваясь строительством, выезжал туда порезвиться с девчонками в передвижном «коттедже» со всеми удобствами.
Продолжая заниматься всё тем же рискованным промыслом – перегоном под заказ из Германии последних моделей автомобилей[19 - В основном – BMV и AUDI] элитных марок, между рейсами он маялся от безделья и предавался всяческим злоупотреблениям. Отдыхая «от руля», предпочитал проводить время в своём районе. В одну из прогулок по окрестностям «Фёдор» неожиданно столкнулся со старой любовью.
* * *
Танюльчик не сильно изменилась внешне, но повзрослела и утратила привычную весёлость, что вполне объяснялось нелёгкой жизненной «одиссеей». Выйдя замуж за иностранного суженого, барышня уехала с ним в Италию, где вскорости родила близнецов. В то, чем занимался дорогой супруг, Татьяна не сильно вникала: бизнес как бизнес. Но по прошествии пяти лет любимого мужа неожиданно застрелили почти перед окнами дома, по широко обсуждаемой в местной прессе версии, в мафиозной разборке. И молодая вдова с малолетними сыновьями вернулась на Родину.
У Толика прежние чувства вспыхнули с новой силой, но не настолько, чтобы взвалить на себя ответственность за постороннее подрастающее поколение: «гремучая смесь» итальянских и грузинских кровей вылилась в совершенно «чернявых» непоседливых детишек. На «Фёдора» произвела сильное впечатление поведанная Таней трагическая история, во всяком случае, пересказывая, он ей серьёзно сопереживал, но предпочёл привычный, не отягощённый дополнительным бременем, образ жизни «одинокого волка».
Как часто случается, в калейдоскопе будней и дел затёрлась появившаяся после рассказа Толика мысль возобновить дружеское общение с Танюльчиком, и я снова на много лет потерял её из виду.
