скачать книгу бесплатно
Маринка прокричала фразу звонко, громко, но непослушная невестка, как будто не расслышала, вздернула чайник, помогая рукам всем своим щупленьким телом и, натянувшись струной, побежала через двор, держа парящее чудовище на вытянутых руках – прямо мимо коляски. И осталось-то пробежать всего ничего, но нога Татьянки попала на камушек, она не удержала равновесие и, падая, толкнула чайник от себя. С диким визгом Алла бросилась к коляске, подставила руки, падая наперерез, и парящая струя, которая, судя по заложенной дуге, должна была плеснуть точно на пуховый капор Агнессы, обварила ей кисти. Но, прямо на глазах застывшей от ужаса Марины, кипяток, как заколдованный, остановился в своём страшном падении, образовав паровое пустое облако вокруг ребёнка, и ни одна горячая капля не задела девочку.
Алла молча стояла у коляски и смотрела на свои руки. Багровая кожа медленно вздувалась пузырями, которые тут же лопались и становилась куском мяса, приготовленного к разделке. И тут Агнесса выпростала ручки в пуховых варежках, положила их на страшное красное месиво, и на глазах ожог начал уходить, светлеть, таять. Уже через пару секунд руки Аллы стали такими, как были до ожога, и только мокрые рукава байковой кофты напоминали о случившемся.
…
Тихий огонёк свечи ласкал взгляд, в темной спальне было тепло и тихо. Марина часто зажигала свечи, хотя деревенские этого не понимали, некоторые даже злобились – дом ведьм, одна померла, другая исчезла, теперь эта ведьмачит. А Марину свечи успокаивали, приносили долгожданное отдохновение, она под них расслаблялась и душой и телом. Вот и сейчас она полусидела на кровати рядом с дремлющим Вадимом, смотрела на трепещущий огонёк, думала
"Неужели опять… Акулина, Луша, Маша, теперь Агнесса… Почему это все на их семью, наказание за что такое страшное? Почему они, женщины их рода не могут жить спокойно и счастливо, рвут свои души на куски, уходят так рано? Ведь могли бы иначе, так мало надо для простого женского счастья, а нет… И правду ведь говорили соседи, слово то какое правильное подобрали – "Нелюди". Истинно ведь – не люди".
–Ты, Марин, нехорошо думаешь. Неправильно.
Вадим, оказывается не спал, мало того, он прочитал её мысли.
– Злобиться на них, на то, что они обладали таким даром низко. Они столько людей спасли, у смерти отняли, их только добром помнить надо. Даже эта крошка, смотри-ка.
Марина повернулась к мужу, отчаянные мысли ещё болели внутри, но боль уже становилась мягче, ручнее.
–Ты видел. Ты понял?
–А чего ж тут понимать…большого ума не надо. Все снова, Мариночка, готовь силы. Зато Алла не пострадала, спасибо крошке. Вон, сидят твои невестушки, шиповник перебирают. Лучшие подружки, несмотря ни на что.
–Слууушай, Вадь! Что делать – то с Агнеской будем? Неужели опять ведьмака вырастет?
Вадим провел тёплой ладонью по щеке жены.
–Как что? Растить…
* деверь – брат мужа
** сношенницы – жены братьев друг другу
Глава 6. Теленок
-Агня!!! Агня!!! Где ты, безобразница? Мамка ищет везде, вот она тебе по попе толстой накидает. Беги скорее, не буди лиха…
Голос Марины звенел в вечернем, хрустальном воздухе и таял где-то высоко, среди окрашенных закатом нежных облаков. В этом году март был необычным, стояла не мартовская тёплынь, уже от снега не осталось и следа, на дорогах вовсю буйствовала распутица, и только к вечеру грязь сковывало морозцем, и можно было более менее ходить.
Алла ушла в сельпо, перед этим она одела девочку (как не крути, а удочерить при живых – то матери и отце девочку ей не дали, но между собой в селе все все равно считали Агнессу дочкой Аллы и Димки, приёмной, но дочкой) и отправила во двор погулять, наказав Татьянке глаз не спускать с малышки. Но Татьянка задремала, пригревшись на крылечке под низким, тёплым солнышком, а Агнесса, пользуясь свободной минуткой быстренько залезла в сарай. Она давно туда рвалась, но не пускали, уж больно грязно везде, да ещё и телок родился у Зорьки, мало ли.
– Татьян! Ну что ж тебе доверить нельзя ничего, просила же – смотри! Где вот эта засранка хитрая, ведь точно в коровнике! Сейчас мать придёт, будет нам с тобой на орехи.
Марина щёлкнула соню по захолодевшему носу, поправила ей платок, Татьянка, зябко ежась вскочила, мышкой пробежала по уже схватившейся к вечеру дорожке к коровнику и открыла дверь. Потом обернулась и поманила Марину рукой.
… На толстой скамье, сколоченной Вадимом из тяжеленной мощной доски, между ведрами, подойниками и разным скарбом сидела Агнесса, свесив вниз пухлые ножки в грязных по самые голенища сапожках. К своему четвертому году жизни она выглядела на удивление большой, кто не знал, давал ей больше – и пять и шесть лет. Алла наряжала девочку, как куклу, вот и сейчас из-под нарядной бело-розовой шапочки красиво выбивались белокурые кудряшки, пышно завязанный шарф стягивал воротник светлой цигейковой шубки и свисал вниз, грязным концом доставая почти до земли. Он явно мешал малышке, она его пыталась развязать, вытянула почти, но стащить не смогла, так и оставила купаться в грязи. Рядом с лавкой, упершись лобастой башкой в девочкины колени, стоял теленок и, наверное, если бы он был котёнком, то мурчал от удовольствия, потому что Агнесса, стащив пушистые варежки, двумя руками гладила его по голове, там, где вот-вот должны были набухнуть будущие рожки.
–Ишь… Помогает, глянь. Чешутся они у него, что ли?
Марина, замерев, смотрела, как Агнесса, нажав ладошками на голову телёнка, замерла на секунду, а потом, потрогав пальцем бугорок, кивнула, как будто сама себе.
–Нет, мам. Это она ему рога убирает. Слышала, наверное, что Димка с Колькой завтра обезроживать его собрались, вот и…
Татьянка осторожно подошла к лавке, тоже потыкала пальцем в черепушку бычка, развела руками, улыбнулась растерянно
–Всё… Нету… И делать ничего не надо. Спасла теля от нелюдства этого…Умница!
Марина, не веря своим глазам, тоже пощупала теленка, уже вызвав недоуменное беспокойство Зорьки – под пальцами больше не было бугорков, темечко было гладким, только жесткие завитки кучерявились, как ни в чем не бывало.
– Ишь ты. Мне даже стыдно стало – малая и то понимает, что рог лишать нельзя. Больно. Только мужикам разве объяснишь… Ироды…
Она сняла Агнессу с лавки, натянула на ее озябшие ручки варежки и повела домой. Да вовремя – в калитку уже входила Алла, с интересом глядя на процессию – и откуда же ведут ее измурзанное дитя?
…
– Татьянк, слышь. А вы что с Коляном, детей не хотите что ли? Уж больше чем три года прошло, а все никак. Мне прям хочется, то б ты родила, двое деток лучше чем одно. Я б и сама, да вот не могу. Отрожалась.
Татьянка с Аллой сидели у печки прямо на полу – сбросили перину с лежанки, уселись – так хорошо, тепло, ласково грел их беленый бочок, даже в сон бросало. Тем более, что на улице вдруг замутила- закружила снежной пеленой, разом сменив не по времени пришедшую весну вернувшаяся зима. В доме они были втроем – на диванчике, укрытая пуховым одеялом спала Агнесса – остальные уехали в город с ночевкой, шла ярмарка, а продать было чего – творога наделали и сыра, да яиц набрали несколько сот, не говоря уж о сушеных грушах, яблоках и сливах, которых летом навялили видимо-невидимо. Да и кабанчика забили, кролей с десяток – короче работы там хватит всем, а дома они и вдвоем справятся.
Татьянка грустно глянула на Аллу, потом шмыгнула носом и вдруг заревела – громко, отчаянно, как обиженный ребенок, да так, что проснулась Агнесса и села на диване, терла глаза кулачками, не понимая что происходит. Алла всполошилась, вскочила, плеснула кипяченой воды в стакан, сунула Татьянке в трясущуюся руку
– Да что ты! Бог с тобой! Что ты ревешь, как глупая, случилось что?
– Бросит он меня! Слышишь? Честное слово – бросит! Он тут так и сказал! Знаешь, говорит, я так о сыне мечтал, надо что- то делать! А что делать-то? Я уж и так и сяк! Ничего не получается!
Алла снова села на перину, прижала к себе Татьянку, хоть качай, успокаивай, как маленькую. Та прижалась потеснее, вся мокрая, то ли вспотела, то ли от слез, горячая, всхлипывала, затихая. Рядом присела Агнесса, тоже губки дрожат, вот-вот заревет, да и у Аллы уже глаза на мокром месте – настоящие дуры, хорошо мужики не видят. Так и просидели минут десять, пуская слюни, потом успокоились, посмотрели друг на друга – и правда, дуры. Агнесса отодвинулась, странно посмотрела ярко- голубыми глазами на Татьянкин живот, потом подняла взгляд выше, к шее, потерла ладошки и положила их на руки женщины.
– Теть Тань. Не плачь, это нехорошо. Там, на чердаке травки есть, я покажу какие. Мама тебе сварит, ты попьешь, ребеночка и родишь. Не плачь.
Татьянка замерла и, боясь отнять руки, сидела молча, чувствуя, как приятные, теплые токи поднимаются от ладоней девочки прямо к ее сердцу.
Глава 7. Цветочек
Глаза у Татьянки были прямо по полтиннику – круглые, огромные …. такие счастливые…. Она синичкой вспорхнула на лавку в хлеву, села, подобрав ноги, и молча смотрела, как Марина доит корову, но смотрела так, что у той загорелось место между лопатками – аж до горячего. Марина не выдержала, обернулась, и, увидев по детски-радостное личико невестки, усмехнулась
–Что, девочка? Случилось что? Ну, говори, не тяни.
Татьянка ловко соскочила с лавки, обняла Марину за плечи, шепнула на ушко. Марина выпрямилась, лицо у неё враз помолодело, порозовело, как будто ей плеснуло на кожу теплым утренним солнышком, расплылась в улыбке.
–Господи! Счастье же какое. И сколько уже?
Татьянка закрутилась на одной ножке, как первоклассница, вытянула руку и показала три пальца. Марина всплеснула руками и уставилась на плоский Татьянкин живот, как будто хотела что-то там разглядеть. Ну хоть немножко.
–Три месяца!!! Это же с марта, ещё Агнесса тогда….Помнишь? Ты Коле сказала? А? Он ведь так ждёт.
Татьянка кивнула, чмокнула свекровь в щеку, снова уселась на лавку, сообщила
–Мне врач велел парное молоко пить. Говорит, я худая очень и тонкокосная, таз маленький. И что мне надо витамины принимать, список написал. Коля уехал в город, в аптеку.
Марина кивнула, закончила доить, отцедила тёплое молоко в огромную белую эмалированную кружку, сунула невестке.
–Ну-ка давай! Пей. До донышка. Каждый день буду тебе молоко давать прямо с под коровы. Худая она! Откормим! Витамины! С аптеки! Да они вон, витамины, на кустах да деревьях гроздьями растут. Ишь, врач-грач…
… А на дворе стояло лето… Такого лета – пышного, тёплого, с яркими жаркими днями, перемежающимися с нечастыми грозовыми темными, после которых земля на улицах и в огородах парила влажным теплом, утром изумрудная зелень сияла отмытыми листьями, а мурава плотным, упругим, мягким ковром застилала обочины, склоны, улочки и переулки, забиралась в палисадники, не было давно. Незаметно подкрался июль, смородиновые кусты поникли от тяжести чёрных полновесных ягод, грозди красной и белой смородины просвечивали насквозь, пропуская солнечные лучи сквозь спелый сок и стыдливо показывали косточки, поздняя клубника еще ошарашивала ароматом нагретых в полдень ягод – земля дарила свои ценности щедро, не задумываясь.
Алла с Татьянкой при малейшей возможности, улучив минутку бежали к реке, взяв с собой Агнессу, забирались на свое любимое место – там, где под склоном холма старые ивы склоняли свои плакучие ветви до самой воды и прятали забытые деревянные мостки в своих шатрах – укромное, тайное, помнящее еще Лушу и Машу. Там, на небольшом пятачке у самой воды, которое прогревалось солнцем, расстилали одеяло на теплом песке, усаживали ребенка, а потом, наплававшись, ложились сами, и то ли мечтали, то ли дремали, блаженно прикрыв глаза белыми косынками. Агнесса долго не сидела, ей нравилось бродить вокруг, но она не просто ходила, она что-то рассматривала, искала, срывала какие-то травинки, растирала их в пальчиках, нюхала, даже пробовала на вкус. Потом набирала разных стебельков, листьев, корешков, раскладывала их на песке, разбирала по кучкам, что-то шептала про себя, смешно морща чуть вздернутый нос и шевеля розовыми губками. Алла лениво приподнималась на локте, следила за дочкой, очень ей были странны непривычные игры ребенка.
– Ганя, детка… (только Алла называла так девочку, нравилось ей это имя – нежное и кроткое). Что ты делаешь? Что это за травки? Ты знаешь их?
Агнесса поднимала серьезные голубые глазки, которые, как маленькие солнца лучиками были обрамлены пушистыми темно-пшеничными ресницами, кивала матери, показывала пальцем
– Эта – если болит голова, или животик. Эта – для тех, кто плохо спит. Эта – витаминка.
– Откуда ты знаешь это все, рыбка моя?
– Так тетя сказала.
Алла испуганно вскочила, села, притянула ребенка к себе.
– Какая – такая тетя? Ты разве забыла, что я тебе не разрешала разговаривать с чужими?
– Так она не чужая. Она хорошая, добрая. Она меня учит.
– Учит? А когда она к тебе приходит? А какая она? Только не обманывай меня, доченька, нехорошо.
– Она красивая, у нее платье блестящее, серебряное и коса длинная, как золотая. А когда приходит – не знаю. Ночью. Когда я сплю…
Уже и Татьянка очнулась от своей дремоты, тоже села, раскрыв рот смотрела на Агнессу, потом взяла голубой цветок, поникший на толстой, мохнатой ножке из одной из кучек, хотела понюхать, но девочка рывком подскочила к ней и выхватила стебелек из ее рук.
– Не трогай. Тебе нельзя. На эту.
И протянула тетке нежное соцветие темно-пурпурного цвета – растение пахло сладко и успокаивающе, навевая покой и радость.
– Под подушку положи, теть Тань. Или в мешочек зашей, носи с собой. Правда.
Девочка потеряла интерес к взрослым бестолковым девчонкам, отвернулась, собрала свою добычу, уложила в матерчатую сумочку, поправила косынку натянула тапки на босые ножки.
– Пошли. Баба Марина ругаться будет. И Андрюшка устал.
Алла всплеснула руками, шутливо хлопнула Агнессу по круглой попке.
– Ах ты выдумщица! Какой еще Андрюшка?
Агнесса положила руку на Татьянкин живот и тихонько сказала.
– Этот!
…
Дома Марина вытащила из косы Татьянки темно- красный, уже поникший от жары цветок.
– Смотри-ка! Вербена! Не часто в лугах встретишь, Луша любила их очень. Говорила – сильный оберег это. И где сорвали только…
Глава 8. Признание
Тихая река баюкала лодку ласково, чуть покачивая на еле заметных волнах, которые вдруг рождались на стремнинах и тут же исчезали, превращаясь в легкую рябь на спокойных разливах. Алла сидела на носу, на лавке, у нее в ногах на надувной подушке примостилась Агнесса. Девочка дремала, уткнувшись в колени матери, и Алла тихонько гладила ее по голове – всей в золотых кудряшках шелковых волос. Сентябрь в этих краях часто был прекраснее жаркого лета – теплые, бархатные дни, полные спелых ароматов, сменялись прохладными, но еще не холодными ночами, которые от света огромных мохнатых звезд, ясной луны или серебряного месяца казались прозрачно-сапфировыми, изукрашенными кружевом темно-фиолетовых ветвей еще не потерявших листву берез и кленов, а уже осыпавшиеся каштаны пронзали высокое небо мечами острых голых стволов. Димка обожал пробираться на лодке по тайным местечкам их красивой колдовской реки, а в последнее время это полюбила и Алла. Они часами любовались постепенно засыпающими берегами, молчали, да и говорить было не надо, слова бы только мешали. Но сегодня Дима вдруг прервал молчание. Убедившись, что Агнесса крепко спит, он тихонько, почти шепотом спросил жену
– Аллусь… А может быть нам о ребенке подумать? Что мы все боимся, притворяемся, врем сами себе? Ты же хочешь малыша, разве нет? И я… Я так о мальчишке мечтаю, прямо во сне вижу. А?
Алла подняла глаза на мужа, и такое страдание отобразилось в их потемневшей глубине, что у Димки аж захолонуло внутри, до боли.
– Знаешь, что мне гадалка сказала, Дим? Я тебе говорить не хотела, но раз уж ты сам… Сказать?
Димка мотнул головой, как упрямый бычок, почему-то слова застряли в горле и он лишь кивнул.
– Она сказала, что тогда – да, беда была общая. Но детей больше у нас нет не из-за меня… Это ты виноват…
Димка даже не покраснел, он вспыхнул пламенем, и через секунду нельзя было даже сказать, что горит ярче – его волосы или щеки, Алле даже показалось, что этот огонь отразился в спокойной воде и поджег ее.
– Что значит я? Я болен?
– Нет, Дим. Она сказала, что пока ты любишь ее… Машу, в смысле… Детей у нас больше не будет. Не сможешь ты сделать мне такого подарка…
Димка хотел что-то сказать, но у него снова слова застряли в горле, отвернулся, поднял весла и смотрел, как темнеющие берега скользят мимо, погружаясь в вечерний туман…
…
Этой ночью Алла уснуть не могла. Уже неделя прошла с тех пор, как они с мужем устроили дочку в отдельной комнате, нарядив ее не хуже спальни принцессы, и Агнессе очень понравилось ее новое жилище. Она, как взрослая маленькая женщина, все расставила по своим местам, разместила Лушины тетрадки и книжки, которые ей дала Марина, и, хоть читать у нее еще не очень получалось, она выделила им самое лучшее место в переднем углу, попросив отца пристроить туда новенькую резную полочку. Все это было правильно, девочке пора было привыкать спать одной, но Алла не находила себе места, часто ночью приходила к ее дверям, приоткрывала их, слушала, как ребенок дышит – хорошо ли, спокойно ли. Вот и сейчас, осторожно соскользнув с кровати, стараясь даже не шлепать босыми ногами по крашеному полу, на цыпочках она выскочила в коридор, тихонько открыла дочкину дверь и замерла, чувствуя как по спине пробежали ледяные мурашки. Окно у Агнессы было открыто, и при свете звезд профиль дочери и профиль мужчины с длинными волосами, забранными в хвост, были видны, как днем. Мужчина (Алла узнала Власа) медленно поднимал руку ладонью вверх, и на этой ладони как будто покоилась упавшая звезда, а Агнесса вторила его движениям. Вот он повернул руку ладонью от себя, так же сделала и девочка, вот он резко толкнул воздух, как будто защищал себя от невидимой опасности, и от такого же движения Агнессы упала и покатилась по подоконнику маленькая стеклянная вазочка…
