Настасья

скачать книгу бесплатно

Настасья
Ирина Критская

Ведьмы рано или поздно приходят в мир людей – вот только жить в этом мире им непросто. Потому что все в нем – и рождение, и смерть, и любовь, и ненависть, и встречи, и разлуки на ведьм не рассчитаны – слишком тонка у них кожа, слишком обнажено то, что в сердце. Вот и Настасья… Рожденная ведьмой ушла к людям, прожила жизнь человеческую, испытала и горе и радость, любила и страдала, как самая простая женщина. Книга об этой любви…

Ирина Критская

Настасья

Глава 1

Волглый снег прилипал к лыжам, Иван с трудом тащил свое усталое тело по еле заметной в буйных снегах лощине вдоль спящей, закованной в толстый лёд реки. Он простить себе не мог, что пошел сегодня в лес смотреть следы зверья перед завтрашней охотой, ведь мало того пошёл, ещё и заблудился. Да и это бы было не страшно, если бы он, чёртов упрямый дурак не взял с собой Алексашку. Сашуню, сынка… Говорила же ему Татьянка, увещевала, просила. "Мал совсем Алексашка, пяти годков нету, куда ты его", – почти плакала жена, но Иван же упертый, как осел, закусил удила. "Пора мальцу на лыжи встать по – настоящему, что он все по двору, да по селу. Да и недалеко мы, кружок маленький до дальних сосен сделаем, да и домой. Что ты растрещалась, сорока".

Крепкий, как столетий дуб Иван, небольшой, но жилистый, сильный мужик свою высокую, тоненькую, большеглазую жену любил, лелеял, но особой воли не давал – неча. Мужика жена уважать должна, да слушать, на том и семья стоит. А сын – мужчина. Хоть и будущий. Пора от юбки отрываться.

Заплакала Татьянка, но сына пустила, укутала потеплее, перекрестила вслед. Все и шло бы ладно, если б не пурга эта невесть откуда взявшаяся. И не долго, вроде, пуржило, да глаза застило. Повернул, видать, в какой-то момент Иван не туда, съехал в сторону, лыжню снегом в момент занесло, да и заблудился. Брел вот теперь, сына нёс на закорках, вроде и к дому, а все нет, да нет села. Провалилось, не иначе.

Уж и по времени давно должны огни показаться, смеркаться начало, а все лес вокруг, да только гущает. Мороз начал крепчать к ночи, Алексашка тихо хныкал на ухо, Иван со страхом чуял, как начинают стыть ноги, да и силы на исходе, еле полз. И уже, когда отчаянье сковало его по рукам и ногам, вдалеке, среди молодых сосенок показался огонёк.

– Тьфу ты, наконец. Слава тебе Господи, не дал сгинуть нам, уберег. Не хнычь, Алексашка, вон деревня наша, только, видать, мы круга дали, с другой стороны идём. Мамка ругаться начнёт, ты уж не нюнь, держись, мужик.

У Ивана, как будто силы утроились, крылья выросли, он рванул по лыжне, вдруг невесть откуда взявшийся, и только, когда до огонька оставалось рукой подать, вдруг понял – это не село. На поляне ровной и круглой, как тарелка, среди плотно сомкнувших свои ряды елей, крошечным окошком светила избушка. Даже не избушка, землянка, скорее, вернее среднее что-то, вросшее в землю. Иван резко затормозил, аж всхрапнул от неожиданности, стянул захныкавшего сына с плеч, спрятался за толстый ствол ели, прижал ребёнка к себе.

– Тсс, Алексашка. Не шуми, сынок, тихонько стой. Спрячься за кустик, сейчас папаня глянет, что за чудо там. Только не кричи.

– Нечего там смотреть. Дом там наш, чужих не ждали. Как тебя занесло-то милый, лет пять гостей не было. Да ещё с дитем. Заблудился, никак?

Голос женщины был хрипловат и насмешлив, но явно не старый, красивый. Иван, с трудом справившись с ледяной волной страха медленно обернулся на голос и не поверил своим глазам. Прямо перед ним, легко опершись на лыжные палки стояла женщина. В коротком тулупе, широких тёплых штанах, закутанная до глаз в пуховый платок, с огромной связкой хвороста за спиной она казалась абсолютно реальной, земной, хотя быть такой она не могла. Ну не должно было здесь оказаться никакой избушки, в каком – то часе ходьбы от деревни, да что бы никто об этом не знал.

– Что встал, как деревянный, дитё вон замерзло, еле живое. Пошли. Чай согрею с малиной, а лучше с шиповником. Потом дорогу укажу. Пошли.

Женщина легко, как будто ей это не составляло никаких усилий, наклонилась, подхватила Алексашку, усадив его на сгиб руки и пошла вперед, оставив палки у дерева, гибко раскачиваясь из стороны в сторону.

Иван, как завороженный пошёл следом, лишь отметив про себя, что Алексашка даже не пикнул, и что женщина несёт его легко, как куклу, хотя мальчишка ого-го какой бутуз, весомый.

У дверей женщина остановилась, поставила мальчика на ножки, обернулась.

– В дому веди себя тихо.. У меня мужик болящий, помирает, в прорубь провалился. Ему тишина да покой нужны, так ты не шуми. И сыну накажи. Заходь. Меня Варвара зовут. Варя.

Низко наклонившись, чтобы не задеть косяк маленькой двери, Иван вошёл в дом вслед за Алексашкой, которого вела за руку Варвара. В доме было так жарко натоплено, что в мареве тёплого воздуха Иван даже не сразу смог разглядеть обстановку. Он растерянно встал у стены и смотрел, как Варвара, усадив Алексашку на лавку, стаскивает с него валенки, рукавички и растирает в ладонях его замерзшие ручки.

– Не стой, раздевайся. Поможешь мне, вон дров в печку подкинь, да в чайник воды плесни. Сейчас я.

Варвара скинула тулуп, развязала платок, поправила тяжёлый узел светлых льняных волос, пересадила Алексашку на табурет, стоящий у огромного, рубленного из дуба стола. У неё оказалась стройная фигура, явно очень сильное тело, румяное, круглощекое лицо, совершенно синие глаза.

– Настасья!!! Ты папке настой давала? Сколько раз?

Голос Варвары звучал строго и сурово, но смотрела она ласково. Из-за печки, с трудом волоча здоровенный чайник вышла малюсенькая девочка. В вышитом незабудками фартучке, в светлом хлопковом платьице, с двумя косицами, завязанными красными ленточками она смотрела серьёзно и насупленно, и её неожиданно чёрные, угольно – непроницаемые глаза светились, как у котёнка.

Глава 2

Чай, который заварила Варвара, оказался удивительно вкусным, крепким, запашистым, непростым. Уже после первой чашки к Ивану разом вернулись силы, кровь прилила к щекам, мышцы напряглись, снова стали упругими, мощными, как будто он и не бежал несколько часов с малышом на плечах. Алексашка притулился на топчане около печки и клевал носом, надув круглые, румяные щёчки. Варвара сыпанула на тарелку ещё оладий, вывалила на них здоровенную деревянную ложку мёда, сдобрила сметаной, густой, как масло, подтолкнула тарелку поближе к Ивану.

– Ты ешь пока. Я пойду мужика гляну, тихо больно. Сейчас.

Она ушла, Иван съел ещё пару оладий, запил чаем, встал, подсел к Алексашке.

– Сынок… а сынок… Просыпайся. Домой бы надо, мамка там с ума сходит. Вставай.

Алексашка просыпаться не хотел, морщил нос, отталкивался ладошками, хныкал.

– Ты в ночь, никак собрался? И что, думаешь дорогу найдёшь? Зря.

Иван посмотрел на Варвару и вздрогнул. Той простой деревенской бабы, которую он встретил в лесу больше не было, у стола стояла высокая, стройная ведьма. Варя переоделась, чёрное в пол, с глухим воротом платье превратило бы её в монашку, если бы не распущенные по плечам прямые волосы странного оттенка. Ивану тогда показалось, что они льняные, даже золотистые, но нет, пряди у Варвары оказались пепельными, почти седыми. Это неожиданно старило её, да ещё и платок, повязанный узлом назад, прибавлял пару лет. И только глаза, молодые, ясные нарушали морок, выдавали, не врали – Варя все – таки молодая, совсем.

– Что смотришь так? Ну да, поседела рано. Как мужик слег, так и застукали мои лета – год за три. Шестой годик Лексей ковеет, с каждым годом хуже. А как дочку мне сделал, так и совсем… А, что говорить…

Варвара махнула рукой, подошла совсем близко, наклонилась, дохнула жарко, окутала запахом мёда, молока и ночного цветка, того, что жена сеяла вдоль дорожек, чтоб ночь была краше.

– Оставила бы я тебя сегодня. Да не могу, Ваня. Жена твоя народ подымет, шастать по лесу начнут. Хоть к нам и дороги нет, болота вокруг и зимой дышащие, а мало ли. Мне гостей не надо. Я рада, что забыли про нас.

Иван сидел, как завороженный, вдруг нахлынула обморочная, сладкая слабость, он тонул в этом аромате медового цветка и в бездонных глазах женщины, постепенно теряя волю. Но Варя резко выпрямилась, отошла, накинула тулуп прямо на платье, повязала огромный, мохнатый пуховый платок.

–Ты сюда чудом дошёл, тропа среди болот тайная, её никто не знает. Повезло тебе. А так сюда ваши не суются, места гиблые, нечистые. Боятся, а нам и на руку. Сына давай, буди, лошадь и сани дам, сама до края болот отвезу. А там дойдёшь. Недалече. Собирайся.

Иван, как опоенный, сам не понял, что уже сидит в санях, укутанный шкурой, держит Алексашку на руках, а сани летят в темноте, только мелькают по сторонам обугленные, как головешки стволы съеденных болотом деревьев. И летят лёгким, серебряным в свете вдруг взошедшей луны полотном пепельные волосы из под сбившегося платка Варвары.

– Гляди – луна какая, светло, как днём. Дойдёте. Тут с полчаса, не боле.

Варвара с саней не сошла, так и стояла над ними, вся в сиянии лунного света. Иван поудобнее усадил Алексашку, поскользил лыжами – и правда, дойдёт. Глянул на Варю, чувствуя, как горячий поток от сердца заполняет тело все от головы до пят.

– Пошёл я. Бывай. Спасибо, что выручила.

– Бога благодари. Он помог. Да не трепи своим, молчи про нас. Ни к чему.

– А что, Варь…Тут же рядом, неужто не знает никто.

– Кому надо, знают. Да не дураки, не лезут. Плохо кончается это, боятся они. И ты бойся.

Варвара уже смотрела не ласково, злые лучи из её глаз, как будто кололи кожу.

– Хотя, думаю, ты вернёшься. А я ждать буду. И дождусь.

Варвара рванула поводья, легкие сани сделали круг, и лошадь, чудом не провалившись в тяжелый снег понесла её по тропе вглубь болот.

…

– Господи!!! Я уж народ кликать бегала. С ранья вас искать собрались, что ж ты делаешь со мной, злыдень?

Татьянка, непохожая на себя, всколоченная, не хуже ведьмы, белая до синевы, схватила на руки Алексашку, потащила в дом, что-то быстро и плаксиво приговаривая. Иван поплелся следом, чувствуя, как силы покидают его тело, как вода сквозь решето.

…

Тело Татьянки было податливым и нежным, она уже успокоилась, простила мужа и ластилась к нему, мурлыкала, не дать, не взять маленькая кошечка. Иван таял от ласки жены, её тело будило в нем даже не страсть – тихую нежность. Но вот только, когда Татьянка уже уснула, а Иван устало прикрыл глаза, ему вдруг привиделся полет серебряных волос в лунных лучах, и комнату наполнил аромат меда и ночного цветка…

Глава 3

Лодка тихо ныряла под спящие ветлы, Иван лишь поправлял её ход, опуская упруго подрагивающие весла в лениво сопротивляющуюся воду. Улов был отличным, сеть серебрилась от чешуи, работы на вечер было хоть отбавляй. Татьянка дремала, свернувшись клубочком на корме, бросив под себя мужнину вязаную кофту, весенний день оказался на удивление тёплым, а вечер жарким, даже в лёгкой рубахе Иван взопрел. Он задумчиво смотрел на жену, скользил глазами по её худенькому телу, касался взглядом конопатого от первого весеннего солнышка носа, смешных завитков растрепавшихся волос на висках, острых косточек ключиц и ворочал в голове тяжёлые, как камни мысли. Как так случилось, что все его мысли, мечты и сны стала занимать другая женщина… Он даже не понял, как это случилось, какое наваждение перемешало все в его сердце, но Татьянка вдруг перестала быть для него желанной. Нет, в их жизни было по-прежнему, все, как положено – спали вместе, дружно вставали, вместе управлялись по хозяйству, даже на рыбалку ездили вместе. Иван с не без удовольствия смотрел , как то там, то здесь меряют двор маленькие, быстрые ножки Татьянки, слушал, как звенит колокольчиком ее лёгкий голосок, переплетаясь с низким не по-детски говорком сына, но ночью…

Каждую ночь в горячечном сне он видел стройную, сильную фигуру женщины, упруго стоящей в санях и натянувшей поводья. Она летела, как птица над сияющим синим снегом и серебряные волосы полотном стелились в лучах лунного света.

…

Весь вечер до поздней ночи Татьянка чистила рыбу, засыпала её солью, укладывала в ошпаренную бочку. Иван ей помогал, рыбка – богатство настоящее, завтра продаст часть, деньги на ремонт крыши пустит, а то прям перед людьми стыдно, в одном месте так прямо позорище. Закончили поздно, баню топить не было сил, и Татьянка накипятила воды, выплеснула её в корыто, немного тёплой навела в ведре, позвала Ивана, хитро блестя игривыми глазками.

– Иди, милый. Рубашку сними, я солью. А хочешь, прямо в корыто полезай, помогу, спинку намылю.

Татьянка смеялась, а у Ивана прямо мороз по коже. Вот не мог он вдруг, ни с того, ни с сего, раздеться перед женой. Ступор какой-то случился, ноги не идут, а как подумаешь об Этом, прямо оторопь берет. А Татьянка, видно, совсем не против, так и ухмыляется, тянется к мужу, сияет солнышком.

Иван помотал головой, чуть отстранился, стащил рубашку и быстро, сам плеская горячую воду на лицо и грудь, кое-как помылся. И когда Татьянка подошла сзади, обняла его, прижав большое полотенце к его плечам, он отстранился, виновато глянул, буркнул

– Прости, Тань. Устал, как собака седня. Я в зале лягу, ты меня не жди.

И уходя, поймал взгляд жены – удивлённый, тоскующий и жалкий, как у оттолкнутой ногой собаки.

Утро было туманным и влажным, таким росистым, что казалось – на траву кто-то безумный высыпал сундук с бриллиантами, и они раскатились потоком, и крупные и мелочь – бисеренки. Иван собрался разом – накинул куртку брезентовую, напялил кепку, закинул ружье за плечо, патронов напихал в огромный, специально нашитый Татьяной внутренний карман, и, почти бегом, побежал к задней калитке. Хотел было удрать втихую, но задержался, отвязывая Полкана, и вот тебе…

– Ты далеко, Ваня?

Татьянка стояла на тропинке, укутавшись в большую, тёплую, ещё прабабкину шаль.

Иван почувствовал, что ему почему-то стыдно, кровь бросилась в лицо.

– Так на охоту, Тань. Заяц хорошо идёт, надо бы набрать, пока не запретили. К вечеру буду, чего ты? Ты, кстати, как меня нашла-то? Спала ж, вроде…

Татьянка пожала плечами, показала мужу блестящую дорожку, протоптанную среди седых от росы трав, повернулась и, ссутулившись, пошла к дому. И не разу не обернулась…

…

Иван ищейкой носился среди болота до обеда. Как будто кто-то отвёл его взгляд, он напрочь не мог вспомнить место, где развернула коня чертова ведьма. Тропы не было, пропала она, как заговоренная, и Иван, напрочь лишившись сил, упал вниз лицом на холм, поросший изумрудной молодой муравой, натянул капюшон и вдруг, неожиданно для себя, уснул.

…

Вечернее солнце выглядывало из-за дальних сосен стыдливо и неуверенно, промозглый холод вползал под тонкий брезент куртки и леденил кожу. Иван проснулся резко, её будто его толкнули, сел, ошалело покрутил головой – он понять не мог, как умудрился проспать до вечера. И ведь не сожрали его ни комары, ни мошка – целый и невидимый. Вскочив на ноги, он с облегчением вздохнул – ружье на месте, ноги-руки целы, так, напасть какая-то. Он уже собрался идти к дому, потопал ногами, как застоявшийся конь, и тут, чуть поодаль, за кустами набравшего цвет терновника в свете заходящего солнца блеснула чёрной, влажной землёй тропа. Именно та – широкая, тайная, уходящая вглубь болот…

Глава 4

И снова горячий поток ожег Ивана изнутри, лишил разума и воли. Он как будто попал в тоннель без начала и конца, без времени и бежал по нему вперёд, думая только об одном – дойти. И снова взошла луна, осветив дорогу, каждый камушек и песчинка сияли в её мертвенных лучах. Тропа сужалась, теряясь в болотных осоках, и если бы Иван мог соображать, то удивился – как они могли нестись тогда на санях с ветерком, не иначе несла их какая-то сила, которой нет названия.

Дом Варвары возник из ночного тумана не резко, медленно,так проявляется фотопленка, постепенно вырисовывая сначала остов, абрис и лишь потом детали, превращая призрак в реальность. Иван почти падал от усталости, но, кое-как уцепившись за кол плетня, устоял, шатаясь пробрался на крыльцо и толкнул дверь. В сенях пахло горько и как будто горелым – запахом этим тянуло из кухни, а из приоткрытой двери мерцал неверный свет. Иван постоял, переводя дыхание, сначала не мог решиться, но все же вошел. В кухне было полутемно, и лишь у печи, где стоял стол, а на нем огромный старинный подсвечник, сумрак рассеивался, и Иван смог рассмотреть маленькую хозяйку – крошечную девочку в вышитом фартуке, ловко шурующую в печи небольшой кочергой. Она глянула на Ивана из-под по-бабьи повязанного платка совершенно без удивления, поставила кочергу и шмыгнула носом.

–Ты, дядь Иван, сядь тут на лавку, в спальню не иди, там папка помирает. Я мамку позову сейчас, жди.

Девочка говорила на удивление правильно, как взрослая, не картавила, не шепелявила, закрыть глаза – взрослая девица. Да и смотрела так же – по – взрослому, и от её тайного и очень проницательного взгляда у Ивана мурашки побежали по спине…

– Пришёл? Я ждала. Долго шёл больно, испугался, небось. А забыть меня не мог, чую.

Варя подошла, присела рядом, заглянула в глаза и мир вокруг Ивана рухнул. Всё закружилось вокруг колесом, он подхватил Варю на руки, хотел было толкнуть двери в спальню, но Варвара уперлась руками в его плечи, вывернулась, встала на ноги, отскочила прочь.

– Обожди. Рано это, а сегодня совсем нельзя. Пошли, поможешь мне. Умер он.

В темной спальне Иван долго не мог понять что где, и лишь когда Варя, тенью проскользив куда-то в самый чёрный угол, зажгла ещё пару свечей, он разглядел огромную деревянную кровать, тщательно застеленную белоснежным бельём, на которой, деревянно вытянувшись лежал высохший, как скелет, человек. Он был укрыт простыней до подбородка, но по неподвижным буграм неживых рук, по остро торчащим вверх ступням, было ясно – жизнь из этого тела утекла безвозвратно. Варвара поманила Ивана – подойди, мол ближе, и он, с трудом сдерживая страх, подошёл. Лицо покойника было спокойным и мирным, лёгкая улыбка застыла на синих, сухих губах, на глазах лежали пятаки.

– Не бойся, Ваня. Он добрым был человеком, отмучился. Я тебя не отпущу сегодня, мне надо его и в домовину опустить, и в могилку, мужские руки, как без них. Останешься?

Иван, с трудом оторвав взгляд от мёртвого лица, повернулся к Варе, нырнул в омут её глаз и понял – он останется навсегда.

…

Утро прокралось в крошечную комнатку, в которой Варя разместила гостя, по-воровски, пошарило неверными лучами по подушке, пощекотало ноздри запахом росы и ландышей. Окно было приоткрыто, Иван озяб, натянул до глаз тонкое покрывало, поежился и снова закрыл глаза. Но какое-то особое чувство – опасной и сладкой дрожи не дало ему снова провалиться в сон – он открыл глаза и замер. В дверях, абсолютно голая, светящаяся в мутном утреннем свете, как будто её нарисовали лунным лучом, стояла Варя. Серебристые волосы струились водопадом до колен, несколько прядей сбегали ручейками по груди с остро торчащими cockами – красоты женщина показалась необыкновенной. И опять мир закружился колесом, и, совершенно потерявший разум Иван ничего не ощущал боле, кроме атласной гладкости нежной кожи, огненного провала внутрь и всепоглощающей, сжигающей его нутро адской сладости.

…

Хоронили Вариного мужа втроём – он, Варя, да Настасья. Лепил невесть откуда взявшийся дождь, небо ложилось на разверстую землю свинцовой плитой, как будто решило придавить могилу своей тяжестью. Вдвоём они с трудом опустили гроб, вытянули верёвки, надрывая спины, забросали яму землей. Настасья, аккуратно обходя холм, скользя маленькими галошками, поставила крестик, связанный из прутиков, но странный такой крестик, как будто перекошенный, неровный, несимметричный. Положила букетик ландышей, что – то пошептала неслышно, глянула на Ивана, как уколола и пошла по тропинке к дому. Варя с Иваном двинулись следом, скользя на болотной почве, а дождь не прекращался, лил и лил, без перерыва.

– Ты, Вань, лошадь запряги, я в сельпо сама поеду. Есть тут одно, там меня хорошо встречают, не знают откуда я. А ты козам задай, а то не успею я, далече. Да дочку к курям отправь, пусть сена наносит, а то сырость там, вон дождь как зарядил. Ждите мамку.

Иван согласно кивнул, помог Варе забраться в повозку. Работы в доме было хоть отбавляй, хорошо, дочка такая помощница. Только вот смотрит как-то, как будто внутрь, не поймёшь никогда, что у неё на уме. Стрекоза…

… Иван напрочь забыл о том, что с ним было раньше. Он жил чужой жизнью, жизнью того, кто лежал сейчас под болотной землёй, под чудным нездешним крестиком. И лишь изредка какие-то призраки кружили в его памяти – худенькая, большеглазая женщина, мальчик… и от этого воспоминания у него больно щемило в груди.

Глава 5

– Мой ты, Ванюша… Выпью тебя до донышка, до последней кровинушки высосу, листиком кленовым сухим отпущу, чтобы летел ты по ветру в небушко, не доставался никому больше.

Варвара горячо шептала эти пьянящие слова Ивану на ухо, а он лежал, обессилено откинувшись на подушки, чувствуя, что не может даже пошевелить рукой. Минуту назад Варвара летала над ним, оседлав ведьмой, даже не кричала, визжала от наслаждения, кусала его губы жадным ртом, а сейчас лежала рядом, с силой прижавшись всем телом, и Ивану казалось, что она присосалась к нему, обвив щупальцами и тянет их него соки. Но он был не против, наоборот, он с наслаждением нырял в этот омут и летел вниз, замирая от ужаса и страсти.

– Ребеночка от тебя рожу. Мальчика. Нужен мне сын для защиты, да для продолжения рода, невесту ему хорошую найду, ведьму потомственную. Чтобы сила наша приумножилась, а то эта….

Варя помолчала, чуть отодвинулась, нахмурилась, мотнула головой в сторону кухни, где полоскала посуду в корыте маленькая Настасья.

–А то эта слабовата будет. Папаня подкачал, испортил слабостью своей, исподволь, да испортил. А ты сильный, настоящий. Рада моя.

…

Иван мало понимал жену, её слова, как мячики – летали, стукались друг об друга, но во фразы не складывались Все хорошо, вроде, было у них в семье, дочка росла, дом креп Ивановым трудом, а болело у него сердце, все вспомнить что-то пытался, а ускользало от него прошлое, таяло. Мелькнет тусклым огоньком, как свеча в тумане, да и погаснет, так… привиделось, вроде. И эти видения не давали ему жить спокойно и счастливо.

Осень грянула как-то сразу, задождила уже в середине сентября, уронила седое небо на лес вокруг болот, напугала холодами. Иван повадился на охоту, больно дышалось ему легко среди хлябей, благо дорожки тайные он изучил, все знал. Варя на очень поважала его к этим походам, но делать нечего, мужу хоть в этом свободу надо было дать, чтоб вздохнул посвободнее. Да и привязала она его крепко , крепче некуда – память отняла, да и это… Ходила Варвара, гордо выпятив немалый животик, шестой месяц пошел всего вроде, а ни одна юбка не лезла. Чем не цепь… не хуже.

… В то утро отправился Иван на уток, погода вдруг улыбнулась, выглянуло солнышко, как будто лето вернулось. По своей тропе, ведущей через все болото к плавням, где у него была припрятана лодочка, Иван добрался до края топи, пробежал ивняком до берега, сел передохнуть в молодом березнячке, недалеко от бугра, за которым была припрятана лодка. Прикрыл глаза на минутку, подставляя лицо просыпающемуся солнышку,, но придремать не успел, кто-то встал перед ним, бросил плотную тень и сразу стало холодно.