Сезон тыкв

скачать книгу бесплатно

Сезон тыкв
Маргарита Кристэль

Волосы ее вились золотистыми локонами, цвет которых переливался от персикового до алого. Он любил чувствовать, как шелковистые пряди струились по его бледной груди, когда она засыпала у него на плече. Ее губы были на вкус как конфеты, которые он получал в детстве, когда ходил по домам вечером тридцать первого октября. Тогда он еще верил, что в эту ночь призраки и ведьмы могут околдовать тебя. Возможно, Осень тоже была ведьмой. Осень царствовала в его израненном сердце двенадцать месяцев в году.

Сезон тыкв

Маргарита Кристэль

© Маргарита Кристэль, 2023

ISBN 978-5-0060-7529-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Только Осень в моем сердце

1

Джек ненавидел Хэллоуин. Осень ушла в прошлый канун Дня всех святых, и в ту холодную ночь, пропитанную запахом конфет и ужаса, сердце его было разбито. Словно в сочную тыквенную мякоть вонзили лезвие ножа и безжалостно разрезали ее на сотни маленьких кусочков. Эти кусочки плавали теперь в его теплой крови, отравляя ее и всю его жизнь воспоминаниями – слишком сладкими, как чашка какао с маршмеллоу и корицей, – чтобы их можно было забыть.

Эти воспоминания были единственным, что осталось у него о той, встреча с которой поделила его жизнь на две части. В первой из них он не считал Хэллоуин настоящим праздником. Он воспринимал его нейтрально, как и любой другой праздник, который отмечать вовсе не обязательно, если ты один. Но если у тебя есть девушка по имени Осень, то эта дата приравнивается к Рождеству и дню рождения.

Осень обожала все, что связано с Хэллоуином – привидения, черных кошек, и, конечно же, тыквы. Она сама была главным атрибутом этой волнующей ночи. От нее пахло корицей и яблоками. Волосы ее вились золотистыми локонами, цвет которых в косых лучах осеннего заката причудливо переливался от персикового до алого. Он любил чувствовать, как шелковистые пряди струились по его бледной груди, когда она засыпала у него на плече. Ее губы были на вкус как конфеты, которые он получал в детстве, когда ходил с другими детьми по домам вечером тридцать первого октября. Тогда он еще верил, что в эту ночь призраки и ведьмы обладают особой силой и могут околдовать тебя, если попадешься на их пути. Возможно, Осень тоже была ведьмой и приворожила его так, что даже спустя год после расставания он никак не мог забыть ее. Каждое чертово утро, как только он открывал глаза и видел бледное солнце, заглядывавшее в его окно, его первой мыслью было: «Осень». Осень царствовала в его израненном сердце двенадцать месяцев в году. В сущности, ему было все равно, какое сейчас время года и какой день недели. Эта информация ничего не меняла. Теперь он ненавидел и солнце, и луну, и день, и ночь, потому что был вынужден проводить их один.

А самое ужасное было в том, что Осень ушла, ничего не объяснив ему. После двух проведенных вместе Хэллоуинов Джек решил, что это последняя девушка в его жизни. Он был уверен в том, что хочет провести с ней все оставшиеся у него на этой земле дни и ночи. Об этом решении он хотел сообщить ей в их третий канун Дня всех святых.

Джек украсил дом так, как это делала она, и ждал ее всю ночь. Но так и не дождался.

Телефона у нее не было. Ее адреса он не знал. Большую часть времени, когда ему не нужно было идти на работу, они проводили у него. Много раз он пытался выяснить, где ее дом, откуда она родом и кто она вообще такая. Но все было тщетно – выходя за порог его квартиры, Осень словно растворялась в воздухе, оставляя после себя аромат корицы и нежной грусти, который сливался с другими запахами и исчезал в пепельной дымке утра. Джек не знал о ней ничего, но ближе нее у него никогда никого не было.

Потеряв всякую надежду найти ее, в эту хэллоуинскую ночь он шел с бутылкой виски в одной руке и сигаретой в другой куда глаза глядят. Он снова верил в призраков и ведьм, которые были сейчас как никогда могущественны. Может, им удастся покончить с его жизнью, потому что сам он не мог набраться смелости для этого.

Джек не знал, сколько времени он шел. За его спиной остались все эти пряничные домики, украшенные нелепо ухмылявшимися тыквами и привидениями из простыней. Его тошнило от этого гротескного веселья, за которым люди прятали свой страх.

С удивлением – однако, не слишком сильным – Джек обнаружил, что направляется в сторону леса. Как странно и как наплевать. Все равно куда идти, лишь бы подальше от того места, где все вокруг веселились изо всех сил; где ночь мерцала оранжевыми всполохами; где витали ароматы корицы и яблок. Прочь из города – в глухую тьму леса, где уже не разобрать цветов и запахов, где таился лишь мрак.

Ступая на извилистую лесную тропинку, Джек вспомнил, что Осень боялась этого места. Это было единственным, чего она боялась. Когда-то он дал ей торжественное обещание, что никогда не пойдет сюда, и сейчас – впервые за этот кошмарный год – он ощутил радость. Он испытывал сладострастную радость от того, что нарушал данное ей обещание. Конечно, эта маленькая месть была несоизмерима с ее чудовищным поступком, но все же это было лучше, чем ничего. Хоть какая-то отдушина в бесконечной череде унылых дней, наполненных нудной работой, пивом и видеоиграми.

2

Однажды он упомянул, что часто играл в лесу, будучи мальчишкой. Она вздрогнула и прошептала:

– Никогда больше не ходи туда!

Джек удивился, потому что ни разу не слышал в ее голосе страха. Ни разу до этой минуты. Ей были чужды любые тревоги, волнения и сомнения. Она всегда была уверена в себе, в своих словах и действиях. Более цельной и в то же время чистой девушки он не встречал.

Осень лежала рядом, как обычно прижавшись к нему всем телом. Ее голова умиротворенно покоилась на его плече. Кожа была теплой и ароматной, а дыхание ровным. Но Джек чувствовал, что что-то не так. Будто сам воздух в комнате превратился в густую дымку, где тут и там вспыхивали алые искры. Наверное, у него просто закружилась голова, как это нередко бывало в ее присутствии. От ее поцелуев и ласк он будто бы покидал этот мир и оказывался в другом измерении – где все вокруг мерцало оранжево-красными всполохами, где пахло лесом и костром. Обычно ему это нравилось, но не сейчас. Окутывавшая их дымка пропиталась ее тревогой, которая теперь вкрадывалась и в его сердце. Нужно было разобраться с этим немедленно.

– Почему ты так сказала? – с напускным безразличием спросил Джек.

– Ты же знаешь, иногда я вижу то, чего не видят другие. И знаю то, о чем мало кто знает. Если ты пойдешь туда, с тобой случится беда. Я просто знаю это и все, – ответила Осень уже более спокойно.

– Ты же знаешь, я могу за себя постоять. Или, может, ты думаешь, что меня околдует какая-нибудь лесная нимфа? – поддразнил ее Джек, чтобы разрядить атмосферу и сбросить, наконец, оковы тревоги, сковавшей его сердце.

Осень подняла голову, подперла ее согнутой в локте рукой и посмотрела на него своими ясными глазами.

– Просто ты ни во что не веришь, – покачала головой она.

– Я хочу, чтобы и ты жила в реальном мире, где все имеет логическое объяснение. Хочешь, пойдем туда вместе, и ты сама поймешь, что бояться нечего?

– Нет! – голос Осени сорвался на крик.

– Я и не знал, что ты такая трусиха, – улыбнулся Джек.

– Обещай мне, что никогда не пойдешь туда! – настаивала девушка, и ему показалось, что в ее янтарных глазах сверкнули алые всполохи.

– Обещаю, – сказал он, запуская руку в ее роскошные волосы и притягивая ее к себе.

– Там очень опасно… для тебя, – прошептала она после долгого поцелуя голосом, в котором слились страх и страсть.

– Это тебе сказали духи, с которыми ты болтаешь по ночам?

Осень ничего не ответила и снова прильнула своим горячим ртом к его губам.

Джек знал, что иногда она вставала среди ночи, зажигала на кухне свечи, садилась за стол и, закрыв глаза, что-то шептала. Он не воспринимал эти ночные бдения всерьез, потому что не верил в магию и сверхъестественные силы. Если бы Осень сделала так, чтобы у них появилась вилла на берегу моря, тогда, возможно, он и поверил бы, но это не точно. Но ничего такого не было, поэтому он воспринимал ее занятия так же, как Хэллоуин – смотрится интересно и даже красиво, но толку от этого никакого. Если бы на ее месте сидела другая девушка и шептала заклинания при свечах, то, скорее всего, он не удержался бы от смеха. Но это была его Осень, его красавица с алыми губами и персиковым румянцем на щеках, с шелковистыми волосами, которые источали едва уловимый запах костра; и он был счастлив, что она, такая необычная и прекрасная, принадлежала лишь ему.

В ту ночь Джек никак не мог заснуть. Возникшее во время их странного разговора чувство тревоги не покидало его. Возможно, дело было в том, что он никак не мог понять ее причину. Джек был из тех, кто не верил ни в Бога, ни в дьявола, а верил в могущество науки и силу разума. Если бы не это всепоглощающее чувство тревоги, он бы просто отмел слова его взбалмошной девушки в сторону и заснул сладким сном, чувствуя у себя на плече приятную тяжесть ее головы; ощущая на своей груди разметавшиеся шелковые локоны и горячее дыхание. Но не тут-то было. Что-то в нем отзывалось на эти слова. Как будто он что-то знал, но прятал это воспоминание глубоко в подсознании, чтобы оно не мешало ему и дальше жить своей беззаботной жизнью.

Джек был гедонистом и визуалом. Вероятно, потому он и выбрал Осень. Один вид этой девушки с изумительно красивым лицом, золотыми кудрями до пояса и стройной фигурой вызывал у него прилив блаженства. Одна только мысль, что он один всецело владел этой красотой, вызывала в нем чувство эйфории. Сознание того, что он мог распоряжаться этим лицом, этими губами и руками так, как ему вздумается, сводило его с ума. Связь с Осенью подпитывала его уверенность в себе. Она была тем светильником, который наиболее выгодно освещал его личность. С ней он чувствовал себя как никогда сильным, умным и нужным. Именно встреча с Осенью смогла усыпить грызущего его сердце монстра, твердившего, что его существование – бесполезное прозябание в холодном мире, полном шлюх и ничтожеств. И он – тоже ничтожество. Он понял, что их любовь и есть тот самый смысл жизни, который все кругом искали, и что все не напрасно. Несмотря на то, что они совершенно разные, они были вместе, а значит, это настоящая любовь…

Ему приснился странный сон. Он шел по лесу совсем один. На пестром ковре из опавшей листвы тут и там лежали тыквы. Некоторые из них были гигантских размеров. На одних были вырезаны ухмылявшиеся рожицы, а внутри них горели алые свечи. Сумерки стремительно окутывали пространство, но свечи давали достаточно света. Также лес освещали развешенные на деревьях гирлянды. Джек заметил, что лампочки на некоторых из них были обычной формы, а на некоторых – в форме тыкв. Он вдруг осознал, что впервые оказался в лесу один. А потом он подумал о том, что никто из людей не смог бы притащить сюда такое количество тыкв. Да и вообще таких огромных тыкв не бывает. А значит, все это ему снится. Но он ощущал происходящее как реальность – одну из тех реальностей, в которую может попасть каждый из нас, если осознает, что сон – форма реальности.

Он знал, что уже видел все это. Много лет назад ему явили лес в его истинном облике, показав его как место, где обитают темные духи Природы. Но темные не значит злые. Тьма – Мать всего сущего. Она порождает материю, выталкивая ее из себя в Свет, а спустя отведенное время забирает обратно.

Таков закон мироздания. Юный Джек знал его и понимал так же, как то, что его зовут Джек, что ему шестнадцать лет и он идет один по осеннему лесу, усыпанному багряной листвой и оранжевыми тыквами. За каждой из них может таиться кто-то, кто давно за ним наблюдает. Не те несколько минут или часов, пока длится его сон, а всю его жизнь. Кто-то видел все его вылазки с друзьями, все их игры, шуточные драки, слышал их разговоры и смех. Он весь был как на ладони, он – и его душа. Во сне Джек верил, что она у него есть, и этот кто-то читал его душу, как открытую книгу.

– Кто здесь? – спросил Джек, останавливаясь перед самой большой тыквой величиной с коттедж.

Раздался тихий смех, или это порыв октябрьского ветра сдул с дерева остатки листьев, и они упали прямо на его ботинки. Джек снова перевел взгляд на тыкву и заметил, что посередине есть что-то похожее на зеленую ручку от двери. Джек потянул за нее, и тыква открылась. Он вошел внутрь, словно в домик.

Его поразил дурманящий запах сырой тыквенной мякоти. Ему казалось, будто скользкие оранжевые щупальца обволакивали его внутренности, отравляя их своими тяжелыми испарениями – слишком потными, слишком насыщенными, слишком осенними. В оранжевой мякоти посередине тыквы спиной к нему стояла фигура в багряном плаще – если то, что ее окутывало, можно было так назвать. «Плащ» – это наиболее подходящее слово в языке для того, чтобы описать то, что предстало глазам юноши, но оно не до конца передавало суть. Это действительно было длинное одеяние с капюшоном, но Джеку также пришло на ум слово «ядовитое». От подола вились клубы пара, поднимались вверх и обрамляли фигуру алыми кольцами. Джек не видел лица, но он знал, что стоявшее перед ним существо женского пола. Это было понятно по хрупкому силуэту.

Джек сделал несколько шагов навстречу, чувствуя, как хлюпают его ноги в сочной мякоти, как она засасывала его в себя, словно оранжевое болото с какой-то неведомой планеты. Запах сбивал его с ног, янтарные внутренности тыквы норовили поглотить его, но он продолжал делать шаг за шагом. Время будто бы замерло, и эти несколько шагов показались ему вечностью, но он знал, что сойдет с ума, если не увидит ту, что скрывалась под алым плащом.

Наконец, Джек преодолел разделявшее их расстояние, и почувствовал упоительно сладостный аромат корицы и яблок. После одуряющего запаха тыквы он показался ему нежным бризом, который смывал с него усталость, вливал новые силы и наполнял невиданной энергией. Этот запах был знаком ему с детства…

– Осень, – вымолвил Джек.

Фигура повернулась к нему, и он увидел. Он знал ее всегда, всю свою недолгую жизнь. Пусть сейчас большую часть лица скрывал капюшон, и были видны лишь пухлые ярко-алые губы и маленький подбородок сердечком. По плечам рассыпались золотые кудри. Плащ был распахнут на груди. Он разглядел верх обсыпанного самоцветами платья. Корсет высоко приподнимал соблазнительную грудь, молочная кожа которой мерцала и переливалась золотистыми искрами.

Джек подошел еще ближе и замер, потрясенный совершенной красотой. Он бы никогда не решился осквернить ее своим прикосновением и так и стоял, оглушенный эйфорией от близости к этой богине, которая по каким-то неведомым причинам выбрала его. А потом произошло чудо – она склонилась к нему и поцеловала его своими сочными губами, от которых пахло спелыми яблоками. Почувствовав ее язык между своих губ, Джек ощутил, как его накрывает нежная тьма. В этой тьме кружили над ним увядающие листья, они засыпали его дрожавшее тело, и он проваливался в бархатную мякоть тыквы. За эти несколько секунд счастья он готов был отдать ей все – уготованную ему счастливую, но такую заурядную жизнь, свое будущее и свое настоящее. И жизнь свою, и смерть. И он отдаст, хотя тогда еще не знал об этом…

А теперь, когда ему приснился этот сон, он узнал. Он, Джек, двадцатичетырехлетний парень, который видел сейчас этот тревоживший все его существо сон, знал сейчас, что сон этот был скорее воспоминанием. Он уже видел эту богиню. Тогда она тоже была в капюшоне, закрывавшем большую часть ее лица. На короткий миг, не глазами, а сердцем, ему удалось разглядеть эту неземную красоту, которой может обладать лишь Природа. Это представление четко отпечаталось у него голове. И пусть, повзрослев, он забыл ее источник, красота эта осталась в его сердце навсегда. А потому он не мог согласиться на то, что могли предложить ему земные женщины. Каждый раз его надежды о божественной красоте разбивались о реальность. Завидев кого-то хотя бы мало-мальски похожего на обитательницу тыквы, он спешил как можно быстрее вкусить очередной плод. Он овладел этой наукой в совершенстве, и порой ему удавалось сорвать первый поцелуй в течение первого часа знакомства. И каждый раз он чувствовал горькое разочарование – ни одни губы на этой земле не могли подарить ему поцелуй с ароматом костра и яблок; поцелуй, в котором смешивались увядание и жажда возрождения, боль и страсть, смерть и любовь.

Но зверь внутри уже был разбужен, и Джек срывал податливый плод, хотя знал, что послевкусие его будет горьким. А все потому, что лесная богиня была единственной, кого он любил. В каждой девушке судорожно и безнадежно искал он ее, ее алые губы и волосы цвета спелой пшеницы, маленький подбородок сердечком и будто осыпанную золотистой пыльцой грудь, ее запахи и ее вкус. И пусть он не успел снять капюшон и не увидел ее лица, он знал, что это самое прекрасное лицо на свете. А потому он мог бесконечно долго искать ее в толпе прохожих, в кафе и барах, на сайтах знакомств и в социальных сетях. Она могла оказаться где угодно и кем угодно, а потому надежда умирала последней.

К своему двадцатичетырехлетию Джек успел порядком насытиться. Прошло восемь лет, а он так и не нашел свою богиню, и с каждым новым днем надежда найти ее угасала все сильнее. Он все больше погружался в мир компьютерных игр, из которого его могла вытащить только работа и очередная вылазка с друзьями – только теперь не в лес, а в ближайший бар, где он по инерции искал взглядом блондинок, и ему было уже все равно, как они пахли и как целовались. Он знал, что не встретит ее здесь, в прокуренном баре, где сам воздух пропитан легкодоступностью.

Джек был стройным и высоким. Его темно-русые волосы спадали набок густыми прядями. Он обладал правильными чертами лица, на котором особенно выделялись чувственные розовые губы. Осень едва доходила ему до плеча, и ей приходилось вставать на цыпочки, чтобы поцеловать его. Это умиляло его и заставляло любить ее еще больше, если это вообще было возможно.

После ее исчезновения он получал от женщин множество предложений, но теперь они лишь злили его. Если раньше он без зазрения совести пользовался своей внешностью, то теперь ему все было безразлично – и то, как он выглядел, и то, кто именно обращал на него внимание. Теперь он понял, что девушки так же, как и он когда-то, ничего не видели за яркой оболочкой и не хотели видеть. Он не мог их в этом винить, ведь большую часть своей жизни сам был таким. Надо признать, он не был сторонником одноразовых связей, и всегда надеялся на то, что очередное знакомство выльется во что-то большее. Но при этом Джек не признавал долгих ухаживаний и всегда действовал с натиском, сметая на своем пути любые попытки к сопротивлению, если они, конечно, были. Если не с первого, то со второго раза он всегда добивался своего, и тут же его новая знакомая теряла в его глазах свое и без того небольшое очарование. Иногда его все же хватало на пару-тройку месяцев. Каждое свидание было как будто бы очередным разоблачением новой пассии. Тогда как в него влюблялись с каждой встречей все сильнее, он, напротив, терял остатки интереса.

3

С Осенью все было не так. Он встретил ее в баре, куда пришел за компанию с друзьями праздновать Хэллоуин. В тот дождливый вечер ему едва ли хотелось выходить из дома и тем самым отрывать себя от очередной игры, где он побеждал и добивался своего так же часто, как и на любовном фронте. Но друзья уговорили его. Он был душой их компании, самым веселым и остроумным среди них. Большинство девушек разочаровывали его именно своей глупостью. Нередко в разговорах с приятелями он сетовал на то, что женщины не понимали и половины слов, на которых он думал. Хотя бы с друзьями все было не так плохо. Не то, чтобы он считал их великими интеллектуалами, но с ними его связывало много приятных воспоминаний, а потому ему доставляло удовольствие поддерживать эту связь. С родителями он никаких отношений не поддерживал, просто вычеркнув их из своей жизни за то, что они испортили его детство. Единственными людьми, с кем он мог поговорить по душам, были друзья – его неизменные спутники в вылазках – сначала в лес, а потом в бар.

И вот в этом злачном месте, среди алкогольного угара, сигаретного дыма, потных тел и ухмыляющихся тыкв, в прорезях глаз которых светилась неумолимая истина – ты никогда и никого не найдешь, ты обречен влачить свое жалкое существование в прокуренных барах, – эта незыблемая прежде истина обернулась ложью. С каждым новым знакомством надежда встретить ту, которой он позволил бы остаться рядом навсегда, превратилась в слабый огонек догорающей свечки Джека-фонаря. А через несколько десятков лет его затушит ледяное дыхание смерти. Но какое-то едва уловимое предчувствие пока еще поддерживало этот огонек.

Настал сезон тыкв, и он встретил ту, которую искал долгих восемь лет. Тлевшее глубоко внутри пламя разгорелось и полыхало теперь в светильнике Джека, обжигая его холодное сердце. Он увидел лицо, на этот раз не скрытое капюшоном, и его затянуло в манящий огонь янтарных глаз. Стены бара и пьяные голоса друзей, обсуждавших всех симпатичных женщин, которых они когда-либо знали, вдруг исчезли, и он очутился в лесу.

Над головой простиралось сумеречное осеннее небо. Деревья протягивали к нему свои черные ветви, и ветер судорожными порывами сдувал с них оставшуюся листву. Листья кружили и стремительно падали, но он не смотрел по сторонам. Она была так близко, что стоило протянуть руку, и он коснется ее золотистых волос. Но в то же время она была для него так же далека, как существо с другой планеты. Обычно при взгляде на заинтересовавшую его девушку он примерно понимал, что она собой представляет и чем ее можно зацепить. Но не на этот раз. Это и привлекало, и тревожило его. Он столкнулся с чем-то не от мира сего, подсказывала ему душа. Но он не верил в то, что у него была душа, а потому послушал голос разума, который твердил, что он должен поскорее разбить эти странные чары. А для этого ему нужно просто заговорить с ней.

– Как тебя зовут? – услышал он будто из другой вселенной голос, показавшийся ему чужим.

И все же этот голос принадлежал ему, Джеку, который весь вечер пил пиво с друзьями, отпускал похабные шутки и негодовал, что большинство присутствовавших дам он либо уже знал, либо они были недостаточно красивы, чтобы узнать их. Как только он заговорил, лес исчез, и они снова очутились в плохо освещенном коридоре бара, ведущем в уборную.

– Осень.

Имя слетело с губ незнакомки, как несколько секунд назад в его воображении слетали с веток багряные листья – тихо и очаровательно. Давнее воспоминание о лесной деве опалило его сердце, словно сигаретный ожог, и разнеслось по телу приятной дрожью. Нет, этого не может быть! Не бывает тыкв размером с коттедж! И уж тем более не бывает девушек в них живущих. Наверняка это был всего лишь сон. Давний сон, который вспомнился ему сейчас, когда он услышал это странное имя, от одного звука которого его пробила дрожь. Нет, так не пойдет. Он знал эту девушку меньше минуты, а уже дрожал от одного ее присутствия. Надо взять себя в руки. И вообще, что это за странное имя такое – Осень?

– Ты хочешь сказать, это твой сегодняшний образ на Хэллоуин? – усмехнулся Джек.

Он внимательно посмотрел на девушку и понял, что весь ее вид опровергал его предположение. Она была одета в обтягивающие стройные ноги джинсы, балахон и короткую кожаную куртку. Вся одежда была черного цвета. И только струящиеся по плечам золотистые локоны и витавший в воздухе запах костра навевал ассоциации с чем-то теплым, уютным и осенним.

– Нет, это мое имя, – все так же тихо ответила незнакомка, и в голосе ее не было и тени улыбки.

Вот бы увидеть, как она улыбается, – промелькнула в голове Джека мысль, и она удивила его не меньше, чем то, что его новую знакомую зовут Осень, а то и больше. Чтобы как-то скрыть свое замешательство, парень широко улыбнулся и сказал:

– А я Джек. Хочешь сегодня быть моей тыковкой?

Он осознал, что произнесенная вслух фраза звучит более развязно, чем она звучала у него в голове, когда он придумывал ее, но он не привык строить из себя хорошего мальчика, поэтому раскаяния не почувствовал.

– Только сегодня? – серьезно спросила девушка.

– Сегодня и всегда, когда захочешь, – все так же широко улыбаясь, ответил Джек, и он мог поклясться, что говорил искренне.

Было в ней что-то, что цепляло его. Какая-то загадка, которую никогда не разгадаешь, сколько ни пытайся. И в тот миг он готов был отдать и эту, и все свои будущие жизни, если бы он в них верил, за то, чтобы разгадать ее.

– Идет, – кивнула она и протянула ему руку.

На несколько секунд он оцепенел.

Обычно либо женщины сами вешались на него, либо он довольно быстро вторгался в их личное пространство, используя нехитрые способы. А вот так было впервые: нейтральный вроде бы жест – протянуть руку. На него не вешались, но и не ждали, пока он сам возьмется за дело. Это была абсолютная уверенность в себе и открытость без намека на пошлость.

Незнакомка протянула ему руку не так, как делают мужчины, а ладонью вверх. Но сейчас не время размышлять об этом, стоя перед ней как вкопанный, иначе она подумает, что с ним что-то не так и, чего доброго, отдаст свою тыковку кому-нибудь еще. Бережно он обхватил маленькую ладонь обеими руками, сознавая, какое ему оказывали доверие, и прижался к ней губами – пожалуй, чересчур страстно в контрасте с нежным прикосновением. Не удержался. Его пьянила одна мысль о том, что он целовал женщину (пусть это была всего лишь ее рука) в первую минуту знакомства. Такое с ним было впервые, несмотря на все его многочисленные подвиги.

После пылкого поцелуя в ладонь, он уже более уверенно взял ее за руку и повел в бар. По пути он молился всем богам, чтобы его друзей там уже не было, но молитвы эти не помогли – друзья были. Делая вид, что не знает этих людей, парень прошел мимо их столика к барной стойке, не выпуская руки незнакомки из своей. В ту минуту ничто не заставило бы его отпустить ее руку: ни подколы друзей, ни пожарная сирена, ни конец света. Джек чувствовал себя счастливчиком, который случайно нашел бриллиант на пыльной, усыпанной булыжником дороге, и эта мысль придавала ему сил. Он знал, что завтра ребята будут писать, звонить, а может, и стучать в дверь; выспрашивать, подкалывать и негодовать, что он променял их славное общество на очередную юбку, но он это переживет. А еще он знал, что ничего им не расскажет. Эту победу (в которой он пока что не сомневался) он не будет обсуждать с ними, как это было принято в их обществе вечно ищущих охотников.

Усаживаясь за барную стойку, Джек спросил:

– Что будем пить?

– Что-нибудь хэллоуинское, – ответила Осень.

Им предложили Кровавую Мэри. Джек внутренне скривился – не любил он всех этих вычурных коктейлей. Простое доброе пиво – вот что он любил. Или виски без колы. Но ради новой знакомой был согласен на что угодно, даже на Кровавую Мэри.

– Что такая красавица делает одна в столь жутком месте? – спросил он, делая глоток и кривясь – теперь уже не мысленно.

– Если ты любишь пиво, то мог бы заказать его, – вместо ответа на его вопрос заметила девушка, бросая на него сочувственный и вместе с тем лукавый взгляд.

– Но пиво – это не по-хэллоуински, – улыбнулся Джек самой очаровательной своей улыбкой, которая, как он знал, действует безотказно.

Но не на этот раз. Незнакомка лишь молча смотрела на него своими удивительными янтарными глазами. В ее взгляде не было дерзкого вызова, с каким обычно смотрели на него женщины, когда он с ними знакомился (или они с ним). Не было и осуждения, которое охватывало порой некоторых из них, – правда, ненадолго. Это был чистый взгляд, каким смотрят дети на взрослых. Взрослые для них не хорошие и не плохие. Вся реальность для детей – это чистый лист, на котором можно нарисовать все, что угодно. Взгляд красавицы заглядывал в самую душу, и казалось, она знала о нем все – все его секреты, страхи и пороки. Но при этом он, Джек, не казался ей мерзким, каким он казался себе в те редкие моменты, когда заглядывал в свою душу.

Когда-то, в те далекие времена, когда они с друзьями любили гулять по лесу, он и сам умел так смотреть на мир и на людей – без каких-либо предубеждений и навязанных извне шаблонов, в которых жил теперь. Кажется, это было в прошлой жизни. А теперь он жил, как и все окружавшие его люди, словно в темной тесной коробке. Он утратил способность видеть в одну из тех ночей, когда восторг сменился пресыщенностью. Теперь он знал все про всех наперед. Знал чужие тайны и желания. Знал чужие страхи и пороки. И обзавелся своими собственными.

А теперь эта едва знакомая ему девушка сидела напротив него и смотрела на его пороки не сводя глаз. Она не любовалась ими, но и не отворачивалась в отвращении. Они были для нее данностью – такой же, как высокая табуретка, на которой она сидела, барная стойка, на которой небрежно лежала ее тонкая рука, как коктейль, который она потягивала из трубочки. Они были для нее чем-то таким же естественным, как и все, что их окружало. Она и сама была воплощением естественности, но в то же время из ее мерцавших в полутьме янтарных глаз смотрела на него бездна. Бездна чего-то неизведанного, куда он жаждал упасть.

– Ты смотришь на меня так, как будто знаешь меня много лет, – сказал Джек, сам до конца не понимая, то ли флиртовал с ней, то ли просто не мог держать язык за зубами.

– Так и есть, – ответила Осень, и он не понимал, чего в этих словах больше – простодушия или загадочности.

– Я бы никогда тебя не забыл, – покачал головой парень.

– И не забудешь.

– Так мы знакомы?

– Я видела тебя во сне. Значит, знакомы.

– Что ты имеешь в виду?

– Когда мы засыпаем, наша душа летит туда, где есть все, что было, будет и могло бы быть с каждым из нас. Бесконечное множество вариантов развития событий.

– Подожди, то есть ты хочешь сказать, что это не мозг генерирует сны, а мы их видим на самом деле.

– Именно так. Мозг может управлять той версией нашего «я», которую мы представляем собой в выбранном душой мире. И чаще всего делает он это так же бестолково, как и наяву. Поэтому, вместо того, чтобы остановиться и посмотреть в лицо монстра, испепелив его взглядом, мы от него убегаем.

– Во сне я сам всегда монстр, – признался Джек.