скачать книгу бесплатно
Меня схватили за оба предплечья в железные тиски, дёрнули и прижали к себе. Лицом в бюст.
– Сижу, – промычал я.
Ох, ты ж! Всю жизнь бы так сидел. Если бы башка не трещала… Что ж мы пили-то, интересно?
Это был первый насущный вопрос. А второй пытался прорезаться ещё вчера, но задать его было некому.
Первое стихотворение – про коня цвета единорога – я помнил хорошо. Не слова, конечно, факт исполнения. Летова помнил – но там исполнял я, тян подвывала. Потом она завела что-то про опавший клён. Потом про то, что один раз в год сады цветут. И вот в тот момент я встрепенулся. Не сказать, чтобы резко – кружка шла уже не помню какая. Но помню, что подумал – вот сейчас точно что-то не то! Надо задать вопрос. Прерывать тян не решился, но помнил о том, что надо бы его задать, довольно долго. Примерно минуту. Потом забыл. А потом забыл всё остальное – что было после садов, вообще не помню. Хотя что-то, судя по подначкам Дианы, определённо было…
Ладно, об этом подумаю, когда башка перестанет болеть. А вот вопрос, который хотел задать, наконец прорезался. Я нечеловеческим усилием воли оторвался от бюста Дианы и посмотрел ей в глаза:
– Откуда она знает стихи, которые знаю я? Про «один раз в год сады цветут» я точно слышал! У нас это песня, правда.
Диана пожала плечами:
– Ну… давно на свете живёт. Тебе сколько лет? – повернулась к тян.
Та покраснела и потупилась:
– Пятьдесят восемь.
– Ещё вопросы есть? – Диана повернулась ко мне. – Твоим родителям ровесник. И не такое помнит. Ты у меня одна, – вдруг с чувством прочитала она, – словно в ночи луна! Словно в степи сосна, словно в году весна!.. Тоже знаешь?
Тян с вызовом вскинула голову:
– Прекрасные стихи! Не понимаю, как можно их не любить!
– Да при чём тут мои родители? – возмутился я.
Цифра «пятьдесят восемь» к полу-то придавила. Но не сознаваться же?.. Я попытался надменно вскинуть голову, и в ней взорвался новый снаряд боли.
– Что, касатик? – нежно привлекая меня к бюсту, спросила Диана, – головка бо-бо?
– И денежки тю-тю, – простонал я. – Хватит издеваться! Есть от башки что-нибудь?
– Топор, – улыбнулась Диана. Но сжалилась. Бросила тян: – На столе, в свёртке. Похоже на фиолетовую жёваную морковь. Неси.
Тян принесла.
Ну… на листе лежала пригоршня фиолетовой жёваной моркови.
– Жри, – велела Диана, – поможет.
Я попытался примериться к кучке. Вилки не прилагалось. Ложки тоже.
– Э-э-э…
– Как же я с вами мучаюсь, – простонала Диана.
Скрутила принесенный лист в тугую трубку. Надавила. Из края трубки показалась фиолетовая начинка. Диана поднесла её к моему рту:
– На.
Я осторожно откусил.
Оказалось что-то, удивительно приятное на вкус. Свежее-пресвежее и пахнущее утренней росой. Понятия не имею, как пахнет утренняя роса, но ощущение было именно таким.
Я дрожащей рукой принял трубку и выдавил в рот ещё. Потом ещё. На пятом глотке понял, что головная боль ушла, будто выключили. Вместе с дрожанием рук, кстати. Благодарно проговорил:
– Офигеть!
– Обращайся, – хмыкнула Диана. – Всё, оклемался?.. Подъём!
– Подожди, – спохватился я.
На свежую небольную голову вопрос, который хотел задать, наконец сформулировался.
– Откуда она знает стихи, которые знаю я? – не хотел, но прозвучало, будто обвинение. И палец, которым ткнул в тян, тоже. – Извини, – поспешно оговорился я, – но, тем не менее! Откуда? – и уставился на Диану.
Она смотрела непонимающе.
– Про коня, там, – уточнил я. – Что он молодым больше не будет.
– О, боже! – ахнула тян. – «Не жалею, не зову, не плачу»! При чем тут конь, вообще? Конь – это аллегория! Посыл стихотворения…
Диана перебила тян неприличным ржанием.
– «Про коня», – передразнила она. – Бедный Есенин в гробу переворачивается. – повернулась ко мне. – Слыхал такую фамилию?
– А как же, – обиделся я. – Белая берёза под моим окном! – и впервые в жизни подумал, что Ольга Юрьевна, учительница литературы, с завидным упорством ставившая мне банан за бананом, и утверждавшая, что имя Есенина обязан знать каждый уважающий себя человек, была не такой уж дурой.
– Этот малахольный читал тебе стихотворения определённого содержания, – объяснила Диана. – Самым близким по смыслу, судя по всему, оказался Есенин. Поэтому ты услышал его. Понятно?
Я подумал.
– Не-а.
Диана досадливо всплеснула руками:
– Ох, как же я с вами мучаюсь! Хрен знает, как звали поэта в мире этого ушибленного – я, по крайней мере, понятия не имею. Но писал он примерно о том же, о чём Есенин. Поэтическая грусть. Тоска по безвременно ушедшей молодости. Аллегорическое отражение бренности сущего, и так далее. Понятно? – про аллегорические отражения она шпарила как по писаному.
– В целом, да, – медленно проговорил я. – Сознание перестраивает посыл под что-то знакомое, так?
Диана кивнула. Я тоже кивнул. И закончил:
– Одна фигня не понятна. Ты сейчас вспомнила Есенина! Его, а не неизвестно кого. Даже про всякую аллегорическую муть. И Мальвину ты знаешь. И не надо мне парить, что в каждом мире бывают девочки с голубыми волосами! Откуда ты это знаешь? Ты из нашего мира?
Не знаю, как называется этот удар. Я драться вообще не люблю, когда пытался заниматься спортом, предпочитал противника, отгороженного сеткой. Пинг-понг, там, волейбол – спокойнее как-то. Вот и поплатился за спокойствие, не успел уклониться.
Удар прилетел снизу, точно в подбородок, опрокинув меня обратно на диван. Тян взвизгнула. Что-то вопила, но Диана её не слушала. Она склонилась надо мной.
Яростно прошипела:
– Никогда! Никогда, слышишь?!.. Не смей спрашивать, из какого я мира.
Я бы врезал в ответ, честное слово. Не посмотрел бы, что девушка – слишком уж подло прилетело. Драться не люблю, но могу, если надо. Не в самом благополучном районе рос, и не с самыми хорошими мальчиками дружил. Но я увидел глаза Дианы. В них не было слёз – и в тот момент я четко осознал, что вряд ли доживу до дня, когда увижу её плачущей. Но понял: задел что-то очень больное. То, что не надо было трогать грязными руками. Это что-то и чистыми, понимающими и исполненными сочувствия руками трогать не стоило.
Мы с Дианой молчали, глядя друг на друга. Ну и тян перестала вопить – фиг ли толку, если никто не реагирует.
– Больше не буду спрашивать, – хрипло, с трудом – челюсть после удара шевелилась неохотно – проговорил я. – Обещаю, – и протянул Диане руку.
Сроду у меня такого с девчонками не было. Чтобы просто руку подать – а чувство, как будто предложение сделал. Взял на себя что-то серьёзное. Такое, о чём и вслух-то не скажешь. Предложения делать хоть каждый день можно. А тут… не знаю, что произошло.
«Ты у меня одна, – пронеслось вдруг в голове, – словно в году весна»…
Родители эту песню очень любили. А я фыркал, не понимал, о чём она. И даже не знаю, кто стихи сочинил. А Диана знает, наверное.
Она смотрела на меня так, будто поняла, что я чувствую. Лицо изменилось. Злость ушла. Я увидел другую Диану. Растерянную. Понятную. Свою… Но длилось это мгновение недолго.
Диана встрепенулась, схватила меня за протянутую руку и дёрнула с такой силой, что я полетел с дивана на пол. А в следующее мгновение раздались выстрелы.
– Полиция Альянса! – проорали от входа. – Всем оставаться на своих местах!
Глава 12
– Двое, – прошептала Диана.
За пару секунд она успела превратить диван в баррикаду, развернув его сиденьем ко входу. Мы распластались за ним втроем: она, я и сброшенная с табуретки тян.
Я тоже видел, что нападающих двое. Чёрные костюмы, белые рубашки, темные очки и здоровенные пушки. Пятен от кофе не видно – то ли старых Men in Black постирали, то ли новые пожаловали. Но настроены они были так же решительно, как предыдущие.
– Встать! – проорали нам. – Лицом к стене!
– А жопой куда? – проорала в ответ Диана. – На восток не могу, религия не позволяет.
На той стороне замешкались. Вероятно, пытались определить, где тут восток. Диана, воспользовавшись паузой, прошептала мне:
– Табуреткой в окно попадёшь?
Табуретка, с которой Диана уронила тян, валялась справа от меня. Окно находилось над ней, метра полтора от силы.
– Я в волейбол играл, – обиделся я, – второй взрослый, между прочим.
– То есть, попадешь?
– Блин. Да!
– Окей. Швыряешь табуреткой в окно. Эти придурки начнут палить. Я выскочу с другой стороны и буду палить по ним.
– Из чего? – брякнул я.
Диана молча показала отобранный мной у предыдущей пары альянсовцев пистолет. А я только сейчас заметил у неё на спине розовый рюкзачок. На спине у тян сиротливо болтался такой же – так и не сняла, видимо.
– А вы прыгайте в окно, – продолжила Диана, – и чешите в сторону леса. Ты первый, она за тобой.
– А не порежемся?
Доводилось мне как-то в бурной юности сталкиваться с выбитыми окнами.
– Там не стекло. Пузырь, вроде мыльного. Саданёшь табуреткой – лопнет. Минут через десять новым затянет, но это ладно, я раньше свалю.
– Круть! – восхитился я.
Диана скромно улыбнулась:
– Разберусь.
Слова «да я про пузырь» умерли, задавленные внутри меня.
– Встать! – снова включили свою пластинку альянсовцы. – Лицом к стене!
Диана выругалась. Деловито спросила:
– Готовы? Три, два, один! Швыряй.
Я на секунду вынырнул из-за дивана, ухватил табуретку за ножку и прицельным броском отправил в окно. Привычно, как волейбольный мяч, хлопнув по сиденью.
Аэродинамика у табуретки оказалась похуже, чем у мяча. Траекторию полёта она изменила ещё на стартовом отрезке, но в окно всё же прилетела, воткнулась ножкой в правый нижний угол.
Стекло лопнуло. Реально, как мыльный пузырь. Было – и не стало. И в полном соответствии с прогнозом Дианы, сразу после чуть слышного хлопка начались выстрелы. Палили по окну. Оба агента, или кто уж они там, лёжа на полу и по-идиотски пытаясь укрыться за табуретками, стреляли.
Диана перекатилась через тян. Выстрелила. Раз, другой. Рявкнула нам:
– Пошли!
Мы с тян переглянулись. Я вспомнил, что должен стартовать первым. Пугаться времени не было.
Вскочил на подоконник, краем глаза выхватив то, что творилось в кухне. Один из альянсовцев скрючился на полу в странной позе, второго я не увидел – наверное, успел метнуться в коридор. По крайней мере, Диана, снова укрывшись за диваном, стреляла в эту сторону.
Я спрыгнул. Две секунды – и с подоконника соскочила тян, приземлившись на руки и ноги одновременно. Уши прижаты, хвост торчком – и правда, натуральная кошка.
Где тут «в сторону леса», гадать не пришлось – полоса его подступала едва ли не к самому дому. Черепахи привезли нас вон оттуда. Кажется.
– Бежим! – скомандовал я.
Да, пробежки надо возобновить. Тян обогнала меня так стремительно, как будто за ней охотился я. Если бы собиралась укрыться в лесу, в жизни бы не поймал. Хорошо, что не собиралась.
Добравшись до леса, я пробежал по широкой тропе ещё сотню метров, размышляя, стоит окликать тян, или лучше не демаскироваться. И подумал, что понятия не имею, как её окликать. Не Филеас же Иммануил, или как его там? «Эй, Филеас Иммануил!» – странновато получится. В общем, хорошо, что тян прорезалась сама.
