скачать книгу бесплатно
Младшая закивала головой, одобряя обрыв дружбы.
Это я один раз сознание потеряла. А еще теряла, когда мне прививку в школе делали. К нам в класс девочка из Воронежа приехала учиться и она рассказала, что у них одной школьнице сделали прививку, и она осталась на всю жизнь инвалидом. И мама мне говорит: – ты смотри, как они делают. Всё ли стерильно, одноразовые шприцы употребляют, в общем, чтобы инфекции не было.
Я смотрю, как они целлофан снимают, лекарство набирают, уколы делают, внимательно так смотрю, и когда до меня дошла очередь, я бряк – и без сознания. Мне нашатырный спирт поднесли к носу, ты никогда не нюхала нашатырный спирт? (взгляд в мою сторону). Ну, повезло тебе, это такая дрянь.
Я еще в обморок в магазине упала. Мне обруч на голову хотели купить, чтобы волосы держать. В магазине было душно, мы ходили, ходили, вдруг у меня потемнело в глазах, и я упала. Мама потом говорила, что я страшно побледнела и завалилась. Меня на улицу вынесли, я тогда маленькая еще была. Я в обмороке всё слышу, что вокруг, но сказать ничего не могу и глаза открыть тоже. А вот когда я с рукой упала, тогда всё темно было. И я ничего не помнила, а в магазине я помнила, только всё в таком тумане… Представляешь?
Не представляешь? Ты никогда в обморок не падала? Повезло тебе (забыла посмотреть на меня).
А я четыре раза сознание теряла, вот три я тебе рассказала, а четвертое давно было. Я маленькая была, гвоздем ногу поранила, кровь течет. Я помню, как кровь по ноге течет, и она такая красная, а трава рядом такая зеленая и вдруг эта трава начала ко мне приближаться и всё… Больше я ничего не помню. А вообще-то я много из своей жизни помню. Вот. У меня такая память. А ты из своей жизни ничего не помнишь?
К счастью для девочек, вторая не вспомнила ничего достойного внимания, такого, что можно было бы рассказать после перечисленных выше ужасов. Только это их и спасло.
Я уже подумывала, а не искупать ли их в пруду. Столкнуть легонько, они и кувыркнутся. Тоже было бы событие, достойное красочного рассказа.
На Чусовой
Я писала белый храм, расположенный на высоком обрывистом берегу реки Чусовой. Расположилась я недалеко от мостика через речку, и народ ходил мимо, заглядывал. Взрослые деликатно смотрели издали, но дети подходили близко, смотрели, разговаривали, беззастенчиво комментировали, предполагая, видимо, мою полную глухоту.
– Ой, наш храм, – услышала я девчачий голос за спиной. – Как красиво.
– Ну и что, храм, как храм, – раздался в ответ мальчишеский голос. – Я тоже его на уроке рисования рисовал.
Интонации не оставляли сомнения, что мой рисунок и в подметки не годится его произведению. Я спорить не могла.
Мои неудачи вот они, налицо, а его гениальное произведение отсутствует, и обругать его нет никакой возможности. Пришлось промолчать.
О вреде трезвости
В июльский воскресный день мы решили прогуляться и утречком отправились в деревню, расположенную, как мы знали, на берегу реки Москвы. Мы – это я, муж Леша и наша 2-х летняя дочка Катя.
Путь туда был не близким, и мы взяли с собой еду, обычный набор: вареные яйца, кусок колбасы любительской, хлеб, огурцы, – и потопали.
Не прошли мы и с километр, как Катенька стала отставать, Алешка взял ее на руки, и тут нас догнал рафик, затормозил и спросил:
– Куда?
Мы назвали деревню:
– Садитесь, довезу.
Мы уселись в машину, в которой уже сидел, как мы позже выяснили, Мишка, и потряслись по колдобинам проселочной дороги.
Навстречу из облака пыли вынырнул грузовик, наш водитель лихо крутанул баранку, избегая столкновения, машина завизжала, как живая, и накренилась, норовя кувыркнуться в канаву.
Шофер дал задний ход, рафик закачался над канавой, раздумывая, падать ему или нет, а Алексей, не дожидаясь, героически выпрыгнул наружу. Я с Катей и Мишка не менее героически остались в фойе. Сидели, как сидели, ждали, что же будет.
Автомобиль задумчиво кренился набок, шофер газовал и давал задний ход, открытая дверца болталась, Алешка снаружи просил подать ему Катю и прыгать самой, но я трусливо сидела и на призывы мужа не реагировала: боялась, что машина завалится на нас именно в тот момент, когда мы будем из нее вылезать. Дальше канавы упасть не удастся, это всё же не серпантин в горах, и не в ущелье мы сползаем. Рафик завалился в кювет, но не боком, а носом. Машина фыркнула пару раз, чихнула и замолчала, стояла, задрав зад.
Алексей сполз в канаву и принимал нас с Катей, а грузный Михаил выполз сам. Выбрался из кабины и шофер. На лице его от уха до уха сияла счастливая улыбка. Он обошел вокруг машины, почесал затылок.
– Ну, здесь уже недалеко, – ободряюще сказал шофер нам, как бы извиняясь перед нами, что взялся везти и не довез.
А Михаилу сказал:
– Кликни там шурина, скажи: Колька к нему ехал, да застрял в кювете, пусть приедет с трактором и вытащит.
И всё это звучало, как дело обычное, чуть ли не каждодневное.
Мы вчетвером продолжили путь, а шофер сел на обочину, подперев голову рукой. Лицо его приняло мечтательное выражение.
Я подумала, что мы с Катей очень мешались: несмотря на ситуацию Колька ни разу не матюкнулся.
Пыльной деревенской дорогой мы вышли на берег реки Москвы. Спускаться к самой воде с обрывистого берега мы не стали, гуляли по травке, Катя радостно рвала цветочки, и вскоре у нее были полные руки куриной слепоты и колокольчиков, и потом мне вверилась честь таскать эти увядающие букетики. Мы прошлись вдоль реки, посидели в тени, съели припасы и повернули к дому, закончился наш пикник.
Не успели мы пройти и пятисот метров, как нас обогнал знакомый рафик, лихо затормозил, Колька высунулся из окна и приветствовал нас, как родных.
Встреча с шурином не прошла для него бесследно, он был веселый, красный, и глаза как-то странно косили. Само собой, он ждал, что мы поедем с ним.
– Лучше плохо ехать, чем хорошо идти, – закричал он нам.
Можно отказать человеку, который зовет с собой от чистого сердца? Мы сели, и он, крутя баранку, рассказал нам, что его вытащил из кювета проходящий грузовик минут через двадцать после того, как мы ушли.
– Хорошо посидели у шурина, – заключил он, – но завтра на работу.
Минут через двадцать мы благополучно, несмотря на совершенно пьяного водителя, прибыли в свой поселок.
– Вот голову поправил, и всё в порядке, – сказал нам на прощание Николай. – А то поехал утром, не опохмелившись, и что вышло?
Гуси-лебеди
Дело было в Камышине.
Мы шли втроем, мой муж Алеша, я, а между нами, за ручки, наша трехлетняя дочка Катя. Расслаблено плелись на рынок, вечерело, и перед нами пылила стая крупных белых уток.
– Посмотри, какие красивые уточки, – обратилась я к дочке перед тем, как их обогнать.
– Это гуси, – строго сказал Алексей.
– Это утки, – не согласилась я, – видишь же какие у них низкие попки и походка утиная.
– Это гуси, – не меняя интонаций, как заезженная пластинка, утверждал Алексей.
– Но утки это, самые обыкновенные белые утки, – закипая слезой, с вибрациями в голосе настаивала я.
– Это гуси, – также монотонно, без эмоций продолжал муж.
Вдруг птицы встревожились, замахали крыльями и пронзительно закрякали. Объясняли Алексею, что они утки, сердились, что их принимают за презренных гусей.
«Послушай, кря-кря кричат» – я повернулась к мужу, чтобы сказать ему это, но он опередил меня:
– Слышишь, га-га говорят, – радостно, как будто он действительно получил доказательство своей правоты, произнес Лешка.
Я почувствовала отчаяние: наша маленькая девочка никогда не научится отличать гусей от уток, и я никогда не смогу доказать никому на свете, что сейчас перед нами идет стая уток. Если же начну плакать, то он скажет:
– Ну, если ты так хочешь, то пусть это будут утки.
Если я так хочу, а объективной истины не существует, утки крякают, подтверждают свою принадлежность к утиному роду, а ему они га-га кричат!
– Посмотри внимательно, может это лебеди, – раздался иронический голос. Нас обогнал идущий сзади мужчина, бросил на Алешку уничтожающий взгляд и пошел себе дальше. Он слышал, как Алексей пытался кряканье выдать за гоготанье.
Алексей сдался. Очевидно было даже ему, что перед нами не лебеди.
Катя, папа и техническое воспитание ребенка
Катя с детства любила играть в куклы, пеленала и баюкала все игрушки, даже игрушечного жирафа. Мягкому игрушечному зайцу повязывала косынки, отчего он превращался в страшное красноглазое страшилище.
Когда Кате минуло 4 года, папа решил приучать ребенка к технике.
– Зачем? – спросила мама.
– Ну ты ведь вот ничего не понимаешь в технике, – ответил папа, – а моя дочь будет понимать.
Он взял дочку за ручку, они пошли в магазин и вернулись с красивой серенькой немецкой машиной – рефрижератором.
– Она сама ее выбрала, – сообщил папа маме.
Мама, оставшись с дочкой наедине, уточнила детали
– Катя, ты сама выбрала машину?
– Да, только папа сказал, выбирать можно только машинки, а куклу нельзя.
– Она вздохнула и стала укладывать кукол спать в рефрижератор.
Позднее на улицу Катя вышла с запеленатой машинкой, неся ее на руках, как младенца. Папа вышел на крыльцо, и Катя похвасталась перед ним запеленатой машинкой…
Когда Катя выросла, то стала дизайнером одежды. И родила трех девочек.
Чувство справедливости
Степе 4 года, Арине 2, Соне 9, Насте 16. Мой возраст роли не играет.
– Степа, представь себе, на столе лежат два яблока. Нас с тобой тоже двое. Как мы поделим яблоки?
Степа внимательно посмотрел на пустой стол, поднял ясные глаза на меня:
– Мне большое, тебе маленькое.
***
Я вынула из шкафа четыре ириски, протянула на ладони внуку:
– Степа, вот что осталось. Это тебе и мне.
Степа сгреб три конфетки, одну сиротой оставил на ладони.
– Степа, а как было бы разделить по-справедливому? – спрашиваю я:
– Ну, – тянет Степа, – ну, тебе еще и еще.
Если можно разделить несуществующие яблоки, почему не добавить мифические ириски? Главное, себя не ущемить.
***
Арина забрала себе и Сониного любимого льва и Степиного надувного щеночка. Куклу свою подцепила кончиком пальца, всё прижала к груди:
– Моё!
– Не-е-ет, это моё, – запищал Степа, пытаясь вырвать у нее пятнистого щенка.
– Нет моё – Арина держала игрушки насмерть. – Моё, аааа.
– Это несправедливо, несправедливо, – закричала Соня, – ты жадина-говядина, соленый огурец. Отдай сейчас же.
Спасаясь от старшей сестры, Арина торопливо, чуть ли не зубами открыла тяжелую дверь избы, скрылась за ней. Оттуда раздавался ее пронзительный рев:
– Я не жадина-говядина, ты сама жадина-говядина.
Я не разрешила детям идти отбирать у Арины игрушки.
– Сделайте вид, что вам наплевать, пусть подавится, – сказала я.
Степа вытирал слезы, Соня уверяла меня, что я неправильно воспитываю Арину, заступаюсь за нее, только потому, что она самая младшая. А Арина продолжала вопить за дверью, что она не жадина-говядина.
Вдруг наступила тишина, потом открылась дверь, надувной щенок вылетел из двери и упал на середину веранды. Дверь с треском захлопнулась.
Степа посмотрел на игрушку, вытер слезы, поднял щенка на диван и ушел на улицу к живой собаке.
Соня же, не получившая льва, всё безрезультатно взывала к справедливости.
***
Мы были на пляже.
– Бабушка, я построил домик из песка и дарю его тебе, пойди посмотри, какой домик, – тянул меня за руку Степа.
Я успела увидеть горочку песка только издали. Разбойница Аришка подобралась к песочной кучке, пришлепнутой Степиными руками, и разметала ее в стороны.
