скачать книгу бесплатно
Глухие в Америке
Зоя Криминская
Воспоминания о жизни эмигрантов и русских студентов Корнельского университета в начале этого века в США. События происходят в университетском городке Итака на севере штата Нью-Йорк.
Глухие в Америке
Зоя Криминская
© Зоя Криминская, 2021
ISBN 978-5-0053-8265-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Когда в первый раз летела в США, думала о том, как, утомительно долго и бесконечно повторяясь, я буду рассказывать о посещении Америки многочисленным друзьям, родственникам и знакомым, и решила написать путевые заметки, напечатать и передавать для чтения. Листики с текстом вернулись ко мне изрядно потрепанными, и я сделала то же самое в следующих поездках. Так родилась эта книга.
Глава 1
В Америке я оказываюсь глухой, не немой, а именно глухой, так как мой чахлый английский окружающие с трудом, но понимают, а я их американский сленг не понимаю совсем. Меня об этом предупреждали, я верила, что американцев трудно понять, но не знала, что не просто трудно, а невозможно, это совсем другой язык.
Но глухота не только в этом. Существует еще и наша, чисто русская глухота души к их жизненным ценностям, привычкам и понятиям, к манере общения, к быту.
Старые эмигранты, убежавшие из России с тем, чтобы никогда не вернуться, полюбили эту страну, давшую им приют и свободу быть тем, кем им хочется, и не умереть с голоду. Они видят ее преимущества, они знают, ради чего перебирались, вырывались из России.
Теперешние учащиеся и работающие ребята, русские подданные, вынужденные приехать сюда за куском хлеба, не потеряли кровной связи с Родиной, мотаются взад вперед, могут в любой момент вернуться домой, учат своих детей русскому языку. Они любят Россию, а по русской привычке моногамной любви ругают Америку, с трудом в ней приживаются, и часто видят далекую Родину в лучшем свете, чем она есть. Возможно, это свойственно всем нациям, не знаю.
Сережа, мой сын, окончил с красной корочкой Московский физико-технический институт, год прожил в Упсале под Стокгольмом, учась в аспирантуре, и потом тесно стало ему в уютном университетском городке в старой Европе, и он помчался туда, куда еще год назад уехал почти весь его курс, за океан, на просторы Соединенных Штатов. Из шести университетов, которые пригласили его к себе после сдачи экзаменов, он выбрал Корнельский университет, входящий в десятку лучших университетов мира, и вот уже два года жил с женой Дашей и шестилетним сыном Иваном в городке Итака вблизи Канадской границы в районе Пальцевых озёр.
За два года я виделась с сыном один раз, он прилетал в конце декабря 1998 года на две недели. Они звонили, описывали мне, как они живут, что едят, с кем дружат, но мне хотелось точно представлять себе, где находятся близкие мне люди, какие предметы вокруг них, откуда они звонят, где стоит аппарат, чтобы я могла, разговаривая, видеть собеседника, а это возможно только, когда осмотришь всё своими глазами. Видео связь появится позже.
Американское посольство, с которого начинается путешествие за океан, оказалось закрытым по санитарным причинам, а на другой день я была шокирована видом толпы, запрудившей улочку перед входом.
Вздохнув, я уговорила мужа, который собирался только подвезти меня, остаться со мной и оказать мне как моральную, так и физическую поддержку. Мы, проявляя героизм, отстояли с утра до половины четвертого в этой фантастической очереди, и бывалые люди вокруг нас говорили, что такое скопление людей видят первый раз в жизни, чем необыкновенно порадовали нас, новичков.
За пять часов общей неприятности все перезнакомились, одна немолодая женщина, всё еще красивая и ухоженная, настоящая леди с Кавказа, оказалась грузинкой из Батуми, уехала из Батуми в Москву давно, еще в 57 году, кончала она седьмую школу, расположенную недалеко от моей, восьмой. Мы с ней вспоминали кавалеров из мореходки, и она рассказывала двум молоденьким девчонкам, которые стояли с нами в очереди, о нравах в женской школе – в ее детстве было раздельное обучение. Сейчас она стояла в очереди за визой в третий раз – один сын, ученый, жил в Америке, а другой, врач, в Москве – и она улетала к сыну в Нью-Йорк обычно на три-четыре месяца в году.
Пять часов срок большой, человеческие потребности надо было справлять, и по переменке, чтобы не потерять очередь, бегали в разведанный туалет в метро и ходили в магазин ткани напротив – греться.
Когда мы в половине четвертого миновали милицейский кордон, оказалось, что я не успевала заполнить анкету, а без заполненной анкеты у меня не брали деньги за услуги в кассу, закрывающуюся в четыре часа, о чем нам при входе сообщил жизнерадостный голубоглазый милиционер, дежуривший внутри здания. В отличие от замерзших товарищей, сдерживающих натиск толпы снаружи, он выглядел довольным жизнью.
В спешке, в две руки написали мы эту анкету, еще успели один экземпляр испортить, а другой не дописали, кассирша сама заполнила и поставила печать, что оплачено, она спешила домой, но и уйти, не обслужив нас, ей не позволила совесть.
Наконец, все утряслось, и мы встали в нужную очередь, куда-то по ступенькам вверх, где проверят наши анкеты и назначат день собеседования.
Народ, который успел пройти, успокоился, улеглась тревога, что не проскочишь, зря потеряешь день. Все сидели тихо, и мы – после спешки с анкетой – расслабились.
Перекрывая приглушенный шум разговоров сидящих людей, раздался веселый тенор дежурного лейтенанта.
– Кто забыл книгу? – кричал он.– Чья эта?
Мгновенно в памяти высвечивается картина, как я ищу в спешке ручку, мне мешает книга в сумке, я ее достаю, кладу на стол, на котором пишу.
Я встаю и начинаю двигаться по направлению к милиционеру, сначала с радостью, что книжка не потерялась. Книжка не моя, дочкина, дорогая, Генри Миллер. Хорошо бы вернуть.
Увидев голую бабу в облике статуи свободы с бокалом вина, мотающуюся над головами сидящих людей и готовую спрыгнуть с обложки, я замедляюсь, радость моя гаснет, шаги становятся неуверенными.
Я встречаюсь глазами с победно держащим над собой книгу молодым парнем при исполнении и понимаю по мерцающей в его глазах скрытой насмешке, что сейчас он сделает то, что я так не хочу… Я втягиваю голову в плечи, как в ожидании удара.
Розовощекий лейтенант с восторгом поднимает книгу еще выше, совсем высоко над головой и поворачивает ее к себе. На обратной глянцевой цветной и броской обложке вполне отчетливо виден огромный фаллос покрытый следами помадных поцелуев.
– Сексус, – громко читает милиционер, просто выкрикивает в воздух.
Шум затих еще и при первом взгляде на обложку. А сейчас наступила звенящая тишина, в которой я медленно, как во сне шла к проклятой книге.
– Прошу вас, – розовые щеки взяли под козырек, и протянули мне Генри Миллера, а за спиной послышалось хихиканье. Две молодые девчонки, сидящие на лавке за моей спиной не выдержали и прыснули.
– Дочь дает читать, образовывает, – с тоской сказала я.
– Учиться никогда не поздно, – раздался насмешливый тенор из угла. Мой муж.
– Тем более, что в Америку собралась, – подхватил шутку еще кто-то и теперь уже хихикали все.
Я взяла злополучную книгу, спрятала ее в сумку, чувствуя, как горят щеки, и вернулась к своему месту в очереди. Довольный Алексей потрепал меня по голове.
Летела я авиакомпанией «Фин аэро» с пересадкой в Хельсинки, самый дешевый вариант. Вылет из Москвы задержали на полчаса, но нас успокоили, что самолет в Нью-Йорк подождет нас в Хельсинки.
В ожидании я разговорилась с женщиной моего возраста, которая уже второй раз летит в Америку. Летела она на полгода, нянчить внука. Дочка родила, а учится, малыша девать некуда, вот они со сватьей и выручают детей по очереди.
В самолете до Хельсинки рядом со мной сидела русская девушка, циркачка, кажется, из Воронежа. Они ехали на гастроли, и им предстояло по два выступления в день.
А на отрезок полета через Атлантику мне не повезло. Рядом сидела женщина, которая строго сказала мне:
– Ай доунт спик инглиш. – Финка, в общем, и было скучно. Обе мои знакомые сидели далеко.
Нью-йоркский аэропорт показался мне очень громадным, такого количества пузатых, на сносях, самолетов я не видела никогда.
После высадки я долго шла по петляющим коридорам, волоча свою больную ногу (я растянула ногу перед вылетом). Ковыляла я в полном одиночестве, вокруг меня были лишь стены с двух сторон на расстоянии метра от меня, да ковёр под ногами, толпа пассажиров умчались вперед.
Негры и негритянки в синих формах показались мне совершенно обыденно знакомыми – столько американских фильмов я просмотрела последние годы.
Паспортный контроль прошли довольно быстро, надо отдать должное, никакой свалки и томительной очереди.
Получив багаж, я шла с беспокойством, не представляя, что я буду делать, если Сережка меня не встретит, и тут же увидела, как он пробирается ко мне и машет рукой.
Машину он взял напрокат, мне она показалась шикарной, и мы тронулись в путь-дорогу. Его машина, купленная на скудные аспирантские доходы, могла не выдержать долгой поездки, а рисковать он не хотел.
Мы не виделись с сыном год, что не помешало ему, через пять минут разговора на домашние, житейские темы, начать бесконечный спор о политике, а потом незаметно и на вторую мировую войну переключиться. Мы переехали по мосту, фантастическому сооружению из бетона – просто гимн железобетонных конструкций, – перебрались по нему через залив и, минуя город, рванули куда-то, как потом, оказалось, пропустили нужный поворот, препираясь по поводу наших преимуществ в битве на Курской дуге.
Карту сын якобы забыл (когда мы, наконец, доберемся, карта вывалится из бардачка машины, когда Сергей полезет туда за чем-то), и сориентироваться на местности не представлялось возможным.
Когда он вторично пропустил поворот и не мог найти необходимую нам 17-ую дорогу, я отложила решение вопроса о том, можно ли было взять Варшаву с ходу и не дать немцам ее разрушить, подумала и посоветовала поступить так, как поступают в таких случаях в России, – расспросить шоферов.
Мы свернули на бензозаправку, Сережка вылез из машины и направился к группе парней, стоящих кучкой возле грузовика. По энергичному маханию рук, последовавшему после того, как Сережка к ним приблизился, я поняла, что идет объяснение направления движения.
Вернувшись в машину, Сергей, смеясь, сказал мне, что парни с Украины и, когда он спросил их по-английски о дороге, они не смогли ему объяснить, но между собой заговорили по-русски, тут же Сережка тоже перешел на родной язык и получил подробные указания, как добраться.
– Им облом было объясняться по-английски, – пояснил мне Сережка.
Пошел снег, дорогу заметало, видимость была плохая, и мы ехали с маленькой скоростью. Шоссе петляло среди невысоких гор, поросших смешанным лесом. Пейзаж походил на Словакию, только горы были как-то просторнее, шире раздавались, такие же по высоте, но более пологие.
Мы пробирались посреди ночи и пурги по холмам Америки и, чтобы не заснуть, горланили русские песни:
«Из-за острова на стрежень»…, «летят перелетные птицы», «очи черные», «коробушку».
Итака расположена на невысоких горах. Мы добрались туда в половине первого ночи, и семилетний внук Ванюша уже спал.
Квартира, где они жили, была двухуровневая в многоквартирном доме. Общего коридора не было, на второй этаж вела уличная лестница, вокруг дома располагалась веранда, с веранды вход в квартиры. Прихожих тоже не было, открываешь дверь и ты в комнате, соединенной с кухней. Комната большая, одна стена стеклянная, кухня просто отгороженный угол комнаты, лестница наверх вела в две спальни. Мне постелили в общей комнате, чтобы я не бегала по лестнице.
С вечера я уснула, но посреди ночи поднялась. У нас, в России, было утро. Я подошла к стеклянной стене. Внизу стояла группа оленей. Один обдирал тонкие ветки с дерева, двое смотрели вверх на меня, как будто приветствовали. Откуда-то возникло странное ощущение огромной моей удаленности от тех мест, где я привыкла находиться, физическое ощущение дискомфорта от огромности планеты. Я постояла у окна, вздохнула, съела кусок торта, который остался на столе, и снова легла с надеждой уснуть.
9 января меня свозили в университет, здания в стиле 15—17 веков, построенные в конце 19 века (хотела написать прошлого, но вспомнила, что уже 10 дней прошлый век – это двадцатый). «Неоготика», скажет дочь по телефону, когда я ей распишу виденное. Я решила, что это очень красивое решение, во всяком случае, если сравнить с унылыми казенными корпусами родного физтеха.
– Жаль, – сказала я сыну, когда мы любовались на просторный вид с горы, куда я еле-еле доковыляла, – жаль, что мне не пришлось здесь учиться. Сам вид зданий и месторасположение так радует, что учиться здесь, мне кажется, от одного этого легче. Обидно, что можно прожить только одну жизнь.
– Самый большой процент самоубийств среди университетов Америки здесь, – мрачно выкаркнул Сергей в ответ на мои слова.
– Слабый, однако, народ, – подумала я, но промолчала. У нас на физтехе тоже гробились будь здоров как.
Из дневниковых записей:
Уже 4 дня, как я в Америке. Вчера Дарья возила меня на ферму, где она покупает много молока и делает из него творог; настоящего, привычного нам, творога в этом захолустье нет. Молоко наливали мы сами из крана в большом чане, оставили на полочке деньги и ушли, полюбовавшись на коров. Коровы показались мне раза в полтора крупнее, чем наши российские Бурёнки.
Стоя на пороге фермы, Дарья втянула носом запах навоза, смешивающегося с запахом свежего молока, и сказала:
– Мне здесь очень нравится. Чувствуешь себя ближе к земле.
Я оглядела чистый бетонный пол, на котором мирно стояли жующие животные.
– А я чувствую себя здесь ближе к коровам.
Эта немудреная шутка вызвала у нас приступ веселья, сказывался чистый хвойный воздух, ферма расположена была далеко от шоссе, и небольшие поля здесь чередовались с хвойным лесом.
По дороге на ферму возле самой Итаки через шоссе прыгали косули, не обращая внимания на машины. Попытки испугать их гудком ни к чему не привели, штук пять животных замерли на секунду, грациозно перескочили через дорогу и скрылись в кустах.
– Столько их развелось, бывают даже аварии со смертельным (имелось в виду со смертельным для человека) исходом. Разрешена охота на них, – сказала мне Дарья, нетерпеливо дожидаясь, когда освободится путь.
– Да, вот если бы в России разрешили охоту на оленей, гуляющих под окнами, через неделю не было бы ни оленей ни проблемы, подумала я.
12-го Сережка рано пришел с работы, и мы поехали в парк.
Красивые горные виды по дороге не очень меня радовали, дорога петляла, бежала то в горку, то под горку, подморозило, скользко, темнело, и было страшновато, что занесет на гололёде.
Когда добрались до места, Сергей звал меня подняться, обещал восхитительный обзор, но я с моей ногой, если бы и поднялась, то точно не смогла бы спуститься, и меня пришлось бы снимать пожарной машиной как безумного беглеца за сокровищами мадам Петуховой. Мы постояли внизу, перейдя по мостику ручей. Летом сюда приезжают на шашлыки.
Богатый человек купил эту землю и подарил ее штату Нью-Йорк с тем, чтобы здесь сделали заповедные места отдыха. Мне понравились местные миллионеры и размеры их подарков.
13 января. Вчера, съездили на водопад и по дороге полюбовались озером Каюга, одним из пальцевых озер, возле которого и расположена Итака, вернее она расположена в устье речки, впадающей в озеро. Водопад находился в большом котловане природного происхождения. Видимо произошло опускание почвы небольшого, радиуса 1,5 -2 км участка, по краям видны сколы пород, как на озере Рица. (Нет, скажет мне сын, во второй мой прилет в Америку, ну-ка Ваня, объясни бабушке, откуда здесь эта расселина, и внук важно скажет «это ледник прокопал»).
Я рисовала, а Ваня с родителями лепил снежную бабу, большую слепили, в Дашкин рост.
Внизу расселины были люди, но Сережа сказал, что они не с этого места спустились, а прошли другим путем.
14 января.
Дашка прирабатывает в разных местах. Раз в неделю утром ходит мыть полы в ресторане, два раза в месяц делает общую уборку в частном доме, где она должна проработать пять часов. Платят ей за уборку дома с рук на руки сто десять долларов в месяц, а вот сколько она получает в ресторане, не знаю. Еще у нее есть дед, старик девяноста лет, за которым она ухаживает. Он в здравом уме, передвигается сам, и уход за ним состоит в подаче еды и беседах. Дашка своего деда любит и эту работу делает с удовольствием, а про мытье полов с тоской сказала:
– Я не устаю и мне ерунда помыть эти полы. Но что же я всю жизнь буду только полы мыть?
– Не унывай, – сказала я с ложной бодростью.– Как послушаешь, все семьи на чужбине испытывали трудности, и приходилось не отказываться от любой работы. А потом большинство поднялись, лучше устроились.
15 января. Вчера вечером Иван спросил меня перед сном, глядя на пазл, собранный нами, с изображением детей, катающихся на рыбах:
– А ты любишь играть с рыбками под водой?
Я глубоко задумалась, люблю ли я играть с рыбками под водой:
– Пожалуй, если я спущусь под воду, не я буду играть с рыбками, а они со мной.
Такой же специалист по неожиданным вопросам, каким был его папочка в детстве.
16 января. Побывала у Сергея в лаборатории. Дашка отвезла Сергея и меня, я осталась рисовать одно из зданий университета, а потом, замерзнув, полезла наверх к Сережке. Посредине пологой, но высокой горки мне стало страшно, но я на всякий случай не оглянулась назад и благополучно добралась доверху. Посидела у Сергея, он похвастался своей установкой и деталями, которые сам выточил на токарном станке. Маленькие хорошенькие детали меня очень впечатлили.
Сережка занимается белковыми кристаллами. Они с шефом мечтали изобрести метод, с помощью которого можно было бы легко определять состояние белка в этом самом кристалле, но пока безрезультатно, несмотря на красивую установку.
Потом сынок попоил меня чаем без сахара, пришли его товарищи, один русский, Алеша и англичанин. Англичанину я и пожаловалась на отсутствие сахара, и он мне ответил, и я поняла! что его жена тоже не любит чай без сахара, а они тут его пьют. Я осталась довольна высоко интеллектуальным уровнем своей беседы на английском языке. Не считая английского языка, все здесь напоминало наши химические исследовательские институты, длинные коридоры, небольшие комнаты вдоль коридоров, внутри всё те же колбы, серые приборы, сушильные шкафы, тяги, всё очень похоже.
Заехавшая за мной Дарья предложила пойти в китайский ресторанчик, Сережка настроился на работу и к тому же наелся бутербродов, и с нами не пошел, а я согласилась и, кажется, зря, что-то подозрительна мне эта курица с подливой, которую мы там ели, подозрительна не столько курица, сколько острый и очень жирный подлив.
Сейчас Дарья спит, Ванюшка, придя из школы и ничего не поев (их кормят в школе), гуляет, а я пишу в перерыве между игрой на компьютере.
17 января. Вчера вечером произошла неприятность по моей вине. Позвонила девушка Люда, приятельница Даши, и попросила встретить её, сказала, что она в Бинг Тауне и чтобы ее встретили на автобусной остановке через час, они знают где. Я и передала, как поняла, и они помчались в этот город, а встречать надо было в Итаке, они зря сгоняли 40 миль туда и обратно.
Людочка оказалась миловидной и худенькой женой Пети П., Сережкиного одногруппника и приятеля, с которым я знакома больше шести лет.
В этой молодой семье полная неразбериха. С Людочкой Петя был знаком с детства, потом Людмила собралась замуж, но Петя увел ее от жениха. Людмила, с детских лет восхищенно влюбленная в Петю, ради него сдала кучу экзаменов и тоже устроилась в Корнеле. Петя оказался рядом, в часе езды, и это давало им возможность жить вместе.
Так прошел год, а потом Петр и Людмила решили узаконить свои отношения и вместо того, чтобы тихонько зарегистрироваться в посольстве в Нью-Йорке, помчались летом в Минск и сыграли там пышную свадьбу по всем правилам. После свадьбы Петя отправился в посольство, чтобы получить новую визу взамен окончившейся старой, а ему отказали. Получив отказ, Петр нахамил женщине в посольстве, и она сказала, что пока она здесь работает, Петру визы не видать. И теперь он был в Минске, а Людмила каждые три месяца летала к любимому мужу. Вот и сейчас она возвратилась от него.
Вечерами я пыталась гулять, насколько мне позволяла больная нога, смотрела на здешние дома, возле которых возвышались огромные ели, значительно старше домов.
