Гнездо страха

скачать книгу бесплатно


Вова почувствовал себя вымышленным персонажем невероятно правдоподобного симулятора жизни, в который играли более совершенные существа, уставшие, как и он когда-то, от реальности. На восьмой день, вместо того чтобы слоняться по округе, Вова вернулся домой обгладывать эту тему: "Наверняка этот мир не настоящий, но как тогда попасть в реальный мир? Может, я был рожден не из чрева матери? Может, мои родители, друзья, та девушка приславшая свои фотографии, да и я сам – просто хорошая компьютерная графика? Да и хорошая ли она? Откуда мне знать?" – думал он про себя, а как стало смеркаться – отправился искать ответы на улицах Москвы. Выйдя из подъезда, он почувствовал чье-то присутствие за спиной и почему-то решил, что если идти все время вперед не оборачиваясь, то этот некто его не тронет. И так, практически не сворачивая, он к часу ночи, пришагав в какой-то темный закоулок, услышал звон разбившейся бутылки. Вова не выдержал и обернулся. От увиденного он попятился назад: на него надвигался какой-то отморозок с розочкой в руке. На кармане у Вовы было около четырех тысяч рублей и отдавать их он не собирался. Завязалась драка. Отморозок разбил остатки бутылки о левую руку Вовы и, получив серьезных люлей, остался валяться на асфальте, после чего дерущихся обнаружил человек при исполнении.

– Мог бы и убить ненароком, но, слава Богу, обошлось, когда меня проверили на вменяемость, я понял, что мент был на подстраховке у этого отморозка – заканчивал рассказ мой новый приятель, чтобы посмотреть в глаза которому мне приходилось поднимать голову – мне светило до четырех лет за средние телесные, ведь доказать самооборону в России практически невозможно и если б мать не пошла со мной в ПНД и не наговорила обо мне всякой всячины, я сейчас сидел бы в тюрьме. Что и говорить, я неплохо засрал свою жизнь, как своим бездействием так и поступками. Мораль и трагедия моей истории в том, что проблема, которую я увидел в себе из-за осознания своей ничтожности – это не война, и ее нельзя решить, бросив на это всевозможные средства. Ведь сколько бы денег и я сил я не вкладывал, чтобы скрыть свой комплекс неполноценности, я все равно не понравлюсь той девушке, таким, какой я есть. Потому, что она уже будет видеть другого человека. Я слишком сильно увлекся конструированием собственного образа, который не имел ничего общего с моей реальной личностью. Ведь я простой парень из Москвы и сам, по идее, должен быть проще. Но, знаешь, мне пол жизни говорили: "Подрастешь, будешь смотреть на вещи по-другому ", а я всегда знал, что этого не произойдет, потому что никогда не смотрел туда, куда смотрят все остальные. Я с малых лет хотел стать исключительным и независимым, но, если б я в какой-то момент не потерял себя, я так бы себя и не обрел: Теперь я пишу книгу и у меня вроде неплохо получается, а когда она будет закончена – меня вряд ли можно будет назвать простым парнем. Так что мое мировоззрение не поменялось. Поменялась только стратегия жизни. В то время как раньше я думал: "Если не сделаю ничего необычного в своей жизни, то проживу ее зазря", то теперь я говорю себе: "Главное – не одержать победу, а максимально развить мастерство". И, мне кажется, я понял, что надо и что не надо для этого делать.

Первое время после возвращения Вова пребывал под впечатлением, оставленным строгим режимом. Ему было необходимо выговориться, и я, стараясь отнестись к этому с пониманием, предоставил ему для такой возможности свои уши. Он рассказывал о том, как персонал издевается над больными, бьет, орет на них еще чаще и громче, чем в этом отделении. О том, как больных с повышенной температурой продолжают колоть и выгонять на улицу, пока состояние не станет критическим. О том, что с глупыми больными вообще не считаются. Заболит ли у них живот или появится насморк, скажут: "Ничего страшного , пройдет" и будут таковы. О том, что санитары приходят нетрезвыми на работу. О том, как некоторые становятся "обиженными", прибегая к однополым связям. О том, как приходится спать на простынях с пятнами от ссанины. О том, что в день выдают даже не двенадцать сигарет, как в этом отделении, а всего шесть. Он рассказывал о суровых условиях строгого отделения так, будто уже выписался из больницы.

– Единственный плюс – говорил Вова – в двенашке не приходится выслушивать нытье старух с их устаревшими понятиями о порядке и справедливости. Всего вот этого абсурда, вроде: "Им сколько не говори, они все равно не понимают" или "Мы столько жизней спасли, а они, неблагодарные, так к нам относятся" – процитировал Вова гнусавым голосом – там нет. Там, если кто кого не слушает, в лучшем случае будет облит матом, в худшем -получит по лицу или укол галоперидола кубов эдак восемь. Вообще, здесь отношения с персоналом по накалу страстей можно сравнить с бразильским телесериалом, в то время как двенашка – скорее психологический триллер. Хотя по жанру мне больше нравятся триллеры, сниматься в нем вновь у меня нет никакого желания.

Разговоры о двенашке продолжались до февраля, а в первых числах этого же месяца меня навестила мать, которую я не видел аж с ноября. На столь долгий перерыв у нее были свои причины, но больше меня интересовало, о чем она разговаривала с Александром Александровичем и почему не рассказала мне об их диалогах сразу?

– А я ни о чем и не разговаривала с ним – сказала мама – с чего ты взял?

Уличать мать во лжи у меня не было никакого желания, ведь она всегда была так добра ко мне и, насколько я помню, никогда не действовала мне во вред, поэтому я просто сказал: "Да не, ни с чего, не бери в голову" и сменил тему. Правда вопрос все равно остался открытым, и я при первой же возможности поинтересовался у Вовы, что он думает на этот счет.

– Да не парься – ответил он – возможно, твоя мама рассказала что-то такое, в чем стесняется признаться и соврала.

– Как же не париться , если это может повлиять на отношение врачей ко мне, а, значит и на выписку. Вон твоя мать что-то про тебя рассказала и этого было достаточно, чтобы тебя положили в психушку. А что моя мать может обо мне рассказать, я даже боюсь подумать.

–А тебе есть, что скрывать?

Я задумался.

– Послушай – сбил он меня с мысли – главное, чтоб твоя мать, она ведь у тебя опекун?

– Да она.

– Главное, чтоб она была согласна следить за тобой на воле, а остальное – не важно. Ведь выписка зависит не столько от врачей, сколько от удачи. Я лично был свидетелем того, как мужика с двойным убийством выпустили через три с половиной года, один педофил тут с шестью эпизодами за четыре ушел, а ведь бывает и за голимый косяк с травкой шесть лет держат, так что делай выводы – Вова почесал пальцем правую бровь, немного помолчав – Да, попасть сюда легко, а вот выйти – сложно. К слову я заметил, что парадные врата в больницу узкие – легковушка еле втиснется, а служебные – широченные, можно стометровку успеть пробежать, пока они закрываются. Мне, кстати, не раз приходила мысль смыться таким образом, только ведь поймают, отправят на спец интенсив, а потом заколют еще сильнее, чем в двенашке, – остановившись под деревом после очередного прогулочного круга, мой собеседник закурил сигарету. – С того момента, как тебя признают больным, врачей уже не интересует, чем ты руководствуешься в своих действиях, если преступаешь закон, в любом случае будут лечить. А ведь для многих лечение превращается в мучение, конечно, не без участия врачей, но все же стоит боятся скорее себя и своей болезни, чем их или собственных родителей – Вова сделал паузу на две затяжки и продолжил – В целом , по слухам , в этой и подобных больницах все становится только хуже и хуже. Выписывают реже, режим становится строже, все больше экономят на нашей кормежке, на препаратах, на ремонте, а ведь этой психушке уже более ста лет, не будет же она стоять вечно…Что ты на этот счет думаешь, а, Джон?