скачать книгу бесплатно
Вот по «коридору Маккензи» или же вслед за постепенно таявшими ледниками Кордильерского ледяного щита племена первобытных охотников и вырвались на оперативный простор американского континента.
Именно с их появлением на этих просторах и связаны знаменитые загадки культуры кловис.
Культура кловис
Эта культура получила своё название благодаря городу Кловис (местность Льяна-Эстакада) в штате Нью-Мексико, где впервые были обнаружены следы её присутствия.
Одна из загадок культуры кловис – в том, что период её распространения совпадает по времени с одним из самых массовых в истории Америки вымиранием животных.
Люди кловис были одними из первых насельников североамериканского континента. К определяющим признакам их культуры относятся очень тщательно изготовленные наконечники дротиков и копий, имевшие характерную технологическую особенность – жёлобообразные сколы у основания наконечника, что облегчало его насаживание на древко. Некоторые исследователи, такие как С. Васильев, считают эту особенность «первым чисто американским изобретением».
Артефакты культуры кловис.
Другой загадкой культуры кловис было её мгновенное (по доисторическим меркам) распространение по обоим американским континентам. Наконечники, относящиеся к этой культуре, были найдены в Нью-Мексико, Флориде, Техасе и даже в Патагонии. Складывается впечатление, что люди, пройдя узкое горло ледникового коридора, молниеносно расселились по материку.
Некоторые исследователи активно обсуждают идею о «блицкриге», с которым люди кловис прошли по американским континентам, уничтожая наиболее значимых представителей фауны – мамонтов, мастодонтов, верблюдов, лошадей, а попутно и крупных хищников. Как и всякому теоретическому умствованию, идее «блицкрига» не хватает фактической «подкладки», впрочем как и её оппонентам: те рассуждают о различных происходивших синхронно катаклизмах – от глобальных изменений климата до таинственных эпидемий. Но, поскольку времена были древние, а дело тёмное, цена что тем, что другим умопостроениям примерно одна.
Но то, что время достижения человеком основной части американского материка и массового вымирания животных совпадает, является историческим фактом.
Сторонники гипотезы доисторического «блицкрига»[3 - Пока умозаключения не имеют под собой прямой «доказательной базы», как принято говорить у следователей, цепь умозаключений называют гипотезой, а не теорией!] утверждают, что проникновение человека на территорию Северной Америки впрямую вызвало резкое сокращение числа видов крупных млекопитающих на этом континенте.
Но позвольте!
Вселение первобытных племён на американский континент с изолированного плацдарма на Аляске было напрямую связано с таянием Кордильерского ледяного щита, а значит и со столь же глобальными климатическими изменениями, которые должны были сказаться на американской мегафауне гораздо заметнее, чем заселение континента немногочисленными, хотя и достаточно активными хищниками.
Преимущественным видом деятельности людей кловис была охота. Охотиться им, судя по всему, помогало и то обстоятельство, что местная фауна не была приспособлена к встрече с таким агрессивным и всесторонне развитым хищником. Скорее всего, первые столетия своего пребывания в Америке люди как раз и пользовались «неведением» её прежних четвероногих обитателей.
Никакой эффект «сверхубийства» (overkill) не может объяснить столь массового исчезновения крупных млекопитающих, которое произошло в тот отрезок истории. Здесь есть множество аргументов: и очевидная немногочисленность людей, и низкий репродуктивный уровень человеческого племени (конечно, можно предположить, что все женщины начали рожать двойни и тройни, но нельзя сбрасывать со счетов высокий уровень детской смертности, неизбежный при отсутствии медицины), и невысокие охотничьи способности наших предков, не позволявшие им без потерь успешно убивать самых крупных млекопитающих Великих равнин. Не стоит забывать ещё и тот факт, что именно в Северной Америке древние люди должны были конкурировать с двумя самыми крупными и, вероятно, смертельно опасными для человека видами крупных кошек – смилодоном (в просторечии саблезубый тигр, Smilodon populator) и так называемым ужасным львом (он же американский лев, Panthera leo atrox).
Необходимо также добавить, что даже спустя десять тысяч лет после своего распространения по материку (то есть в момент появления европейцев) коренные (теперь уже) американцы заселяли страну с очень невысокой плотностью, а на бескрайних просторах Запада понятие земельной собственности у них фактически отсутствовало. Это тоже говорит об очевидной избыточности охотничьих ресурсов и достаточной сложности их добывания.
Охотники на мамонтов
Культуры первобытных охотников с обеих сторон Берингова пролива описаны достаточно хорошо. И здесь нам самое время вернуться к вопросу, а точно ли эти люди были «охотниками на мамонтов».
Археолог Александр Лебединцев усмехается в усы:
– Интересный вопрос. Мы совершенно точно можем доказать, что на Северо-Востоке одновременно жили и мамонты, и люди. Но у нас нет однозначных свидетельств, что люди использовали мамонтов в пишу или мамонты занимали значительное место в их материальной культуре. То есть, конечно, можно увидеть силуэт мамонта в округлой гальке, подобранной на территории стоянки, или объявить мамонтами похожие на шашечки костяные кругляшки. Но понимаете, давно всё это было, никто нам об этом не расскажет.
Рассказать – не расскажет. Но вот что любопытно. На раскопках стоянок, сделанных известным археологом Мочановым на Алдане и Лене, находили кости мамонтов, причём в изрядном количестве. На втором месте по встречаемости – кости бизонов, лосей, оленей, лошадей. Но…
Здесь мы встречаемся с одним из крупнейших «но» археологии…
В некотором роде любое научное исследование сродни поискам часов под фонарём с неизменным объяснением, что «там светлее».
Это объяснение вызывает смех, но по сути оно не абсурдно, ибо там, где фонаря нет, что-либо найти вообще невозможно. Так и здесь: мы имеем дело с сохранившимися останками животных.
А наибольшие шансы сохраниться – именно у останков животных крупных, более того – гигантских… А уж если эти гигантские останки ещё и состоят из материала, неизмеримо более устойчивого к разложению, нежели трубчатые кости, – скажем, из…
Из чего-то, напоминающего слоновую кость…
А теперь смотрим другими глазами на перечень находок, сделанных археологами на якутских стоянках.
«Определимые кости принадлежали мамонту – 4 (из них 3 – обломки бивней)»; «определимые кости принадлежали мамонту (7) – все они представлены обломками бивней»; «определимые кости принадлежали мамонту – 671 (все они представлены обломками бивней)»…
Скелет мамонта,
А чем были бивни мамонта для первобытного человека, как не уникальным (и в придачу податливым в обработке) материалом для инструментов – наконечников копий и стрел, игл, заколок? Своеобразной «пластмассой» палеолита!
Только такой пластмассой, которую можно было найти при случае на отмели или даже добыть. Поэтому логично предположить, что бивни мамонта и изделия из них играли в жизни первобытных народов немалую роль. Их в той или иной степени берегли, таскали за собой. Случалось, что оставляли на стоянках или теряли там же…
Так что обилие костей мамонтов (в частности, обломков бивней) на палеолитических стоянках может быть легко объяснено:
а) более высокой по отношению к другим костным останкам сопротивляемостью «слоновой кости» воздействиям внешней среды;
б) использованием материала бивней для изготовления орудий;
в) и как следствие этого – целенаправленным сбором бивней павших животных и складированием их в стойбищах.
И кто сказал, что обилие бивней мамонта или даже их костей свидетельствует о том, что именно эти животные были главным источником питии бродячих охотников палеолита и неолита?
Когда специалисты-археологи, такие как Н. Диков, говорят о «кризисном состоянии» охоты на мамонтов и переходе в связи с этим на более мелких представителей фауны, это, как правило, ничем не подтверждается.
Установить хотя бы какое-то подобие истины в истории человечества в дописьменный период – задача как неблагодарная, так и забавная одновременно. Дело в том, что у нас нет ни относящихся к тому времени устных свидетельств, ни значительных памятников архитектуры. Мы можем судить о жизни наших пращуров лишь по плохо сохранившимся предметам повседневного быта, причём сам этот быт для нас является загадкой. Таким образом, учёные попадают в заколдованный круг: они объясняют значение предметов, исходя из собственных представлений о том, какой могла быть жизнь неизвестных им людей в неизвестных им условиях…
Кроме того, свидетельством ограниченности влияния человека на «мамонтовую фауну» Севера может служить то обстоятельство, что мегафауна в Африке, которая продолжала оставаться густо населённой людьми, отлично сохранилась до самого появления в ней европейцев с огнестрельным оружием.
Стоит также заметить, что практически одновременно с волосатыми слонами – мамонтами и мастодонтами – и «примкнувшими к ним» в массовом сознании шерстистыми носорогами с северных равнин приполярных областей пропали такие широко распространённые животные, как сайгаки и дикие лошади, а также некоторые виды антилоп и оленей. Часть из них исчезла повсеместно и потеряна безвозвратно, а некоторые другие виды сохранились на территориях с более тёплым климатом или в принципиально иных условиях, как, например, лесные зубры в Европе.
В принципе, был проведён исчерпывающий анализ (исчерпывающий – в том виде, в каком он возможен для современной науки), касающийся массового исчезновения некоторых видов плейстоценовой фауны. Он подготовлен П. Кочем и А. Барновски в 2006 году и опубликован сразу в нескольких американских академических изданиях.
Американские исследователи для начала обратили внимание на то, какие роды вымерли на одном континенте, но при этом выжили на остальных.
В наименьшей степени пострадали Африка и Северная Евразия. На территории Африки – общепризнанной колыбели человечества, где плотность населения всегда была одной из самых высоких в мире, – вымерло семь родов млекопитающих, три из которых выжили на других континентах, при тридцати восьми сохранившихся родах. В Северной же Евразии насчитали всего четыре вымерших рода крупных зверей, при том что общее число сохранившихся форм плейстоценовой фауны – семнадцать.
Более значительно пострадали Австралия (количество вымерших родов там составило четырнадцать при всего двух выживших) и Северная и Южная Америки (вымерло – двадцать восемь и тринадцать, выжило – сорок восемь и десять соответственно).
Здесь, правда, как и в научно-популярных статьях, есть элемент лукавства. Дело в том, что количество видов мелких млекопитающих, вымерших за этот же период, в несколько раз превышает количество исчезнувших в это время видов мегафауны. Что само по себе ставит под сомнение идею об антропогенном воздействии человека на популяции крупных млекопитающих.
Одновременно с человеческим вселением в приполярных областях Северного полушария произошла географическая революция. За несколько тысяч лет исчезли обширные травянистые высокопродуктивные равнины, на их месте широко раскинулись волны Северного, Восточно-Сибирского, Чукотского и Берингова морей.
Исследователи полагают, что ключевыми словами при анализе вымирания крупных растительноядных животных будут не «исчезли равнины», а именно «исчезли травянистые равнины».
Здесь мы сталкиваемся с феноменом: несмотря на то что тропический лес, сельва, тайга выглядят в плане растительности весьма внушительно, все они не могут соперничать по общему росту биомассы с травянистыми равнинами. Будь то хоть саванна, хоть монгольская степь, хоть степь прикаспийская. Рискую показаться тривиальным, но дело в том, что трава растёт…
И даже после того, как съедается, – тоже растёт. И даже после того, как сгорает, – всё равно растёт. Поэтому подобные территории и дают наивысший прирост растительной массы за тёплый период.
Череп шерстистого носорога.
Почему мамонту не прокормиться в современной тайге и, тем более, в тундре Северной Европы, Сибири и Америки, замечательно рассказывает учёный-палеонтолог Кирилл Еськов, которому и даю слово:
«Злаки с их стеблем-соломиной обладают, в отличие от большинства трав, не верхушечным, а вставочным ростом: если отъесть у них верхушку, они начинают лишь быстрее расти. В некотором смысле травяной биом подобен волшебному горшочку из сказки братьев Гримм – чем больше ту кашу ешь, тем больше её становится. Именно поэтому в степях растительноядные животные (копытные, грызуны, саранчовые) могут без вредных для экосистемы последствий одномоментно изымать до 60 % растительной биомассы – цифра, совершенно немыслимая для лесных сообществ наподобие нашей тайги или того же тропического леса. Вот и выходит, что фотосинтезирующей биомассы в степной экосистеме в каждый отдельный момент вроде бы и немного (по сравнению с лесами), но за счёт высокой скорости её прироста можно прокормить гораздо больше (чем в лесах же) копытных и хищников – вспомните знакомые всем нам по телепередачам „В мире животных“ картины африканских саванн или неисчислимые стада бизонов в распаханных ныне прериях…
Так вот, одним из таких высокопродуктивных травяных биомов во времена Великого оледенения были холодные сухие степи, окружавшие ледниковый щит. Этот исчезнувший ныне ландшафт получил название „тундростепь“. Термин возник оттого, что тамошняя фауна (её так и называют – „мамонтовая фауна“) представляла собой странную смесь: часть её сохранилась в современной тундре (северный олень, овцебык), часть – в современной степи (сайгак, бизон), а часть (мамонт, шерстистый носорог, пещерный лев, саблезубый тигр) была характерна лишь для этой экосистемы и исчезла вместе с ней.
…В эпоху оледенения, когда колоссальные количества воды оказались заморожены в ледниковом щите (создававшем к тому же устойчивый антициклон, что дополнительно иссушает климат), эти сухие степеподобные ландшафты распространились на огромные площади. При наступившем же 10–12 тыс. лет назад потеплении, когда ледниковый щит растаял, отступив до примерно нынешних его границ, климат стал гораздо более влажным. Место тундростепей заняли тундра современного типа и северная тайга, где основу растительного покрова составляют не злаки, а мхи, которые практически несъедобны для большинства животных; изолированные же пятнышки горных „реликтовых степей“ просто неспособны прокормить популяции копытных и хищников, составлявших „мамонтовую фауну“».
Здесь, правда, надо отметить, что злаковая тундростепь, вероятно, мозаично переплеталась с гораздо более бедными биотопами тундрового типа. Ничем иным нельзя объяснить одновременное соседство в мамонтовой фауне таких видов, как дикие лошади, бизоны, северные олени и овцебыки.
Мы сможем наглядно представить себе охоту на мамонтов и других крупных представителей мегафауны, если обратимся к опыту примитивных племён африканского континента, которые до самого недавнего времени занимались собирательством и добычей диких зверей.
Должен заметить, что охоту и собирательство у большинства африканцев с незапамятных времён заменили скотоводство и земледелие. Но немногочисленные общины и даже целые народности, жившие охотой, на территории континента остались и поныне.
Сразу надо оговориться: охотились уже с помощью оружия с металлическими наконечниками. Правда, металл большинства орудий африканцев был мягким и довольно низкого качества, поэтому вряд ли с помощью подобного оружия можно было добиться лучших результатов.
В большинстве своём слонов убивали двумя способами: их или загоняли в специальные траншеи, где добивали сверху копьями, или ловили в ловчие ямы с копьями, врытыми в дно. На сооружение этих ловушек уходило много времени и сил, а их эффективность была невысокой. Звери вскоре меняли пути своих перемещений, а при всех неоспоримых достоинствах ловчих ям или траншей-ловушек их невозможно перевозить с места на место.
В современной русскоязычной популярной литературе довольно часто упоминается такой интересный способ охоты на слонов, якобы принятый у пигмеев Центральной Африки:
«Всем видам добычи пигмеи предпочитают слонов – мяса в гигантской туше хватает на всю деревню. Пигмеи идут по лесу в полном молчании, стараясь, чтобы ни одна веточка не хрустнула у них под ногами. Выследив слона, они преследуют его иной раз по нескольку дней, питаясь лишь съедобными растениями. Нужно дождаться, когда животное заснёт, лишь тогда можно напасть на него. Главная задача охотника – попасть стрелой в сухожилие под коленом задней ноги гиганта. Когда обезумевший от боли слон бросается на стрелявшего в него человечка, второй охотник, подкравшийся с другой стороны, стреляет ему в другую ногу. Если обе стрелы достигли цели, животное падает, и тогда охотники ножом отрезают ему конец хобота. В течение нескольких минут истёкший кровью слон погибает.
…Существует и другой способ охоты, но им как более опасным пользуются редко. Охотники берут с собой в лес копья с длинными древками и наконечниками, зазубренными по краям. К древку привязана верёвка. Копьё, втыкаясь в тело слона, не может выпасть из раны – не позволяют зазубрины, длинное древко и верёвка цепляются за кусты и ветки деревьев, и наконечник раздирает рану до тех пор, пока животное не погибает, истекая кровью».
Должен сказать, что мне не удалось найти первоисточник этого описания в исследовательской литературе. Так что, скорее всего, это один из трюков современной рекламной индустрии, призванной развлекать и одновременно завлекать читателя и будущего туриста.
Джон Хантер, охотившийся в лесах Итури вместе с пигмеями, говорит лишь о добывании слонов с помощью разнообразных ловушек, в частности ловчих ям. В современных обзорах охоты пигмеев на слонов, например в замечательной статье А. Кёлера «Об обезьянах и людях», вышеупомянутый способ охоты на гигантских млекопитающих не упоминается. Несмотря на то что автор подробно рассказывает о значении охоты на слонов в повседневной жизни центральноафриканских пигмеев, там упоминается, что сразу после знакомства с огнестрельным оружием бака (пигмеи) переняли навыки его использования у пришельцев и продолжают по сей день добывать серых гигантов с его помощью.
Поэтому вышеприведённое описание с подрезанием сухожилий я склонен отнести к рассказам из области «А раньше были такие богатыри, что они брёвнами крепости закидывали». При этом вполне допускаю, что в «доогнестрельные» времена столь жестокий способ охоты на слонов мог применяться, но отнюдь не в массовом порядке, а скорее как единичные случаи. Да и зачем – при наличии ловушек, которые намного безопаснее?
Кроме того, как бы то ни было, слоны в местах обитания пигмеев после таких охот уничтожены не были. Напротив, именно туда и переместилась некоторая часть популяции толстокожих гигантов из саванн после освоения последних европейцами с огнестрельным оружием.
Известный немецкий натуралист, путешественник и охотник Ганс Шомбургк писал об охоте на слонов у южноафриканских племён следующее:
«Вождь Какуа рассказал мне, как люди его племени охотились на слонов в те времена, когда огнестрельное оружие было недоступно для негров. Использовались два способа. В первом ключевую роль играли, как ни странно, собаки. Специально обученные своры выпускались на одинокого слона. Возмущённый внезапным нападением нахальных шавок, гигант останавливался и пытался разметать их хоботом или растоптать; собаки уворачивались, и слон вертелся на месте. В то время охотники, пользуясь тем, что внимание огромного животного отвлечено, подкрадывались к нему сзади и вонзали копья в слоновье брюхо, стараясь загнать их как можно дальше. Сразу убить слона таким образом удавалось редко, и обычно каждая охота стоила жизни одному-двум людям.
Второй способ, более быстрый и безопасный, позволял охотиться даже на слона в стаде. Оружием снова служило копьё, но особого рода: к прочному месту приделывали широкий железный наконечник метровой длины, с остро отточенными краями. На другом конце копья закрепляли груз – тяжёлый деревянный чурбак или большой камень. Охотники со своим страшным оружием заблаговременно занимали позицию на высоком дереве. Когда слон оказывался под ними, люди направляли копьё в цель и общими усилиями метали его, стараясь попасть в шею или под лопатку. Обезумев от боли, слон с рёвом кидался прочь, но торчавшее в нем копьё погружалось всё глубже и вскоре поражало жизненно важные органы. Даже если бросок бывал не совсем точен, животное очень быстро погибало от потери крови. Жестокие способы, спору нет.
И всё же, пока применялись только они, стада слонов были во много раз больше, чем теперь, когда у чёрных племён в изобилии появились ружья».
Вне зависимости от применяемых орудий охоты – с каменными наконечниками или без – охота на слонов требовала от племени значительной концентрации человеческих ресурсов, много времени и, безусловно, удачи. Без которой охота и не охота вовсе.
Лично я склонен полагать, что куда большим успехом пользовались у наших мамонтоядных предков массовые охоты с загоном крупных млекопитающих (скорее, их групп: одиночки, как правило, более устойчивы к попыткам демонстрационного воздействия, иначе не выжили бы) в некие естественные ловушки.
Охоты такого рода описаны повсеместно – от Вайоминга до Пиренейского полуострова. Естественными ловушками нашим изобретательным пращурам служило абсолютно всё – от горячих фумарол до скалистых обрывов, оврагов и болотистых топей. Однако все перечисленные методы могли быть действенными лишь при довольно большой плотности популяции этих животных.
Хижины из мамонтовых костей
На пиренейском нагорье Гвадаррама К. Хоуэлл раскопал несколько лагерей охотников на слонов, датированных возрастом около 400 000 лет. Он предположил, что эти люди загоняли гигантских животных в болота, а потом закалывали обессиленных гигантов самыми примитивными орудиями – копьями с обожжёнными концами. Кое-какие орудия убийства они подготавливали и на месте – из бивней и костей убитых ранее животных. В качестве средства устрашения они применяли огонь, поджигая окрестные траву и кустарники. Интересно, что основания хижин у племён Гвадаррамы были сложены из черепов и костей ископаемых слонов. Очень похожую архитектуру имели жилища древних племён Южнорусской равнины, которых тоже называют «охотниками на мамонтов»[4 - Охотники Гвадаррамы не были нашими прямыми предками, а являлись боковой, тупиковой веткой развития человечества, поэтому их распространение в Южной Европе никак не стыкуется с приведённой выше схемой расселения предков современных людей.].
Строения из мамонтовых костей – явление настолько необычное и редкое, что потребует нашего более пристального внимания.
Вероятно, первые хижины, сложенные из мамонтовых останков, удалось обнаружить на территории Моравии, в современной Чехии, в 80-х годах XIX столетия. Тогда археологи просто приняли их за завалы мамонтовых костей. Подсчёты говорили, что там были раскопаны костные останки девятисот-тысячи мамонтов! В 1893–1902 годах на окраине Киева была найдена Кирилловская верхнепалеолитическая стоянка. Во время раскопок разрушили три стоящих в ряд жилища из костей мамонтов. В 1908 году близ села Мезин севернее Чернигова раскопали поселение с изрядным количеством мамонтовых костей. А в начале 50 – х годов XX столетия археологи вдруг поняли, что имеют дело с интереснейшим феноменом: из костей хоботных гигантов нашими предками строились настоящие хижины площадью пятнадцать – двадцать пять квадратных метров и высотой два с половиной метра!
Каркас хижины из костей мамонта.
Выдающийся исследователь ископаемой фауны (а также страстный и опытный охотник) Н. К. Верещагин рассказывает в своей книге «Записки палеонтолога»:
«Большинству из исследователей был малопонятен источник, из которого брались кости для сооружения хижины. И. Г. Пидопличко считал, что весь строительный материал был результатом охоты, во время которой было уничтожено целое стадо мамонтов. Однако в то же время он отметил, что материал „хижины“ разновремёнен, да ещё частично погрызен хищниками до того, как был он использован для постройки. В древности, предполагал он, нечем было расчленять деревья, и поэтому для стройки использовался подручный материал – кости и черепа охотничьих животных. Однако таскать к стоянке тяжёлые вонючие черепа, а затем и жить среди них вряд ли доставляло большое удовольствие. Не вернее ли, что где-то поблизости находилось природное „кладбище“ десятков и сотен мамонтов, погибших и погибавших от наводнений, и полностью мацерированные и подсохшие черепа выбирались оттуда?! Ведь такой принос трупов мамонтов мог совершаться ежегодно древней Десной. В устье мезинского оврага или в ближайшей старице могли каждой весной скапливаться туши волосатых гигантов, забитые туда волной».
Это предположение подтверждается наблюдениями, сделанными зоологами во время ледостава на реках Восточной Сибири. Исследователю В. И. Домничу на пятидесятикилометровом отрезке реки Омолон удалось обнаружить полтора десятка лосей, провалившихся под лёд и замёрзших во время ледостава. Крупный зверь, переходя по тонкому льду через реку, проваливался и безуспешно пытался выбраться на хрупкую, постоянно обламывающуюся ледяную кромку. В итоге животное выбивалось из сил и, находясь в ледяной воде, замерзало и тонуло.
Вполне возможно, что на больших реках нечто подобное происходило и с представителями мегафауны – мамонтами и шерстистыми носорогами. А уже потом кости этих зверей были оприходованы нашими предками как каркасы долговременных жилищ.
Надо сказать, что при раскопках этих хижин археологи обнаружили и такое чудо-оружие, при взгляде на которое мысль об успешной охоте на мамонтов уже не казалась столь невероятной.
Это были длинные (до 50 см в длину и 25 мм в диаметре) наконечники копий, сделанные из бивня мамонта. Возможно, именно они и увенчивали пики, которыми добивали попавших в ледяные ловушки мохнатых гигантов.
«В 1970 г. академик И. Г. Пидопличко пригласил меня на раскоп второго межиричского жилища, обнаруженного при помощи бурения рядом с первым. В раскопе 25 на 10 м на глубине 3 м виднелось тщательно расчищенное сооружение из черепов и трубчатых костей мамонтов. Это второе сооружение было явно беднее первого, так как здесь было установлено по окружности только 18 черепов мамонтов…Перед нами вновь встала загадка об источнике огромного количества костей. Костяные комплексы располагались на первой террасе в месте слияния небольших речек Росавы и Роси и в 12–15 км от долины Днепра. Быть может, и в широких долинах Росавы и Роси тоже случались катастрофические наводнения, топившие носоруких гигантов. А может быть, всё было гораздо проще. Стада мамонтов переходили по коварному льду речек, и часть зверей регулярно погибала в крошеве льдин. Древние межеричи могли и сознательно загонять своих кормильцев на лёд. Барахтавшихся среди льдин и замерзающих мамонтов было уже нетрудно приколоть копьями с наконечниками длиной 50 см из шильев мамонтовой кости. Вот только вытащить на лёд и съесть удавалось не всех зверей. Не было тракторов и лебёдок».
Хижины с каркасом из мамонтовых костей встречаются достаточно часто. Подобные сооружения были найдены и на юге Сибири – при раскопке стоянок Мальта и Буреть, а также Ачинского городища.
Как раз стационарный характер «мамонтовых городищ» свидетельствует против гипотезы о том, что именно люди сыграли решающую роль в исчезновении мамонтов. Любой охотник знает, что если в каком-то месте регулярно добывать крупную дичь, можно истребить её практически полностью. Оставшиеся в живых животные станут гораздо осторожнее, откочуют за пределы радиуса действия охотников стойбища, изменят маршруты миграций и т. д. И как это увязывается со сроками функционирования «мамонтовых хижин» – примерно от трёх до двадцати лет?
Поэтому я (как охотник, убивший сотни крупных животных) склонен полагать, что влияние наших предков на мегафауну отнюдь не было столь масштабным. Наши предки охотились по преимуществу на зверей средней весовой категории: оленей, быков, бизонов и лошадей.
Первое оружие
Каким же оружием пользовались наши предки во время первого (и по сути – единственного настоящего) покорения планеты Земля?
Основным оружием первопоселенцев северных лесов и тундры были уже упоминавшиеся прямые палки с обожжёнными концами – протокопья.
Древние рубила.
Позднее к палкам кожаными ремешками начали крепить рубила, то есть охотники приняли на вооружение каменные топоры. Этот вид орудий просуществовал практически неизменным до наших времён – ещё сегодня на Колыме можно встретить пни, срубленные каменными топорами юкагиров два столетия тому назад.
Следующей стала попытка увеличить радиус поражения имеющегося оружия. Этим путём человечество продолжает двигаться и по сей день. Судя по всему, первыми в ход пошли палки для метания дротиков. Затем настал черёд пращи и уже впоследствии – лука (примерно десять тысяч лет назад). Причём лук в течение очень длительного времени оставался крайне несовершенным оружием, пригодным лишь для добычи мелких животных и птиц.
Дрото- и копьеметалки были в употреблении у северных народностей вплоть до начала XX века. Сегодня подобные орудия (они называются вомёра) используются австралийскими племенами.
Интересно, что ещё в начале XX столетия аналогичный снаряд использовался аборигенами Анадырского края для добывания линных птиц.
«…Основным орудием этой охоты являлась шатина. Местные жители произносили это название как сатина, или сачина.
Мне удалось ещё приобрести этот пережиток старины. Устройство его несложно и состоит из двух частей: собственно шатины и доски. Первая представляет собой длинную, до 2,5 м длиною, и довольно тонкую лиственничную палку, обязательно без сучков, чтобы не сломалась. На её конце укреплено одно центральное копьё и, несколько назад, три боковых („зубки“). Эти копья, или „зубки“, сделаны из железа, имеют вид полустрелы и хорошо заточены. Чтобы они не шатались, для большей прочности конец этот туго обмотан тонким шнуром. На противоположном конце шатины забит небольшой проволочный штифтик. Будучи брошенной вертикально в воду, шатина становится вертикально, так как конец с металлическими зубьями тонет.
За торчащий из воды конец палки удобно схватиться рукой. Доска представляет собой подставку для метания шатины в виде желобка, замыкающегося выступом на её переднем конце. Она подставляется под задний конец палки, который упирается в упомянутый выступ, причём штифтик входит в углубление, соответственно сделанное в выступе. Охотник, собираясь метать шатину, поддерживает её в средней части поднятым предплечьем левой руки, а правой рукой быстро толкает задний конец её с помощью доски», – пишет в 1939 году известный орнитолог Л. А. Портенко.
Аналогичные устройства, сделанные по образцу дротометалки Мезоамерики (атлатля), используются в наши дни как спортивный снаряд. Так что мы на практике можем судить об их эффективности. Экспериментальным путём доказано, что физически подготовленный человек среднего телосложения простым броском вполне способен поразить цель размером с небольшого подсвинка на расстоянии до пятнадцати метров. Для снаряда, брошенного с помощью дротометалки, это же расстояние увеличивается до тридцати пяти метров. Вероятно, именно эти приспособления, а не примитивные луки были основным метательным оружием первобытных охотников. Тем более что именно наконечники дротиков наиболее часто находят на первобытных стоянках.
