banner banner banner
Вдавив в висок ствол авторучки. Последний советский поэт
Вдавив в висок ствол авторучки. Последний советский поэт
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Вдавив в висок ствол авторучки. Последний советский поэт

скачать книгу бесплатно

Исчезла бочка – шесть копеек квас.
И дворик наш- он перекроен весь.
На месте горки – пустота сейчас.
Я на углу немного постою,
Где ждал ее и ожиданьем жил.
Здесь все не так, и я не узнаю
Места где рос, учился и любил.
А так хотел природу обмануть:
Обратно в детство, в юность, в старый дом…
Ни наверстать, ни встретить, ни вернуть.
Да даже вспоминать – и то с трудом.
Ну вот и все – довольно бередить,
Что смог – нашел, пора и чести знать.
Ком в горле встал – никак не проглотить,
Ни выплюнуть – с собой придется брать.
Что ж, будем жить, надеясь и крепясь,
В чужой стране, неся за годом год,
Еще по православному крестясь,
Но говоря уже: «Du, Lieber Gott!»
Притормози – послушаю Иртыш,
Пусть чайки память криками сотрут…
А вот теперь, родимый, поспеши!
Пока сердчишко не осталось тут…

Лист осенний упал на плечо,
Как погон, как награда «За труд».
Словно жизнью оплаченный счет
За огонь, что еще не потух.
За глаза, что огнем тем горят,
За тепло и за Бога в душе.
Да еще две горсти серебра
От щедрот пересыпано мне.
Откупорю бутылку вина,
Подниму – за звезду на плечо!
Пей со мной – по бокалу, до дна.
Я живу и настроен – еще!
Я пока не объездил весь мир,
Я хочу еще больше дорог.
Не устал от вина и любви.
Оплачу – присылайте листок!

Давным давно, в отарской пыли,
Когда «вся юность в сапогах»,
Нам кирпичи за счастье были-
Ведь можно спать на кирпичах!
И в перерыв – на стрельбах дальних,
Счастливчик – кто хоть два добыл,
Один для тени – вертикально,
Другой – подушкою служил.
И сон был сладким, крепким, скорым.
Хотя по времени – пустяк.
Теперь – матрас, подушки, шторы…
И хрен уснешь… И спишь никак…
Так дело видно не в заботах,
Что ночи превращают ад,
И не в годах, и не в работах…
Верните мне тот силикат!

Ты играла со мной, как с собачкой,
На коротком держа поводке,
То манила теплом, то иначе —
Туз обиды скрывала в руке.
То замужняя, то холостая,
То мила, то как лед холодна.
И костер наш, все реже пылая,
Вдруг потух и остыла зола.
Я очнулся, вокруг осмотрелся,
Сплюнул зло – и ушел стороной.
Я игры и притворства наелся:
Одному лучше быть, чем с такой.
Время ранит и время же лечит,
Дни стежками все раны зашьют…
Я потом, через годы и встречи
Получил и тепло и уют.
А тебе за одно благодарен:
Не сожги я тогда все нутро,
Как бы я оценил, дорогая,
Что сейчас мне судьбою дано?!!

Ветер восточный, и буйный, и пыльный,
Моравских долин и силезских равнин,
Мне показался сегодня ковыльным,
Пойменным, диким, до боли родным.
Шляпу срывая, глаза запорошил,
Наглый и теплый, весенне-живой,
Вдруг закружил, подтолкнул, растревожил
Да разыгрался, как в мячик, с душой.
Скоро, ах, скоро, потянутся клинья,
Ветер устав от меня и со мной,
Снимет слезу и на лапе утиной
Ее переправит курьером домой.
Где-то на пойме, в звенящей протоке,
Там, где венчался с осокой камыш,
Спустится стая, закончив дорогу,
И станет немного соленей Иртыш.
Это и все, что вернется обратно:
Капля слезы – эмигрантский привет.
Только как знать? Может эта вот капля
Вся – квинтэссенция прожитых лет.

Приснилась быль: отец «бычок» откинул,
Открыл футляр, достал аккордеон,
Развел меха, слегка ссутулив спину —
И в звуках вальсов растворился дом.
Играл и пел, усталости не зная.
Вечерний двор, июньское тепло,
Заполнил все от края и до края,
Затихли окна, смолкло домино.
Закрыв глаза, прильнув к мехам щекою,
Затягивал мелодии корсет
И в музыку, как в омут с головою,
Кидался сам – и мы за ним во след.
Вот я проснулся в этом давнем свете —
Запавших в душу редкостных минут.
Отец ушел, и где теперь соседи?
А этот вальс и этот миг – живут.
Когда придет пора – и мне на выход,
Пусть этот свет останется со мной,
Мелодия двора играет тихо,
Да батя встретит – чуточку хмельной…

Алма-Ата, мой город дорогой,
Моя вторая Родина и гордость.
Твой образ свеж, и он всегда со мной:
В моей душе прописанная повесть.
Конечно жаль, что нам не воротить,
Ни арыки с чистейшею водою,
Ни тот разъезд, где довелось служить.
Ни яблочный дурман над головою…
Курсантов -погранцов усталый бег,
Уже под вечер, и не строем даже…
Безумно вкусный деревенский хлеб,
Те караваи, на развес, в продаже…
В амфитеатре летнего кино,
Унизана мальчишками ограда.
В зеленом рынке, словно домино,
Ряды черешни, яблок, винограда…
Два дуба, как два стража у ворот,
Шептались с арыками спозаранку,
Кидали желуди, как чеки за проход,
А я с них резал венички для баньки…
А тот шашлык, под уксус и с лучком,
Парк Горького, пруды с катамараном,
На Кок-Тюбе – палатки с кумысом…
И запах льда в Медео утром ранним…
Все это и теперь живет во мне-
Все парки, скверы, улицы и лица.
Столица для меня – в Алма-Ате,
А Мюнхен это как эрзац-столица!

«Давай, старик! Ты свой, ты немец!
Zum Wohl!» и кружкой стук об стол.
Хмельной поток в приправе пенной,
Колбаски, кнёдли, разговор…
Чтоб стать своим в далеком крае
Не просто жить немало лет.
Я жизни стиль перенимаю,
Как старый местный диалект.
Пришлось немало потрудиться,
Сменить язык и внешний вид…
Мне б по-хорошему – гордиться!
Горжусь… А сердце все болит…

А когда я уйду, то за мной не придет ангелочек:
Кто такой я и чем заслужил в скорбный путь красоту?
Словно чачи стакан, мне ударят жестоко по почкам,
И под белые ручки меня понесут в высоту.
И внизу будут таять дороги, машины и люди…
Я себе прошепчу, что «вот завтра то точно начну»…
А потом ошалею от факта, что «завтра» не будет…
И скорее всего что-то матерное прокричу.
А потом у котлов, ощущая щекой жар горючий,
Так по-русски рванусь, когда нечего больше терять,
Чтоб по полной использовать этот, мне выпавший, случай,
Чтоб успеть хоть двоим напоследок по рожам вписать.
Рассмеются в лицо, пороняют поленья от смеха,
Гнусный хохот цунами пойдет по верхам и низам.
И на хохот и вой, отраженные медью и эхом,
Заглянет на секунду Господь, посмотреть, что за гам.
И уже над плитой, но зацепит за душу мизинцем
И возьмет в небеса и посадит вдали, у ворот.
Кто такой я, чтоб видеть горящие святостью лица?
Но от мук – за дурацкую храбрость мою – сбережет…
Там и буду сидеть, у ворот, между адом и раем.
Со следами от слез, одиноким, согбенным, седым.
Все что я начудил, нагрешил, по кускам вспоминая
И молясь за Господень мизинец, что спас от беды.

Павлику
Несмотря на дела и года,
Ты всегда остаешься богат,
Если есть у тебя старший брат.
Он не только по крови – родной.
Если радость и если беда,
Он с тобою разделит всегда,
И пусть злишь ты его иногда,
Остается по жизни с тобой.
Это тот, с кем когда то играл,
Кто прогулы твои прикрывал,
Тот, кто сопли тебе вытирал,