скачать книгу бесплатно
– Феня! – Панфил Панфилович презрительно фыркнул. – Ты меня доставать начинаешь. Да кто он вообще такой? Он хоть школу-то закончил как-нибудь?
– Он, – Макс внимательно посмотрел на майора, – между прочим, закончил вуз и имеет диплом о высшем образовании по специальности «Бухгалтерский учет, анализ и аудит».
– Что?! – Майор чуть не подавился коньяком и хрипло закашлялся. – Этот? С дипломом? С такими мозгами?
– Мама сказала, что с такими мозгами нужно идти либо бухгалтером, либо в милиц… – начал Феня.
– Он даже работал два года, – перебил Макс, успев переключить внимание майора на себя, – не так активно и успешно, но все же. В общем, мы вместе или никак.
Панфил Панфилович прикрыл глаза и молчал около двух минут, затем, усмехнувшись какой-то мельком проскочившей мысли, лениво изрек:
– Хорошо, пусть останется, может пригодиться кое для чего… – Макс облегченно выдохнул. – Только пусть особо ни на что не надеется. Первый промах – и пойдет по статье, и ты вместе с ним, это понятно?
Макс робко кивнул.
– Итак, – майор развалился в глубоком кожаном кресле и тяжело втянул воздух, – теперь по делу. Все, что я сейчас скажу, должно остаться между нами. Сболтнете лишнего – урою наутро… ни одна живая душа не найдет. Усек?
– Никто не должен знать, – утвердительно повторил Макс. – А что нужно сделать?
Майор еще раз испытующе посмотрел на обоих:
– Вы… тайно вынесете для меня картину из галереи. Современное искусство.
– Ка… какую картину? – Макс внезапно ощутил странное предчувствие, и предчувствие это совершенно не казалось приятным.
– Вот фотография… – Майор четкими движениями пробежал пальцами по смартфону и вытянул руку. На большом экране отображался холст, полностью залитый насыщенным сине-голубым цветом. В центре картины, по диагонали, грубыми неаккуратными мазками были нарисованы огромные черные вилы, на черенке которых красовался недобрый красный глаз.
– Что это? – осторожно спросил Макс.
– «Экзопулус», – удовлетворенно ответил майор. – Полное название «Экзопулус вздымает волны».
И тут Макс впервые четко и ясно осознал, что его безрадостное предчувствие определенно собирается себя оправдать.
Глава 2
Утром Макс чувствовал себя совершенно разбитым. Всю ночь он пытался заставить себя заснуть или, на худой конец, успокоиться, но ему это не удавалось. В отличие от Фени, который прекрасно выспался, не нарушая режим своего сна. И именно это абсолютное, непробиваемое спокойствие поражало Макса больше всего.
Срок их дружбы уже перевалил за одиннадцать лет – они знали друг друга еще со школы, – и за все время он ни разу не видел, чтобы Феня на кого-то кричал, плакал, заметно нервничал или еще как-то явно выражал свои эмоции. В тех редких случаях, когда его все-таки что-то расстраивало, Феня тихо садился в укромный уголок и грустил. Несколько раз Феня даже не вставал несколько дней подряд – не шевелясь, не подавая никаких признаков жизни, кроме едва заметного, поверхностного дыхания. Так было всего несколько раз – когда его родители не хотели отправлять его на обучение в институт, мотивируя это бесполезной тратой денег, когда сокурсники выложили видео с его интервью для студенческой газеты в YouTube, после чего оно собрало несколько десятков тысяч просмотров и даже попало в юмористические паблики, и когда его бросила единственная девушка, с которой он дружил более трех лет.
Макс всегда был полной противоположностью Фени – общительный, сообразительный и инициативный, иногда даже слишком, из-за чего постоянно попадал в передряги и находил себе проблемы, даже когда сами проблемы его не особо искали. Раньше у такого образа жизни даже значились некоторые поклонники, воодушевленные Максом, как наглядным прообразом либеральных ценностей. Поклонники вдохновенно зачитывали свои не особо даровитые стихи о «свободной птице, душой как вольный ветер», поклонницы шутливо заигрывали и писали милые записки, но к двадцати семи годам практически все устремились в уютное ложе семейного очага и холодным ступеням карьерной лестницы.
В итоге Феня остался единственным, кто не пытался оградиться от своего любознательного и активного друга, а, напротив, полностью поддерживал его идеи – глубокая преданность всегда была его отличительной особенностью. Ну, и тяга к режиму.
Посему, когда ровно в девять утра зазвонил будильник, Макс знал, что ровно через десять секунд Феня встанет и выйдет поздороваться. Как обычно, секунда в секунду, в своем странном желтом халате с покемоном, в белых носках, в синих тапочках, секунда в секунду…
– Привет, – раздался знакомый голос.
– Здорово, Феня! Классно… А я ждал все, когда ты встанешь, ждал…
Феня сосредоточенно нахмурил брови:
– Ты очень лохматый…
– Ну да, да… Я просто рад. Ладно… – засуетился Макс, – сейчас завтракать будем…
Феня, видимо, не до конца поняв причину странной издерганности своего друга, не спеша отправился в ванную комнату, а Макс рывком бросился к окну и распахнул створки настежь. В заляпанном стекле мельком блеснуло отражение, в котором Макс заметил, что, действительно, копна его светлых, слегка вьющихся волос стоит чуть ли не дыбом, словно у сумасшедшего профессора из старых комедий. Наспех пригладив свое подобие прически, Макс медленно выдохнул и посмотрел вниз с высоты пятнадцатого этажа. Он всегда любил высоту, в юности даже занимался скалолазанием, но сейчас захватывающий вид не вызывал у него никаких ощущений.
– Что я наделал… что я наделал… – негромко прошептал Макс, вглядываясь в серый асфальт где-то далеко внизу, в маленьких человечков, проворно снующих с пакетами, колясками и сумками, и в забавные цветные машинки, играющие солнечными отблесками на отполированных крышах. – Зачем все это?
И как будто случайно, острым тонким лезвием в мысли пробиралось ощущение вины за Феню, за то, что он, как и Макс, увяз в этой истории. Макс пока не знал, как судить вчерашний день – считать свой поступок спасением или проявлением слабости?
В который раз Макс попытался привести мысли в порядок, но получалось это не лучшим образом.
Не лучшим образом, по мнению Макса, складывалась и дальнейшая перспектива. Идея выкрасть одно из самых модных и обсуждаемых полотен современной живописи из галереи современного искусства, напичканной камерами, проникнув туда под видом сотрудников, казалась безумной, хотя пару раз по спине пробегали мурашки азарта, которые Макс отчаянно пытался унять.
Организацию проникновения взял на себя майор, уточнив, что к полудню рядом с дверью будет лежать пакет с новыми паспортами и деньгами на первое время, а с директором галереи имеется знакомство, которое обяжет его взять на временную работу талантливых арт-деятелей нового времени. Причем Максу пристало быть талантливым дизайнером, а Фене – талантливым арт-критиком. Почему именно так – ответа от майора Макс так и не получил, зато получил уведомление, что излишнее количество глупых вопросов значительно сокращает путь от свежего московского воздуха до едких паров сточной канавы, где им придется провести в среднем лет пятьдесят, прежде чем их кто-нибудь отыщет.
За спиной послышался шум, и Феня неспешно вошел в комнату. Темно-русые волосы, разделенные на прямой пробор, всегда чуть длинноватые и чуть маслянистые, были старательно зализаны за уши, пухлые щеки порозовели, а светлые голубые глаза озабоченно наблюдали за Максом. Тот, резко обернувшись, быстрым, нервным шагом направился к нему:
– Это же какое-то безумство! Я даже представить себе не могу, во что мы ввязались и как нам это провернуть. Это какой-то бред! Знаю, мы и раньше делали глупости, точнее, я тебя втягивал, но здесь… И мне только что пришло осознание! Только что! Вчера я об этом даже не задумывался! Мы же ничего не знаем о современном искусстве!
Феня сосредоточенно посмотрел на Макса и отломил кусок булки, лежащей на столе.
– Да, я понимаю, – не унимался Макс, – может быть, мало кто знает о современном искусстве, но там же, в галереях, художники, дизайнеры, скульпторы, они же в курсе, что происходит…. Они же это создают!
Феня пододвинул к Максу оставшийся кусок булки.
– Спасибо, – Макс быстрым движением отхватил кусок и проглотил, почти не разжевывая, что голодный желудок встретил не особо благодарно. – А нам нужно в картинах разбираться… Я всю ночь читал про модные выставки, но пока что-то ничего не понял. Кроме того, что нужно искать скрытый глубинный смысл, тонкими мазками намеченный подсознанием…
– Нужно завтракать, – окончательно решил Феня и направился к холодильнику. Громоздкий обитатель кухни, которому было уже более шестнадцати лет, лениво отсвечивал отполированными серебристыми панелями, неподалеку от него стоял небольшой квадратный столик с тонкими ножками, сужающимися книзу и шесть табуреток незатейливого дизайна, купленные на распродаже в IKEA.
Растерянный, Макс присел на одну из табуреток и рассеянно отпил из чашки холодный черный кофе, застоявшийся, казалось, еще с вечера. На бежевых обоях, покрытых мелким цветочным декором, кое-где отошедших от стены, висели цветные тарелки, пучки засушенных трав и небольшие картины, вышитые крестиком, с изображением полей, лугов и незатейливых натюрмортов. Квартира досталась Фене от бабушки более года назад, но с тех пор практически ничего не поменялось, лишь дополнилось парой-тройкой единиц техники, которые заметно контрастировали с ярко выраженным пасторальным стилем.
Макс в качестве дополнительного обитателя достался Фене примерно десять месяцев назад. Когда Макс, в третий раз начавший и бросивший учебу, окончательно разругался со своими родителями (в особенности с отчимом, убежденным карьеристом), это послужило косвенной причиной для весьма оголтелой перепалки с одним из посетителей в небольшом ресторанчике, где Макс в то время подрабатывал барменом. Затем выяснилось, что сей посетитель оказался высокопоставленным гражданином, и весьма скоро Макс оказался на улице, без работы и денег. Феня стал единственным, кто сразу предложил оставаться у него дома любое необходимое время, и Макс согласился.
Фене, к слову сказать, это соседство позволило значительно воспрянуть духом, так как его отношения в семье были также далеки от идеала. Причиной тому был его младший брат Митя, капризный, леностный и довольно принципиальный в своих поддевках, которому родители пытались отдать все, что могли, хотя все в итоге оказывалось бесполезным. Макс всеми силами пытался поддерживать Феню, и о Мите старался особо не говорить. Но Митя все же иногда напоминал о себе…
– Я нашел пирожки с мясом и пирожки с капустой. Много, – провозгласил Феня.
Свежая, румяная выпечка, которую Феня постоянно закупал в небольшом магазинчике около дома, разогретая в небольшой микроволновке, вкупе с горячим кофе сделала свое дело – разомлевший и немного успокоившийся Макс разглагольствовал на тему новостей искусства, которые мельком прочел в интернете, и постепенно его стало клонить в сон…
Около входной двери послышался какой-то шорох, а потом звонок. Макс резко подскочил, и заспанными глазами посмотрел на стену. Широкие стрелки деревянных часов, украшенных мудреными узорами в старинном стиле, показывали пять минут первого. «Майор, картина!» – пронеслось в голове, и Макс побежал к двери. За ней он обнаружил на полу свернутый бумажный пакет, в котором были бережно сложены два паспорта, два листа с распечатанными биографиями, адрес магазина мужской одежды, карточка парикмахерского салона и довольно приличная сумма денег.
Оглядев все, Макс попытался собраться, и где-то внутри стал понемногу разгораться огонек упрямства. Пусть почти все было зыбко и неясно, и никто не мог заранее предсказать, к чему может привести такая рисковая затея.
Глава 3
Артем Поплавский уныло сидел за небольшим столом, заваленным бумагой, заметками и обертками от дешевых батончиков.
Сотни звуков и шумов, отлетающие от старательно работающих принтеров, бдительных телефонных аппаратов и открывающихся дверей сливались с нежным щебетанием юных журналисток в узких юбках и риторическими размышлениями редакторов. Понедельник, половина третьего, почти все были погружены в работу, окутанные незримым офисным духом. Артем отрешенно смотрел перед собой, неумело пытаясь затушить все более нарастающую раздражительность. Периодически появлялись смутные беспокойные идеи, которые сразу отвергались, ибо выдрессированная за годы разумность всегда одерживала верх.
Взгляд невольно потянулся книзу. На столе, справа от стаканчика, плотно набитого карандашами и ручками, стояла небольшая фотография в рамке – миловидная девушка со светлыми локонами, аккуратно подхваченными блестящими заколками, и двое детишек. Девочка, с такими же, как у мамы, светлыми волосами, густо украшенными разноцветными резинками, обнимала плюшевую корову, мальчик несколько старше, одетый в яркую футболку, на которой красовался Супермен, держал руки на коленях и широко улыбался. Артем нежно погладил рамку мизинцем, а затем рука бессильно опустилась на светло-серую столешницу.
– Ну что, Артюшка, грустишь опять? – Из-за небольшой офисной перегородки вынырнула веселая и задорная девчушка с яркими рыжими кудряшками, доходившими ей до плеч. – Собирайся, у Никиты день рождения сегодня, через двадцать минут поздравлять идем. Кстати, еще по триста рублей скидываемся на Катерину Павловну, у нее юбилей в среду, пятьдесят лет. А ты, как мужчина, прекрасный и словом и делом, подаришь букет от всех нас.
– Я никуда не пойду! – Артем резко дернулся и гневно посмотрел на девчушку – родители дали ей имя Мирта, но все вокруг называли ее Мира. – Идите сами, если хотите. И прекрати называть меня «Артюшка». Детский сад, ей-богу.
С этими словами Артем уронил голову на руки и закрыл глаза.
– Хей-хей, да у нас тут серьезный клинический случай, – усмехнулась Мира, – просто выезжайте машины, по всем газам. Вы ж успокойтесь, сеньор, на вас никто не нападает.
– Не надо меня успокаивать, Мира, все в порядке. Иди на корпоратив…
– Ну, это не корпоратив, это день рождения.
– Пусть день рождения, Лени, Васи…
– Никиты.
– Хорошо, Никиты, – Артем пристально посмотрел на свою собеседницу. – У меня просто голова болит, все в порядке. И ты… извини, я сейчас немного раздраженный. Может, таблетку надо съесть.
– Слушай, – Мира присела на край стола и направила на Артема указательный палец, – ты можешь изображать что угодно, но уж я-то тебя знаю. Понимаю, что проблемы с женой и детьми радости не доставляют. Но знаешь, в чем главная проблема? А во всем. Тебе просто все не нравится. Это называется кризис среднего возраста. Это надо принять.
– Нет у меня никакого кризиса!
– Не спорь со мной. Я в курсе, у моего папы такое было, так что я знаю, о чем говорю. Он почти так же, как ты, начал себя вести. И тоже отрицать все пытался. А еще возраст у тебя подходящий – тридцать восемь лет.
– Послушай, Мира, – усталым глухим голосом произнес Артем, – не знаю, права ты или нет. Может, у меня просто настроение какое-то неправильное. Или мысли не те. Или отдохнуть нужно. Но вот я доработаю до пятницы – по сути дела, четыре дня осталось – и поеду в отпуск. Там будет тепло, уютно, тихо, море, ракушки… И я отойду, вернусь уже нормальный.
Мира двумя пальцами подхватила карандаш с полустертой резинкой и, повертев его в руке, заметила:
– Так ты же вроде в Таиланд едешь?
– Ну да.
– Не назвала бы это самым тихим местом, – засмеялась Мира, – по крайней мере, мне так показалось. Уж если ехать в тишину, то искал бы какой-нибудь маленький островок или городок, скрытый от глаз назойливых туристов. Еще и в дождь попадешь. – Мира, игриво бросила карандаш. – Только если вы, дон сеньор, что-то не замышляете.
С этими словами Мира легко соскочила на пол и звонко, почти по-детски рассмеялась:
– Ладно, я пойду, а то ты, судя по глазам, мрачно обдумываешь, как бы меня поскорее укопать, и, наверное, уже придумал место. Только давай не рядом с нашей редакцией, не хотелось бы на работе кони двинуть. Хотя… судя по заданиям нового главреда, это весьма вероятно.
– Мир, ну ты идешь? – Из-за двери послышался зычный голос. – Сейчас уже поздравлять будем.
– Иду! – крикнула Мира, бросила быстрый взгляд на Артема, как будто обдумывая, что еще можно добавить, но в итоге, так и не произнеся не слова, убежала.
Поплавский, оставшись один, тихо чертыхнулся и, после недолгого замешательства, схватил помятую пачку сигарет и направился к выходу, одаривая всех отрепетированными кислыми улыбочками. Пройдя сквозь толпу занятых и успешных и вынырнув, наконец, из душного лифта, он резко выскочил в дверь, нечаянно задев какого-то посетителя, и, наспех извинившись, побежал в сторону курилки. И к огромному облегчению Артема, она была совершенно пустой.
За пределами офисной жизни мир был объят непогодой – неяркое серо-голубое небо настойчиво обнимали мрачные тучи, вдали виднелись дрожащие от ветра кустики, заволоченные тусклым маревом, острыми гранями царапали волны бушующего ветра. Внезапно, всего на долю секунды, в воздухе повисла пронзительная тишина, холодная, безупречная, которую сразу же разбил шумный раскат грома, и небольшой шатер с деревянными скамейками оказался в плену проливного дождя.
Рухнув на сидение, Артем дрожащими пальцами попытался достать сигарету, но неуклюже разломал ее надвое и, чертыхнувшись, полез за следующей. Она оказалась последней.
– Да что же это такое!.. – простонал Артем и бережно, чтобы не сломать, вытащил сигарету из пачки. Помятая, истасканная пачка упала на грязную плитку. – Потом подберу, – попробовал уверить себя Артем и прикурил.
Затянувшись и закашлявшись, Поплавский грустно посмотрел на полупрозрачный дым, витиевато окутывающий пальцы.
– Надо бросать… может, после отпуска… – понуро произнес Артем, как будто пытаясь себя уговорить, хотя подсознательно понимал, что снова обманывает сам себя.
Немного спустившись вниз, он откинул голову на спинку скамейки и тоскливо прижался к мокрому деревянному столбику от наспех заделанного шатра. Тяжелые капли воды укрывали, нежили, дарили временный приют. Каким он стал сейчас? Заброшенным, опаленным, пустым, несчастным? Невзрачным горемыкой, что вызывает жалость и пренебрежение?
Мира была права. С ним действительно было что-то не так. Это длилось уже полтора года, но только два месяца назад его жена, с которой он прожил тринадцать лет, забрала двоих детей и ушла… и больше не отвечала на звонки. Артем пытался дозвониться ее маме, но та сообщила, что Верочка с ним говорить не хочет. Верочка… Вера…
– Я потерял веру… в жизни… – грустно усмехнулся Артем и снова затянулся.
Он всегда был немного суеверен и романтичен, хотя никогда в этом не признавался, открещиваясь любыми возможными способами. И по странной игре судьбы, супруга оставила его за неделю до тринадцатилетия их свадьбы.
В делах он давно был болен апатией. Когда Артем, молодой и подающий надежды выпускник МГУ, устроился в небольшую газету «Знать», добивающую лозунгом «Правда и ничего другого!», он и подумать не мог, что останется в ней на целых шестнадцать лет. Газета была не очень популярна и пыталась соединить в себе все, что только можно, – общественные темы, сплетни из жизни звезд, политические расследования и полезные советы. Артем умел писать неплохие статьи, некоторые из которых были довольно успешными, затем случилась женитьба, несколько раз его повысили по службе, появились дети. Вскоре он почувствовал, что просто привык к этой газетке, которая уже стала немного более популярна, чем была, а потом, как говорит Мира, пришел кризис среднего возраста и осознание бессмысленности своих поступков.
Даже выбор в Паттайю
не был достаточно осмысленным. Артем просто зашел на сайт туров и нажал первую попавшуюся картинку, привлекающую яркой надписью «Горящие туры» и небольшой ценой, надеясь только на то, что после отпуска в его жизни что-то поменяется само собой, без его участия. Когда-то он стал смотреть на мир глазами заблудшего дервиша, почти незаметно для всех ушедшего в бескрайнюю пустыню собственных мыслей и несбывшихся мечтаний. Все чаще ему хотелось забыться, отдаться мятежным порывам бури, раствориться в них, разбиться на части, на тысячи птиц, что будут парить и кружиться в небесах и вечно наслаждаться красотой… Дивной, волшебной, благолепной…
– Эй, ты че, спишь, что ли? – От грубого голоса Артем чуть не подскочил. – Обалдел совсем? Тебя всей редакцией ищут, главред сказал срочно привести, а он в курилке спит. С дуба человек рухнул совсем.
Артем растерянно смотрел на Никиту – здоровенного и крепкого, с короткой, почти под корень, стрижкой, который смотрел на него сверху вниз.
– Ты че смотришь, вставай, я же сказал, ищут тебя все. Я тут в свой день рождения мокнуть из-за тебя должен? Охота пострадать – будет отпуск, иди в запой. А пока тут работа, а не отдых тебе.
С этими словами Никита схватил Артема за руку и потащил. Артем, не до конца понимая, что происходит, покорно поплелся за ним.
Никита работал здесь уже около пяти лет. Раньше он был весьма неплохим оператором, работал на телевидении и свободное время проводил в «качалке». Но потом, на одной из тренировок, Никита серьезно повредил связки правой руки и камеру больше держать не смог. После двух лет реабилитации Никита восстановил моторику руки и, хотя тяжелые предметы поднимать уже не получалось, переквалифицировался в фотографа и вернулся к работе.
– Ты, конечно, круто придумал, нашел место для сна.
– Да я не спал, – запротестовал Артем.
– Ага, конечно, рассказывай давай. Уже полседьмого, половина компании домой свалила. И штаны еще себе прижег окурком.
– Где? – растерянно пробормотал Артем.
– Да вот же, – Никита указал на круглое, обуглившееся с краев, отверстие в джинсах на верхней части бедра, – скажи спасибо, что причиндалы себе не поджарил, а то вообще бы день не задался. – Никита залился громким, здоровым смехом, каким мог бы смеяться добротный деревенский мужик вечером, после хорошей работы на поле, сытного ужина и чарки-другой.
Артем через силу улыбнулся:
– Точно… Спасибо, Никита. И с днем рождения тебя, кстати. Извини, что не смог подойти со всеми.
– Да ладно тебе, – Никита с добродушным видом почесал ухо, – я не в обиде. А вот Яков Юрьевич, – Никита подмигнул левым глазом, – весьма вероятно.
Артем вздохнул. К этому времени они уже подошли вплотную к большому семиэтажному зданию, и, оставив позади стеклянный холл бизнес-центра, узкий лифт и Никиту, юркнувшего в техотдел, Артем остановился перед последней дверью, украшенной золотой табличкой с надписью: «Косторович Яков Юрьевич». Постучав два раза и услышав разрешительное мычание, он набрал воздуха и шагнул вперед.
