скачать книгу бесплатно
Мне подобная близость немыслима, отец всегда от меня на отдалении был, еще тогда, после смерти матери, отослав меня с нянькой с глаз долой. Да и позже вниманием и лаской он меня не баловал.
Поэтому вот так, рядом, но снизу вверх мне на него глядеть спокойнее.
– Мила, даже не знаю, как с тобой разговор завести, – вздохнул отец. – Не желаю я отпускать тебя, не представляю, как без тебя жить буду.
Я смотрела на отца во все глаза. Никогда столь добрых слов от него не слышала!
– А всё же, батюшка, давно мне замуж пора, – осмелилась я сказать. – Годами я немолода, красотой не блещу, сейчас не отдадите – век буду одна жить.
– Кто тебе сказал, что ты не красива? – возмутился отец. – Ты одним лицом с матерью своей, а ее красивее я не видывал! Всем ты удалась: и статью, и лицом, и кос таких во всей моей волости не сыщешь! И дар у тебя неплох, и мозгами богиня не обделила! А что до возраста – так поймешь еще, что женщина чем старше, тем желаннее и совершеннее становится.
У меня аж слезы на глаза выступили. О мне ли он говорит, о нелюбимой дочке?
– Любимица ты моя, Милослава, – продолжал отец. – Горько мне тебя отпускать.
Вот те на! Давно ли я любимицей стала?
Кажется, на лице у меня выразилось столь явное недоверие, что отец даже засмеялся.
– А то не знаешь, что кого больше любят, того больнее бьют? – улыбнулся он в бороду. – Нет, не Славку я люблю. Она, конечно, птичка ласковая, щебечет сладко, да в голове у неё мозгов как у божьей коровки. Ты же, дочь, опора моя, гордость, за тебя мне стыдиться не зачем.
Хм, что батюшке неведомо, за то и можно и не стыдиться.
– Не Славку, тебя я в степь брал, да по весям нашим, да в совет городской. Не Славка, а ты за домом следишь, припасами ведаешь, книги домовые ведешь, деньгами распоряжаешься. Ты завидная невеста в любой дом. А уж после степных пожаров и вовсе во всем государстве известно, какое ты сокровище.
Покраснела, глаза опустила. Сглупила я с этими пожарами страшно, опозорилась на весь мир. Глупая была совсем. Сейчас бы ни за что не сунулась в мужское дело.
– Благодарствую, батюшка, за науку, за наставление, – поклонилась бы в пояс, коли бы не сидела, а так только голову склонила. – Да только пора мне в своем доме хозяйкой быть, а отцовский уступить твоей супруге. Да и внуков тебе подарить хочется.
– Умна ты, дочь, даже более, чем для женщины следует, – вздохнул отец. – Знаешь, какие слова сказать. Знаешь, поди, и женихов, какие тебе вровень?
– А как же их не знать, батюшка? Трое их. Пресветлый кнес Ольхов, князь Волчек да хан Таман.
– И что скажешь про них? Кто тебе больше по сердцу?
Нет, ни в жизнь не поверю, что отец мне выбор дает! Мягко он стелет, да только его нрав и хитрость я знаю. Просто проверяет меня.
– Пресветлый князь мне по нраву, батюшка. Человек он добрый, щедрый, дом у него большой. Старых традиций не держится, наложниц не заводит, одной женой довольствуется. Не ровня я ему первой женой, а третьей ему меня взять не зазорно. Только детей много у него, буду ли хозяйкой? Митрий Волчек хорош собой, здоров, молод, но брак сей более ему выгоден. Лес мой да поля к его землям примыкают. И данник он наш много лет. А возьмет дочь кнеса в жены – не князем будет, а полноценным кнесом уже. Не данником, но зятем. Во всем ему добро – и владения расширит, и сильного союзника заполучит, и дань платить более не придется. Только нам от того какое выгода, отец?
– Выгода, дочь, не явная. Во-первых, куда лучше добрый сосед да еще родственник под боком, чем оборотни с их междоусобицами. Ты, может, не знаешь, а борьба там за власть нешуточная идет. Дед Митрия, отец его, сам он дань платили, с нами дружили, заговоров против нас не плели. А коли свергнут его, то нам не поздоровится. Начнутся распри, стычки. Оборотни людей сильнее, они нам крови выпьют немало. Коли войну затеют – спустить им этого нельзя. Сыновей у меня нет, на волость мою многие смотрят недобро. Я сегодня в силе, а завтра стар буду, загрызут нас соседи, если увидят, что мы оборотней пожалели. Поэтому вырезать их придется под корень. А жалко, живые же. Целый клан уничтожить – как потом жить, как богине в глаза в посмертии смотреть? А коли молодого Волчека я поддержу, его положение значительно укрепится, а у нас будет сильный и безусловный союзник. Да и из родни у Митрия одна сестра малая, не будет в тереме супротив тебя никого. Будешь сама себе хозяйкой, ни перед кем голову клонить не придется. И дети твои будут не десятыми, а первыми.
Всё ясно, ехать мне к оборотням.
– Что ж, батюшка, теперь вижу, что Митрий Волчек мне больше всех подходит, – улыбнулась я.
– За хана не хочешь слово замолвить? – из-под нахмуренных бровей взглянул отец.
– А что говорить, батюшка. – вздохнула я. – Сам ты знаешь, что люб он мне более других мужчин. Сердце мое птицей бьется, когда он на меня смотрит. Сколько он ко мне сватался, трижды?
– Не считал, – хмуро ответил отец. – Больше десятка раз.
Вот оно как!
– Любит меня Таман, – задумчиво сказала я. – Да только в шатры его я не хочу. Жить в степи, спать на земле, есть конину, мыться раз в месяц, коли у реки встанем, детей рожать в грязи и без лекаря – благодарю покорно. Коль прикажете, слова против не скажу. А коль выбор даете – уж лучше к пресветлому третьей женой!
Вопреки моим ожиданиям, слова эти отца не порадовали.
– Таману ты больше жизни нужна, – сказал он печально. – Готов ради тебя степь перевернуть, перестроить. Он ведь до сих пор жену не взял, тебя ждет.
– Жену, может, и не взял, а наложниц у него предостаточно, – с обидой вспомнила я.
– По степным обычаям, юноша в шестнадцать первую жену взять должен. Коли не берет – позорно ему. Станут говорить, что нет в нем мужской силы, а то и вовсе предпочитает юношей. Таких, ты знаешь, сразу скопят и в рабство продают. Наложницы – малая уступка. Да и обещал, что ты единственной у него будешь, всех разгонит, других жен в шатер не возьмет. А коли хан так поступит – знай, что вся степь рано или поздно за ним повторит.
Это было для меня новостью.
Вот как он меня любит! Даже загордилась немного.
– Говорю тебе, дочь: выбирай сама, выбирай сердцем, выбирай умом. Али подумать еще хочешь?
– Никто не посмеет сказать, что твоя дочь отца не почитает, – уверенно ответила я. – На кого покажешь, за того и пойду. Не лишай меня благословения отцовского, окажи милость, выбери себе сына сам.
Не то, чтобы я рьяно чтила традиции, но как выбрать? Отцу виднее, чай мудр и опытен. Да и сил у меня не было решиться. И хочется к Таману, и страшно аж жуть.
Отец долго смотрел мне в лицо и, наконец, сказал:
– Будь посему. За Волчека пойдешь. Он и ближе, и терем свой будет, и молод он. Да и ситуацию с оборотнями надо стабилизировать.
Я бы много могла отцу сказать: и про то, что для оборотней достаточно Славки, а без моего леса они сотню лет жили и еще сотню перебьются, и про то, что степь тоже от наших земель недалеко, а что степной хан – союзник куда более значимый, чем клан оборотней, но… стыдно признаться, я вздохнула с облегчением.
Далее вопросы мы с отцом обсуждали практические: приданое, наряд, выбирали день, думали, звать ли государя – все ж мне он дядя родной. Решили написать официальное приглашение, приедет ли, нет – сам решит.
Теперь, когда пол дела было сделано, на душе сделалось и легче, и тревожнее.
Моя жизнь менялась.
Я даже представить себе не могла, насколько.
Глава 2. Степняки
В спальне меня ждала подпрыгивающая от нетерпения Славка.
– Кто, кто, ну кто? – нетерпеливо дергала она меня за рукав. – Я за тебя молилась, Мила! Я так хочу, чтобы тебе хороший муж достался! Я ведь ни минуточки с колен не вставала!
– Волчек, – ответила я. – Поеду к оборотням.
Славка побелела, широко-широко раскрыла глаза и некрасиво скривила рот.
Я сразу кинулась ее успокаивать.
– Не тревожься, не съедят они меня, – весело сказала я. – А глядишь, я по осени замуж выйду, и тебе следом жениха найдут.
Но Славка меня удивила. Посмотрела на меня помертвело и тихо, но твердо заявила:
– Не бывать этому.
– Чему не бывать? – удивилась я.
– Свадьбе твоей с Митрием не бывать. Он на мне жениться должен.
И кинулась мне в ноги, запричитала, зарыдала, обхватив мои колени:
– Милочка, родная моя, сестренка дорогая! Ради меня откажись от Волчека! Скажи батюшке, что не люб он тебе!
– Что ты, Слава, – растеряно говорила я. – Да как же! Он же стар для тебя! Да ведь я слово дала!
– Двадцать пять ему, – отвечала сестра. – Вовсе не старый. Люблю я его, Милка, больше жизни люблю! Один он мне нужен!
– Сговорилась с ним, что ли? – спросила я, поднимая девочку. – Он что-то обещал тебе? Ну и чего ревешь? Пойдем к отцу, расскажем. Конечно, со стороны Волчека это некрасиво, но перетерпим, что уж.
– Не обещал, – призналась Славка, очевидно, испугавшись, что я ее к отцу потащу. – Не знает он.
– Та-а-ак, – протянула я. – То есть ты мне предлагаешь отказаться от сговора, свое слово нарушить, отцу перечить только потому, что тебе самой моего жениха захотелось? И при этом жених ни сном ни духом?
– Ты же откажешься, Мил, правда? – умоляюще сложила ручки Славка.
– Нет, Слава, не откажусь. Из твоего каприза третьей женой в дом сиятельного не пойду.
– Зачем к кнесу? – не поняла Славка. – К тебе же Таман сватался. А он не какой-то кнес, а хан. Ровно как наш государь.
– Вот сама к Таману и иди в шатер, – жестко сказала я. – А я в терем у озера хозяйкой хочу. Чтобы среди людей в человеческом доме жить, а не среди овец и коней.
Славка зло сверкнула глазами, ногой топнула:
– А вот я ужо к папеньке схожу! Он меня любит, он мне не откажет!
– Сходи-ка, – ответила я. – Поговори. Авось и послушает он тебя.
Славка вылетела, хлопнув дверью об косяк, а я только криво усмехнулась. Впервые в жизни я была уверена, что отец будет на моей стороне.
А коли Славка бы вчера к нему пришла – не отказал бы. Сговорил бы ее за оборотня. Я полагаю, Волчеку совершенно без разницы, кого из нас в жены брать. Союз в обоих случаях заключен будет.
А вообще у Славки губа не дура – Волчеку она не совсем ровня, если на мать ее посмотреть. Для нее куда больше женихов найдется, так нет же, моего оттяпать захотела!
Впрочем, ничего нового, так всегда и было в нашей с ней жизни. Она требует мою куклу, лучшую горницу, новое платье, отрез парчи, а я уступаю. Ничего с собой поделать не могу, люблю ее больше всех на свете.
Один только раз рассорились с ней – когда Таман мне кобылицу подарил.
Ах, что за кобылица! Дочь того самого Колдуна, бывшего государева коня. Таман тогда пытался мне этого коня вручить, но я наотрез отказалась. Куда мне этот ужас? Тем паче, только степняка он и признавал. Тогда Таман обещал мне первого же жеребенка от него подарить. Слово сдержал. Кобылица родила двоих – мальчика и девочку. Жеребчика преподнесли в дар государеву сыну, а девочку, нежную белую девочку без единого пятнышка, мою Снежку – привели мне.
Я в нее сразу влюбилась.
Стоит ли говорить, что Славка немедленно потребовала ее себе?
Я стояла потерянная, глотая слезы. Сестре угодить хотелось, но и кобылка была самым дорогим подарком в моей жизни. Да и отдать ее сестре значило проявить небывалое пренебрежение к степнякам в целом и к Таману в частности.
Спасла меня Линд, заявив, что такие подарки передаривать ни в коем случае нельзя. Кровная обида. Да и рано Славке такую лошадь иметь. И вообще кто-то совершенно обнаглел в своих требованиях.
Ох и вопила тогда сестра – примерно так, как сейчас вопит у отца в кабинете. Как баньши, ей-богу. Стыдно за неё. Орать при отце – последнее дело. С ним так нельзя.
Снежка по сей день остается моим самым большим сокровищем. Таман хитер, знал, что дарить. Я его вспоминаю, как на Снежку сажусь.
Что же ты преследуешь меня, степной хан? Для чего я тебе?
А впрочем, знаю.
В год перед своим восемнадцатилетием я вытянулась, выросла из всех платьев, переросла Тамана на полголовы. Вероятно, я бы перестала ему нравиться, если б не пожар. Нет, не так. ПОЖАР.
Огонь в степи засушливым летом – стихийное бедствие. Нет ничего страшнее стены огня, растянувшейся на многие версты, охватывающей всю степь от края до края.
Этот огонь человеку не потушить. Горит сухая трава, горит торф под землей, в тех краях где сотню лет назад были болота. Горит сама земля. Уничтожается всё: и птичьи гнезда, и заячьи лежки, и зародыши травы, и редкий кустарник. Прогорает земля вглубь до сажени. На такой земле десятилетие ничего не вырастет. Конечно, горят стада и шатры степняков. Но это не так уж и страшно – люди уйдут, забрав что смогут. Куда страшнее то, что вернуться им будет некуда.
Столь большие пожары случаются редко – на памяти моего отца это был второй. Оттого-то в пристепных волостях почти все кнесы – водники, и иногда – огневики. Чтобы встать стеной между огнем и землей. Вызывать дождь день за днем, переправлять подземные потоки, поворачивать в степь реки, пядь за пядью двигаться наперекор огню и ветру, сопротивляясь распространению огненной смерти. На то со степью испокон веков союз заключен, и даже в Десятилетнюю войну, когда вспыхнул такой пожар, государь с ханом немедленно замирились и сообща тушили степь. На том война закончилась. Тогда-то отец и получил звание кнесса и государеву дочку в жены – за проявленное мужество и самоотверженность, а также потому, что он оказался одним из сильнейших водников государства.
Воздушники, природники – они тоже нужны, но именно водники должны принять на себя первый удар стихии.
Лето было сухим, жарким. В нашей волости колодцев да болот много, нам такое лето только в радость. Урожаи зерновых, овощей, фруктов обещали быть на редкость обильными. Ягод в лесу было немеряно, а вот грибов не было совсем.
Только всё чаще я видела, что отец хмурится. Урожай его не радовал, дожди он не вызывал на поля, как ни просили его люди.
Я спросила, отчего так. Он ответил, что если вызвать дождь на его волость, в другом, более нужном месте, его не будет вовсе. Да и силы надо копить.
К августу он был совсем черный, взрывался по каждому пустяку, почти перестал спать.
Когда с востока на степь погнало черные тучи, он не сдержался, оседлал коня и уехал, наказав мне следить за водой в чаше и при случае зажигать сигнал в башне.
Водники могут передавать по воде небольшие послания. Отец научил меня короткому заговору для этого. Для прочих же сигналов у нас на холме выстроена сигнальная башня – довольно высокое каменное сооружение с чашей наверху. В этой чаше надобно зажигать дрова с разными веществами. В зависимости от повода дым может быть черный, белый, сизый и розоватый с искрами. Черный всегда использовался для призыва кнесов на великий пожар. Белый сообщал о стихийном бедствии в нашем поместье, сизый – об эпидемии, розовый – о нападении врагов.
Я должна была зажечь огонь с черным дымом, и я его зажгла.
Гроза над степью так и не разразилась, только погрохотала, поплевалась огнем и ушла. Мой отец оказался один на один с пожаром. Молнии пробивали землю вглубь, земля вспыхнула мгновенно в нескольких местах.
Когда пришло послание от отца, только настала ночь. Если бы я попеременно с Линд не бодрствовала над чашей, кто знает, когда бы я еще подняла тревогу.
Хотя… ночью дым был вряд ли виден. Но тем не менее огонь я подожгла, растолкала воина из отцовской дружины и приставила его следить за огнем. На слуг в таком деле надеяться глупо, а воины – они ответственные.
Сама оседлала Снежку, взяла сопровождающего и рванула к кнесу Боровому, ближайшему соседу, чье поместье в двух часах быстрой езды. Потому что степь степью, а отец там один.
Правильно сделала. Боровые спали. Никто сигнала не видел. Да я и сама дым видела очень смутно, только потому, что всматривалась.
